Удачный брак

Кимберли Маккрейт, 2020

Давнего друга Лиззи обвиняют в убийстве жены, и только она, как юрист, может помочь ему избежать обвинения. Поддавшись его просьбам, она берется за дело, хотя по-настоящему не уверена в его невиновности и ненавидит работать с криминалом. Более того, у самой Лиззи есть пара мрачных секретов, о которых не должна знать общественность, и которые могут всплыть, если она не будет осторожна. И чем больше Лиззи погружается в запутанную историю убийства, которое произошло после легкомысленной светской вечеринки, тем больше тревожных параллелей она проводит с собственной жизнью. Вскоре под угрозой оказываются ее репутация, карьера и отношения с мужем. Никому и ничему нельзя верить, Лиззи всегда это знала. Но раз за разом она совершает эту ошибку. «Захватывающая история, которая разворачивается с головокружительной скоростью». – Тейлор Дженкинс Рейд, автор бестселлера «Семь мужей Эвелин Хьюго» «Персонажи Кимберли Маккрейт имеют внешне идеальную жизнь, однако их величайшее мастерство – сокрытие за блестящими фасадами адюльтеров, запрещенных веществ и личного и финансового краха…» – New York Times Book Review «Восхитительная история с интригами, предательствами и убийством». – People

Лиззи

6 июля, понедельник

Тюрьма Райкерс выглядела куда хуже, чем я помнила, даже в темноте.

Более крупные тюремные корпуса, казалось, специально были спроектированы так, чтобы напирать друг на друга, зато здания поменьше и куча всяких трейлеров — администрация, бараки для охранников и склады с оружием — безо всяких опознавательных знаков, словно бы просели. Массивная бетонная тюремная баржа, которая каким-то чудом держалась на воде, стала прибежищем еще нескольким сотням заключенных, которые, как я читала, недавно умудрились отвязать баржу и чуть было не сбежали, медленно отплывая прочь.

В темноте поблескивало ограждение из колючей проволоки, перекошенное, местами покрытое чешуйками ржавчины. Проволока то вытягивалась в прямые линии, то складывалась в квадраты, изгибалась в круги, отчего появлялось неприятное чувство, будто ты заперт сразу и внутри, и снаружи. Но больше всего я боялась после прошлого визита в Райкерс — это было несколько лет назад, когда я приехала допросить свидетеля — резкого запаха нечистот и крыс.

В отличие от обычных снующих туда-сюда по ночам грызунов, райкерсские крысы вольготно шастают посреди бела дня, агрессивно отстаивая свою территорию. Еще одна причина любить темноту. Когда я вошла в «Бантум», корпус, где содержался Зак, еще пятнадцать минут ушло на все формальности, прежде чем я наконец оказалась в крошечной кабинке, где пахло мочой, луком и спертым дыханием, и, уставившись на мутную плексигласовую перегородку, ждала, когда охрана приведет Зака.

По дороге сюда в памяти всплыли обрывочные воспоминания о нашей дружбе с Заком. Мы не так уж долго были близки, но провели вместе добрую часть первого курса: учились, обедали и ужинали, ходили в кино. То, что я забыла, какой была наша дружба, необязательно отражало отношение к Заку. Просто у меня всегда была избирательная память. Но сейчас-то я все вспомнила. Зак мне нравился, поскольку все в нем казалось знакомым, причем и хорошее, и плохое. Как-то раз наш любимый преподаватель по контрактному праву вместо лекции устроил вдруг занудную «профориентационную консультацию». Когда тем же вечером мы пошли ужинать в «Махоуни», паб на Риттенхаус-сквер, Зак все никак не мог угомониться.

— Не, ну ты можешь поверить, какую чушь нес профессор Шмидт?! — восклицал он, щедро сдабривая кетчупом свой бургер, когда в паб ввалилась шумная толпа университетских футболистов.

— Про бездушные фирмы, которые специализируются на корпоративном праве?

Зак покивал, не сводя взгляда с бургера, скорее всего для того, чтобы не встречаться глазами ни с кем из очень крупных и весьма нетрезвых футболистов, окруживших нас.

— Ужас! А мне ведь он нравился! Теперь может проваливать ко всем чертям.

— То есть ты считаешь такие фирмы… душевными? — поддразнила я Зака, косясь на гиганта, стоявшего рядом со мной и опасно покачивавшегося из стороны в сторону.

— Не притворяйся, что ты не понимаешь, о чем я. Ты же самая амбициозная из всех моих знакомых!

Зак начал подергивать ногой, как делал всякий раз, когда нервничал, а нервничал он часто.

