В поисках случайностей

Кирилл Дроздов, 2023

Вам когда-нибудь казалось, что жизнь – это сон? Книга о тех, кто жаждет проснуться и тех, кто живет в иллюзиях. Об обычных людях, их проблемах, дилеммах и необычных решениях. Когда в ежедневную рутину врывается цепочка случайных и невероятных событий и переворачивает весь ваш мир вверх дном – будете ли вы готовы принять новую реальность, или предпочтете спать дальше?

Глава 5

МАРК.

Я потерял счет времени. С недавнего времени я понимал, что нахожусь в больнице. Если быть точным, то с момента, как увидел ее в палате. Она была моим ориентиром. Большую же часть времени я спал.

Всю жизнь мы к снам относимся как к промежутку между днями, как вынужденную паузу, продиктованную нашей физиологией. Пытаемся логически трактовать то, что увидим в снах: собака во сне — к добру, выпал зуб — к беде. Не абсурд ли?

Так относился и я. Вернее, вообще никак. До недавнего времени. Мои “приступы” сна, когда я не мог контролировать, когда и где засну начались с того вечера в баре, после которого я проспал три дня.

Тогда и еще несколько раз потом, когда я засыпал на ходу, у меня было ощущение, что меня как в воронку затягивает в никуда. В эти моменты я не помнил ничего: ни снов, ни образов. Просто пустота. А потом я просыпался. Были и обычные ночи с обычными снами, как и раньше. Тут ничего не изменилось, только я стал лучше запоминать события сновидений.

Мне снились берег реки, люди, с которыми я давно не виделся, моя школа, двор, где мы жили с родителями. Часто снился аэропорт и самолеты, хотя летал я редко. Работа мне не снилась. Я стал помнить не один и не два, а все сны, что я видел в обычные дни, до мельчайших подробностей. Каждый раз в моем сне было какое-то высотное здание: небоскреб, телевышка, водонапорная башня или что-то подобное. И каждый раз я знал, что если залезть и прыгнуть с высоты, то проснусь. Так было последние несколько лет, только вот частота снов которые я помнил утром стала увеличиваться лишь в последнее время.

И еще. Под утро, мне снилось одно и то же место. Я никогда не был в пустыне, но видел именно ее. Песок, редкие высохшие растения, кактусы, душный ветер и снова песок. И посреди все этого песочного многообразия был перекресток двух перпендикулярных дорог с расположенными на нем старой автомобильной заправкой и кафе, с названием которого хозяева решили не выдумывать: «Перекресток». Больше всего меня радовала вывеска, чуть ниже названия: «Кафе у дороги», как говориться — для тех, кто в танке.

В «Перекрестке» была одна особенность, которую я заметил только несколько дней назад. Во снах практически никогда не бывает двух одинаковых картинок, двух одинаковых зданий. Если вчера и сегодня мне снилась моя квартира, то обстановка, детали всегда отличаются. Так вот, кафе у дороги, всегда было одинаковым, до мелочей. От слетевшей и высохшей краски колонки с бензином, до фартука официантки.

Менялись только люди. Дальнобойщики, с одинаковыми уставшими лицами и усами, не менее уставшие и побитые жизнью женщины с выцветшими юбками, бродяги — я их называл «серыми». Они были скорее декорациями. Когда к ним обращаешься, то они почти никогда не отзываются. Иногда некоторые из них смотрят на тебя, как будто пытаясь вспомнить, но потом снова занимаются своим делом — едят, разговаривают по телефону или просто сидят.

Меня гораздо больше интересовали другие, их было в разы меньше. Они выглядели так, как будто у телевизора включили яркость, но только на них. Казалось, что они «подсвечиваются» изнутри, я называл их — «цветные». Они появлялись ниоткуда. Только что никого не было, стоило отвернуться на секунду и они здесь. Логики в их появлении не было никакой. Я часто видел девочку лет десяти со скакалкой, которая всегда просила молочный коктейль. Мужчину, закутанного в плащ и сидевшего в углу. Была еще цветная собака или волк, которая не заходила в кафе, но разглядывала нас из окна. «Цветных» могло быть всего пара, а могло быть больше десяти. Почти все они вели себя громко, не стандартно и обращали на себя внимание. Если к «серым» бывало вообще не подходили официанты, то как только появлялся «цветной», к нему или к ней немедленно подходили.

