Сорок второе августа

Кира Мюррей, 2021

Вениамин и Магдалина уже много лет состоят в браке. Правда, не помнят, когда в последний раз говорили. Не помнят целей и мечтаний друг друга. Живут в одной квартире и борются с одиночеством. Вениамин мечтает о любви. Думает, что если влюбится в кого-то, то наконец-то станет счастливым. А Магдалина думает, что счастья, как такового, не существует. Их объединяет лишь одно: в попытках заглушить одиночество и разочарование, они ищут утешения в других. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

В жизни Вениамина было так много недель. Так много дней и он не замечал, как один сменяет второй. Не замечал бег часов и даже месяцев.

Жизнь проходила в ожидании чего-то. И в печали воспоминаний.

Но он ощущал каждый час этой недели, они тянулись вечностью. А все из-за того, что его одолевал трепет от мысли, что уже в эту субботу он вновь встретиться с Варварой.

Его совесть утихла, а силы, которые он тратил на попытки наладить отношения с Магдалиной, иссякли. Он позабыл обо всем. Позабыл, что хотел поехать с ней в отпуск, позабыл, что в эти выходные он пообещал пойти с ней в театр.

Он даже не помнил, говорил ли он с ней вообще на этой недели.

Но он был так окрылен влюблённостью и сладостным ожиданием, что в его душе не осталось места для мук совести.

Он проснулся в субботу рано утром. Магдалина все ещё спала и он испугался, что если она проснется, а он все ещё будет дома, она все поймет. От того мужчина тихо собрался и покинул дом.

Он захлопнул за собой дверь в десять утра. Девушка все ещё спала на своей половине кровати.

Что, в прочем, не было удивительным. Она полночи сидела на кухне с ноутбуком. Может, что-то читала в электроном виде, может, принялась за написание какого-то глупого любовного романа.

Вениамин забыл поинтересоваться.

Ехать к Варваре в такое время ему показалось глупым. Наверняка, её не будет. А ещё он будет выглядеть глупым, если приедет в десять утра.

Он решил, что идеально будет приехать примерно в то же время, в какое был в прошлый раз. Но ему вспомнилось, что в прошлую субботу она работа и отпросилась ради него.

Разъезжая по городу Вениамин боролся с желанием позвонить девушке.

Вдруг она забыла? И пока он будет сидеть у неё под дверьми, она будет на работе.

А может она подумает, что он не приедет и уйдет куда-то.

Но почему-то звонить было даже страшнее, чем приезжать.

Лучше всего было бы отвлечься чем-то дома. Но возвращаться он не хотел. От того он разъезжал по городу. Заехал в парочку магазинов и в кафе.

Заехал в цветочный магазин, когда было уже два часа дня, но подумал, что цветы потеряют свою свежесть к тому времени, как он их подарит девушке. От того спустя полчаса как он рассматривал букеты, он вышел из магазина, чувствуя на себе недовольный взгляд продавщицы, укутанной в шаль.

В три часа дня ему позвонила Магдалина. Он смотрел на экран, на имя жены. Она никогда ему не звонила, когда он куда-то уходил.

Нажал на кнопку громкости, чтобы убрать звук и продолжил смотреть на телефон, который светился звонком, но уже без звука.

Тут же, как рой пчел, зажужжали мысли, что ей кто-то сказал, что он поехал к другой девушке. Может кто-то из её знакомых увидел его в цветочном магазине и сложил два и два.

Телефон вновь засветился звонком.

Мужчина сбросил, а после поддержал кнопку блокировки, чтобы отключить телефон. Если он ответит то, возможно, поедет назад. К жене. И больше никогда не увидит Варвару.

Эта мысль прошлась дрожью ужаса.

Не увидит эти темные глаза с яркими вспышками веселья. Не услышит высокий, звонкий голос.

Вениамин просто не мог этого допустить.

В четыре часа и тридцать минут он опять зашел в цветочный магазин. И совершенно не знал, какие цветы подарить.

Продавщица настойчиво ему пыталась навязать розы. Почему-то слишком много людей думают, что каждая девушка любит розы. Вениамин, решив, что не будет столь банален, взял букет с разных цветов.

Он положил его на пассажирское сидение, а сам сел за руль. Бросал иногда слегка нервные взгляды и постукивал пальцами по рулю.

Едва нашел свободное место на парковке у дома Варвары, втиснулся между жигулем, не факт, что тот был ещё на ходу, и устрашающи черным внедорожником.

Дверь в подъезд была распахнула и подперта камнем, а подъезде, как ив прошлый раз воняла застарелой пылью, дымом сигарет.

Все было так же.

Возле нужной ему двери Вениамин остановился. Поправил волосы, пропуская кудри через пальцы, оглядел цветы и громко выдохнул, нажал на звонок.

Он услышал через тонкую дверь цвириньканье звонка. Такой же звук издавал звонок в его отчем доме. И сестра его люто ненавидела.

Громко затарахтел дверной замок, а после дверь скрипуче распахнулась. В дверном проеме стояла та недовольная соседка Варвары. Она без стеснения оглядела его с головы до ног, скрестив руки на груди.

— Варя, к тебе пришли! — слегка повернув голову, вглубь квартиры закричала девушка, — Не волнуйся, я сейчас ухожу.

Улыбнулась она насквозь фальшиво. Именно той улыбкой, что приподнимает лишь уголки губ, но не затрагивает глаз.

— Сейчас подойду! — закричали в ответ с кухни.

Соседка сняла с вешалки зеленый, дутый пуховик. Накинула его на плечи, а после надела ботинки. Она протиснулась мимо Вениамина.

— Удачного вечера! — каркнула она, шурша пуховиком так, что и не расслышать слов.

Но издевательскую интонацию не расслышать было невозможно, как и не заметить иронии во взгляде и изгибе губ. Эта девушка ни в одном из миров не смогла бы стать конкурентом в иронии Магдалине.

— Веня! — мужчина едва успел отодвинуть в сторону букет.

Варвара бросилась на него с объятиями, едва не повиснув на нем, от чего мужчине пришлось придерживать её за талию. Она громко рассмеялась, поцеловала вначале в одно щеку, потом во вторую, а после прижалась к его губам.

Её губы были в сладком бальзаме, который пах вишней. От волос пахло все тем же персиком. Она сверкала счастьем, от чего по телу разливалась нежность к этой яркой девушке, которая напоминала взрыв эмоций и красок.

— Это тебе, — Вениамин протянул ей букет цветов, как только девушка отступила на шаг.

Она схватила букет, обнимая его двумя руками, прижимая к груди. Едва ли не зарылась лицом в пышные бутоны, наслаждаясь запахом.

