Тайна и откровение

Кира Мюррей, 2022

Артур считал себе хорошим человеком. Возможно, слишком высокомерным и отстранённым. Он был уверен, что он не психопат, о которых видел множество выпусков новостей. Поэтому он искренне верит, что влюблен. Любовь же бывает разной. Не имеет значения, что в глазах общественности эта влюбленность будет неправильной. Артур не может отпустить, даже если Джейн никогда его не полюбит. Не отпустит, даже если она попытается сбежать.

Глава 2

Артур стоял на первом этаже у стены. Его мягкие джинсы низко держались на бедрах, а на влажное после душа тело была накинута болотного цвета футболка.

Он провел по волосам пальцами, зачесав назад и они слегка влажно поблескивали в свете падающем из окна.

Задумчиво и с любопытством разглядывал фотографии на стене. Слышал шум на кухне — Хелен готовила завтрак. Слышал, как она подпевает какой-то включенной песне. Что-то шумело, скворчало, жарясь. А по дому разносился запах кофе.

Фотографии на стене были расположены в хронологическом порядке. Первая фотография сделана в период отношений Артура и Хелен. Они тогда ещё были юны. Лица не покрыты морщинами. Им не было и тридцати. Хелен не была вынуждена красить волосы, чтобы скрыть редкие серебристые волоски.

Она была чем-то похожа на хиппи. Он же одновременно походил на члена банды, на парня, с которым матеря не разрешают девушкам заводить отношения. И на будущего брокера своей серьезностью.

Впрочем, мнение по этой фотографии не было ошибочным. Родители Хелен не питали к нему большой любви. Но благоразумно не лезли в их отношения. Не комментировали. Но по напряженным улыбкам и по их лицам было видно, что не испытывают к нему большой нежности.

Следующая фотография была с их свадьбы. Хелен широко, ярко улыбалась. Её волосы были собраны в пучок и несколько завитых прядей падали на плечи. Она была в кружевном, усыпанному блестками, будто звездами, платье. Он в суровом, черном костюме.

Эти фотографии были историей разрушения их отношений. И Артур это видел. С появлением Оливера он все реже и реже появлялся на семейных снимках. Появился на фотографии, где Хелен, счастливую, но изможденную, забирали из роддома. После на фотографии, где Оливеру исполнялось два года.

После же, его словно вовсе не было в этой семье. Фотографии Оливера и Хелен вместе или же лишь Оливера. Фотография Хелен и Оливера с бабушкой и дедушкой.

Фотография Оливера с одноклассниками на какой-то экскурсии.

Артура не было ни на одной. Он криво усмехнулся, думая о том, не болезненно ли Хелен видеть эту печальную историю о том, как человек, даже живя рядом, уже не часть семьи.

Остановился у фотографию, которую вчера ему не удалось рассмотреть. Она была сделана, скорее всего, спустя пару лет, после того, как он ушел. На ней был Оливер, Хелен и Сильвия с, наверняка, Джейн.

Подруги стояли над своими детьми, приобняв их. Сильвия позировала, едва ли не как модель. Будто желала выставить эту фотографию на свой страничке на сайте знакомств. На её окрашенных, ослепительно рыжих волосах сверкали солнечные лучи, а Оливер и Джейн цеплялись друг за друга, как маленькие коалы.

Парень немного вытянулся и сравнялся в росте со своей подругой. А его черты стали больше похожи на его собственные. Артур нашел это смешным. Подозревал, что Оливер не испытывает к нему глубокой привязанности. Впрочем, мужчина никогда к этому не стремился.

Оливер с самого девства был маминым сыночком. И как же тому, должно быть, неприятно смотреть на себя в зеркало и видеть в своих чертах отображение отца.

Джейн была примерно такой же, какой он её помнил. Нескладная, какая-то дерганная. И совершенно не похожа на свою мать. Её волосы темно-русые, они немного отросли, были немногим ниже мочек ушей. Идеально прямые, противореча вьющимся волосам её матери.