— Почему здесь все думают, будто амбициозность превращает тебя в чудовище? Да, я отказываюсь проигрывать и не боюсь в этом признаться.

Он не имел в виду ничего плохого, но порой вел себя как мой отец, когда его не видели обожавшие его клиенты, сослуживцы и соседи. Для них он был приятным в общении шутником, бестолково очаровательным. И это так и было. Но еще он был помешан на статусе, достижениях ради достижений, и ради них мог плевать на что-то по-настоящему важное, например на людей вокруг. На маму и меня. А еще отец всегда был чем-то недоволен. Все, что родители создавали для себя — закусочную и «уютную» двухкомнатную квартирку на Западной Двадцать шестой в Челси, — мама наполняла домашней стряпней и бесконечной заботой. И это было здорово. Просто идиллия. Но отцу всегда было мало, и вот мы лишились и этого.

— То есть ты считаешь, что студенты нашего юрфака недостаточно стремятся чего-то добиться? — Это все равно что сказать, что проблема в прайде львов в том, что они предпочитают овощи.

— Но они притворяются, что они не стремятся ничего добиться. Это лицемерие! — Зак многозначительно сверкнул глазами в мою сторону. В этом весь Зак: или избегает зрительного контакта, или буравит тебя взглядом. Он никогда не отличался умеренностью. Но и я тоже. По крайней мере, Зак не пытался скрыть свое настоящее «я» под личиной весельчака, в отличие от моего отца. Зак был честен с другими, и я уважала его за это.

— Моя мать работала официанткой и уборщицей, а отец пахал на сталелитейном заводе. Обычные работяги, без образования, они вкалывали, как лошади. Посмотри на своих предков. Такие же трудяги, как мои, у них обманом отобрали честно заработанные деньги, сведя их тем самым в могилу! — Он ткнул в меня пальцем. — Успех — это абстракция только для богатых.

Я пожала плечами:

— Лично я собираюсь служить обществу.

Зак приподнял одну бровь:

— Служить обществу? Это, конечно, очень благородно и все такое, но у таких, как мы, нет подобной опции.

— Говори за себя! — отрезала я. — Я собираюсь всеми правдами и неправдами устроиться в прокуратуру, а на деньги я плевать хотела.

Еще мне не нравится, когда меня недооценивают. Я собиралась посвятить жизнь тому, чтобы защищать простых людей, таких как мои родители, трудолюбивые иммигранты, которых один из завсегдатаев, с виду такой душка, убедил взять сто тысяч долларов под залог закусочной и инвестировать в «секретный» проект «Гудзон-Ярдс». Собственно говоря, убедил он только моего отца, и тот вложил деньги, не посоветовавшись с мамой. Затем — пшик! — деньги исчезли, тот завсегдатай тоже. С молниеносной скоростью банк арестовал закусочную без права выкупа. Милли, наша клиентка, понемногу ставшая другом семьи, которая служила сержантом в Десятом участке, рьяно взялась за дело и всю плешь ФБР проела, чтобы они нашли того парня. В итоге его таки нашли, но вовсе не из-за давления со стороны Милли. Его нашли, но в самом худшем виде. Это ничего не изменило. Все, ради чего в поте лица трудились родители, было разрушено. Как и моя семья. Мне в тот момент было шестнадцать, и я потеряла родителей еще до того, как мне успело исполниться семнадцать.

Я с трудом доучилась в школе, совершенно раздавленная горем. Жила с теткой, сестрой матери, считая минуты, когда она наконец уже свалит обратно в Грецию. Мир внезапно стал таким враждебным и непостижимо темным. Долгие месяцы я пребывала в опасной депрессии. Вернуться к жизни хоть отчасти мне помогла учеба, в которую я погрузилась с головой.

По крайней мере, благодаря маниакальному упорству я заслужила бесплатное обучение в Корнелле и к последнему курсу бакалавриата начала подумывать о юридическом факультете и о том, чтобы работать обвинителем в делах о мошенничестве. Идея в будущем связать свою карьеру со спасением таких людей, доверчивостью которых воспользовались аферисты, как в случае с родителями, стала брошенным мне спасательным тросом. Нужно ли говорить об остальном, что случилось? Это дало мне силы вытащить себя на берег.

— Эй, без обид. — Зак поднял руки, снова уставившись на свой бургер. — Из тебя получится великолепный обвинитель. Я просто хочу сказать, что ты пашешь в десять раз усерднее и фанатеешь от учебы сильнее, чем кто бы то ни было на нашем чертовом факультете. Может, стоит пожинать плоды?!

— Не беспокойся. Это будут плоды, которые я сама для себя выбрала.