— Спасибо, милый, он потрясающим, — он вновь поцеловала его в губы, а после весело защебетала, утаскивая вглубь квартиры.

Закрыла квартиру на замок и утащила его на кухню, посадив на стул, на котором он сидел в прошлый раз.

Она поставила цветы в вазу, в которой прошлый раз стояли розы. А после неожиданно рассмеялась.

— Похоже, это судьба, встречать тебя в переднике!

Вениамин оглядел девушку и тоже рассмеялся. Она была в футболке, спортивных штанах и в фартуке. И в его глазах она все равно была прекрасна.

Мужчина тоже рассмеялся. Только его больше рассмешила не сама ситуация, а в нем просто было так много счастья, что, казалось, не смеяться он не мог.

— Я приготовила пасту и купила вино. И все должно быть идеально. Так что накрой на стол, а я пойду и оденусь.

Варвара напоминала ураган, секунду назад отдавала поручения, стоя в забавном розовом фартуке в цветочек, а уже сейчас скрылась где-то в комнате. Там что-то падало, что-то смещалось.

Вениамин не торопясь накрывал на стол. А Варвара кричала ему с комнаты, развлекая его разговорами. От этого мужчина улыбался, аккуратно накладывая пасту в тарелки, открывая вино и разливая его по бокалам.

— Я не была уверена, когда ты придешь! — кричала, чтобы он услышал, рассказывала девушка.

Она зашла на кухню. В ней было что-то такое, не красота, нет, от чего ты не мог оторваться от неё взгляд. Как будто, когда она заходила она заполняла собой почти все пространство.

Будь одет так кто-то ругой, это было бы смешно. Но Варваре удивительно шел её слегка хаотичный стиль. Будто она пыталась одеть сразу все то, что ей нравилось в своём гардеробе.

— Как я выгляжу? — с её лица не сходила улыбка, а в голосе была веселость.

Она покрутилась, чтобы мужчина оценил и от этого подол платья приподняла, показывая стайные, загорелые бедра. Красная ткань платья и золота цепочки на шеи и браслета удивительным образом гармонировали.

— Ты прекрасна, — ответил мужчина.

Его лицо искажала улыбка нежности, которую он не смог стереть, даже если бы захотел.

— Сегодняшний вечер должен быть идеальным, — уверенно заявила девушка, — у нас должны быть свечи!

Вениамин присел на свой стул, наблюдая за тем, какдевушка мельтешит по кухне, открывая то один ящик, то второй.

В четвертом она нашла одну маленькую, красную свечу. В следующей она нашла длинную и белую, но все равно оставалась недовольной. С ещё одного ящика она достала тонкую, желтую церковную свечу.

Она подожгла спичками одну, накапала воском в блюдце и поставила. Её лицо было забавно сосредоточенным, брови слегка нахмурены. И в этот момент она казалась удивительно юной. С её рассказов Вениамин знал, что ей двадцать шесть, но глядя на черты лица освещённые огнем свечи, он понимал, что она более юна.

И дело не в морщинах и прочем состоянии кожи. Её глаза, все её лицо, как будто светилось юной наивностью.

С годами лицо искажает знание этого мира.

Вениамин сам был подвластен этому. Как будто он двадцатилетний и он тридцатилетний жили совершенно в разных мирах. Когда ему исполнилось тридцать шесть он с отчаянием осознал, то не понимает этот мир.

Когда тебе двадцать, кажется, что все просто. Все будет так, как должно быть.

А должно быть обязательно хорошо для тебя.

А после ты понимаешь, что весь мир это муравейник, где никому ни до кого нет дела. Всем плевать, что с тобой будет. Двигаешься по возрастающей спирали к смерти.

И по ходу этого движения тебя регулярно используют. Все пытаются найти для себя выгоду. И ты нужен людям только пока можешь им что-то предложить.

И лишь любовь в этом мире исключение.

Для Вениамина только она имеет смысл. Только ради неё он готов терпеть весь ужас мира.

Варвара выключила свет и села напротив него, расставив свечи по столу. Взгляд зацепился за тонкую церковную свечу. В её свете кожа девушки отливала золотом.

— Сколько тебе на самом деле лет?

Мужчина видел, как на мгновение девушка замерла, резко вдохнув воздух, а после подняла на него виноватый взгляд.

— Двадцать два. Прости, что солгала. Но, когда я тебя увидела, я сразу поняла, что хочу быть с тобой. И я не знаю почему, но я была уверена, что ты не будешь со мной, зная, что мне только двадцать два.

Глядя на её лицо, мужчина вздохнул, понимая, что не может на неё сердиться. Эта девушка могла бессовестно пользоваться тем, что он готов простить ей все, лишь посмотрев в черноту глаз и на расстроено опущенные уголки губ.

Она широко улыбнулась, поняв по обреченно-усталому стону, что прощена и подняла бокал. Вениамин поднял его тоже.

— За любовь! — торжественно объявила девушка.

Варвара сделала глоток вина, от наслаждения прикрыв глаза.

Вино, на самом деле, не было каким-то изысканным или просто хорошим. Она купила его в ближайшем продуктовом. Но, тем не менее, искренне наслаждалась моментом, считая, что дело не в вине, а как его пить.

Она, сколько себя помнит, мечтала об красивой жизни. О такой, которую выставляют на всеобщее обозрение в социальных сетях.

Но она была девочкой из маленького городка, которая росла не в особенно обеспеченной семье. Так что мечты оставались мечтами.

Ни особых талантов, ни особенного ума, и тем более поддержки родителей у неё не было.

А в пятнадцать она чудесным образом обнаружила путь к той жизни, к которой она стремилась.

Когда ей было пятнадцать ей заинтересовался один из местных довольно обеспеченных мужчин. У него была машина, а по меркам её маленького городка, это говорила о достатке.

Он был женат и старше за неё на пятнадцать лет.

Но для неё это не было каким-то недостатком. Она, жадная до внимания, с удовольствием принимала ухаживания.

Она, наконец-то, почувствовав себя нужной.

Она попробовала на вкус, когда тобой восхищаются, волнуются, любят и она не могла отказаться от этого. Всю жизнь, если можно так сказать, когда тебе даже нет восемнадцати, она считала себя ущербной.

Ни подруг, почему-то девушки её терпеть не могли, потом она уже поняла почему. Они чувствовали в ней конкурентку. Видели, как на неё оборачиваются. Как заворожено прислушиваются парни к её смеху.

Заботы от родителей она тоже не видела.

Она росла в многодетной семье. Помимо неё было ещё три ребенка. И про неё родители всегда говорили: «В семье не без урода».

