Продавец воды

Кирилл Берендеев

Ежедневно нам предстоит делать выбор: иногда, очень простой, иногда, невероятно сложный. Но за кажущейся простотой скрывается неожиданное: глубина внезапных перемен накрывает с головой, уносит от прежней жизни в неведомые дали. И новый вопрос встает стеной: пытаться ли вернуться в прежнее русло или, отринув его, начать все сначала?

Противоположности

— Эй, мистер! Да, вы. Подойдите-ка сюда, — полицейский сделал шажок вперед, больше для видимости, навстречу поспешившему к нему мужчине. Расхныкавшийся малыш лет десяти тут же примолк, цепляясь за руку, которую за минуту до этого с остервенением бил влажной ладошкой.

— Что-то не так, офицер? — спросил он у немолодого сержанта-патрульного, мрачно изучавшего лицо мужчины в возрасте, будто сравнивавшего мысленно с приметами находящихся в розыске — и никак не находившего нужную степень сходства.

— Возможно, — буркнул он в ответ и протянул руку: — Документы, пожалуйста.

Белокурый мальчишка впился в руку, механически оттолкнувшую пацаненка за спину мужчине. Другой рукой темнокожий путник достал из портмоне небольшую карточку, по виду схожую с водительскими правами.

— Эйса Хейтер, — хмыкнул сержант, разглядывая фото владельца и сличая с оригиналом. — Говорящая фамилия, жаль, через «игрек» написана. А что, нормальных документов в нас нет?

— Простите?

— Что непонятного, покажите водительские права или ай-ди карту.

— У меня нет машины, а потому и нет прав, — чуть тише, чем прежде, произнес стоявший перед сержантом. Тот хмыкнул и покачал головой.

— Не положено, что ли? Тогда где ваша грин-карта?

Мужчина неловко пожал плечами.

— Я гражданин США. Мой паспорт в ваших руках.

— Карта «Нексус»? Выглядит, как будто канадцы выдали. Первый раз такую встречаю, — он повертел карточку в руках, затем сфотографировал на мобильный обе ее стороны. Фыркнул недовольно, когда попытался открыть приложение на сотовом для проверки подлинности документа. Наконец, программа загрузилась.

— Все в порядке?

— Подтверждено Интерполом, Королевской канадской конной полицией, ФБР, Национальной полицией Соединенного королевства…. Да уж. Вы вообще, откуда, мистер? — наконец, резко произнес патрульный. Мужчина вздрогнул, отталкивая мальчика еще дальше от полицейского.

— Я здесь, в этом городе, родился, за всю жизнь только в Бостон и Филадельфию в Штатах и Эдмонтона в Канаде и выезжал. Брат там у меня живет.

— Немудрено, что такое мудреное свидетельство заимели вместо нормального, — покачал головой полицейский. — Кем приходится вам этот мальчик?

— Это мой сын.

Патрульный прищурился. Посмотрел на мальчугана, снова на мужчину.

— Серьезно?

— Усыновленный, конечно. Понимаете, мой друг, его отец…

— Подождите, — коротко приказал сержант. И наклонился к мальчику:

— Малыш, отойдем на пару минут.

Пацаненок уверенно, хотя и без особой охоты, кивнул. Глаза сержанта впились в мужчину.

— А вы стойте, где стоите, и чтоб без глупостей.

— У вас мой сын, — отчеканил чуть не по слогам тот. Еще один долгий пронизывающий взгляд полицейского, который мужчина с честью выдержал. Патрульный отошел в сторонку, к углу торгового центра, возле которого он и остановил странную пару, остановил пацаненка, повернул к себе.

— Как тебя зовут?

— Дилан.

— Вот что, Дилан, теперь выкладывай начистоту. Кто этот человек и чего он к тебе прицепился. За себя можешь не бояться, с этой минуты ты под надежной защитой. Одно твое слово, и этот парень сядет и очень надолго, — мальчик молчал, патрульный постояв недолго, но не дождавшись ни слова от пацана, продолжил: — Я говорю, не волнуйся, спокойно расскажи, как ты с ним встретился, как он к тебе подошел…

— Нет, вы не понимаете, — мальчик сообразил что-то, начал судорожно рыться в карманах. — Все по-другому было.

— То есть, ты давно с ним уже.

— Именно. Он меня действительно усыновил.

— Послушай, малыш. То, что ты сейчас его выгораживаешь, это вполне нормально, все мы желаем добра ближнему своему. И не смотри на него, на меня, только на меня взгляд, — патрульный загородил мужчину крепкой, пусть и слегка расплывавшейся в талии фигурой. — Вот, а теперь давай начистоту, когда ты с ним познакомился, как, что он тебе наговорил, как увел от родителей.

