Пылающие сердца

Кира Фарди, 2022

Веселая студенческая свадьба подруги закончилась для меня неожиданным подарком: через девять месяцев родилась дочь Милаша. Только кто ее отец, я не знаю до сих пор. А тут под ногами путается доктор Вихров, которого я возненавидела с первого взгляда. И почему его голос кажется мне знакомым? Ничего не понимаю!

Глава 6

Я падаю на колени, трогаю щеку — теплая. Жива! Кровь отхлынула от лица от облегчения.

— Мамочка, что с тобой? — пытаюсь ее поднять, но голова запрокидывается назад.

— Бабуля, я боюсь! — плачет Милаша.

Быстрый взгляд назад: дочка испуганно жмется к дверям, по ее пухлым щекам катятся слезы.

— Милаша, дай мне телефон! — приказываю я и поворачиваюсь к маме: — Мама, пожалуйста, приди в себя!

Я легонько хлопаю ее по щекам. Если это простой обморок, мама очнется. Но все безрезультатно. В панике бросаюсь к аптечке, вываливаю содержимое на пол — нашатырного спирта нет.

— Ба-бу-ля, — воет сзади дочка.

— Телефон! Дай мне телефон!

Милаша наконец лезет в мою сумку и протягивает мобильник. Я звоню в скорую, отвечаю на вопросы, называю адрес.

Тут раздается сигнал мультиварки. Кидаюсь в кухню: в чаше — кашка для дочки. Даже в таком состоянии мама подумала о внучке. От осознания своей вины и беспомощности становится совсем невыносимо. Хочется выть и кричать, но рядом ребенок.

Я глубоко вдыхаю, чтобы остановить приступ истерики и еще больше не напугать дочь, и сажусь на пол. Милаша падает рядом со мной. Она дрожит. Я слышу, как стучат ее зубы.

В ожидании скорой кладу голову мамы к себе на колени. Ее бледное лицо вытянулось, щеки провалились, вокруг глаз и носа разлилась синева. Она часто, но поверхностно дышит. Другой рукой прижимаю к себе дочку.

— Тихо, тихо, — успокаиваю ее, а в голове бьется только одна мысль: «Только бы все было хорошо! Только бы все было хорошо!» Врачи вваливаются в квартиру вдвоем, отодвигают меня в сторону и занимаются мамой.

— Что случилось? — спрашивает низенький врач.

— Не знаю. Мы приехали, она лежит в коридоре.

— Сердечница? — спрашивает медик в синем костюме и вытаскивает портативный аппарат ЭКГ.

— Не жаловалась. Давление есть. Мама пьет по утрам таблетки.

— Что же вы! Вместе живете, а ничего о матери не знаете, — упрекает врач. Он внимательно следит за лентой ЭКГ, а потом переглядывается с напарником. — Забираем. Нужно везти в больницу. Срочно!

В этот момент мама открывает глаза. Мы кидаемся к ней.

— Мамочка, как ты? Что случилось? Мы пришли домой, а ты лежишь.

— Б-больно, — едва слышно сипит мама.

— Где у вас болит? Можете показать пальцем?

Мама пытается поднять руку, но она с гулким стуком падает на пол.

— Бабуля, у тебя что болит? — плачет Милаша, но я прижимаю ее к себе.

— Так, отойдите в сторону, — врач скорой наклоняется к маме.

Его лицо встревожено. Я ловлю каждое движение губ, ресниц, каждый взгляд, и увиденное приводит меня в ужас.

— Все плохо? — спрашиваю помертвевшими губами, но доктор сосредоточен на маме.

— Елена Андреевна, мы вас отвезем в городскую больницу. По словам вашей дочери, вы находились без сознания примерно полчаса. Это долго. Нужно обследоваться.

— А что показывает ЭКГ?

— Есть проблемы с сердцем, нужно лечиться.

— Инфаркт? — в ужасе спрашиваю я.

— Кардиологи разберутся, — тихо ответил врач. — Мне трудно сказать, но ЭКГ вашей мамы мне совсем не нравится.

Медики кладут маму на носилки и выходят из квартиры. Я хватаю сумку, телефон и дочь, и мы бежим следом за ними. Мама снова закрывает глаза, отключается, а дальше начинается кошмар.

— Иу-иу-иу — воет сирена скорой помощи.

