Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

Кирилл Соловьев, 2021

Первое десятилетие ХX века стало временем самоопределения многих общественных сил и колоссального запроса на политические изменения, временем поиска будущего, многочисленных программных установок и формирования партийных организаций. Новая книга Кирилла Соловьева посвящена либеральной оппозиции в России накануне и во время Первой русской революции 1905 года. Речь идет о формах политического действия оппозиции в условиях самодержавия – причем той ее части, которая не была готова к прямому насилию и вместе с тем рассчитывала на итоговый успех. В 1905 году ее лидеры (Петр Струве, Евгений Трубецкой, Александр Кизеветтер, Екатерина Кускова, Николай Кареев, Михаил и Сергей Сабашниковы, Николай Гучков, Владимир Набоков, Владимир Вернадский и другие) чувствовали себя в числе победителей, внесших свою лепту в эволюцию политического режима. Кирилл Соловьев – доктор исторических наук, профессор Школы исторических наук Факультета гуманитарных НИУ «Высшая школа экономики», специалист по политической истории России XIX – начала XX веков.

В земских собраниях

Один из ключевых институтов становления и эволюции российского общества — органы местного самоуправления, прежде всего — земства. Сам факт образования подобных учреждений способствовал складыванию новых страт, из которых общественность в значительной мере и состояла: это деятели местного самоуправления, земцы, и так называемый третий элемент, земские служащие: земские учителя, врачи, статисты, агрономы и другие. Во-вторых, земство — весьма авторитетная «площадка» для обсуждения наиболее актуальных вопросов современности, это одна из важнейших «фабрик идей» второй половины XIX — начала XX века. Наконец, земство — своего рода школа публичной политики, которой воспользовались многие будущие депутаты Думы. Органы местного самоуправления позволяли себе легально обсуждать вопросы общественной жизни, вплотную приблизиться к политической повестке, которая до 1904–1905 годов оставалась в «зоне умолчания».

Земцы и земские служащие существовали в разных социальных измерениях. На одном полюсе были представители знатнейших фамилий империи, на другом — лица с очень скромным статусом и жалованьем. Так, в 1890 году более половины народных учителей Московской губернии имели жалованье в 300–400 рублей в год, 16 % — 200–300 рублей, 27,5 % — 150–200, 2,5 % — менее 150 рублей. Как вспоминал князь М. В. Голицын, в Епифанском уезде Тульской губернии большинство школ размещалось в крестьянских избах. Специальных зданий было построено крайне мало. Большинство учителей были выпускниками земской трехлетней школы. Учительниц, окончивших гимназии или епархиальные училища, и учителей, имевших за спиной учительскую или духовную семинарию, было немного. Это не удивительно, имея в виду, что им было положено ничтожное жалованье, 10–12 рублей в месяц. 15 рублей получали очень редко. Чаще случалось обратное. Преподававшим в школах отставным солдатам, не получившим звание учителя, платили всего 8 рублей. За 1897 год М. В. Голицын посетил приблизительно 50 школ. Из них лишь восемь ни в чем не нуждались.

Эти проблемы вызывали живое сочувствие земских деятелей. Они ощущали свою органическую связь с «третьим элементом», подчеркивали значение земской школы, больницы. М. А. Стахович, орловский предводитель дворянства, в записке о местном самоуправлении в России полагал необходимым цитировать князя А. Б. Васильчикова, согласно которому, «главными органами самоуправления» были народные училища, земские собрания и мировой суд. Молодые люди, такие как сын генерала Д. И. Шаховской, оставили мысль о научной или чиновничьей карьере, занявшись постановкой народного просвещения и с головой уйдя в земское дело. На немногих земских «беседах» начала 1890‐х годов, повестка которых отразилась в дневниках публициста и общественного деятеля К. К. Арсеньева, обсуждали в первую очередь проблемы народного образования. Согласно переписке графа П. С. Шереметева и князя Д. И. Шаховского, еще в 1897 году началась работа по составлению сборника «Всеобщее образование в России». Изначально речь даже шла о периодическом издании, посвященном проблемам народного образования. Однако школьное дело было не просто темой будущего сборника. «Кажется, было бы возможно в значительной мере объединить деятельность отдельных земств по народному образованию путем составления свода сведения об них и путем некоторого воздействия на самое направление и силу деятельности отдельных земств», — объяснял Шаховской Шереметеву в письме от 3 ноября 1897 года.

Впоследствии многие «земские слеты» были посвящены школьному делу (совещание общественных деятелей в Петербурге 13 января 1901 года, в марте 1901 года, собрание деятелей местного самоуправления в Курске 28–30 июня 1901 года, совещание 13 октября того же года). Такой подход способствовал установлению тесных межличностных связей. Граф П. С. Шереметев, сын богатейшего человека России, друга Александра III С. Д. Шереметева, поддерживал контакты с «красными» земскими служащими. Семья была им недовольна и даже ограничила в средствах. Граф жил крайне скромно. М. В. Голицын, порой останавливаясь у него, чтобы не стеснять хозяина, предпочитал обедать в гостинице. Председатель Московской губернской земской управы Д. Н. Шипов, радевший за земскую интеллигенцию, попрекал коллег за высокомерное отношение к земским учителям, врачам, агрономам и т. д. В мае 1903 года он писал: «Весь день провел с [Н. А.] Хомяковым и проспорили без конца. Хороший он малый, но все еще не перебродила в нем барская закваска и не может он хладнокровно и правильно отнестись к бессословной интеллигенции и в своем проекте о хозяйственном попечительстве, который он, между прочим, подавал Плеве, он проектирует попечительство исключительно крестьянское, чтобы оградить крестьянство от влияния интеллигенции». Подобный подход вызывал у Шипова нескрываемое раздражение. В Суджанском уезде Курской губернии земские служащие почитали председателя уездной управы Петра Долгорукова и даже с нежностью называли его «наш князь». Ведь князь всячески содействовал улучшению их жизни, занимался постановкой дела народного образования, организовывал агрономическую помощь крестьянам.