— Моих родителей давно нет, — коротко изрек малыш, продолжая копаться в карманах, ища и не находя что-то, видимо, очень важное. — Понимаете, я Эйсу, отца моего нынешнего, знаю, сколько себя помню. Наверное, с самого детства. Он очень близкий друг моего настоящего папы. Они вместе, он говорил, всю жизнь, со школы…

— Так, а теперь, получается, взял и увел. Знаешь, и такое бывает, — охотно закивал патрульный. — Часто сводят детей именно знакомые, говорят, погуляем недолго, потом, что мама не может забрать сейчас, а позже уезжают в другой город и ищи-свищи. А вот такие, как ты, верят, что и с родителями что-то случилось недоброе, и что только вот такой «новый папа», — сержант взмахнул руками, изображая в воздухе кавычки, — один и может о тебе позаботится.

— Неправда ваша, — отрезал мальчик. — Эйса очень хороший человек, я вам это докажу.

— Что же ты так с ним собачился десять минут назад?

Мальчик опустил глаза.

— Это я так… по глупости. Но вы мне поверьте, офицер, — слово это прозвучало в его устах в точности так же, как в самом начале разговора у мужчины, и это невольное сравнение передернуло патрульного. — Мой папа, Эйса, он, правда, мой отец и я, правда, горя с ним не знаю. Я плохо помню своего настоящего отца, но, вы поверьте, Эйса… Да вот же, наконец-то!

Трудно сказать, что именно ожидал от паренька патрульный, но явно не того, что мальчик, так долго обыскивавший многочисленные карманы куртки и брюк, наконец, нашел — уже за подкладкой, завалившуюся туда, верно, совсем недавно. Издав торжествующий возглас, паренек достал сложенную вчетверо засаленную бумаженцию и протянул ее сержанту.

— Смотрите. Я говорю, он хороший человек, я с ним столько всего пережил, и хорошего и дурного, я… да куда я без него, офицер.

— Прекрати! — резко произнес патрульный, мальчик невольно вздрогнул и отшатнулся. — Что это?

— Свидетельство об усыновлении. Я всегда его с собой ношу, Эйсе, вот как вы, многие не верят, однажды даже порвали. Я и ношу, чтоб не подумали, чего не того.

Сержант проглядел по диагонали засаленную бумажку, потом, убедившись в ее подлинности, с явной неохотой вчитался. Выдохнул, взял под козырек.

— Твоя правда. Извини, сынок, сам понимаешь, вы ж как небо и земля, полные противоположности.

Повернулся к мужчине, тоже козырнул, но молча, и удалился ко въезду в торговый центр, на углу которого и пытал вопросами обоих.

Мальчик положил свидетельство об усыновлении обратно в карман, спохватился, переложил в другой.

— Подкладка порвалась, — объяснил он подошедшему отцу. — Иначе я б так долго не искал.

Смутился и некоторое время стоял, молча возя носком ношеного кроссовка по щербатому асфальту. Мужчина положил руку на его плечо.

— Сам как? — мальчик только кивнул в ответ, взволнованно сглотнув комок в горле. — Тогда пойдем к автобусу потихоньку.

— А как же купоны?

— Завтра сходим, как у тебя занятия кончатся. Сегодня надо передохнуть.

Мальчик не смел поднять глаз.

— Прости, пап. Я… не знаю, что на меня нашло. Не люблю мерить все эти новые рубашки, брюки, я лучше их у одноклассников в орлянку выиграю, — отец молчал, он помолчал немного и произнес другим тоном: — Думаешь, завтра этого копа не будет?

— Надеюсь.

— Я очень боюсь с тобой ругаться, правда. После того случая, как мы потеряли свидетельство, и тебя отправили за решетку. По двадцать раз на дню проверяю, а все равно… находит и… правда, пап, сколько ж можно. Давай уедем к дяде Гербу. Знаю, там все время зима и, небось, надо французский выучить, но… я смогу, правда. И главное, на нас не смотрят так, как здесь. Мы для них чужаки, со своими заморочками, и им все равно. Мне кажется, это главное.

— Что мы чужие, это точно. Здесь мы родились, сынок, ну зачем нам что-то еще?