А Варвара считала, что она просто не для такой жизни.

Её сестры и брат, не чураясь, выполняли домашнюю работу, следили за домашним скотом, следили за хозяйством, вымывали тазы и миски. И мечтали лишь о том, чего могли достичь.

Сестры, если и мечтали о замужестве, то лишь о каком-то соседском Васе. Брат мечтал о не такой уж и высокой должности. Ни о каком высшем образовании и речи не могло идти. В их маленьком городке, на который Варвара без зазрения совести говорила село, было от силы два университета. Так что выбор был не большой. А оплачивать учебу в другом городе её родители не могли.

Варвара всей душой ненавидела следить за хозяйством. За что и заслужила непонимание и недовольные взгляды от семьи.

Уже с её одиннадцати они называли на неё пропащей.

Пытались «вправить мозг» ремнем. Чтобы она была хотя бы хорошей хозяйкой, если в учебе не блистает. Но, почему-то, это не сработало. Варвара как ненавидела их маленьких домик, коз и корову, так и продолжала ненавидеть.

После её сестра увидела, как Варвара садится в машину к тому мужчине. Рассказала родителям, а после всем своим подругам. Которые разнесли новость, что она шлюха, по всему селу.

Ей едва ли не в спину плевали, хихикали и уже через пару недель о ней рассказывали, что она едва ли не со всем селом уже побывала в койке и мужчины выстраиваются в очередь.

Мать плакала, говоря, что это позор на её седую голову. Вырастила дочь шалаву. Теперь ведь Варвару никто замуж не возьмет и над ней — её матерью, доброй женщиной, которая всю жизнь честно трудилась, теперь смеются.

В селе если над тобой смеются и обсуждают — это едва ли не величайшее горе.

Они опять пытались её воспитывать ремнем, а девушка мечтала уехать как можно дальше. Её родители, её сестры и брат вели себя так, как будто она не ребенок, а пропащая женщина.

За полгода до восемнадцатилетние Варвара принялась усердно шерстить социальные сети, чтобы найти мужчину из города, в который мечтает переехать. Нашла нескольких и чтобы не остаться у разбитого корыта принялась общаться с тремя. Хоть кто-то с них в неё ведь точно влюбится.

Влюбились два, так что когда ей исполнилось восемнадцать она выбирала. Выбрала мальчика-одуванчика. Такой послушно согласится с тем, что она не готова к сексуальным отношениям и будет мычать, что да, конечно, он подождет столько, сколько нужно.

Она стащила у родителей деньги, как можно больше, ещё украла деньги у сестры и брата, которые уже работал. Купила билет на поезд и рванула навстречу большому городу и парню, который искренне в неё влюблен.

Прожила в его квартире полтора месяца, работая все это время официанткой, а после бросила, уехав в квартиру, которая решила снимать со знакомой девушкой. Чтобы парень не доставал сообщениями поменяла номер.

Обманывать мужчин просто, если не задумываться. И если сам никогда никого не любил.

От того она уходила от одного мужчины к другому, стараясь не оставаться одной. Если останется одна то обязательно начнет думать о всех тех кого обманула, предала и использовала. А в чужих любящий объятиях легко отпустить мысль и наслаждаться безграничным вниманием.

Вениамин положил руку на её руку. Девушка перевернула её, переплетая пальцы.

С ним было не так. Когда она его увидела то поняла, что тот станет её погибелью. Что если она и сможет кого-то полюбить то этого мужчину с одиноко-нежными глазами.

Любовь её пугала, но, тем не менее, она не удержалась. Она ведь всегда была жадной. Жадной до внимания, ласки, вещей. И не могла просто так позволить этому мужчине уйти к какой-то женщине, на которой он успел жениться.

— Давай в следующий раз пойдем в парк есть мороженое.

Вениамин рассмеялся с её предложения, а у девушки сердце ускоряло ритм от его взгляда. Нежного-нежного. Ей всегда хотели, чтобы на неё так смотрели.

— Мы ведь не подростки.

— И что? — уверенно заявила девушка, — Я никогда так не влюблялась. Значит, ты моя первая любовь. А с первой любовью ходят за ручку по парку и едят мороженое.

— Хорошо, — ответил мужчина, — в следующий раз пойдем гулять в парк.

С ним было по-другому. Как и Вениамину с ней было иначе, чем когда-либо. Он не думал, что сказал. Говорил все, что приходило в голову, а Варвара звонко смеялась, находя каждое его слово если не забавной шуткой, то каким-то высказыванием, которое по мудрости может составить конкуренцию Платону или Сократу. Даже если он говорил настоящую чушь.

Наверное, это и есть влюбленность.

Это было впервые, когда он чувствовал, что каждое его слово имеет для кого-то значение.

Впервые, когда в чьих-то глазах был настолько важен и любим.

Они доели пасту, Вениамин долил вина, а Варвара поставила на стол виноград. Она была уже немного пьяна, и они почти допили бутылку вина.

Вместо того, чтобы сесть на свой стул, девушка грациозно приземлилась на колени мужчины, рассмеявшись. Она обняла его одной рукой за шею, покачивая одной ногой.

Мужчина рассмеялся, утыкаясь лицом в её шею. Её кожа пахла каким-то сладким фруктом. Вениамин едва ощутимо поцеловал девушка в ямку за ухом.

Она хихикнула, будто от щекотки, и откинула голову ему на плечо. Обнимала одной рукой за шею, а вторую положила ему на грудь. Варвара нежно улыбалась, внимательно разглядывая лицо мужчины.

В свете лишь свечей она походила на персонажа сказки.

Мужчина положил одну руку ей на спину, придерживая, вторую на бедро. Ткань платья скользила под пальцами и он ощущал жар кожи. Дыхание девушки обжигала кожу, а отвести взгляд от её глаз было невозможно.

— Ты такой красивый, — прошептала девушка, проведя пальцем по четкой линии нижней челюсти.

Она положила руку ему на щеку, поглаживая большим пальцем скулу.

Её рука на его лице заставляла бежать дрожь, а что-то в груди сжиматься от нежности.

Мужчина наклонился вперед. Он медленно её поцеловал, чувствуя такой же медленный ответ. Поцелуй полный нежности и трепета.

Она положила и вторую руку на его щеку, а Вениамин подался ещё ближе. Волосы девушки соскользнули с её плеч, откидываясь назад.

Мужчина слегка наклонился, чувствуя, как Варвара теряет опору. Но она не хваталась ни за что, продолжала его целовать так, как будто до этого тонула, а поцелуй — это долгожданный воздух. Его рука между её лопаток была её единственная опора.

