Одиннадцать дней вечности

Кира Измайлова, 2017

Однажды в доме младшего из одиннадцати сыновей короля появилась немая девушка с глазами цвета моря и золотыми волосами. Так начинается эта новая сказка. И никто пока не знает, что случится дальше. Вдруг диких лебедей расколдуют, но… как-то неправильно? А может, морская ведьма окажется доброй и мудрой, а фея, которая посоветовала плести рубашки из кладбищенской крапивы, – совсем наоборот? И кому удастся разорвать ее злые чары? Да и удастся ли? Одно верно, как сказку ни рассказывай, а только любовь, преданность и отчаянная решимость позволят противостоять пришедшей в мир нечисти. Только готовый сегодня отдать свою жизнь за других получит в награду вечность.

4

Время летело незаметно. Анна пеняла мне на то, что я вовсе забросила занятия и не выпускаю карандаша и кисти из рук. Правда, всякий раз радовалась, как ребенок, получив очередной рисунок с замысловатыми цветами, орнаментами, пестрыми птицами на ветвях рябины или рыбками среди кораллов. Помню, я решила подшутить над своею доброй служанкой и нарисовала летучих рыб среди цветущей сирени и разноцветных птиц с длинными хвостами в зарослях морских лилий. Анна не сразу заметила подвох, а потом долго смеялась…

А я, когда она не видела, пыталась нарисовать Клауса, пока его черты не истерлись из моей памяти, пока я видела его лицо, как наяву… Выходило скверно, и я изорвала и сожгла не один лист, прежде чем у меня получился, наконец, достойный портрет — на нем Клаус улыбался, как в тот день, когда я впервые увидела его: искренней, но в то же время немного грустной улыбкой. Теперь я могла время от времени посмотреть на него, стараясь не думать о том, сколько переврала в своем не слишком-то умелом рисунке…

— Сударыня! Сударыня! — вихрем ворвалась ко мне Анна, и я не успела спрятать портрет. Впрочем, служанка его и не заметила. — Радость-то какая! Его высочество вернулся раньше, чем думали! Его и ждать не ждали, не готово ничего, а он… Ох, побегу!..

Она испарилась, а я застыла в своем кресле.

Сколько времени прошло? Не меньше месяца с тех пор, как я встала на ноги. Буря отгремела, умытые дождем сады буйно расцвели — из своего окна я видела белоснежные, розовые, лиловые, желтые и алые кроны цветущих деревьев, а ветер доносил волшебные ароматы. Немудрено, что принц торопился вернуться в это дивное место у самого синего моря…

–…вот это славная новость! — услышала я знакомый уже голос. Видимо, хозяин дома поднимался по лестнице. — Хоть что-то хорошее, право слово. Но, ты говоришь, она так и молчит?

— Ни словечка не промолвила, ваше высочество, — ответила чуть запыхавшаяся Анна.

— А я говорил, что это медицинский феномен, — произнес мастер Йохан (его я тоже узнала по голосу). — Ни гортань, ни голосовые связки не повреждены, но девушка нема, как рыба! Даже немые от рождения могут мычать, издавать иные звуки, а она — нет. Если предположить, что говорить она просто не желает, то в беспамятстве все равно не сумела бы контролировать себя, но — Анна с товарками свидетели — даже в забытьи ваша гостья не проронила ни звука!

— Мастер, я слышал это уже много раз, — нетерпеливо отозвался принц. — Анна, надеюсь, наша гостья одета?

— Конечно, господин, только позвольте, я хотя бы предупре…

Дверь распахнулась, и на пороге появилось сразу несколько человек — я едва успела сунуть рисунок в альбом и встала при их появлении.

Высокого сухопарого старика в черном я узнала сразу — он в самом деле походил на ученого аиста. Весь вид его, одежда и манеры, а в особенности пенсне в золотой оправе (которое вовсе не было ему нужно, уж я ли не видела!) выдавали в нем почтенного лекаря, состоящего при важной особе: только они держатся так надменно и уверенно.

Рослый небритый мужчина в дорожном костюме — должно быть, Ганс. Видимо, телохранитель и доверенный слуга.

А это…

— Создатель, до чего же она изменилась! — воскликнул принц и порывисто шагнул ко мне.

Если бы я могла, я бы вскрикнула, а так мне удалось лишь отшатнуться да вскинуть руки. Должно быть, на лице моем был написан если не ужас, так потрясение точно, потому что принц остановился.

— Что случилось? — спросил он недоуменно. — Я напугал тебя, дитя мое?

«Он говорит так же… — Спазм душил меня, я тщетно пыталась вдохнуть и не дать прорваться слезам. — Что это за наваждение?»

— Анна, в чем дело? Ты же сказала, что научилась понимать ее? — обернулся он к служанке, но та только молча развела руками, с испугом глядя на меня. — Да объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?!

Я объяснила бы, если бы могла говорить. Да и то, должно быть, не сумела бы промолвить и слова, потому что… Потому что передо мной стоял Клаус.

Нет, все же не он, поняла я, чуть оправившись от потрясения.