Джейн широко улыбалась, морщась от ослепительных солнечных лучей, от чего глаз почти не было видно. Артур прищурился. Передний зуб девочки надколот, а третий — клык, немного торчит.

— Мам, а чья машина у дома? — раздался громкий голос с коридора. Шумно захлопнулась дверь.

Артур медленно развернулся лицом к коридору, засунув руки в карманы, ожидая своего сына. Слышал громкий топот и как все затихло на кухне, а после Хелен заторопилась навстречу Оливеру. Или же она просто желала предотвратить неприятности при встрече сына и отца.

Она выскочила из кухни, вытирая руки об пушистое полотенце. Она выглядела взволнованной, растерянной и немного испуганной. Поджимала губы в неуверенности и хмурила брови. Перебирала в руках мягкую ткань полотенца.

В комнату ввалился Оливер. Он тут же замер, казалось, даже прекратил дышать, упершись взглядом в Артура. В комнате повисло напряжение.

Оливер и Артур неотрывно глядели друг на друга. Мужчина был расслаблен, его ладони в карманах. Изучал Оливера взглядом. Отмечая, что он выглядит лучше, чем мужчина этого ожидал. Он раздался в плечах, вытянулся. Его рост был около метра и восьмидесяти сантиметров. Крепкий, с золотящейся кожей. Темными волосами и цветом глаз, как у него.

— Что он здесь делает? — нахмурив темные, густые брови, хрипло и сердито спросил парень. Линия его челюсти четко очертилась от того, как крепко от сцепил зубы.

Оливер словно был готов к сражению. Выровнялся, старался выглядеть больше. Сжал кулаки до боли, до побелевших костяшек и уставился немигающим взглядом на раздражающе расслабленного мужчину.

— И тебе здравствуй, Оливер, — с долей веселья бросил Артур, криво усмехнувшись.

— Мам! — повернувшись к женщине, которая все ещё теребила в руках полотенца и стыдливо тупила взгляд, воскликнул парень. — Мам, что он здесь делает?

— Оли, понимаешь… — неуверенно и негромко начала Хелен. Сделала несколько шагов к сыну и протянула к нему руку.

— Ты простила его? — воскликнул, распахнув глаза, все ещё сжимая кулаки. Отступил от руки матери, будто даже мысль о её прикосновении обжигала его кожу. Рука Хелен упала. Словно кто-то перерезал шарниры, как-то безвольно и отчаянно. Она с болью глядела на своего сына, Оливер же отступал от неё, бросая взгляд то на женщину, то на своего отца. — Ты простила его? — ещё раз воскликнул.

— Мы решили попробовать ещё раз, — обреченно ответила Хелен.

— Попробовать ещё раз… — с неверием шепнул парень, с непритворным ужасом глядя то на одного родителя, то на другого, — ты не можешь говорить серьёзно. Ты не могла просить его! Он бросил нас! И ты просто опять…

Оливер замолчал, а после с горячностью воскликнул: «Поверить не могу!», отрицательно закачав головой.

— Это дело взрослых — сходиться или расходиться, — сурово вмешался Артур. Оливер обжег его яростным взглядом вновь сцепив зубы, заиграв желваками. Бушевал в безмолвной ярости.

— Оли, твой отец хочет наладить с тобой отношения. Дай ему шанс, — подходя к сыну и положив ладонь ему на предплечье, мягко сказала Хелен, заглядывая в глаза. Едва ощутимо погладила парня по руке.

— Поздно! — яростно воскликнул Оливер, вновь бросив взгляд полный злости на мужчину. — Я буду в своей комнате, — как приговор холодно сказал, отойдя от прикосновения матери, едва не отмахнулся от него, и пошагал, шумно топая, вверх на второй этаж. Дверь в его комнату запахнулась так громко, что звук разлетелся эхом и рамки на стене задрожали.