Она вплело пальцы в его волосы на затылке. Оторвалась на секунду, но тут же вновь поцеловала.

Она поднялась с его колен, но разрывать поцелуй не хотела, как и мужчина. Он потянулся следом, чувствуя губами, что девушка улыбается.

Дыхание Варвары сбилось, а губы покраснели. От глубоко дыхания её грудь поднималась, а кожа в свете огня сверкала золотом.

— Не только тело, — прошептала она, — я отдаю тебе не только тело.

Девушка легко подцепила широкие лямки платья и потянула их вниз, не отрывая взгляда от лица мужчины. Ткань скользила по её коже, открывая тело.

Платье упало к её ногам, девушка его переступила и вновь села на колени мужчины. Она тут же поцеловала его, обнимая за шею.

Его ладони были обжигающе горячими на её спине. По коже бежала дрожь от губ на лице, на шеи.

Сплетя пальцы с пальцами девушки и уткнувшись в плечо Варвары, Вениамин глубоко дышал ней. Чувствуя, как от накатившей нежности сжимается что-то в груди. Чувства сжигали дотла, а все здравые мысли смывало, как будто при цунами.

Во всем мире существовала только Варвара с её горячими руками, нежными губами и черными, колдовскими глазами.

И целуя плечи, Вениамин слишком ясно понимал, что все это — это не про секс, это про любовь.

А после они легли в кровать, укутались в теплое одеяло и я не разжимали объятий, не готовы опустить друг друга.

Варвара прижалась щекой к его груди, иногда поворачивалась и оставляла короткий поцелуй. Вениамин перебирал её волосы, рассказывая обо всем.

Рассказывал о вещах, которые никогда бы не осмелился рассказать друзьям или Магдалине. И был уверен в том, что Варвара поймет.

***

Магдалина проснулась ближе к обеду. Вениамина уже не было дома.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного. На выходных он часто уходил куда-то, как будто не желал оставаться с ней наедине.

Видимо, он верил, что девушка не понимает этого.

Девушка открыла окно и села на подоконник, опираясь стопами в стену. Холодный ветер раздувал её волосы, а кожа покрылась мурашками. Девушка медленно курила, стараясь заглушить глухую обиду.

Ей оставалось надеяться лишь на то, что он вернется ближе к вечеру, вспомнив свое обещание пойти с ней в театр. Обычно она ходила одна, находя в этом свое очарование.

Но в этот раз, когда у них уже был договор, пойти одной ей казалось невыносимо скучным.

Она взяла одну из книг и все так же сидя на подоконнике, принялась читать. Хотя у неё не получалось сосредоточиться на сюжете, мысли куда-то уплывали. А в груди был неприятный ком.

Они жили всего на третьем этаже, так что Магдалина понимала, что прохожие могли видеть её с улицы. Но она не могла отказаться от удовольствия сидеть на подоконнике с книгой. Она часто сидела так в одной рубашке или же футболки, притягивая взгляды обнаженной кожей. Но предпочитала это игнорировать. Хотя старушки у подъезда цокали на неё языком, свой комфорт и удовольствие для Магдалины были намного важнее чьих-то косых взглядов.

В этом было отличие между ней и Вениамином. Почему-то он не мог избавиться от волнения от осознания, что кто-то будет на него коситься или осуждать.

Девушка заметила это ещё в начале их отношений.

Когда пошел дождь, на самом деле был настоящий ливень, у Вениамина тогда ещё не было машины. Девушка сняла обувь, идя по улицам босиком, шлепая по лужам. Вениамин смущенно тащился рядом.

Возможно, это было от того, что мужчина сам был не прочь кого-то осудить.

Это как с ревностью. Почему-то самые большие ревнивцы — это те, кто сам ходит налево.

Вениамин терпеть не мог проявления привязанности в общественных местах. Цокал языком на парочек, что целовались на улицах. Казалось, его это так шокировало, что он мог об этом рассказать.

Когда они только начали жить вместе и мужчина ездил на работу в метро, часто, по приходу домой, он эмоционально рассказывал о какой-то парочке, что обжималась в вагоне метро или же на станции.

Правда, не получал от Магдалины такого же искреннего возмущения. От того он прекратил вскоре это рассказывать.

Но больше всего его возмущали красивые молодые девушки и женатые мужчины, что без стеснения демонстрировали свою связь. Он был убежден, что измены должны оставаться за закрытыми дверьми.

Вениамин был из тех, кто любил создавать красивую картинку и прятать за ней груды гнили и предательства.

Магдалина же считала, что в этом лишь больше драмы.

Для неё сама измена не так нетерпима, как осознание, что человек, которому она посвящает себя и верит, годами скрывал от неё влюблённость в другую женщину.

Спектакль начинается в восемь вечера.

Но начиная с трех девушка забеспокоилась. Мужа все не было.

Она позвонила ему, вспомнив, что так и не сказала, когда у них поход в театр: в субботу или же в воскресение.

Вначале он просто не отвечал, после вовсе выключил телефон.

Девушка зажмурилась, громко втянув воздух через сжатые зубы. Она отложила телефон и упала на кровать, глядя в потолок.

Почему-то Вениамин считал, что у неё совершенно нет чувств и своих желаний. Как будто она обязательное дополнение к его представлению о взрослой жизни.

Обязательно должна быть машина, высокооплачиваемая работа и жена.

И все остальное не важно.

Завел жену и можно оставить на подоконнике, как цветок в горшке, поливать и больше ни о чем не заболотиться. Во сколько бы он не возвращался с работы, цветок ведь и будет продолжать стоять на подоконнике.

Девушка прижала ладони к лицу. Выдохнула и убрала руки.

Оставаться одной ей сегодня не хотелось, от того она взяла телефон и перевернулась на живот. Открыла переписку с сестрой и, стараясь не выдать волнений, написала, что была бы рада сегодня встретиться с ней и её новым мужчиной.

Конечно, та что-то заподозрит, Магдалина никогда сама не предлагает таких встреч. Но это не важно. Она слишком обрадуется такой возможности, чтобы что-то спрашивать. А если и спросить то лишь для виду, чтобы успокоить себя, что она хорошая сестра и как хорошая сестра поинтересовалась жизнью Магдалины.

А на самом деле ей ведь дела нет.

Плевать на все кроме себя. Но Магдалина не была на неё зла. Ей уже почти тридцать, она привыкла к этому миру и к тому, что он устроен так, что для каждого важнее всего он сам.

Сокрушаться по этому поводу то же самое, что сокрушаться, что мы не птицы и летать самостоятельно не умеем.