Того же роста и сложения, но, должно быть, немного легче в кости. Или просто моложе, сложно сказать… Волосы чуть темнее, длиннее и причесаны иначе, а вот глаза те же, только взгляд другой — настороженный, тревожный и отчего-то недоверчивый. А еще у Клауса не было такой вот тревожной морщинки между густых бровей. Складку у рта помню, отчего-то горестную — у этого почти такая же, — а морщинки не было, точно… И глаза Клаус так не щурил даже на солнце. Вернее, щурил не так… Мне показалось, будто этот мужчина способен смотреть на солнце, не мигая, а прищур этот — вовсе не от яркого света.

И еще — почему-то я заметила это в последнюю очередь — он не скинул тяжелого дорожного плаща. Тот полностью закрывал его от правого плеча до пят, и я удивилась — отчего так, неужто принц левша? Ну а потом взгляд мой выхватил еще одну деталь, и все стало на свои места.

Правое плечо этого мужчины было заметно выше левого, а спина… Он был горбат и, должно быть, сухорук, иначе к чему прятать половину тела? Однако двигался он так быстро и легко, что невозможно было заподозрить в нем калеку до тех пор, пока взгляд не падал на уродливый горб.

Мне, однако, удалось взять себя в руки и даже сделать реверанс.

— Это, должно быть, от неожиданности, — скрипучим голосом выговорил лекарь. — Я же предупреждал, ваше высочество, что не следует врываться к гостье, кем бы она ни была, без предупреждения. Вдобавок девушка перенесла тяжелую болезнь, а до того — какое-то сильное потрясение, а это не могло не сказаться на ее нервах…

— Да, я сглупил, — негромко ответил принц и взглянул на меня в упор глазами Клауса, но чужим взглядом, холодным и острым, как осколок льда. — Надеюсь, гостья простит мне мою бесцеремонность. Мне не терпелось удостовериться, что с нею в самом деле все в порядке. Увы! В этой глуши я растерял все манеры, что прививали мне с детства, а потому повел себя непозволительно.

Я опустила глаза и склонила голову — дескать, в своем доме хозяин волен поступать как угодно.

— Вы, ваше высочество, довольно долго пробыли при дворе, — напомнил мастер Йохан, — и у вас было время освежить манеры.

— Мне было несколько не до них, — бросил тот через плечо и, обойдя меня, будто статую, подошел к столику у окна. — Анна сказала, ты рисуешь днями напролет, так?

Он не поворачивался, но краем глаза, должно быть, уловил мой кивок.

— Узнаю эти альбомы… — проговорил принц и поднял руку. — Молчи, Анна, я ничуть не сержусь за разбойничий налет на мой кабинет. Мне это все равно ни к чему… Однако у нашей гостьи талант!

— Да, господин, я сама как увидела, так обомлела! — зачастила Анна, пропустив мимо ушей приказ помолчать и успокаивающе пожав мне руку. — Красота какая, вы сами взгляните! Не хуже ваших картин, а то и получше, уж простите…

Мастер Йохан поправил пенсне и подошел поближе.

— Да, у вашей гостьи, ваше высочество, несомненно, отменные способности рисовальщицы, — заметил он.

Я же только молила про себя: «Только не трогай второй альбом, не смотри на него, не открывай, ну пожалуйста!»

Но, конечно же, мольба моя пропала втуне…

Принц открыл этот альбом — ему неудобно было действовать одной рукой, я это видела, — перелистнул… и замер.

— Это же Клаус, — сказал он негромко. — Верно, Клаус…

Он резко повернулся ко мне — только плащ взметнулся, и мне показалось, будто под ним мелькнуло что-то светлое. Подкладка, быть может? Создатель, о какой ерунде я думаю!..

— Откуда ты знаешь Клауса? — негромко спросил принц, делая ко мне шаг. Еще один. И еще — до тех пор, пока я не вжалась спиной в стену, а он не навис надо мной. — Почему ты молчишь? Куда ты шла в такую пургу и почему совсем одна? Что связывает тебя с моим старшим братом? С моим покойным братом!..

«Покойным?» — успела я подумать перед тем, как провалиться в беспамятство.

* * *

В себя я пришла от резкого запаха нюхательной соли, беззвучно чихнула и открыла глаза.

— Сударыня, — проговорила Анна, словно бы осунувшаяся за прошедшие несколько минут (ну не час ведь я лежала без чувств!), — как вы? Всегда так веселы были, на поправку пошли, а тут вдруг сомлели! Или его высочество впрямь вас напугал? Я и забыла предупредить, сама-то привычная… А он нетерпеливый — страсть, просила же — дайте, хоть предупрежу, нет, полетел вперед всех… — Она всхлипнула и добавила: — Вы на него не серчайте, он сейчас сам не свой. Бодрится, как может, а на сердце камень, уж мне ли не знать — я его высочество вынянчила…

Я взяла ее большую натруженную руку в свою и прижала к груди, а другой рукой погладила по щеке. Анна снова всхлипнула и без спросу присела на край моей кровати.