Хелен стояла неподвижно, опустив голову, и крепко сжимала в руке полотенце. Она выглядела так, будто была в полушаге от слез или же словно её мир рухнул. Артур несколько секунд безучастно глядел на неё, думая о том, что должен ощущать жалость или же сочувствия, видя свою женщину такой несчастной и потерянной. Но осознание, что он должен ощущать это не гарантировало, что он это ощущает.

Он был полон раздражения на Оливера за его вольности и на слабость Хелен. Его раздражала вся эта ситуация. Впрочем, он не ожидал, что при первой встрече Оливер бросится на него с объятиями.

Артур подошел к Хелен и положил руку ей на плечо, сжал пальцы, пытаясь дать утешение. Дать то, за что можно держаться. И Хелен навалилась на него, вздохнув и в этом был отголосок всхлипа.

— Ему просто нужно время, — сказал.

Хелен подняла на него взгляд, болезненно улыбаясь. Её улыбка дрожала, а глаза были влажны. Когда она заговорила её голос был несчастным, тихим и надломленным.

— Это я должна тебя успокаивать, а не ты меня, — болезненно сказала, ища в нем утешения, — тебе должно быть больно. Твой сын… — покачала головой, все ещё болезненно улыбаясь, — он так зол на тебя, — шепотом, будто это был великий секрет, сказала последнее.

— Я в порядке, — отрезал, — я ожидал этого.

— Ему нужно остыть, — в скупой попытке утешить то ли его, то ли себя, сказала, — давай поедим. Завтрак почти готов.

Не отходя далеко от Артура, пошагала на кухню. В его прикосновениях искала умиротворение. Напоминала себе от чего обрекла себя на злость сына. Напоминала себе ради чего все это.

Оливер громко захлопнул дверь и устало упал на свою кровать. Зарылся лицом в подушку, чувствуя, как тело дрожит от злости. Крепко сжимал челюсти.

Прислушался, стараясь услышать разговор родителей. От чего-то ожидал услышать, как раньше, отчаянные и слезливые причитания матери. Её срывающийся голос. Она никогда не кричала, но её голос ломался, когда она раньше, ещё пять лет назад, пыталась доказать Артуру свою точку зрения.

Оливер прекрасно помнит те времена. Он всегда забивался в угол в своей комнате, подтягивая к себе колени, слушая скандалы родителей. Вслушивался в каждое слово, в надежде, что в этот раз Артур скажет последнее слово, скажет: «Всё, я ухожу!».

Но, в конечном итоге, то на что он так надеялся, так и не прозвучало. Мужчина ушел, практически, молча. Не ушел во время очередного скандала. Не ушел с горяча и в пылу ссоры. Не ушел, хлопнув дверью или разбив тарелку, швырнув обручальное кольцо.

Молча собрал вещи и ушел, оставив недосказанность. Оставив их всех в подвешенном состоянии, оставив Хелен надежду и множество вопросов.

Но Оливер не слышал расчётливого голоса отца. Его слов, которые обжигают арктическим холодом и надрывного голоса матери. Казалось, вокруг них витало понимание и любовь и это раздражало ещё больше.

Оливер раздраженно и резко сел, бросив сердитый взгляд на дверь. Будто та была виновата в чем-то, а после, неловко выкрутившись, полез в карман низко свисающих, свободных джинсов. Те были на размер, если не на два, больше. С потёртостями и изношенные, но яро любимыми.

Достал из кармана телефон в темно-синем чехле и разблокировал.

Нажал на контакт Джейн, желая высказаться. Желая услышать слова поддержки. Прошли года, но, противореча их физическим изменениям, характер их отношений не изменился.

Когда Оливер был меньше остальных детей и настоящей плаксой, Джейн его защищала. Бросала в обидчиков обидными словами и оскорблениями. Теперь же, когда Джейн превратилась в милую девушку, а Оливер в крепкого парня — их отношения остались в основе своей такими же.