— Ты сам знаешь, — мальчика перетряхнуло от нахлынувших воспоминаний. — Недели не проходит, как кто-то — полиция, вояки, даже ФБР, и те непременно остановят и начинут задавать вопросы. А если бумаг опять не окажется, ведь самое страшное, когда нет нужного документа. Мне опять к мистеру Джозефсону бегать, чтоб он за тебя похлопотал, а у нас денег и так негусто. Давай уже уедем, хоть на каникулы.

Сам не заметив, он прокричал последние слова. И тут же замолк, испуганно оглядываясь по сторонам. Нет, на этот раз повезло, никто из многочисленных прохожих, на новую сценку внимания не обратил.

Теплая темная рука коснулась его головы, взъерошила непослушные белокурые кудряшки.

— Так обидно, что я на тебя не похож, пап, — немного успокоившись и прижавшись щекой к руге, произнес он. — Правда, если б я был…

— Ты тот, каков есть, Дилан, — просто ответил мужчина. — А я… мы ведь только внешне разные, сам знаешь.

— Полные противоположности, как сказала тетя Глэдис. Но если даже она… пап, не начинай все сначала. Кому какая разница, какие мы внутренне, когда на нас смотрят, как на пару уродцев из шапито.

— Пусть смотрят, сын, те, кто нам дорог, знают, какие мы — и это главное.

— Ни разу нет! Ни разу! Ты сам знаешь, что по одежке встречают, а пока нас встретят, тебя… да каждый раз одно и тоже! Куда б ни пошли, где бы ни появились… А у дяди Герба всем все равно, — произнес он после небольшой паузы. И тут же: — Хоть машину покупай.

— Про кредиты я уже говорил, — безучастно произнес отец, — А что касается Герберта, — он махнул рукой, отчасти, безнадежно. — Никогда не нравилась его позиция. Дилан, я понимаю, яркая витрина, приятные люди, но все это не одним днем наживается. Думаешь, если покинем родину…

— Дядя Герб прав, когда говорил: где хорошо, там и родина.

— Мой двоюродный брат человек без корней, перекати-поле, сколько раз менял работу, переезжал с места на место, ты думаешь, в Эдмонтоне он надолго? Его изначальная цель — рвать цветы, пока не завяли и не думать о завтрашнем дне.

— Отец, — резко ответил мальчик, — ты сам-то что говоришь? Я всю жизнь здесь прожил, и что, много нажил? Ни друзей, ни хороших знакомых, родных и то наперечет. А ты сам, ты-то много, чего поимел? Только моего отца и знаешь, всю жизнь вместе прожили. А еще-то кто? Да что это за родина, если всем надо одно и тоже всякий раз по-новой доказывать?

— Какая есть, Дилан. И потом, я обещал твоему отцу…

— Ты обещал, что сделаешь меня человеком. А пока получается обратное.

— Не кипятись, — примирительно начал он, но мальчик перебил:

— Прости, но не могу. Я достану свидетельство и буду всем показывать сразу, как подойдут, но тебя уговорю. Да не родина, да все чужие, и все по-новой надо начинать, но если есть возможность пробиться… И тебя это тоже касается. Дядя Герб предлагал место…

— Консьерж не так и много получает. Даже в городе нефтяников.

— Ты и тут не процветаешь. Мы даже на кредит не накопили. А там обучение бесплатно, медицина бесплатно, ты ведь все равно через границу за таблетками мотаешься, так чего не переехать.

— Дилан, ты еще не поймешь. Потом локти кусать будешь.

— Не представляю, как это можно сделать, — отрезал мальчик. И тут же опомнился, попросил прощения. Отец взъерошил ему вихры.

— Я сегодня позвоню Герберту, договоримся. Хоть часть весенних каникул, но проведем в вечной зиме. Только потом не нуди…

— Обещаю, пап, ты не пожалеешь, вот честное слово…

— Потом скажешь, как договоримся.

— А потом мы с дядей Гербом тебя уговорим. И это я обещаю тоже. Давай я позвоню, и мы все решим? Он только рад будет.

— Не уверен, что он нас станет терпеть дольше обычного, — мужчина вздохнул. Улыбнулся чему-то, глядя вдоль улицы, на вечереющее небо. — Знаешь, я сам в твои годы все мечтал вырваться, перебраться, куда подальше, прочь от постылого общества, от своих юношеских неудач, от… да от всего. Единственным лучом света в цепочке разочарований стала встреча с твоим отцом. Я очень надеюсь, что у тебя жизнь сложится лучше, мой мальчик. Жаль, что я так мало могу тебе дать.

— Ну, это пока, — тут же ответил малыш, улыбаясь. Мужчина кивнул ему в ответ. Оба встряхнулись и двинулись от торгового центра в сторону автобусной остановки.