В этой связи, мне интересно было, кем был я. Сказать сложно, потому что иногда меня игнорировали в принципе, а иногда подходили через несколько минут.

Отдельная тема для разговора — работники кафе. Большая, добрая женщина официантка, бармен или повар, точно сказать сложно, он не выходил из-за стойки. И пожилой мужчина в задней, хозяйственной части кафе, ближе к служебному выходу. Не знаю в чем была его главная задача, но периодически он провожал людей в затененную часть помещения и возвращался один. Остальное время он спал, ну или делал вид. Была еще старушка в старом выцветшем пончо, которая всегда сидела на скамейке снаружи у крыльца, продавала лотерейные билеты и вязала из шерсти пледы.

Если я оказывался в кафе, это означало, что скоро я проснусь. Потому что, когда кто-то заговаривал со мной, я почти сразу просыпался. Сам я не мог ни перемещаться по кафе, ни разговаривать. Чаще всего, я только наблюдал.

Несколько раз во сне я умирал. Это неприятное ощущение, особенно когда ты действующее лицо. Наверное, у всех бывает, что иногда ты видишь сон от первого лица, а иногда наблюдаешь за собой и событиями со стороны. Когда я по тем или иным причинам погибал, всегда переходил в наблюдение от третьего лица. Это происходило без моей воли, может быть как защитный механизм. Или я просыпался или резко переходил в другой сон — такое тоже бывало.

Когда мне попало мячом в голову, я тоже думал, что все, сейчас проснусь. Уже позже, в больнице, я узнал, что это был не сон, и это был обычный футбольный мяч. Потому что помнил я только резкую боль в голове справа и щелчок, где-то в шее. Затем, уже смутно, крики, разговоры. Четким было только ее лицо. Я увидел ее за несколько секунд до мяча. Потом несколько раз в больнице. Кто она, почему разговаривает со мной?

Однажды, проснувшись в палате, я увидел ее и пытался заговорить. Но при попытке открыть рот, всю правую половину пронзила такая боль, что я мгновенно отключился.

Снова «Перекресток». Только на этот раз я оказался там не вдруг. Я был в трехсот метрах от кафе. На мне были старые джинсы и майка, я шел босиком по горячему песку. В горле пересохло, и не было места на теле, где не было бы песка. Даже глаза. Я бы рад был прикрыть из, но песок не давал. Чем ближе я подходил, тем меньше сил у меня оставалось. Все-таки дошел.

Дверь открывалась с трудом, тяжело скрипя, или у меня совсем не было сил. Оглядевшись, я не увидел ничего необычного, потому что бывал здесь сотни раз. И все же, ощущения отличались. Почувствовав на себе взгляд, я повернулся. За столом слева от меня сидел пожилой мужчина в шляпе, которая закрывала глаза, жестом приглашая меня присесть. Я сел.

— Стакан воды молодому человеку! Пожалуйста, — мягко произнес он. Пока я не выпил воды и чуть-чуть не пришел в себя он не поднимал на меня глаз. Я видел только его бороду и шляпу.

— Спасибо, — я поставил стакан на стол. Тогда он поднял глаза. Где-то я уже видел этого человека, по крайней мере, его круглые дорогие очки были мне смутно знакомы.

Говорить мне было крайне трудно. Я открывал рот, но звуков произнести не мог. Когда мне это порядком надоело, я просто, к своему удивлению, сказал:

— Мы могли с вами раньше встречаться?

В этот момент он улыбнулся, показывая ряд белых зубов и треснул меня тростью по лбу.

Было больно. Когда я коснулся рукой лба, произошло следующее. Во-первых, я понял, что вижу сон. Во-вторых, вспомнил, где видел этого мужчину, этот тот самый старик из метро. Если поставить их рядом, то кроме очков и глаз сходства не было, тем не менее это был он.