Магдалина была уверена, что единственный человек, который её любил больше себя, был её отец.

Странновато-гениальный мужчина, который видел в ней человека, а не возможность воплотить нереализованные мечты.

Прошло уже так много времени с его смерти, а журналисты до сих пор цитируют его и ссылаются, как на что-то вечное. Какую бы статью он не написал, неважно о чем, её разбирали на цитаты.

Магдалина помнит, что когда она была маленькой её отец работал над какой-то книгой. Та бы наверняка стала классикой, которую обязан прочесть каждый.

Но после его смерти она исчезла, как будто её никогда и не существовала. Девушка не удивилась бы, если бы её отец сжег её где-то на костре.

Ей написал Вика.

Как Магдалина и думала, её сестра слишком была обрадована возможностью продемонстрировать своего нового мужчину, как будто хвасталась новым нарядом, чтобы заботиться о состоянии сестрички.

Они договорились встретиться в полпятого в небольшом кафе. Магдалина лишь надеялась на то, что там будет продаваться алкоголь и можно будет курить. По-другому она сестру не вынесет. Но вечер, в который по ощущениям, твой мозг распотрошили безграничным множеством бессмысленных разговоров, все равно был лучше, чем вечер в одиночестве.

Но только в этот раз.

Уже завтра, расчесываясь у зеркала, думала девушка, я вновь буду наслаждаться одиночеством.

Перед выходом она проверила свой телефон. На ответный звонок она и не рассчитывала. Хотя бы сообщение, что её муж включил телефон. Но того не было. Она положила телефон в сумку и отключила звук. Это лучше, тогда она не будет прислушиваться и постоянно его проверять в глупой надежде.

Прекрасно ведь понимала, что не позвонит.

Вернется поздно вечером, ничего не скажет, а она ничего не спросит.

Слишком умна, чтобы слушать ложь. Это лишь больнее.

Пусть лучше молчит, чем говорит какие-то глупые оправдания из-за которых ты только ещё больше уверяешься, что правда неприятна и болезненна.

Иногда, она уже по его глазам и сутулой спине понимает не сказанное:

«Я просто не хотел приходить. Мне было все равно где быть. Главное не с тобой».

Кафе было всего в нескольких кварталах от её дома от того девушка пришла самая первая. Села за одинокий столик и внимательно оглядела меню.

Очаровательная официантка принесла на её просьбу пепельницу.

Магдалина успела только прикурить и открыть меню на напитках, как напротив заскрипел стул, отодвигаясь.

Девушка подняла глаза, встречаясь взглядом с радостной младшей сестричкой. Она была в коротком платьишке и с распущенными волосами. Губы были в неестественно розовой помаде.

На стул между ними присел мужчина и Магдалина удивленно задержала дыхание, а после губы задрожали в едва сдерживаемой улыбке.

Этот вечер будет не так плох, как она думала.

Глаза мужчины тоже сверкали веселостью.

Кто бы мог подумать, что незнакомец с картиной галереи может оказаться новым хахалем её непутевой сестры?

— Познакомитесь! Богдан — Магдалина, Магдалина — Богдан.

— Рад встрече, — сказал мужчина, поцеловав тыльную сторону её ладони, глядя в глаза.

Его губы были слегка шершавыми на костяшках руки, а лицо Богдана была искажено веселостью. Он смотрел в глаза девушки, а в уголках его глаз были веселые морщинки-лучики.

В это момент она поняла, что её предыдущее мнение, что ему около тридцати ошибочно. Ему было больше, но мужественные черты лица не давали возможности правильно угадать его возраст.

Он достал сигарету и Магдалина молча ему подкурила.

Богдан откинулся на спинку стула, раздвинув ноги.

К ним подошла официантка. Вика тут же принялась заказывать, ведя пальчиком по наименованиям блюд. Магдалина сразу поняла, что оплачивать все это будет Богдан. Если бы нужно было оплачивать Вике, она бы не за что не делала заказ с такой безрассудной легкостью.

Магдалина покосилась на мужчину, тот медленно курил и, казалось, его совершенно не волновало сколько там заказывает его пассия.

Когда Вика наконец-то озвучила весь свой заказ и официантка отвела от неё взгляд, Магдалина и Богдан бросили одновременно «бренди». А после позабавленные этим, переглянулись, как будто между ними была какая-то великая тайна.

— Богдан художник, — гордо заявила Вика.

Как будто в этом было её достижение.

— Художник, да? — слегка иронично спросила Магдалина, приподняв одну бровь.

Мужчина ухмыльнулся как-то несмешливо, пожав плечами.

— Так получилось, — и между слов Богдана и Магдалины звучала не высказанная шутка.

Как будто между ними был свой собственный мир.

— Не просто художник, а гениальный художник! — продолжала хвастаться достижениями своего мужчины, Вика.

— Это лесть, — понизив голос, как будто это была большая шутка, — я просто художник, чьи картины сейчас в моде.

— Он скромничает, — уверенно заявила девушка, — его пытаются заполучить самые крупные галереи, а он решил провести свою выставку пару дней назад в какой-то крошечной галереи!

— Странное сочетание профессий, — указав на жетон на цепочке, сказала Магдалина.

— На самом деле у военных и художников много общего. И те и другие не знают, что делать со своей жизнью.

Вика стала привычно болтать. Она всегда много говорила, желая быть в центре внимания, даже в обычной беседе. Она каким-то магическим образом умудрялась игнорировать молчание Магдалины и Богдана. Они лишь иногда вставляли какие-то односложные реплики, когда она прерывала свой рассказ, чтобы задать вопрос.

— Я отойду носик припудрить, — бросила девушка, оставляя своего мужчину и сестру за столиком.

— Должна ли я извиниться за то, что говорила о твоих картинах? — когда Вика скрылась где-то между столиков, спросила Магдалина, отпивая со своего бокала с бренди.

— Нет, конечно, — фыркнул мужчина, — без тебя я бы умер там от скуки. Тем более ты была права. Та картина, помнишь её? Я нарисовал её только ради денег.

Магдалина рассмеялась.

— Всегда знала, что гениальность — это умение определять, что хочет увидеть общество.

— Мало того. Тем, кого считают гениями позволено намного больше.

— Например?

— Если обычному человеку его странности не прощаются, то если я это сделаю, то все скажут «ну да, он же гений». Даже если я сейчас уйду и скажу Вике, что был приступ вдохновения, она ничего мне не скажет.

— Только если ты не забудешь заплатить, — затушив сигарету об пепельницу, лукаво ответила девушка.

— Естественно, — подняв бокал так, как будто хотел произнести тост, сказал мужчина, — такие девушки удобны. Те, которые ценят во мне только деньги.