— Он и сам перепугался, — сказала она. — Еле успел вас подхватить, чтобы не ушиблись, ну тут уж мы с Гансом подоспели… Просил, как очнетесь, идти к нему в кабинет, ну, где мы с вами уж бывали. Он еще и рисунки ваши забрал, уж не знаю зачем. Вроде спросить о чем-то хочет.

Я со страхом взглянула на верную служанку, и Анна поспешила заверить:

— Не бойтесь, ради Создателя! Его высочество никогда на беззащитного руку не поднимет! А если вы тех браконьеров вспомнили, о которых я вам рассказывала, ну так… Их над еще теплыми тушами матки с олененком поймали.

Я кивнула и крепче сжала ее руку.

— Его высочество тоже понять можно, — негромко добавила она. — Уезжал он к старшему брату на свадьбу, а вернулся с похорон…

Меня будто по голове ударили — в ушах зазвенело, в глазах помутилось…

Значит, я не ослышалась? Клаус мертв — а я жива? Как же так? Почему?

— Не бойтесь его, сударыня, и лучше идите поскорей. — Анна помогла мне сесть, а потом и встать.

Я в панике развела руками, мол, как же я стану с ним объясняться?

— Если я, простая служанка, вас понимаю, неужто его высочество не сообразит? — ворчливо сказала она. — Идите, сударыня, не укусит он вас. Он скорей сам себя поедом съест…

Что мне оставалось? Незваная гостья в чужом доме, не способная даже сказать, кто я и откуда родом, я могла лишь послушаться.

Уже у дверей я взглянула на большие часы (помню, они изрядно напугали меня среди ночи, но вскоре я привыкла к их громкому тиканью и глухому металлическому бою). Как, уже вечер? В самом деле, солнце клонится к закату, обеденный час давно миновал…

— Может, сперва изволите отобедать? — спросила Анна, заметив мой взгляд.

Я покачала головой: что зря время тянуть?

— Ну, тогда сразу поужинаете, — решила она. — Вряд ли его высочество станет долго вас томить! Идемте, сударыня…

Уже когда она постучала в дверь, а из кабинета раздалось нетерпеливое: «Войдите!» — я поняла, что у меня дрожат руки, и сцепила пальцы, чтобы это было не так заметно.

Дверь распахнулась, и мне вновь показалось, будто я вижу Клауса — так падал свет на знакомое и в то же время чужое лицо.

— Ты можешь идти, Анна, — сказал принц и, взяв меня за руку, заставил войти. — И будь любезна не подслушивать под дверью. Если понадобится твоя помощь, я позову.

— Как прикажете, господин, — кивнула она и прежде, чем уйти, бросила на меня ободряющий взгляд и осенила знаком Создателя. И снова другой рукой, что ж ты будешь делать…

Принц дождался, пока она скроется за поворотом коридора (хотя Анна всегда могла вернуться), закрыл тяжелые двери и задвинул засов. Потом в замочной скважине дважды провернулся массивный ключ, и его высочество повернулся ко мне.

— Так нам никто не помешает, — серьезно сказал он. — Проходи, прошу. Будь моей гостьей.

Я, повинуясь его жесту, пересекла уже знакомую комнату и оказалась в другой, видимо, служившей библиотекой. В усадьбе была еще другая, большая, а здесь, должно быть, хозяин хранил те книги, которые желал постоянно иметь под рукой.

Присев на краешек узкого жесткого дивана с прямой спинкой, я сложила руки на коленях и осторожно взглянула на его высочество.

Он переоделся, сменил дорожный плащ на другой, легкий, но тот все равно окутывал его до пят и, я заметила, был не просто накинут на плечи, а закреплен тонкими ремешками с застежками на шее, на груди и на поясе, должно быть, чтобы не распахнулся случайно и не сполз.

«Что же такого ужасного кроется под этой тканью? — подумала я. — Вряд ли принц искалечен настолько, что этого нельзя показать даже приближенным, — подумала я. — Должно быть, ему самому не хочется видеть своего увечья. И, наверно, получил он его уже будучи взрослым — Анна ведь говорила, что прежде он и рисовал, и…»

Тут я припомнила подписи к рисункам, сделанные твердым красивым почерком, и те каракули, адресованные Элизе, что мне удалось разобрать на листке. Наверно, теперь ему приходилось писать левой рукой, а разве переучишься с ходу?

— Еще раз прости, если напугал тебя, — промолвил принц, придвинув поближе кресло с гнутыми ножками и усевшись напротив меня. — Признаюсь, я устал и с дороги, и… от всего. Думал порадоваться тому, что ты очнулась наконец-то, но увидел это…

Он протянул руку и взял со стола портрет Клауса.

— Это ведь в самом деле он? Мой брат?

Я не знала, как объяснить ему, что представления не имела, что у Клауса есть братья, поэтому просто развела руками, покачала головой, постаравшись взглядом дать понять, что я в растерянности.

— Это Клаус? — повторил он, и на этот раз я смогла кивнуть. — Ты знала его?

Снова кивок.