Иногда парню было от этого неловко, когда Джейн подходила к учительскому столу и принималась решать его проблемы. Спрашивать от чего и почему её другу поставили такую оценка, а он неловко топтался позади.

— Уже соскучился, Олоф? — едва не пропела в трубку Джей.

Оливер мог слышать, как шуршат какие-то бумаги и ткань одежды. Мог догадаться, что девушка прижимает телефон плечем к уху, а сама увлеченно листает учебники, доклады, рефераты, готовясь к скоро предстоящим экзаменам.

Они должны быть уже совсем скоро, от чего абсолютно все ученики находись в стрессе и недосыпе. Джейн же гордилась своей успеваемостью и утверждала, что: «Это единственное, чем я могу выпендриваться!». Так что она постоянно грызла гранит науки. И вместе с этим сгрызала множество карандашей, задумавшись.

Даже сейчас её слова были немного невнятными. Оливер предполагал, что это от того, что она вновь грызет очередной карандаш.

— Отец вернулся, — быстро, как приговор, выпалил Оливер.

Между ними повисло молчание в несколько секунд. А после что-то негромко упало и вместе с этим раздалось растерянное, немного неуверенное «о» от Джейн. Оливер предполагал, что упал карандаш, который она держала во рту.

— Ага, — ответил парень.

— Черт, это было неожиданно, — вновь зашуршав, на этот раз простынями, плюхнувшись на кровать, ответила Джей. Кровать заскрипела под ней, а девушка навалилась на стену. Дернула ногой, сбрасывая, упирающуюся ей в икру острым краем, папку. Та шумно упала на пол, раскрывшись, — тот самый мудак, который игнорировал тебя все твое детство, а после свалил в туман и ни разу не звонил? Я правильно понимаю?

— Нет, — невозмутимо ответил Оливер, — у меня есть другой отец.

— Зная твое везение, очевидно, Ватсон, что он тоже мудак. Тебе же так везет на мудаков, — пропела последнее Джейн, — все твои друзья мудаки, а твоя первая любовь — сучка.

Оливер запылал щеками от возмущения. Не хотел отрицать и спорить, но и принимать слова Джей тоже не хотел.

Но себе признавался — это было правдой. Все мальчишки с которыми он пытался подружиться, одноклассники или же сокомандники, в конечном итоге оказывались ещё теми самовлюбленными засранцами. Будто карикатурные персонажи из американского сериала про школу.

А девушка, в которую он влюбился, красотка с идеальным лицом и прекрасным телом, смотрела на него так, будто он грязь под её ногами.

— Ладно, Олоф, — смиренно сказала Джей, — давай без глупостей, окей? Мы не ведем себя, как тупые дети. Понятно? Никаких побегов из дома навстречу Аляске. Эй, не молчи. Не говори мне, что ты реально об этом думал. Чувак, ты живешь не в фильме. Это хорошо не заканчивается.

Это фигня так не работает. Что ты убегаешь в другой штат, каким-то хером доезжаешь без закончившегося бензина и сломанной машины и находишь чертов Рай на земле и у тебя все хорошо.

Если ты убежишь у тебя закончатся деньги, наткнёшься на какого-то престарелого извращенца или сериального убийцу. А потом ты станешь вором-проституткой-наркоманом. Или будешь престарелым бездомным, у которого нет зубов из-за того, что у него сифилис и он курит мет.

— Эй-эй, — скупо улыбнувшись, перервал её Оливер, — я не планировал убегать, хорошо? Может быть на секунду у меня проскользнула эта мысль… Но это было всего лишь секунда. Хорошо? Я понимаю, что это плохая идея.

— Вот и хорошо, вот и отлично, — облегченно выдохнула Джей, — будь умным мальчиком и забей на этого мудака. Давай, лови чертов дзен и релакс, и готовься к экзаменам. Нашим учителям плевать, какая у тебя драма, понимаешь, чувак? Та хоть вурдалак оторвал тебе ноги — ты должен сдавать экзамены.