Земство было неоднородным. Оно собирало в себе противоречия, характерные для страны. Органы самоуправления, созданные в самодержавной России, могли быть интерпретированы по-разному. Двусмысленность положения земств отмечалось всеми — и слева, и справа. Одни видели в этом учреждении нонсенс, а другие — смутный образ будущего государственного устройства. При этом земство в значительной степени было сословным, дворянским учреждением. Нередкими, практически повсеместными были случаи, когда уездные предводители дворянства одновременно были председателями уездных земских управ. Такое совместительство имело место в 132 уездах (37 % от общего числа). В 29 уездах это явление было устойчивым — продолжалось от 14 до 36 лет. Существовала и другая тенденция. Предводители дворянства зачастую крепко сидели на своих местах (20–40 лет) и не собирались их никому уступать. Центром земской жизни были «дворянские гнезда» с их особой культурой и традицией.

Земство способствовало мобилизации наиболее активной части общества среди пассивного, мирно спавшего большинства, которое, разумеется, преобладало. Даже члены земских собраний не спешили являться на заседания. Абсентеизм был поразительный. Нередко на заседания приезжало менее половины участников, и их нельзя было проводить по причине отсутствия кворума. Иногда земские гласные не приходили на заседание, даже будучи в городе, где оно проводилось. В 1873 году в Москве на заседание губернского земства явились 33 гласных из 93. В Новгороде — 22 из 55. В Санкт-Петербурге — 28 из 62. В Симбирске — 21 из 63. В Харькове и Полтаве земские собрания не состоялись в назначенное время. В Твери оно было закрыто раньше времени из‐за отсутствия кворума. Это была хроническая болезнь. В Смоленской губернии не смогли вовремя состояться очередные сессии 1869 и 1871–1873 годов, а также экстренные в 1871, 1872 и 1874 году. В Саратовской губернии были прекращены очередные сессии из‐за отсутствия кворума в 1867, 1871, 1873, 1874, 1876 и 1877 году, а также экстренная сессия 1874 года. Характерно, что посещаемость уездных собраний была выше, чем губернских, на 20 и более процентов. Современники были склонны отмечать нерадивость отсутствовавших. Однако стоит сказать и о другом: сравнительно малочисленные присутствовавшие являли собой наиболее деятельную часть российской цензовой общественности, которая впоследствии самым активным образом участвовала в становлении политических партий.

Земская жизнь развивалась и эволюционировала. Это напрямую сказывалось на земских сметах большинства губерний. Так, за 1868–1903 годы в большинстве случаев они выросли в 5–6 раз. В некоторых губерниях эти показатели были существенно выше. Так, в Вятской губернии сметы выросли в 9 раз, в Московской — также в 9 раз, в Новгородской — в 20 раз, в Пермской — в 10 раз, в Полтавской — более чем в 13 раз, в Самарской — в 8 раз, в Черниговской — более чем в 10 раз, в Херсонской — в 13 раз и т. д. В некоторых губерниях этот рост был ниже средних показателей: в Бессарабской, Воронежской, Курской, Нижегородской, Олонецкой, Пензенской, Псковской. И все же в целом рост смет в земской России был весьма существенным. Эти изменения почувствовали как губернские, так и уездные земства.

Стремительный рост земских расходов как будто должен свидетельствовать об общественном благополучии. Однако все познается в сравнении. Положение земств и стоящей за ними общественности подчеркивается тем фактом, что совокупные бюджеты всех земств в 1877 году составляли менее 5 % от государственного, а в 1903 году — менее 6 %. Конечно, если речь идет о местных бюджетах, следовало бы учитывать не только земские средства, но и городов, мирские сборы, обязательные страховые платежи, расходы местных учреждений в неземских губерниях. В совокупности речь идет о 300 миллионах рублей, что составляло примерно 1/6 государственного бюджета (при этом из указанных 300 миллионов около трети тратилось на содержание полиции). В странах Западной Европы удельный вес смет органов местного самоуправления был существенно больше. В Великобритании и Пруссии они составляли половину государственного бюджета. В Италии — 38 %, во Франции — 32 %, в Австрии — 25 %. Иными словами, в России «первую скрипку» продолжало играть правительство. Земству приходилось выстраивать свою линию поведения, исходя из этого непреложного факта.

* * *

Россия была очень разной. Она развивалась асинхронно. Составлявшие ее части, народы, сословия бежали в разном темпе. Она знала много разных измерений. Администрация не позволяла забыть официальные границы губерний, военных, судебных округов. Припоминались границы прежних держав, давно уже почивших: например, Речи Посполитой. В кружках шепотом говорилось о России будущего, чьи очертания терялись в тумане. Была и земская Россия, одновременно официальная и неофициальная, уже существующая и вожделенная, как бы укорененная в истории. О ней говорили славянофилы, взывая к образам прошлого, к поэтизированному ими XVII веку. О земском начале писал А. И. Герцен. Правда, у него речь шла о республиканской форме правления. О Земском соборе помышлял министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев и первый русский марксист Г. В. Плеханов.

Слово «земство» имело свою пленительную силу. Оно взывало к традиции, к существовавшей практике и одновременно с тем давало надежду на обновление. Тогда, когда русская история «складывалась» в одну книгу, можно было напомнить читателю, что в прошлом были не только великие князья и цари, но и общество, «земля», далеко не всегда игравшая роль молчаливого статиста.