— И он никогда не упоминал при тебе о младшем брате? Ах ты, я даже не представился! Ну да, должно быть, ты слышала мое имя — Эрвин.

Анна никогда при мне не называла его по имени, но что за дело? Эрвин… Я попробовала имя на вкус: оно напоминало легкий прибой на галечном пляже, когда цветные, окатанные морем камушки перекатываются и сталкиваются с легким перестуком под тихий рокот волн — Эр-р-вин…

Создатель, как же с ним общаться? Но, может, Анна права: если даже она сумела понять, вдруг и принцу Эрвину хватит терпения и разумения распознать мои неуклюжие жесты?

Я вдохнула поглубже, потом указала на портрет, на Эрвина, и еще раз, и еще, посмотрела выжидательно.

— Не понимаю, — удрученно произнес он. — Я и Клаус? Да? Мы братья, я самый младший, повторяю.

Я снова указала на портрет, потом на свои уши, и на пальцах сосчитала — один, два, три… десять!

Эрвин молчал, и морщина между его бровей делалась все глубже. Он не понимал, и я решила попробовать снова: коснулась его руки, затем портрета, показала на пальцах — двое! Двое братьев! И еще восемь. И опять — портрет, мои уши, Эрвин — и отрицающий жест. Никогда я не слышала о нем, ни разу!

— Он обо мне не упоминал? — догадался, наконец, принц. — Да? И верно, нас было одиннадцать братьев… Погоди, я перечислю их, а ты кивай, если слышала эти имена! Михаэль… Андреас… Клаус…

Я кивала, как заведенная механическая игрушка, и только на его имени — Эрвин — помотала головой.

— А сестра? У нас есть еще сестра, — произнес он, нахмурившись. — О ней Клаус тоже не говорил?

Я снова покачала головой.

— Как странно, — проговорил он, потерев лоб. — Я — понятно, не удивляюсь, что обо мне стараются вспоминать пореже, но Элиза…

«Элиза, — вспомнила я, — значит, он писал сестре. Почему же не отправил письмо? Или это был черновик?»

— У меня голова идет кругом, — признался Эрвин, — и я не знаю, с чего начать. Анна сказала, что пыталась научить тебя писать, но толку не вышло. Ты бы назвалась, если бы сумела?

Я согласно кивнула. Увы, написать свое настоящее имя я бы не смогла, а называться так, как звал меня Клаус, не желала.

— Я вижу, ты хочешь о чем-то рассказать мне, — произнес он наконец. — И, наверно, у меня получилось бы задавать тебе вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет», как делает Анна, если бы я мог их придумать! Если тебя тяготит немота, то меня мучит собственная глупость!

Эрвин в сердцах ударил кулаком по колену, но тут же разжал пальцы и криво усмехнулся — мол, что за несдержанность?

Воцарилось молчание, потом он сказал:

— Что ж, попробую узнать хоть что-то… Ты немая от рождения? Нет? Я так и думал… Ты лишилась голоса из-за болезни? Тоже нет? Ладно, пока оставим это… Ты не из наших краев, Анна верно поняла?

Тут я могла кивнуть — я в самом деле появилась на свет очень далеко отсюда.

— Ты, видно, благородного происхождения, — произнес Эрвин серьезно. — Ты красива, грациозна, обучена живописи и… кстати, умеешь ли ты музицировать?

Я кивнула. Еще там, во дворце Клауса, я слышала оркестр и заинтересовалась. Старый музыкант показал мне ноты, но мне они показались всего лишь закорючками. А вот арфа… арфа звучала почти так, как у меня на родине, и, немного позанимавшись, я научилась извлекать красивые созвучия из этого инструмента. Вряд ли это можно было назвать настоящей игрой, но придворным — и особенно Клаусу — моя музыка нравилась.

— И на чем же ты играешь? На клавесине? На флейте? — напряженно спросил Эрвин, будто подслушав мои мысли.

Я изобразила пальцами струнный перебор, и он снова нахмурился.

— И танцуешь ты тоже прекрасно, ведь так?

Тут уж я могла честно ответить «да» — ни у одной девушки при дворе не было такой легкой походки, никто не умел танцевать так легко и грациозно, как это делала я.

— Вот, значит, как… — Он откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Плащ стелился по полу, но по-прежнему невозможно было разобрать, что скрывается под складками материи.

Я смирно сидела, пока, наконец, Эрвин не открыл глаза и не взглянул на меня в упор.

— Должно быть, ты не понимаешь, что происходит, а узнать об этом тебе неоткуда, — произнес он негромко.

Солнечный луч, проникший в окно, осветил его лицо, и глаза сделались похожи на стекло, которое рождается в недрах огненных гор, — оно черно, как ночь, прозрачно, как вода, и твердо, как камень, а ножи из него режут лучше стальных. На моей родине до сей поры пользуются ими — они, бывает, оказываются надежнее металлических. У меня тоже был такой, но с ним пришлось расстаться…

Я ждала продолжения, и оно не замедлило воспоследовать.