— Знаешь, а я ведь верю! — Зак улыбнулся. — И ни капельки не сомневаюсь!

Но как бы мы с Заком ни были близки какое-то время, он не сможет меня уговорить представлять сейчас его в суде. Я, конечно, послушаю, покиваю, а потом — как и обещала — найду ему по-настоящему хорошего адвоката, но это буду не я. Именно так я и поступлю, решила я.

Наконец по ту сторону перфорированной плексигласовой перегородки раздалось какое-то жужжание. Когда дверь открылась, передо мной предстал Зак. Вернее сказать, его правый глаз. Поскольку сначала я увидела только его. Опухший, превратившийся в узкую щелочку, с глубоким порезом в районе брови. Вся правая половина его лица приобрела эффектный фиолетово-малиновый оттенок. Мне даже смотреть было больно.

— Господи, Зак! — выдохнула я. — Ты в порядке?

Он слабо улыбнулся и кивнул:

— Я занял чье-то место в очереди. Тут столько правил. Я учусь, но это процесс не быстрый. Все не так плохо, как выглядит.

Даже побитый Зак выглядел привлекательнее, чем я помнила, его черты заострились, он явно возмужал за эти годы.

— Мне жаль, что это случилось. Тебе же больно…

— Ну, это точно не твоя вина. — Он потупил взгляд в своей обычной манере. — Спасибо, что пришла. Давненько мы не виделись. — Он помолчал пару минут. — К счастью, я не зарабатываю на жизнь модельным бизнесом. Но в идеале хотелось бы выйти отсюда хотя бы с чем-то отдаленно напоминающим лицо.

— Напоминаю, они не должны записывать эти разговоры, но…

— Но кто знает, да? — перебил Зак. — Мне нечего скрывать, но я тебя услышал. Я внимательно тебя слушал. Правда.

Он быстро посмотрел мне в глаза, а его тело еле заметно завибрировало — он снова тряс ногой, которую мне было не видно. Бедный Зак. У него были серьезные неприятности. Он грустно улыбнулся, и у меня засосало под ложечкой.

— Я приехала помочь, Зак, чем смогу… — начала я. — Но, как я уже говорила раньше, я не буду представлять тебя в суде.

Зак беспомощно развел руками, не сводя с меня единственного здорового глаза.

— Ладно. Ну, то есть это не то, что я хотел услышать, но ты вольна сама решать, что тебе по силам.

Грудь уже не так сильно сжимало тисками. Я сильнее, чем могла себе представить, боялась, что Зак рассердится. Хотя я никогда не видела его злым. Значило ли это, что он не способен убить свою жену? Разумеется, нет. Кроме того, одиннадцать лет так просто не сотрешь. Я ничего не знаю о нынешней жизни Зака, кроме того, что прочла в «Нью-Йорк таймс», когда как-то раз гуглила, что случилось с моими знакомыми парнями, с которым я общалась до Сэма.

— Честно, эта моя новая работа… — озвучила я настоящую и легитимную отмазку, лучшую, какая только пришла мне на ум, пока я целую вечность добиралась в Райкерс на автобусе. — Я старший юрист в «Янг & Крейн». Дела берут только партнеры, мне нужно уважать внутренний распорядок.

— А как ты вообще оказалась в частной конторе? — спросил Зак. — Ты же всегда спала и видела, чтоб стать прокурором. Я тебя не осуждаю, просто удивился, когда увидел, что ты ушла.

— Увидел? — переспросила я.

И тут я поняла. Ежегодные выпуски «Выпускников Пенсильванского юрфака». У Виктории со времен университетского женского клуба сохранилась неуемная жажда деятельности, которая заставляла ходить на все встречи выпускников и обновлять информацию о выпускниках ежеквартально. Думаю, ею двигали благие мотивы, как-никак работа в «Янг & Крейн» очень престижна, фирма имеет высокие доходы, занимается сложными делами, у нее безукоризненная репутация, и зарплаты ого-го. Я даже имела шансы стать партнером, пусть и в далекой перспективе. Но я не по своей воле отказалась от изначального плана посвятить свою профессиональную карьеру государственной службе, честной работе за маленькие деньги в прокуратуре.

— Я бы меньше удивился, если бы ты вообще забросила юриспруденцию, чем тому, что ты переключилась на защиту корпоративных клиентов.

Я поморщилась, попытавшись скрыть это за улыбкой.

— Это жизнь. Не всегда получается так, как хочешь.

— Что это значит? — спросил Зак. — Тебя не могли уволить. Ты слишком хороша для этого.

— Мы не могли себе позволить, чтобы я и дальше там работала.