— Ну ты и болван! — кряхтя произнес он. Понабирали. И что за спешка такая.

Встав, он направился в темную часть кафе к другому старику, который спал. Разбудив его, он повернулся ко мне:

— Ты идешь или будешь дальше глазеть по сторонам?

Я последовал за ним. Ощущения были необычными. Стоило мне задуматься над тем, что я, к примеру иду или двигаю руками, или о чем-то отвлеченном, все вокруг начинало мутнеть и искажаться. В этот момент я получал тростью по голове, и картинка прояснялась. Трогая лоб руками на ощупь, мне казалось, что там вмятина.

Открыв одну из дверей в темной части кафе, мы попали в лес, или парк, полный людей. Чуть меньше было деревьев. Каждое дерево стояло отдельно. Возле каждого из деревьев были люди. Одни сидели в одиночестве или группами, другие гуляли вокруг. Мне хотелось подойти к одной девушке у маленького куста. Она сидела, а плечи подергивались, наверное плакала. Но удар тростью подсказал мне, что у нас другая задача.

— Посмотри мне в глаза! — властно сказал старик.

Когда я посмотрел, он резко развернул меня на девяносто градусов и велел следовать за ним. Мы шли по темной улице какого-то европейского города. Войдя в подъезд, мы попали в мою школу. Выругавшись, старик пригрозил мне тростью, и мы вышли обратно.

— Прекрати свои штучки! — нервно проворчал мой провожатый.

Я заметил, что он изменился: стал меньше ростом, сутулый, слышно было его шумное дыхание. Неизменными остались глаза с очками и шляпа.

Мы шли по горной тропе, по футбольному полю. Каждый раз, перед тем как менялись декорации, старик заставлял меня смотреть ему в глаза, или завязать шнурки, или в очередной раз ударял меня тростью по лбу, что кажется нравилось ему больше всего.

Впереди виднелся мост. Конца его не было видно. Перед тем, как зайти на него, старик передал мне трость, сказав, что очень устал.

— Что бы ни случилось, не отпускай трость. Не касайся ей земли, держи крепко двумя руками. Постоянно держи меня в поле зрения. Чтобы не случилось не смотри по сторонам и не оглядывайся. От того удержишь ты трость или нет, зависит моя жизнь. Трость понадобится мне после моста.

Мы шли. Он впереди, я за ним. Крепко держа трость двумя руками, я смотрел ему в спину. Если он шел слишком быстро и удалялся, мне становилось не по себе, и я догонял его. Звуки, образы, даже погода — все это менялось на границе зрения. Очень хотелось посмотреть, узнать, что же там происходит, но трость горела в моих руках и напоминала о себе. Глаза закрывались от усталости. Все, о чем я мог мечтать, это присесть на пять минут и закрыть глаза.

Все прекратилось в один момент. Я стоял на краю леса, впереди виднелись горы и небольшой дом. Рядом стоял старик, тяжело дыша. Трость уже была у него, — понял я, когда в очередной раз получил ей по затылку.

— Мало того, что сам я для таких подвигов староват, еще и тебя тащить должен, — кряхтя, произнес он.

Его внешность опять преобразилась.

— Ты смешной! — произнес он, несколько мягче.

— О чем это вы? — переспросил я, потому что в его голосе что-то изменилось.

— Стоило мне сказать, что от того, дотащишь ты трость или нет, зависит моя жизнь, как ты начал делать то, что от тебя требуется. Неужели ты подумал, что я доверю тебе свою! Не верь никому, только себе! Хотя, учитывая какой ты болван, то и себе не верь…

Ну и вот и мы — сказал он предварительно легко толкнув меня пальцем в грудь и указав тростью в сторону дома.

Мы пошли в сторону дома. Он не был старинным, но как будто стоял здесь давно. Метров за десять до дома старик остановился, сел, достал из сумки блокнот и начал писать, не обращая на меня внимания. Я вопросительно смотрел на него, ничего не говоря. Через пару минут он сказал:

— Дальше я пойти не смогу. Иди в дом и запомни все, что сможешь. Ничего не трогай. Открывай только те двери, которые открываются. Как только поймешь, что хочешь спать — позови меня.