— Родня не слишком-то жаждет общения со мной, — сказал Эрвин и выразительно шевельнул правым плечом, так что плащ зашелестел. — Да и я не люблю показываться на глаза посторонним. Однако не принять приглашение на свадьбу Клауса я не мог. — Он помолчал. — О помолвке было объявлено заранее, приглашения разосланы вовремя, и я выехал с таким расчетом, чтобы наверняка успеть к церемонии… И я успел. Только не на свадьбу, а на похороны.

Я уже слышала об этом от Анны, но… что же произошло?!

— Клаус занемог незадолго до женитьбы. Думали сперва, он простыл на охоте… — медленно проговорил Эрвин. — Он всегда был беспечен и не придал этому значения. Однако накануне свадьбы брат слег с жестокой горячкой… Церемонию отложили — потому я так и задержался, что ждал, когда Клаус пойдет на поправку. Он был сильным, самым сильным из нас… Если бы не он, мы, должно быть, не выдержали бы испытания! Он всегда умел подбодрить и направить, даже самые старшие — Михаэль, Андреас — так не умели…

Эрвин помолчал.

— Но Клаус сгорел за несколько дней, так и не придя в сознание, — произнес он наконец. — Цинично прозвучит, но даже хорошо, что гости еще не разъехались: свадебный пир стал поминальным… Ну а невеста Клауса овдовела, не успев выйти замуж.

Я медленно выдохнула. Вот, выходит, в чем дело! Клаус умер, не взяв в жены ту девушку, и только поэтому я все еще жива…

— Но пока я жил во дворце брата, — Эрвин вдруг резко подался вперед, так что мне пришлось отшатнуться, — я слышал много любопытного. Например, о том, что почти два года Клаус держал при себе девушку редкостной красоты, неведомо откуда взявшуюся, неизвестного происхождения. Говорили, он был очень привязан к ней, всюду брал ее с собою, а она следовала за ним, как верная собака…

Я вздрогнула от такого сравнения, и, кажется, это не укрылось от острого взгляда принца.

— А потом Клаус нашел себе прекрасную невесту, юную красавицу-принцессу, — продолжал он, не отрываясь от моего лица. — Придворные сплетничали, будто эта принцесса похожа лицом на ту безымянную девушку, а еще за ней давали хорошее приданое, да и союз с ее отцом лишним не будет… Что ты так смотришь? Должно быть, хочешь спросить, зачем я рассказываю тебе об этом?

Я кивнула, и Эрвин улыбнулся краем рта.

— Невеста Клауса в самом деле очень красива, — сказал он. — У нее голубые глаза и прекрасные белокурые волосы, а еще она премило поет и великолепно танцует. Правда, говорят, та безымянная возлюбленная принца танцевала куда как лучше, а вдобавок знала какие-то неведомые волшебные мелодии, которыми и околдовала Клауса. Да, все уверены, что она была колдуньей… — Принц чуть прикрыл глаза и закончил: — И еще — все уверены, что это именно она убила моего брата, когда он решил жениться на другой. Колдуньи мстительны и жестоки, и странно, что уцелела невеста! Должно быть, ведьме не хватило времени на то, чтобы проклясть и ее: к принцессе ее не допускали, а при Клаусе она была день и ночь напролет и наслать порчу могла когда угодно…

Я старалась только покрепче сжимать губы, чтобы они не слишком заметно дрожали, но, боюсь, тщетно.

— Брат мой, хоть и был околдован, не вовсе потерял разум, — добавил Эрвин. — Он приказал отослать колдунью в загородное имение, когда принцесса сказала, что боится ее. Должно быть, ее надоумили придворные, заподозрившие опасность! Да только колдунья пропала по дороге, и с тех пор никто больше не видел ее… Говорят, ведьмы умеют рассыпаться пылью и улетать с попутным ветром, вот, видно, так сделала и эта. А заодно отравленный ветер принес лихорадку, от которой умер Клаус…

Я не выдержала и закрыла глаза. Я слишком хорошо помнила, как это было… Противиться не было смысла; Клаус даже не вышел попрощаться со мной, а камердинер сказал, что его высочество скверно себя чувствует. Тогда я переоделась в дорожное платье, покорно села в простую карету, и незнакомый молчаливый возница принялся погонять лошадей. Только мы недалеко уехали: он остановился где-то в предместьях, сказав, что лошадь расковалась, и предложил обождать в тепле, пока он найдет кузнеца. Я согласилась и прождала довольно долго — на меня уж начали коситься, хотя я заплатила за кружку теплого молока с хлебом.

Когда на улице начало смеркаться — а зимой темнеет рано! — я заподозрила неладное, вышла на двор, но там не было ни кареты, ни моего возницы. Я не могла даже расспросить, куда подевался этот человек, объяснить, в чем дело; от меня отмахивались, стоило взять кого-нибудь за руку или потянуть за рукав, всем было недосуг.

«Блаженная, — слышалось со всех сторон. — Умом, поди, тронулась…»

Когда какие-то возчики пригласили меня к себе на подводу, я бросилась бежать прочь с постоялого двора, но этак стало только хуже. Мне оборачивались вслед, показывали пальцами — девушка в дорогой одежде выглядела нелепо посреди узкой улочки. Я металась там, пытаясь найти хоть кого-то, кто не прогнал бы меня прочь, пока вдруг кто-то не крикнул: «Ведьма!»