— И как не стыдно, — надеясь, что мужчина уловит сарказм, в её голосе, сказала Магдалина, — говорить такое её сестре?

Богдан ухмыльнулся, лицо было искажено веселостью.

— Ох, ты же ей расскажешь и она меня бросит. Что же мне тогда делать? Мое сердце разобьётся.

Магдалина прикрыла рот рукой, стараясь не захохотать. Как же давно она не встречала людей, у которых каждое слово было пропитано иронией и сарказмом.

— Странно, что ты вообще согласилась на эту встречу, — мужчина приподнял одну бровь.

— Я и не хотела, иногда, у меня есть желание не общаться с ней вообще. У нас общая кровь только наполовину. Ну, это на случай если измерять наше родство. Если же у вас только половина крови общая, становится более простительно прерывать общение с родственниками?

— Как по мне, простительно прерывать общение из-за того, что она своей трескотней заставляет ненавидеть просто все вокруг.

— И ты все равно с ней по доброй воле.

— Я уже жалею об этом своем решении.

— И что же мне делать? Промолчать, что ты хочешь разбить ей сердце?

— Не волнуйся, я ей куплю какую-то побрякушку.

Богдан глубоко затянулся сигаретным дымом, откинув голову немного назад. Он слегка прикрыл глаза, выдыхая густые облака дыма.

Магдалина проследила взглядом линию челюсти, крепкую шею и то как кадык дернулся вниз, когда он сглотнул. Девушка облизала губы и взяла ещё одну сигарету.

Богдан протянул руку, щелкнул зажигалкой, подкуривая ей.

Не таясь рассматривал девичье лицо в свете огня. Волосы казались темнее, а глаза, наоборот, ярче. Отливали бликами огня. Девушка выдохнула дым, поднимая на него взгляд.

— Та так и не ответила, почему согласилась встретиться со своей сестричкой, — голос мужчины стал немного глуше и он откинулся на свой стул.

Магдалина положила левую руку на стол. Серебряная полоса обручального кольца слегла поблескивала в свете заведения.

— Я должна была сегодня кое с кем пойти в театр, но планы изменились. А я уже настроилась на то, что сегодня не буду одна.

— Ты не похожа на того, кто страдает из-за одиночества, — немного прищурившись, сказал Богдан.

А Магдалина слегка прикусила нижнюю губу, стараясь не улыбаться. Её смешило то ли сама привычка Богдана, то ли то, что она это заметила. Но тот практически вопросов не задавал. А ещё щурился немного, от чего походил на большого, какого-то вальяжного кота, который внимательно следит за каждым движением. А из-за слегка хитрой ухмылки, немного ироничной, что практически всегда красовалась на его лице, это впечатление только укреплялось.

— Нет, конечно, я вообще поклонится Шопенгауэра, — уверенно заявила девушка, покачивая ногой.

Она задела носком туфли щиколотку мужчины и он опустил ладонь ей на колено. Он сделал это так естественно, что и мысли о каком-то сексуальном домогательстве не возникало. Богдан сам этому значения не предал судя по совершенно спокойному лицу.

— А тебе идет, — окинув девушку взглядом, уверенно заявил он.

Как будто оглядев её осанку, черты лица и любопытный взгляд, пришел к выводу, что вот эти философские взгляды отлично переплетаются со всем её образом.

— Хотя, как по мне, спорно. Так что, можно сказать, я его поклонник в зависимости от ситуации.

Магдалина фыркнула.

— Все мы так. Когда я еду куда-то в час-пик я придерживаюсь теорий Ницше.

Богдан расхохотался и поперхнулся дымом.

— Хах, хочу такую книгу! «Понять философию Ницше или метро в час пик»!

— Или «Шопенгауэр в одинокой квартире и с бокалом вина», — продолжила Магдалина.

— Черт, да, я бы прочел это!

Мужчина бросил взгляд на дверь, спрятанную недалеко от касс. Наверняка, в уборной, как всегда были гигантские очереди. И от того Вики так долго не было. Он поймал себя на мысли, что он и не хочет опять слушать её стрекотню. От того он вздохнул и поднялся с места.

Магдалина приподняла вопросительно бровь, а мужчина подал ей руку. Она, не задумываясь, приняла её, поднимаясь. Тогда он взял её пальто, помогая ей одеться.

— Я решил проверить свою теорию, что мне все позволено и уйти, оставив Вику одну.

Магдалина фыркнула, застегивая пальто.

— Лжец. Ты просто так очарован нашими разговорами, что не хочешь опять сидеть с Викой и слушать её рассказы.

— И что же мне теперь делать? Меня раскусили, — фыркнул мужчина, оставив на столе несколько купюр.

Магдалина взяла его под руку и они пошли на выход. Фонари уже зажглись, на этой улочки они были романтично-винтажными, от чего вся ситуация походила на момент с мелодрамы. Чем Богдан и поделился. Девушка, рассмеявшись, сказала, что если бы было так, то они должны были бы сейчас решить, что они любовь всей жизни друг у друга и жить долго и счастливо.

— Долго и счастливо, — фыркнул Богдан, — мы что в гребаной сказке? Нужно что-то поинтересней.

— А что хочешь, чтобы я выкидывала твои вещи с балкона и кричала, что ненавижу это?

— Звучит заманчиво, — Богдан открыл дверь машины, перед Магдалиной, прошел на место водителя и продолжил разговор, как ни в чем не бывало, — лучше не говори такое, а то я подумаю, что ты серьезно и уведу тебя у твоего муженька. А что? У меня не было ещё ни одной женщины, которая умела устраивать красивые сцены.

— Красивые, да? Значит, бежать за тобой не буду. А куда мы, собственно, едем?

— Как куда? Ты хотела пойти с кем-то в театр. Вот я и жду, когда ты скажешь, в какой. Как я могу позволить остаться даме в одиночестве?

Считай, отдаю тебе долг. Ты не позволила мне заскучать на вставке, я не позволю тебе заскучать в одиночестве в театре. Только заедем за бутылочкой бренди. Пластиковые стаканчики, бокалы или предпочитаешь выпить с горла?

— В театре не красиво пить бренди с пластиковый стаканчиков. Так что предпочту выпить с бутылки.

Магдалина сказала в какой театр у неё билеты, откинувшись на спинку сидения. В машине пахло одеколоном Богдана и горечью сигарет. Но все же больше одеколоном. Чем-то крепким, мускусным, идеально подходящем этому мужчине.

Девушка слегка повернула голову, разглядывая Богдана.