Этот звук острой иглой ввинчивается в мозг. Кажется, ещё немного, и я завою от боли и переживаний. Слёзы катятся по лицу и падают, падают с подбородка на пухлую ручку Милаши. Каждый раз дочка вздрагивает и судорожно цепляется за мои пальцы.

Ей страшно. От ужаса и у меня плавится душа.

Я, не отрываясь, смотрю на носилки, на которых в эту минуту умирает мама.

— Доктор, спасите ее, пожалуйста! — умоляю я.

— Не мешайте!

Врач реанимации с интервалами жмёт на пластиковый мешок, прикреплённый к кислородной маске, лежавшей на лице мамы, а второй медик ритмично давит на грудную клетку, выполняя непрямой массаж сердца. Нажимы такие частые и сильные, что кажется, будто сейчас треснут мамины рёбра.

Мне страшно. Я сжимаюсь. Хочется закрыть уши ладонями: боюсь услышать этот звук и сойти с ума.

— Осторожнее, пожалуйста! — бормочу почти в беспамятстве.

— Боюсь, не довезем, — сипит от усердия доктор и кричит: — Иваныч, долго ещё?

— Десять минут. Мы и без того идём по «зелёному коридору».

Коридор, какой коридор?

Я поднимаю глаза и смотрю в лобовое стекло: боковые покрыты плотной тонировкой. С бешеной скоростью навстречу несутся деревья и здания. Автомобили замедляют движение и жмутся, как воробьи, к тротуарам, пропуская желтую машину «Реанимации». Поворот, ещё один. Я даже слышу, как скрипят шины по асфальту при резком торможении.

— Двадцать девять, тридцать…, — считает вслух доктор.

Он на мгновение замирает, пока его напарник сжимает мешок, вгоняя воздух в легкие мамы. Затем проверяет пульс на сонной артерии, и начинает счет снова.

— Мамочка, мне больно? — где-то на заднем плане плачет Милаша.

— Что? Почему?

Мгновенный взгляд на дочку: ее пальчики побелели: так сильно я сжимаю их.

— Прости, доченька, прости, — я притягиваю ее голову к груди, а слёзы капают с новой силой на светлую макушку, но теперь уже от жалости к ребёнку.

Я плохая дочь и плохая мать!

— Мамочка, не плачь! Я больше никогда не буду так делать. Честно-честно!

— Солнышко, ты не виновата.

— Мне страшно.

— А ты смотри на меня.

— Мамочка, бабушка поправится?

— Все будет хорошо.

Я говорю, а сама прижимаю к себе дочку, как спасательную соломинку, словно эта крошка может защитить мое сердце от боли, и молюсь, молюсь про себя: «Господи Боже! Ты же милосердный! Пожалуйста, спаси мою маму! Накажи лучше меня!»

— Есть пульс! — сипло выдыхает доктор.

Я вздрагиваю. Сердце вот-вот выскочит из груди. Внутри разгорается надежда.

— Чт-то? К-как?

— Сердцебиение восстановилось, — врач вытирает пот со лба, садится на кушетку рядом со мной и лезет в медицинскую сумку. Вытаскивает ампулу и шприц и смотрит на напарника: — Лёш, работай Амбой (мешок Амбу — ручное устройство для выполнения искусственной вентиляции легких), не останавливайся.

Чудо! С хрустом сцепляю пальцы в немой молитве. Я верю в чудо! Не может же мама умереть из-за обычной ссоры!

Не может! Нельзя! Я себе этого не прощу!

Последний разворот по кругу, и машина останавливается у подъезда приемного покоя. Нас уже ждут.

Врачи спрыгивают, вытаскивают носилки, которые мгновенно превращаются в каталку на колёсах, и бегут к зданию. Я подхватываю Милашу на руки и несусь за ними.

— Что у вас? — нас встречает медсестра.

— Сердечный приступ. Была кратковременная остановка дыхания. Проведена СЛР (сердечно-легочная реанимация). Введён один миллиграмм адреналина. Больная без сознания.

Всю информацию врач выкрикивает на ходу. Мы бежим следом.

— Опекун?

— Дочь. Сзади. Она расскажет, что случилось.

— Помогите переложить пациентку.

Каталку ставят рядом с кроватью, все дружно обступают ее.

— Раз, два, три…

Секунда, и мама уже лежит на кровати, окружённая медиками. Можно выдохнуть: теперь помогут.