Я не знала, почему они сочли меня ведьмой, хотя теперь, после рассказа Эрвина, кое-что встало на свои места. Клаус не мог хотя бы не попрощаться со мной, и болезнь не стала бы препятствием: я, бывало, сиживала с ним ночами напролет, когда его мучила бессонница или головная боль… И он всегда говорил, что не бросит меня, что сделает меня фрейлиной своей супруги, спрашивал, рада ли я его счастью — ведь я люблю его, правда? Что мне оставалось? Я улыбалась и кивала, чтобы не омрачать его радости — ведь я в самом деле любила его!

А раз приказ отдал не Клаус, значит, постарался кто-то другой. Возможно, приближенные принцессы, а может быть, и его придворные, те, кто опасался и недолюбливал меня. Принц занедужил, самое время избавиться от обузы… Думаю, ему после сказали бы, что я ушла сама, не в силах видеть его с другой. Не сразу, нет, он ведь мог сорваться на поиски и вовсе больным…

Только он никого бы не нашел: меня спасло чудо! Должно быть, возница шепнул кому-то пару слов, а то и заплатил, чтобы меня ославили ведьмой. Либо же меня просто узнали — я ведь не раз проезжала здесь вместе с Клаусом, как верный паж, у меня даже было мужское платье!

И вот крик подхватили, засвистели мальчишки, в меня полетели комья грязного снега, а я медленно отступала, понимая, что бежать нельзя — толпа нагонит и хорошо, если просто затопчет, а ведь могут и сжечь… Поразительно, я еще могла думать!

И тогда-то, словно отвечая на мои мысли, кто-то швырнул в меня горящий факел…

Спасибо снегу, я смогла сбить огонь — не одна, меня выручила немолодая женщина. Та самая, которая потом дала мне шаль — шубка-то моя обгорела, вдобавок была совсем легкой, я ведь не думала, что мне придется идти пешком!

Так я и убежала прочь, слыша, как моя спасительница — кажется, кузнечиха — честит соседей на все лады.

Старушка из домика на окраине пустила меня на ночлег, польстившись на теплые рукавички, которые я чудом не потеряла, а еще велела мне натаскать дров… Ну а дальше я шла куда глаза глядят…

— И такой же страшный ветер принес тебя сюда, — негромко произнес Эрвин, молчавший все это время. Должно быть, он наблюдал за мной, а я владела лицом не так хорошо, как хотелось бы. — И надо ли мне говорить о том, какое имя Клаус дал пропавшей девушке? Хочешь знать? Придворные сказали, он называл ее — «мой маленький немой найденыш с говорящими глазами».

Я замерла. Казалось, будто сердце сейчас разорвется на части, и для этого вовсе не нужно, чтобы Клаус женился на другой…

— Это была ты? — спокойно спросил он. — Ты погубила моего брата?

Если бы я сумела, я закричала бы — нет, я не могла убить Клауса, никогда, ни за что, даже ради спасения собственной жизни! Но Эрвин не поверил бы мне.

Я видела по его взгляду, холодному и острому, как обсидиановый клинок, — он уже всё решил, и не сегодня завтра ведьма будет гореть на костре, и запах горелого мяса смешается с ароматом цветущей сирени…

Я заставила себя отнять руки от лица и встретиться взглядом с Эрвином.

«Нет», — покачала я головой.

Он молча смотрел мне в глаза, потом резко отвернулся.

— Если ты ведьма, то что тебе стоит околдовать и меня? Или ты не настолько сильна, раз твоим чарам сумели противиться простые люди?

«Я не ведьма, не ведьма, как же ты не видишь?!» — пыталась я сказать ему взглядом, но это был не Клаус, который, казалось, часто понимал меня без слов. Создатель, как же быть?! Еще немного, и принц позовет стражу, и…

Создатель! Ну конечно!

— Что ты делаешь? — нахмурился Эрвин, когда я вскочила. Я видела, он потянулся рукой к кинжалу, но мне было уже все равно.

Я указала на портрет Клауса, на себя, снова на портрет, потом выпростала из-за ворота цепочку со знаком Создателя на ней — это принцесса мне подарила, увидев, что у меня есть украшения, но нет такой мелочи: Клаус о ней просто не подумал…

— Ты хочешь убедить меня, что ты не ведьма, раз носишь этот знак? — сощурился Эрвин. — Не трудись. Знавал я ведьму, которая с виду была набожней иных служительниц храма! Или ты имеешь в виду, что Клаус подарил тебе эту безделушку?

«Да нет же…» — ах, как мучила меня немота!

Я огляделась в поисках хоть чего-нибудь подходящего, снова поймала взгляд принца и попыталась изобразить, будто пишу.

— Тебе нужно перо? Ты же не умеешь писать, разве нет?