Тем более, — пропела девушка, растягивая буквы, — скоро у кого-то матч. И я уже подготовила отвратительный плакат, чтобы тебя поддерживать.

Оливер засмеялся, покачав головой. Джей всегда могла улучшить его настроение. Делала какие-то глупости из-за которых ему было стыдно и одновременно смешно.

Когда Оливер улыбался он походил на крошечное солнышко или же милого щенка. Его глаза вспыхивали ярким, карим цветом, а на щеках появлялись ямочки.

— Ладно, спасибо, Джей, — мягче, без прежней ярости в голосе и хриплых интонаций, ответил.

Разговоры с подругой давали ему возможность отбросить все негативные и тяжелые мысли. Они отступали и он оказывался в сладком и чудаковатом пузыре их дружбе, который отстранял их от остального мира.

И это пространство их дружбы, немного наивной и ещё ребячливой, было такое же причудливое и странное, как разум Джей. Оливеру казалось, что там обитают единороги, вместе с какими-то мифологическими монстрами и все это не поддается законам физики и психологии.

— без проблем, Олаф, — промычала, — если что — пиши, звони, кричи и я, как хорошая Женщина кошка, приду к тебе на помощь. Ты же знаешь, малышка, — фыркнула от своей собственной шутки, от неуместного прозвища, — ты всегда можешь прийти учиться ко мне. Или я к тебе.

Только скажи — к тебе или ко мне.

Но лучше к тебе, сразу предупреждаю. У моей матери новое увлечение — здоровое питание. Клянусь, я не знаю, где она взяла столько капустных листьев. Она сжигает меня взглядом каждый раз, как я ем что-то помимо овощей.

Чувак, я прячу пачки с чипсами в ящике со своим бельем!

Оливер расхохотался, морщась. Упал на спину на кровать, растянувшись. Ударился стопой об каркас.

— Джей, это так отвратительно! — но в голосе не было ни капли осуждения.

Девушка согласно замычала.

— Будет отвратительно, если я положу туда открытую пачку. Я не хочу знать, как ощущаются крошки чипсов в трусах.

— О мой бог, — пискляво и немного истерично воскликнул Оливер, пытаясь прекратить смеяться. На глаза навернулись слезы и он хватался за свой живот. Выронил телефон и тот громко плюхнулся на пол. Все ещё подсмеиваясь, перегнулся через кровать и принялся слепо шарить под ней. Наткнулся на несколько носков и на груды пыли, а после ловко вытащил телефон, — да, извини, я выронил телефон.

Джей что-то промычала и по её голосу Оливер понимал — что-то привлекло её внимание. Они были достаточно долго друзьями, чтобы научиться по голосу и едва заметным движениям определять настроение и что другого тревожат какие-то мысли.

— Ладно, Джей. Я буду готовиться к экзаменам.

— Хорошо, давай пока-пока, детка. Люблю тебя, — последнее она пропела насмешливо высоко, подсмеиваясь. Она была ласкова, как щенок. Но при этом, казалось, была смущена собственной любвеобильности и от того, постоянно оправдывала её чем-то шутливым.

Объятия всегда дополняла фразами, которые должны были объяснить почему она обняла. Например: «Хотела понять от тебя воняет или от меня». А слова любви всегда звучали, как шутка. Будто она неуклюже и гипертрофировано пытается кого-то передразнить.

Оливер вновь попрощался, прежде, чем прервать телефонный разговор, не отвечая на последние слова подруги.

Прекрасно знал, что Джей принимать ответную нежность и привязанность ещё более неловко, чем выражать. Она теряется, становится неуклюжей и неловкой. И говорит какие-то глупости или же делает их.

В её голове происходило что-то, что Оливер не мог понять. Её логические цепочки — лабиринты, в которых теряются и умирают. И лишь она знает в этом полутемной и ужасающем месте путь.