Дом казался смутно знакомым. Внутри пространства казалось намного больше, чем можно было предположить. Не было ни одной одинаковой комнаты и все же что-то их объединяло. Сначала я обошел весь первый этаж. Попытался подняться на второй, но не мог одолеть лестницу, она казалось бесконечной. После нескольких попыток я почувствовал усталость и прекратил дальнейшие попытки подняться.

Мне показалось, что в одной из комнат я слышу разговор, однако там никого не было. Еще чуть-чуть — и я пойму что-то важное. В этом доме меня не покидало это ощущение.

В другой комнате я увидел странную кровать. Вернее, странность была в том, что кровать занимала центральное место в комнате. Все линии, узоры мебель были выстроены и поставлены так, что в центре все этого могла быть только эта кровать и ничего больше.

Я сел на нее, матрас казался несколько твердым. Мне не хотелось спать, просто было любопытно, удобно ли лежать на ней, на пару минут. Я лег, закинув руки за голову. Только сейчас я смог увидеть рисунок на потолке полностью. Линии завораживали, в основном мягкие и плавные, в некоторых местах пересекаемые прямыми и бескомпромиссными штрихами. Это было похоже на лабиринты, какие печатают в детских журналах, где герою нужно найти выход из клубка запутанных линий. Любопытства ради я начал следить за одной из линий — куда она меня выведет. Это затягивало.

— Немедленно выходи из дома! — слышал я отдаленный голос, но оторваться от узора было выше моих сил. Кроме того, по мере продвижения по линиям, я начал слышать какие-то звуки, голоса. Меня начало трясти. Сложно описать все ощущения, которые были, когда я следил за линиями на потолке. Каждый сантиметр приносил какое-то…удовлетворение. Меня трясло все сильнее и сильнее.

— Сейчас я распутаю этот клубок! — сказал я сам себе.

Пустота. Всего на мгновение я ощутил пустоту. Без эмоций, звуков, людей. Без всего. Просто безграничная пустота.

Я открыл глаза. Больничный запах неприятно ударил в нос. Меня трясла медсестра. Обеспокоенный доктор стояла рядом с невыспавшимися глазами:

— Марк, вы меня напугали, — она подошла, положила большой палец мне на запястье и посмотрела на часы. Несколько секунд никто не разговаривал. Медсестра протирала мне лицо влажной тряпкой.

— Пульс в порядке. Странно, — доктор отошла к окну посмотреть какие-то бумаги.

— Вы меня слышите, понимаете? — тихо произнесла она, посмотрев на меня.

Я кивнул. У нее были усталые серые глаза и красивые руки.

— У меня сегодня двое пациентов погибли. Тут еще вы, Марк. Вы ведь шли на поправку. Потом медсестра сказала, что вас лихорадит, пульс зашкаливает и вы давно не просыпаетесь. Я не спала сегодня, у меня через 2 часа смена кончается и, — она снова отвернулась, — не делайте так больше.

Мне хотелось помочь ей, я понимал, что не могу говорить, я боялся даже попытаться, помня боль, которую испытал в прошлый раз. Однако, к своему удивлению, без особых усилий сказал:

— Постараюсь вас больше не расстраивать.

— Хорошо, — ответила она. Потом резко развернулась, вмиг оказавшись у моей кровати.

— Как ты это сделал? У тебя..хмм, у вас поврежден нижнечелюстной сустав, я сделала снимки только вчера.

Она повернула голову набок, появился легкий румянец, смотрела не мигая. Обошла кровать с другой стороны и наклонила свою голову в другую сторону. Потом одела синие латексные перчатки и стала ощупывать мое лицо, нос, знакам попросила меня открыть рот, потом закрыла его сама ункзательным пальцем.

— Я удивлен не меньше вашего, доктор, — нисколько не лукавя сказал я, убирая ее руки с моей лица в попытках понять как работает моя челюсть.

— Марк, меня зовут доктор Мария Райс, а вы в отделении нейрохирургии — убирая руку, сказала она.