Да он надо мной просто издевался! Я похлопала ладонью по альбомам, которые он небрежно бросил на столе, снова сделала вид, что в руках у меня кисть, и на этот раз, кажется, получилось.

— Возьми вон там грифельную доску, — кивнул Эрвин. — Ты хочешь нарисовать что-то?

Я кивнула, пристроила доску на коленях и несколькими штрихами изобразила женскую фигурку в пышном платье, с маленькой короной в высокой прическе. Указала на нее, потом на портрет Клауса и выжидательно уставилась на принца.

— Корона… — чуть прищурился он. — Принцесса? Ты имеешь в виду невесту Клауса?

«Ну наконец-то!» — подумала я с облегчением и нарисовала рядом с принцессой еще одну фигурку в платье попроще, с длинными волосами. Потом взяла свою подвеску, положила ее на рисунок принцессы и подвинула к тому, который обозначал меня.

Эрвин застыл на мгновение, потом взглянул на меня:

— Принцесса подарила тебе этот кулон? Верно?

«Зачем мне лгать?» — спросила я одними глазами, но тут же вернулась к рисунку: указав на принцессу, потом на себя, я расправила подол платья, а потом подрисовала своей фигурке юбки попышнее и модные рукава фонариками. Так и было, принцесса милостиво подарила мне платье со своего плеча, чтобы я надела его на свадьбу: портные не успевали обшивать придворных дам, обо мне в спешке позабыли, а не могла же я выглядеть оборванкой? Платье было совсем новым, принцесса надела его, хорошо, если один раз, и его даже перешивать не пришлось — фигуры у нас были похожи.

Теперь меня уже было не остановить: я стерла нарисованное, изобразила на этот раз мужскую фигуру, показала на портрет, на нее, а чтобы не было сомнений, вывела букву «К» — уж с какой литеры начинается имя Клауса, я помнила. Рядом оказалась принцесса в длинной фате, которую придерживала я — это я показала жестом.

— Ты должна была нести шлейф невесты на свадьбе? — уточнил Эрвин. Он придвинул кресло еще ближе и склонился над доской, будто хотел различить что-то, чего я не нарисовала. — Интересно… А мой брат? Что тебя связывало с ним?

Я отложила грифель и молча приложила обе руки к сердцу, потом отняла и протянула в горстях то невидимое, что приковало меня к Клаусу…

— Вот как! Значит, ты его любила? — произнес принц с какой-то непонятной злостью. — И понимала, что он никогда не женится на девице, которая даже имени своего назвать не может?

«Конечно, понимала», — ответила я взглядом, и Эрвин впервые отвел глаза.

— Неужто даже не ревновала его к знатной невесте? — негромко спросил он.

«Еще как, — невесело усмехнулась я в ответ. — Но я слишком любила его, чтобы пожелать ему смерти».

— У тебя в самом деле говорящие глаза, — сказал вдруг Эрвин. — Или просто колдовские… Так и тянет поверить тебе! Почему-то мне кажется, что ты скорее убила бы невесту Клауса, чем его самого, ведь так?

Я серьезно кивнула.

— Но не сделала бы этого, чтобы не причинить ему боль?

Я кивнула снова.

— Ясно… — Принц снова откинулся на спинку кресла, но тут же выпрямился. — Ну нет, только не вздумай плакать, слышишь?! Что ты киваешь? Перестань, умоляю, у меня даже платка нет…

Я отняла руки от лица — слез у меня не было. Даже этого мне не было дано…

Эрвин встал, отошел к окну — плащ волочился за ним, как крыло подбитой птицы. Я услышала звяканье стекла и плеск.

— Выпей воды, — сказал он и подал мне мокрый стакан. — Извини, опять пролил. Не с руки.

Он задумался о чем-то, а я, сделав несколько глотков, поставила стакан на край стола и принялась стирать с доски свои художества. Осталась только принцесса, и я несмело тронула Эрвина за рукав.

— Что? — очнулся он. Я указала на рисунок и постаралась придать лицу вопросительное выражение. Должно быть, получилось, потому что принц произнес: — Хочешь узнать, что сталось с принцессой, да? Ничего особенного. Ее возьмет в жены Герхард, другой мой старший брат, он как раз недавно овдовел. На лицо мы все очень похожи, а узнать Клауса как следует бедная девушка не успела, так что разница для нее невелика. Герхард немного моложе Клауса, но это, право, не имеет значения…

«Ну хоть у нее, быть может, жизнь сложится удачно», — подумала я с превеликим облегчением. Принцесса была добра ко мне, а то, что Клаус выбрал не меня, а ее… Кто бы в здравом уме предпочел принцессе с приданым немую нищенку, как бы ни была та красива? Я не могла судить его за это.

Эрвин неотрывно смотрел на меня, и по лицу видно было, что он очень устал. И верно…

— Довольно на сегодня, — произнес он и снова поднялся. — Будем считать, я поверил, что ты не ведьма. Впрочем, если ты владеешь колдовским искусством, то я и не пойму, что ты меня зачаровала. А если нет… ты никуда не денешься отсюда. Я хочу узнать, кто ты такая на самом деле, и ты расскажешь мне об этом… — Эрвин с силой потер глаза. — Нарисуешь, я хочу сказать. Я понял, как с тобой сговориться, только нужно придумать вопросы… Но — не сегодня. Иди.