Это была правда, хотя и далеко не вся. Из-за моего мужа наша жизнь пошла под откос, и моя работа в «Янг & Крейн» должна была помочь нам выбраться обратно.

Около года назад Сэм напился на работе во время обеденного перерыва, послал главного редактора журнала «Мужское здоровье», где трудился, куда подальше и уснул в туалете. Лицом вниз, прямо под писсуаром. Это стало последней из множества остановок по пути вниз по карьерной лестнице, который начался с «Нью-Йорк таймс». Его вышибали с одного места за другим из-за пьянства. Сэм допускал фактологические ошибки в текстах, срывал сроки. Враждебно относился к окружающим.

К счастью, когда Сэма наконец уволили из журнала, у него уже был контракт с издательством, пожелавшим издать книгу на основе его популярной колонки советов. К несчастью, мы давно уже истратили довольно скромный аванс, а книга была далека от завершения. Сэм вообще сейчас очень мало писал. Но, быть может, мы и протянули бы на моем мизерном жалованье госслужащего, если бы не то ДТП.

Через неделю после увольнения мы отправились на дешевом маршрутном такси к нашему приятелю в Монток, чтобы развеяться, вкусно поесть и пропустить по стаканчику. В какой-то момент, когда я отправилась спать, Сэм, по-видимому, решил, что он «совершенно трезвый, чтоб сесть за руль» и «позаимствовал» у нашего приятеля отреставрированный ретроавтомобиль с откидным верхом, чтобы сгонять за пивом. В итоге он въехал в паб «Англерс», нанеся огромные повреждения как историческому зданию, так и автомобилю. Что примечательно, Сэм, слава богу, не получил ни царапины, но необходимо было компенсировать разрушение бесценных семейных реликвий, поскольку на Сэма подал в суд владелец «Англерса» за преднамеренное поведение, последствия которого не покрывает страховка, другими словами, за вождение в пьяном виде. Нас обязали выплатить двести тысяч долларов из собственного кармана в течение ближайших двух лет. Этот факт я намеренно утаила, когда заполняла в «Янг & Крейн» финансовую декларацию. Иск был подан лично против Сэма, а потому оставался за скобками моей кредитной истории. Разумеется, я была осторожна. Я понимала, что мне нельзя говорить правду во избежание ее толкований. Юридические фирмы не хотят нанимать специалистов, погрязших в долгах, поскольку появляется риск злоупотреблений с их стороны, а внушительный долг считался нашей совместной ответственностью. Выплачивать его было непросто даже с учетом зарплаты в «Янг & Крейн», но возможно без объявления себя банкротами при условии, что мы откажемся от всего «несущественного» типа процедуры ЭКО, которую рекомендовал репродуктолог в качестве следующего шага. Но это все и упрощало. Новорожденного мы с Сэмом потянули бы в последнюю очередь. Злилась ли я на все это? Разумеется. Иногда я была просто в ярости, но моей ярости никогда не хватало, чтобы надежда не одержала верх. Ведь если бы я перестала верить, что все наладится, доверять радужным представлениям Сэма, то осталась бы один на один с реальностью. А реальность эта никуда не годилась.

— Не могла себе позволить работать в прокуратуре? — не унимался Зак. — Что это значит?

Мне всегда нравилась его прямота.

— У нас возникли непредвиденные финансовые затруднения. Это длинная и запутанная история. В любом случае работа в прокуратуре — не лучший способ подзаработать деньжат.

— Брак… — Зак уныло покачал головой.

— Ну, очевидно, это не конец света, — сказала я. — Я работаю в одной из лучших юридических фирм, а не на соляном прииске.

В единственном глазе Зака читалась грусть.

— Но я знаю, как важна для тебя была эта работа. Мне очень жаль.

Мне обожгло горло, и я отвела глаза.

— Это самое тяжелое в браке, да? — продолжил Зак. — Чужие проблемы становятся твоими. Не всегда это справедливо.

— Да, не всегда. — Зак озвучил абсолютно правильную мысль, причем куда вежливее, чем могла бы я.

— То есть все дело в твоем муже. Ричард, да?

— Ричард? — Я ощутила укол вины, когда вспомнила, откуда Зак знает это имя. — Нет, не Ричард. Его зовут Сэм.

— Как я понимаю, он не юрист…

— Писатель.

Зак попытался посмотреть мне в глаза.

— Писатель… творческая профессия. — Он улыбнулся. — Я рад, что ты счастлива. Я тебя вспоминал все эти годы, думал, как ты там. Хорошо, что все удачно сложилось.

Нет. Все сложилось неудачно.

Я молча потупилась, глядя на стол. Нужно вернуться к нашей теме.