— Как бы там ни было, я рада что вам лучше, но не всем так повезло, а мне пора делать утренний обход, всего доброго!

У меня было ощущение, что я вижу механизм, который застрял, должен работать но не работает. Как если бы я видел мост, и знал что одна из его опор постепенно разрушается. Как только это произойдет, рухнет весь мост, но если немного укрепить, прослужит еще долго. Внешне все хорошо, но глядя на доктора Райс, я отчетливо понимал, что должен кое что сделать.

— Поговорите со мной, доктор, я давно не разговаривал. Сейчас шесть утра, и если вы уделите мне еще 5 минут, это ведь не страшно. Тем более что мое состояние несколько странно и вам надо понаблюдать за мной, немного — сказал я, улыбнувшись.

— А вы жук, Марк. Хорошо, — она улыбнулась и, пододвинув табуретку, села рядом с больничной койкой, — о чем вы хотите поговорить?

— О вас, Мария. Расскажите мне про себя.

Ее озадачило или возмутило мое предложение. Я не понял до конца. Она некоторое время вопросительно смотрела на меня. Я приподнял одеяло и убедившись, что абсолютно раздет под больничным одеялом, сказал:

— Ну же, доктор Райс, вы явно знаете про меня гораздо больше, чем я о вас, и это абсолютно не честно. Я ведь должен доверять своему врачу, а я вас знать не знаю.

Она кивнула, а потом говорила в течение минут двадцати или получаса. Как будто прорвало. Я лишь направлял и за все это время говорил не больше 5 минут. Она говорила о студенчестве, о своих мечтах. О том днем, когда я поступил и о сегодняшнем дежурстве. О том, что давно не может вырваться из бесконечной рутины. О трех дежурствах в неделю, каждый месяц. О том, что доехать до дома занимает иногда 4-5 часов и тогда — проще переночевать в машине, а утром умыться и переодеться в туалете закусочной на углу. О том, что если бы кто-то взял у нее сейчас анализ крови, то нет никакой уверенности, что обнаружили бы там что то, кроме кофе. Уже несколько лет все вот так. О том, почему ей нравится ее работа и за что она ее ненавидит.

Я видел, что ей становится плохо с каждым словом, но так было нужно. Я, напротив, чувствовал себя лучше, уверенней. Она была как пружина, которую давно сдавливали обстоятельства. Мне нужно было, чтобы пружина выстрелила не завтра, не когда-нибудь, а здесь и сейчас. Мы продолжали. Было ощущение, что мне это было нужно не меньше, чем ей. Она, сама того не понимая, давала мне подсказки. В полунамеках, жестах, словах я видел ее сильные и слабые места, понимал — когда надо прервать ее, а когда не произносить ни звука. Я чувствовал, как меняется что-то внутри нее. И одновременно понимал, что не узнаю себя.

Не было ничего общего с психологией, мне вообще никогда не нравилось само термин «психология». Я не пытался понять ее, представить ситуацию, ставить себя на ее место, а действовал на основе ощущений, почти интуитивно. Что-то внутри Марии хотело вырваться, надо было только открыть замок. Знать комбинацию, последовательность, код. И я подбирал.

В какой-то момент она начала рассказывать о своем путешествии в Южную Америку, которая поменяла ее жизнь. А потом просто перестала говорить, а на меня навалилась усталость, приятная как после пробежки или тренажерного зала. Мы оба понимали, что разговор исчерпан. Руки доктора немного дрожали, поэтому она крепко вцепилась в свои колени.

Я не знал наверняка, что сейчас происходит с ней. Только чувствовал. Когда я сам для себя пытался объяснить это чувство, то вспомнил Валери. Бывает, что от обиды близкий человек постепенно отдаляется от тебя. С каждым днем все меньше понимания остается между вами. И в какой — то момент вы просто забываете почему были близки. Ссоры и споры бывают разные. Но иногда, после такой ссоры, когда наружу выходят все те обиды, разочарования и стремления, которые привели к ней, вы чувствуете, что все это ерунда, вспоминаете, почему вы вместе, и понимаете, что у вас все получится. Тогда хочется просто помолчать вместе, потому что так тепло вам не было очень давно.