Он отпер дверь, я отодвинула засов и приоткрыла уже тяжелую створку, как Эрвин вдруг окликнул:

— Постой! Скажи… тьфу ты! Дай понять: неужели почти за два года мой брат не додумался до того, как дознаться правды о тебе?

Я только улыбнулась и покачала головой. Клаус всегда играл со мною в «да» и «нет», но, кажется, и в мыслях не держал расспрашивать меня о чем-то.

— Как похоже на него, — вымолвил Эрвин. — Брат был силен духом и умен, но, право, иногда мне казалось, что воображения у него немногим больше, чем у сучковатого полена! Что сверкаешь глазами? Обиделась за него? Перестань… Я любил его сильнее, чем других братьев, но правда есть правда. Что ж… — Он коснулся моего плеча: — Раз он не стал расспрашивать тебя, это сделаю я. Иди, отдохни. Завтра продолжим. И не пытайся сбежать — у меня хорошие сторожевые псы. И они тебя не знают…

С этими словами он захлопнул дверь. Снова лязгнул засов и провернулся ключ в замке — видно, принц никого не желал видеть, а без слуг мог и обойтись.

Я же поплелась к себе, где поджидала Анна. Спасибо, она ни о чем не стала расспрашивать: увидев выражение моего лица, молча подала мне умыться, потом принесла ужин и не уходила, пока я не съела все до крошки.

— Его высочество вас чем-то обидел? — спросила она наконец, помогая мне переодеться на ночь. Я покачала головой. — Если резко говорил, то не переживайте, он со всеми этак, сударыня. Он с детства таким был, а в последние годы норов и вовсе сделался будьте-нате… Наговорит такого, что и в страшном сне не приснится, и, главное, глазами как вопьется — будто без ножа режет, поди соври ему! Киваете? Ну вот, значит, тоже заметили…

Я обернулась, тронула ее за руку, потом показала на дверь и провела ладонью по своему правому плечу сверху вниз, постаравшись выразить взглядом вопрос.

— А, вы про его руку… — Анна привычно уже отвела взгляд. — Лучше не спрашивайте, сударыня. У него самого так особенно. Я уж скажу… не выдавайте только!

Я несколько раз кивнула, заверяя, что не выдам верную служанку.

— Калека он, ну да это вы и сами, поди, догадались, — негромко сказала она, откинула одеяло, и я забралась в постель. — Родился да вырос обычным, а после… не повезло ему, сударыня, ох как не повезло! Потому еще раз предупрежу: даже не вздумайте намекнуть или как-то дать понять, мол, вам интересно, что с ним приключилось.

Я улыбнулась и коснулась губ — мол, как я намекну-то, если говорить не могу?

— У вас взгляд больно уж выразительный, — ответила Анна. — А его высочество очень не любит, когда на него таращатся. Он потому и злее обычного, что во дворце у брата на нем, поди, дыру протерли, глядючи! Кому такое по нраву будет?

Я вынужденно согласилась, что никому. На меня тоже смотрели, конечно, но мне было чуть проще, без видимых-то увечий…

— Ну вот, отдыхайте, сударыня, — вздохнула служанка и взяла свечу. — Да не беспокойтесь. Его высочество отсыпаться будет весь день, хорошо, если к вечеру проснется. А дел накопилось порядочно, вдругорядь до вас у него не сразу руки дойдут!

Утешив меня таким незамысловатым образом, она вышла, плотно притворив за собой дверь, а я долго еще лежала без сна, прислушиваясь. У меня очень тонкий слух, как у всей моей родни, и я различала множество звуков…

Должно быть, придворных у принца было не так уж много, и большинство он брал с собой в поездку: прежде в усадьбе царила благословенная тишина. Теперь же где-то смеялись, где-то звенели бокалами, разговаривали шепотом и в полный голос, хлопали дверьми, звали слуг, стучали каблуками… Любопытно, знают ли обо мне эти люди? Слуги не могли не насплетничать, это уж как пить дать, но что именно они рассказали? Впрочем, какая разница! Эрвин — не Клаус, он не будет держать меня при себе, да и зачем ему? Скорее уж он запрет меня на маяке, с него станется. Впрочем, это не худшая участь для меня: море видно как на ладони, а если станет невтерпеж, всегда можно броситься на камни с высоты!

С этими мыслями я лежала в полудреме, улавливая еще краем сознания перезвон струн где-то в саду и предназначенную неизвестной прелестнице томную песню… Потом певец, судя по звукам, забрался к своей красавице через окно, и ненадолго воцарилась тишина.

Ну а затем негромко, неуверенно, едва лишь пробуя свои силы, в зарослях черемухи засвистел, защелкал первый соловей. Ему начал вторить другой, третий…

Так я и уснула под соловьиный хор, вдыхая аромат цветущей черемухи и сирени, и мне не снилось ровным счетом ничего…