— Хронические заболевания? — на ходу спрашивает у меня медсестра.

— У мамы? — бестолково мямлю я.

— А здесь есть ещё пациент?

— У мамы давление.

— Аллергия на препараты?

— Нет… Кажется… Не знаю, — слёзы с новой силой наполняют глаза. Я действительно не знаю эту информацию, отчего становится ещё хуже.

Эгоистка! Махровая эгоистка!

— Что у нас здесь?

Я оборачиваюсь. У кровати стоит молодой врач в очках. Он держит в руках узкий фонарик, приподнимает сначала одно веко, потом другое и светит на зрачки.

— Девушка, подвиньтесь.

Это мне? Сзади приближается медсестра и катит аппарат на колесиках.

— Подключать?

— Да, проверим сердечный ритм.

Медсестра делает ЭКГ.

— Дмитрий Владимирович, смотрите.

— Что? Что там? — кажется, что сердце сейчас остановится и у меня.

Врач не отвечает, обращается к другой медсестре.

— Света, поставь капельницу, — тут он называет незнакомое лекарство, — и пригласи кардиолога. Кто сегодня дежурит?

— Вихров.

Медики переглядываются. Доктор слушает маму и хмурится, ждет, пока Света сделает ЭКГ. Потом сравнивает две ленты: со скорой помощи и свою. Я замираю от волнения. Наконец он выпрямляется и задумчиво теребит подбородок.

— Опять Вихров? Он же хирург!

— На подмене. У Степанова жена рожает, — отвечает медсестра.

— О, нужно парня поздравить.

— Кого? Вихрова или Степанова?

— Степанова, конечно. Вихрова, кажется, — быстрый взгляд на маму, потом на меня, — поздравлять, кажется, не с чем: тяжелая предстоит смена.

Я слушаю ее и не понимаю, что происходит. Кто рожает? Почему рожает? Здесь лежит без сознания моя мама. Ей только что делали искусственное дыхание, а медики спокойно, как ни в чем ни бывало обсуждают незнакомого человека.

— Простите, что с мамой? — не выдерживаю я, когда доктор заканчивает осмотр и идет к столу.

— Это вы нам скажите, — усмехается доктор. — Что случилось?

— Моя дочь убежала из садика. Мы целый день ее разыскивали, а когда я вернулась домой, мама лежала на полу, — с трудом выжимаю я слова. — Я сразу вызвала скорую.

— Угу! Понятно. Света, собери анамнез у опекуна.

— Но мама… ей нужна помощь!

— Необходимая помощь ей была оказана в скорой. Сейчас ваша мама дышит самостоятельно, сердечные ритмы неровные, но смертельной опасности нет.

— Но почему у неё была остановка сердца?

— А вот это надо выяснить, но вы мешаете. Посадите девочку на стул, а сами идите к медсестре. Когда придёт кардиолог, он осмотрит пациентку, опишет ЭКГ, если нужно, направит на дообследование и поставит диагноз.

— А вы не можете?

— Девушка, я врач неотложки, а не специалист по сердечным болезням.

Вой сирены скорой помощи привлекает всеобщее внимание.

Через секунду в дверях показывается новая каталка. Медсестры и доктор бросаются встречать очередного пострадавшего. На каталках лежат перепачканные в крови люди. Светловолосая девушка неожиданно садится на каталке и кричит на одной ноте:

— Убери руки, коза! Не смей меня трогать!

— Больная, ложитесь! Вам нельзя волноваться.

Больше я не обращаю внимания на суету вокруг. Какое мне дело до чужих людей, когда мама осталась одна.

— Милаша, посиди здесь немного. Я посмотрю, как там бабушка.

Дочка согласно кивает. Жалость царапает сердце. Конечно, не нужно было ее брать с собой, но и оставить одного четырехлетнего ребёнка в пустой квартире я не могла. Все случилось так неожиданно. В наш уютный мирок трёх женщин ворвалась беда. А все виноват мой длинный язык!

Не обращая больше внимания на суету вокруг, я сажусь возле мамы и смотрю на ее бледное лицо с прозрачной, как рисовая бумага, кожей. Ищу признаки жизни, но их нет. Раскаяние просто душит меня. Хочется выбежать на улицу и выпустить боль в воздух.

Мама тронула мою ладонь пальцами. Я радостно вскидываю глаза: она смотрит на меня уплывающим взглядом. Ее сухие губы шевелятся.