Такая же теплота исходила сейчас от Марии. Она светилась.

— Кто ты?.. — медленно и почти по слогам спросила она таким тоном, который не требует ответа. А потом выражение ее лица резко поменялась:

— Кажется мне пора, не пугай меня больше. До встречи, Марк, и спасибо, — устало сказала она.

— Откуда ты такой взялся? — уже стоя в дверях, улыбаясь, добавила Мария.

— Всего доброго, доктор Райс! — ответил я.

Она ушла. Я думал, что не уже не смогу сегодня заснуть, но через несколько минут провалился в сон без единого сновидения.

КАН.

Кан сидел в баре. Он был не в себе, вернее вне себя от ярости. Они почти поймали одну «тень» в прошлый раз: она шла прямо к ним, к нему в руки. Техник установил “метеопушку”, все было готово. Но тень исчезла, как только подошла к городу. Он сам, своими глазами видел грозовой фронт, темноту, которая сплошной стеной должна была поглотить город. Он стоял тогда на крыше у ограждения, пока техник возился с проводами и чувствовал мощь и неизбежность того, что произойдет. Кожей чувствовал, всем своим существом страх, непонимание, даже своего рода уважение к этой неподдающейся логике стихии. Но, не было ничего кроме маленького дождя с грозой. Да, в новостях объявили, что одна из молний попала то ли в столб то ли в дерево и оно упало на стоянку. Кан же кричал о возможной катастрофе. С тех пор ни намека. Просто издевательство.

Ему казалось, что над ним все смеются. После «ночи пожаров» к нему почти прислушались, его восприняли всерьез. А теперь — все коту под хвост. И спутники и станции.

Куда могла вся эта мощь могла исчезнуть. В природе так не бывает, закон сохранения энергии никто не отменял…

В висках стучало. Алкоголь особенно не помогал. На барной стойке перед ним были раскиданы графики, бумаги, расчеты. Он машинально просматривал сводки погоды.

Домой не хотелось. Тем более, что дом его представлял из себя скорее штаб-квартиру. В холле висело несколько больших телевизоров, два сервера, мониторы, осциллографы, сейсмографы, аппараты бесперебойного питания, был даже генератор на случай отключения электричества.

В спальню можно было пробраться разве что по стенам, оклеенным изрисованными картами. В центре зала стояло кресло, его трон, с которого он следил, регистрировал. На крыше было установлено два телескопа и недавно Кан поставил над ними небольшую будку. Телескопы управлялись удаленно, посылаю картинку на отдельные мониторы.

Обычно Кан только в этой обстановке чувствовал себя уютно. Несколько месяцев назад, когда был в командировке, он понял, что не может уснуть без размеренного гула всех этих приборов, пришлось включить радио на неизвестную частоту и телевизор на минимальной громкости, только тогда удалось уснуть.

Ну не мог он сейчас туда пойти. Кан листал телефонную книгу, может быть, удастся встретится с кем-нибудь из старых друзей. Оказалось, что звонить не кому, разве что коллегам. Тень улыбки промелькнула у него на лице, когда он нашел номер сестры. Они жили сейчас в одном городе, а общались также часто, как когда он был на другом конце мира.

— Алло, Лина, это я… Ты занята? Да, я в городе, в баре. Не очень. Место называется «Zero point». Да, я уже, и да, я понимаю, что сейчас половина девятого утра.

Во сколько Кан пришел в бар и сколько здесь сидит, он не помнил. Вообще представление о дне и ночи он различал только с научной точки зрения, для него большой разницы в них не было.

Не прошло и пятнадцати минут, как в бар зашла Лина. Она была одета по-деловому, в сером легком плаще, на высоких каблуках, с идеальной прической.

— Ты отлично выглядишь, сестра! — устало улыбаясь, сказал Кан.

— В отличие от тебя! Как ты себя довел до такого состояния? — она подошла к нему, обняла, поцеловала в щеку, собрала все бумаги, поправила пиджак, расплатилась в баре, и взяв его под руку, повела на улицу. Это заняло у нее не больше минуты.