У него были красивые руки, особенно ему шло держать руль. Запястья по-мужски крепкие, на левой руке два браслета с темных деревянных бусин.

— Мы не договорили насчет Шопенгауэра.

Мужчина хмыкнул, поворачивая руль. Он скосился на долю секунды на Магдалину, улыбнувшись. Она как-то наивно откинулась на сидение, как будто могла позволить себе, доверять ему.

— Ну, по Шопенгауэру, мы такие как есть на самом деле только в одиночестве. Представь, есть какой-то парень. Он сидит дома в одиночестве и думает, что он такой весь высокоморальный и вообще классный. Умный, начитался в интернете всякого интересного же и пришел к выводу, что все остальные тупые и вообще животные.

А потом оп. И что-то случается. Не знаю, может, попадает он на необитаемый остров. А там, к примеру, ещё человек пять. И все, выживает сильнейший. Как-то не до морали. И оказывается не такой уж он и умный и не такой добрый, как думал.

И получается он настоящий, когда сидел в квартире у себя или когда на острове был?

— Это вообще странно, — сказала Магдалина, — что значит «настоящий»? Чтобы я не делала, я — это я. Например, я сегодня морковь поела, а я её не люблю, значит, я сегодня не настоящая? Это конечно обобщение, но на простом примере легче.

То же самое, если я никого за тридцать лет совей жизни и не думала убить, а завтра меня уволят, муж изменит, соседи затопят и я возьми да убей кого-то. Тогда я когда настоящая было? Все эти тридцать лет или этот момент?

— Настоящий — это вообще странно. Какое к черту настоящий, если мы начитались и наслушались чужого мнения и сформировали свое? Исключительное, блять! Люди даже боятся сказать, что им книга не понравилась, потому что, видите ли, она классика. Даже если в таких мелочах мы зависим от других, то какое к черту свое мнение?

— В этом ведь и суть философии, — продолжила Магдалина, обняв себя за плечи.

В машине было прохладно и Богдан, не задавая вопросов, включил обогрев.

— Пытаешься объяснить одно, а из-за этого возникают лишь новые вопросы.

— Получается, — паркуя машины, сказал Богдан, — философия — это умение задавать вопросы. Подожди в машине. Я быстро схожу в магазин.

Магдалина кивнула, Богдан же выскочил с машины, идя в небольшой супермаркет со слишком яркой вывеской. Почти все лампочки в названии ярко светили, кроме одной.

Он пошел к прилавку с алкоголем. И стояло лишь ему остановится, как его телефон раздражающе зазвонил. На экране высветился номер Вики, странно, что она опомнилась только сейчас. Он смотрел на телефон, думая, ответить сейчас или же позже. Говорить с ней желания не было, но, наверняка, если он не ответит, она позвонит Магдалине. Мужчина чертыхнулся, отвечая на звонок.

— Слушая, — бросил он, пробегая взглядом по этикетке одной бутылки.

— Богдан! — воскликнула Вика. С помехами связи её голос был слишком высоким, от чего он поморщился, — Что вообще происходит? Я просто в туалет вышла, а ни тебя, ни Лены!

— Лены? — как-то лениво, протянул он, взяв бутылку и пошел к другому прилавку, — Разве твою сестру не Магдалина зовут?

— А? Да, Магдалина. И не переводи тему. Ты хотя бы представляешь, как это унизительно? И что она обо мне подумает? Пригласила знакомится со своим парнем. А этот парень свалил! Ты вообще обалдел?

— Я же заплатил за заказ, — протянул мужчина, разглядывая шоколадку. Взяв несколько он пошел на кассу.

На кассе сидела молодая, уставшая девчушка. Она заученно и привычно спросила про пакет, мужчина отрицательно покачал головой, слегка морщась из-за причитаний своей подружки.

— Оставаться не было смысла, — доставая кошелек и протягивая деньги, говорил Вике мужчина, — я решил разойтись. Так что какой смысл был оставаться?

— Что? Расстаться? Богдан! Ты серьёзно? Почему так внезапно? Ты не мог сказать раньше и не по телефону? Почему вообще?

— Спасибо, — бросил он девчушке за кассой, которая выглядела слегка смущенной и растерянной, но с некой веселость в глазах косилась на мужчину, видимо, позабавлена всей ситуацией.

— Что спасибо? — полным возмущения голос, спросила Вика.

— Это не тебе, — раздражённо бросил мужчина. Вика вновь начала причитать, спрашивая, где он вообще.

— Все, давай. Не звони, — бросил он на прощание, садясь на водительское место, — отключи лучше телефон. А то Вика будет вызванивать.

Отключив звонок, сказал он Магдалине. Та как раз что-то разглядывала в своём телефоне.

— Странно, что ещё не позвонила, — отключая смартфон, сказала Магдалина, — шоколадки? Будем как подростки на свидании?

— Подростки на свидании закусывали бы бренди шоколадом, а я купил шоколад не для этого, а из-за того, что черный шоколад одно из лучшего, что есть вообще в этом мире.

Разговор плавно потек, напоминая ручей. Не задавая вопросов, не расспрашивая ни о чем личном, находя отголоски личного и волнительного в случайно оброненных фразах.

Богдан обворожительно улыбнулся девушке, что запускала в зал театра и та, растаяв, совершенно не обратила внимания на бутылку бренди и две горькие шоколадки.

Их места были на балконе, скрывая их от остальных зрителей. Когда они заняли их, они наконец-то решили посмотреть на билетах, на какой же спектакль они попали.

Рассмеялись от «Ромео и Джульетта» напечатанное на билетах.

— Что может быть более ироничным, чем два циника на «Ромео и Джульетте»? — прикрыв глаза ладонью в никуда спросил Богдан.

— Думаю более иронично, будь спектакль о моральном падении, любви и Боге.

— Или «Анна Каренина», — ухмыльнувшись, сказал мужчина. Он, взяв левую руку девушки, поцеловал костяшки её пальцев, не отрывая хитрого взгляда от её глаз.

Костяшку безымянного пальца обожгло прикосновением чужих губ.

Ведь специально, читала в его хитром прищуре глаз, Магдалина. Специально поцеловал рядом с обручальным кольцом, как насмешливое напоминание, что они оба ужасные люди.

Магдалина пришла к выводу, что она ещё больше, чем Богдан. Пусть он и выглядел, как беспринципный лжец. Именно она посадила на место рядом с собой мужчину своей сестры, отключив телефон, чтобы та и муж не могли к ней дозвониться.

Но от чего-то приступов вины она не испытывала.

Возможно, Богдан был прав о рассуждениях о сущности человека.