— Мамочка, молчи, не разговаривай, — растягиваю рот, пытаюсь приободрить ее, но губы трясутся, и улыбка получается кривой. — Сейчас придёт доктор.

— Б-больно…, Дина.

— Ох! Кто-нибудь! — я вскакиваю. — Мама пришла в себя. Ей больно!

— Ждите кардиолога! — кричит издалека врач.

— Да где же он?

* * *

Я выхожу из ординаторской, зевая во весь рот, и бреду по темному коридору. Больные спят, только дежурному врачу отдыхать некогда.

У поста сидит медсестра, высокая и крупная женщина, надежда кардиологов. Она так давно работает в отделении, что, кажется, сама без врача может поставить диагноз больному и оказать первую помощь.

— Нина Андреевна, что в неотложке? Серьезно?

— Не знаю, — медсестра отрывает глаза от телевизора, по которому смотрит вечерние новости. — Сообщили только, что первая помощь оказана, нужен кардиолог. Если что, места в отделении есть.

— Что-то интересное? — спрашиваю я, кивая в сторону телевизора: так не хочется спускаться в суматоху неотложки!

Звук приглушен, на экране мелькают какие-то люди. Вот мечется светловолосая девушка с короткой стрижкой. Ее лицо перекошено ужасом, она в панике. Камера выхватывает то ее глаза, наполненные слезами, то искривленный в крике рот.

Следующий кадр — репортер, которая о чем-то рассказывает. Потом появляется девочка. Она бросается в объятия блондинки, а та исступленно целует малышку.

Нина Андреевна улыбается и смотрит на меня. У нее какое-то просветленное лицо.

— Представляешь, девочка сбежала из детского сада. Весь день ее разыскивали и нашли. Даже не верится, что так дружно сработало телевидение и полиция.

— А понятно. Ну, я пошел.

— Давай! — медсестра поднимает вверх кулак. — Удачи.

Я вызываю лифт, спускаюсь и издалека вижу ту девушку, которая только что мелькала на экране телевизора. Удивленно качаю головой: надо же! Оглядываю неотложку: на стуле у стола приемной медсестры сидит и девочка. Я запомнил ее по яркому бомберу с портретом Русалки на груди.

Блондинка нервно вскакивает с места и кричит:

— Где же кардиолог?

— Я здесь.

Она оборачивается: покрасневшие от слез глаза в упор смотрят на меня. Я даже не вижу, какого они цвета, настолько расширены зрачки. Женщина измотана. Еще бы: целый день занималась поисками дочери, а тут и маме плохо стало. Не каждый человек выдержит такое испытание.

— Пожалуйста, доктор, спасите мою маму, — она бросается ко мне, сложив в мольбе руки.

Я недовольно хмурюсь, хорошо, что под маской не видна моя гримаса. Не люблю, когда всякие истеричные особы лезут под руку. Занималась бы лучше ребенком, чтобы он опять какой-нибудь номер не выкинул.

— Девушка, не паникуйте. Отойдите! — говорю, возможно, резко, но и нянчиться с ней мне недосуг.

Я сажусь на стул рядом с кроватью пациентки. Она выглядит плохо. Дыхание поверхностное, губы тронуты синевой. Женщина в сознании, но взгляд блуждает по сторонам, словно ищет кого-то. Вот он натыкается на лицо дочери, ресницы вздрагивают. Плохо дело. Женщина совсем слаба.

— Я вас сейчас послушаю, — говорю ей, доставая стетоскоп из кармана. Она едва заметно кивает.

Расстегиваю блузку и подношу стетоскоп к ее груди.

— Евгений Михайлович! Там…

Оборачиваюсь на крик: из другого конца приёмного покоя ко мне бежит медсестра Света. Ее глаза круглые от ужаса, губы трясутся, лицо перекошено.

— Что случилось?

Моя рука замирает, не успев коснуться кожи пациентки.

— Там… там…

Я смотрю в том направлении. Палец Светы показывает на каталку, на которой лежит девушка-блондинка. Ее одежда перепачкана кровью, руки бессильно болтаются, как у сломанной куклы.

— Раз, два, три…

Медики поднимают ее, чтобы переложить на кровать, голова девушки запрокидывается, длинные локоны падают и открывают юное лицо.

— Лялька! Нет! — я мгновенно забываю о больной и срываюсь с места.