Кан зажмурил глаза от яркого солнечного света.

— Куда мы идем? — деловито спросил Кан, обращая внимание на то, что обут в разные ботинки.

— Домой, — коротко и уверенно сказала Лина.

— И кстати, я не собираюсь разговаривать с тобой, пока ты не помоешься, не поешь и не поспишь хотя бы пару часов, это бесполезное занятие, уж поверь мне.

— Да я спал уже! — возмутился было Кан, но тут же получил щипок за руку.

— Когда, в прошлом месяце? Я видела ту передачу по телевизору, и у меня складывалось ощущение что ты счастлив, я тебе тогда звонила и три смс отправила, но моему гениальному брату было не до меня. Я не обижаюсь, это же ты. Я рада тебе, хоть ты и зазнался.

По выражению лица Лины недвусмысленно читалось, что разговаривать она больше не намерена. Кан был более чем не против. Он ловил себя на мысли, что ему сейчас хорошо. Рядом человек, которому не все равно что с ним происходит и которому все равно поймал он свою «тень» или нет.

Усталость навалилась как-то разом. Ноги еле двигались, глаза не фокусировали картинку. Лина вела его дворами к своему дому.

— Смотри под ноги! — с некоторым беспокойством в голосе сказала Лина брату. Она не подавала виду, но переживала за него не на шутку, потому что никогда не видела его таким. Он всегда был настолько уверен в своих идеях и увлечен ими, что ему как будто и дела не было обо всем, что происходит вокруг, он просто кипел, дышал энергией.

Лина с братом зашли в светлый подъезд и столкнулись с Ритой.

— Привет, подруга! — бодро отсалютовала Маргарита. На ней был спортивный костюм, легкая вязаная шапка, медиаплеер с наушниками. Как ни странно, ей все это ужасно шло. Рита подошла к ним, и прислонившись плечом к стене, нажала кнопку лифта.

Кан стоял, опустив глаза и внешне был похож на спящего человека. Рита вопросительно подняла брови, глазами указывая на спутника Лины. Та, в свою очередь, одними губами продекларировала — потом расскажу, а в слух сказала

— Привет, Марго! Ты бегаешь по утрам? — она действительно была удивлена. Они виделись совсем недавно, но что-то изменилось в лице, поведении, даже походке подруги.

— Да, с сегодняшнего дня! — улыбаясь, ответила Рита.

Лифт открылся, все зашли. В этом доме лифт был ну очень медленный. Иногда можно было даже вздремнуть, если вам ехать на верхние этажи. Повисла неловкая пауза, которую неожиданно прервал Кан.

— Сегодня важный день, да?! — он также смотрел в пол, и обе подруги были уверены, что мужчина спит.

— Да, пожалуй! — ответила Марго, потому что, во-первых, ей казалось, что он обращается к ней, а во-вторых, сегодня действительно был важный день.

— Сегодня может начаться новая жизнь! — сама от себя не ожидая, добавила Маргарита, наверное, ей хотелось поделиться этим.

— Я тоже хочу новую жизнь, — также полусонно заявил Кан, поднимая уставшие глаза и смотря на Марго.

— Мне нравится твоя подруга! — повернув голову к сестре, и несколько смутив обеих, выдал Кан.

— Мне тоже нравится, — слегка усмехнувшись, ответила Лина.

— Удачного вам утра, мне пора собираться, — обращаясь к обоим одновременно и выходя из лифта, сказала Рита.

— И тебе, заходи как-нибудь вечером, мне очень интересно продолжение одной запутанной истории! — ответила Лина.

Сестра с братом зашли в квартиру. Кан сел на пуф, снимая ботинки. Лина, стоя перед зеркалом, осмотрела себя, и приподняв одну бровь, сказала:

— В лифте ты меня удивил. Знаешь, вообще то Маргарита она…

Однако речь не удалось закончить, так как Кан крепко спал на полу, опираясь спиной на пуф, так и не успев снять ботинки.