Легко считать себя верной и хорошей женой сидя дома. Тяжело быть ней, когда тебя одолевает одиночество.

С любовью — это ничего общего не имеет.

— Могу понять, почему они решили умереть, — когда уже начался спектакль, сказал мужчина, глядя на сцену.

Он слегка наклонился к девушке, чтобы она услышала его приглушенный голос.

Магдалина повернула голову в пол оборота, глядя на лицо Богдана. Его взгляд был сосредоточен на сцене и даже в полумраке сверкал ироничной насмешкой.

— Если бы не умерли то великая любовь бы умерла. Красивое личико Джульетты стерла бы старость, а Ромео оказался таким же, как и все люди. Разве это не больше разочаровывает, чем смерть главных героев?

— Пусть лучше умрут и расскажут красивую сказку. В этом меньше трагедии, чем в том, как люди разочаровываются друг в друге.

— Что? Муж не оправдал ожиданий? — повернувшись к девушке, полюбопытствовал Богдан. Его лицо оказалось совсем близко. Дыхание обжигало девичью кожу, а глаза сверкали прозрачным льдом.

— Думаю не муж, скорее жизнь в целом.

— А не путь по которому ты идешь? — откинувшись на спинку кресла, спросил мужчина. Его колено прикасалось боковой частью к колену девушки, а рука, закинутая на спинку её сидения, чувствовалась как умиротворяющее объятие.

— Нам так часто говорят, что чтобы быть счастливым нужно выйти замуж или жениться и нарожать детишек, что мы принимает это как неоспоримую истину. И как-то не учитывается, что некоторым людям для счастья нужно что-то другое.

Богдан, фыркнув, положив руку на левую руку Магдалины.

Она молчала, глядя на сцену. Правда, упуская сюжет. В горле стоял ком обиды, но обиды не на Богдана, а скорее на то, что она полностью согласна с его словами.

Она была рада, что на сцене трагедия и его трагичное выражение лица смотрится уместно. Было бы странно страдать под комедию. Разрушается вся атмосфера.

Ей больше симпатизировало страдать из-за осознания, что между ней и её мужем нет любви под самую известную историю влюблённых.

— Хочу уйти, — сказала Магдалина выдохнув.

— Куда? — поднимаясь со своего места, спросил Богдан.

И Магдалина была благодарна ему, что тот не сказал ни слова возражения, хоть до конца оставалось ещё, по меньшей мере, минут двадцать.

— К тебе. Не хочу сегодня быть одна.

Они вышли с театра, пошли к его машине, а после медленно поехали в квартиру мужчины. Девушка откинулась на сидение, повернув голову в сторону окна.

Фонари уже зажгли, когда они проезжали мимо они смазывались, напоминая блики. Богдан молчал, а в машине играла едва слышная, тихая музыка.

Они на двоих распили одну бутылку бренди и в голове немного мутнело, мир слегка пошатывался. Наверное, подумала девушка, в машине стоял запах алкоголя.

Но почему-то не волновало, что мужчина тоже пил.

Они даже не допустили мысли, что их остановит полицейский и тогда ночь проведут не в уюте квартиры, а в полицейском участке.

Девушка опустила стекло, положив голову так, что упиралась виском в разъем для стекла. Холодный ветер играл с её волосами, откидывая их назад.

Магдалина закрыла глаза, наслаждаясь редкими бликами, которые видела даже через закрытые веки. Наслаждаясь ветром, что перебирал волосы и мурашками, что от холода бежали по коже.

Богдан жил на восьмом этаже в пафосной квартирке полной новейшей техники.

Магдалина скинула туфли и, не включая свет, пошла открывать окна. Богдан тоже не включил свет, сел по одну сторону дивана. Девушка села на другую сторон дивана, откинув голову на спинку.

— Мне нравится твое имя, — доставая пачку сигарет и протягивая девушки одну, сказал мужчина.

— Ты, наверное, единственный человек, которому оно нравится.

— Я заметил. Вика называет на тебя Лена.

— Гены и имя — это единственное, что у меня осталось от отца. Единственный мужчина, который любил меня больше, чем себя.

Они медленно выдыхали дым, тихо, чтобы не разрушить атмосферу интимности говорили.

От алкоголя и сигарет, а так же полумрака, немного кружилась голова. Правдивые слова вырывались, как-то бесконтрольно, как будто оба выпили сыворотку правды. Разбавляли болезненную правду иронией, от чего тихо посмеивались.

Это ведь так смешно, что, иногда, от человека остается только память и боль.

— А твоя семья? Что с ней было не так?

— У меня была идеальная семья, как будто с рекламы сока, — голос полный болезненной иронии. А меду слов прорывались смешки.

— Куча кузин, племянниц, племянников. Ну, просто пример для подражания. Мать — домохозяйка, несколько детей, отец, пропадающий на работе. Все, как и должно быть.

— По сюжеты должно быть, чтобы мать изменяла с садовником, а отец с секретаршей.

Богдан рассмеялся с какой-то нежностью глядя на Магдалину. Или же с благодарностью.

— Ну, моя семья немного отошла от сюжета. Мать была не столь горяча, для садовника. Зато отец компенсировал тем, что не только с секретаршей спал.

— А мать отстирывала помаду от рубашек и делала вид, что все нормально?

— Конечно, — весело хмыкнул мужчина.

Бренди и темнота развязывали язык, ирония скрывала болезненность, а теплота чужого тела успокаивала и дарила какое-то доверие.

Магдалина положила ноги на колени мужчины, он опустил руку на её щиколотку, медленно потирая большим пальцем.

— Пока темно, — выдыхая дым, откинув голову, сказал Богдан, — нужно рассказать все самое эмоциональное. С рассветом уже не хочется.

И фраза эта стала пророческой. Чем ближе был рассвет, тем реже мелькала в голосе болезненная ирония и тем чаще в комнате звучал глухой смех. И пусть темы уже были не столь животрепещущие, прекращать говорить не хотелось.

И пусть оба уже хотели спать, пачка сигарет, и его, и её, уже закончились. Замолкать не хотелось.

С рассветом Магдалина встала с дивана. Тепло чужого тела не хотелось терять. Место на щиколотке, что Богдан поглаживал, казалось горячим. Как будто там осталось клеймо, которое останется с ней навсегда, напоминая о Богдане.

— Я побуду неправильной Золушкой. Если она уходила в полночь, я уйду на рассвете.

— Какое время такие и Золушки.

Магдалина от чего-то рассмеялась.

— Дай мне номер и запиши мой, — глядя на девушку, сказал мужчина, — Иногда просто не хочется быть в одиночестве. На этот случай.

— Будем друзьями по одиночеству?