— А где твой сын?

— В лагере в Калифорнии со своим лучшим другом. — Зак слабо улыбнулся. — Аманда не хотела его отпускать, но мы переехали сюда прямо посреди учебного года, и он очень скучал по ребятам. Аманда в этом плане молодец. Она всегда выбирала то, что лучше для Кейза, даже если выбор ей тяжело давался. Я не могу сказать Кейзу о случившемся по телефону, это было бы… Но ему нужно знать про Аманду.

— А твоя мама?

Он чуть помялся:

— Она умерла.

— Мои соболезнования. Может, родители друга Кейза могли бы сказать? — предложила я. — Как думаешь, они смогут забрать его из лагеря?

— Возможно, — тихо пробормотал Зак. — Если честно, то я не особо с ними знаком. Друга вроде зовут Билли.

— Я могла бы позвонить в лагерь и узнать, — предложила я. — Уверена, у них есть контакты родителей Билли.

— Это было бы классно! Спасибо! — сказал Зак. — Но я даже не знаю названия лагеря. Всем занималась Аманда. — Он помолчал немного. — Наверное, ты считаешь меня полным кретином, да? Но готов поклясться, ты тоже не мчишься каждый вечер домой, чтобы поставить на стол перед Ричардом горячий ужин.

Я рассмеялась чересчур громко.

— Нет. Но все семьи разные, — сказала я. Если уж речь о моем отношении к ситуации, а у меня, разумеется, сформировалось собственное отношение, то в моих глазах Зак не стал бы хуже, если бы у него была самая обычная семья при условии, что именно этого хотела и его жена. — У тебя дома где-то есть информация о лагере?

— Уверен, что есть. В гостиной есть маленький столик, где Аманда хранит все бумаги. Там должны лежать все документы и информация о лагере.

— У кого-то из соседей есть ключи от дома? — спросила я. — Это куда быстрее, чем если я буду рыться в конфискованных предметах в поисках твоего ключа.

— Запасной ключ лежит под кадкой с растением перед домом. Аманда хранила его там на случай всяких непредвиденных обстоятельств.

— Эээ… вы храните ключ от дома под горшком с растением перед входной дверью? — уточнила я. — В Нью-Йорке?!

— Ну, в свете произошедшего звучит очень глупо, — пробормотал Зак. — Если честно, то я никогда раньше об этом и не задумывался. Центр-Слоуп кажется таким безопасным местом.

— Нужно удостовериться, что полиции известно о запасном ключе. Это расширяет список потенциальных подозреваемых, — сказала я. — Нужно ли еще кому-то позвонить? Родственникам? Друзьям? Кому-то с работы?

Кому-то, для примера, с кем Зак встречался за прошедшие одиннадцать лет. Как минимум у него должны быть целые команды подчиненных, которые рвутся в бой, чтобы показать себя с лучшей стороны.

Зак опустил глаза и покачал головой:

— Люди, которые сейчас присутствуют в моей жизни, по-настоящему меня не знают. Понимаешь, о чем я говорю? — Он указал на свое опухшее лицо. — Нельзя, чтобы они видели меня в таком состоянии.

Я кивнула:

— Понимаю.

Но понимала ли я? Неужели у него нет ни одного близкого человека? И что это за трепет в груди? Мне польстило, что я исключение?

— Мы с тобой… — продолжил он, отвечая на вопрос, который я не задала. — Я всегда считал, что мы родственные души, понимаешь? Ты меня никогда не осуждала.

— Нет, — сказала я. — И не буду.

Зак посмотрел на меня, его здоровый глаз потускнел. Его черты стали не только привлекательнее, но и мягче.

— Как бы то ни было, входная дверь была заперта, когда мы ушли на вечеринку, поскольку я сам ее запер. Но сигнализация неисправна. Аманда вызвала мастеров, чтобы починить сигнализацию. Но я в последнюю очередь стал бы жаловаться на то, что она до сих пор этого не сделала. Классно, да? — Он зажмурился, словно от боли. — В любом случае Аманда закрыла за собой дверь, когда вернулась домой. Она нервничала.

— А почему нервничала? — Может быть, если была какая-то причина, то она указала бы на что-то или кого-то, кроме Зака.

Он пожал плечами:

— Она родом из маленького городка, из неимущей семьи, причем такой неимущей, что жили впроголодь. Жене не нравилось об этом говорить, но иногда мне кажется, что окрестности и местные жители производили на нее ошеломляющее впечатление. Даже домохозяйки и те были ого-го: прекрасное образование, активная общественная жизнь. Аманда была умницей, но она даже в колледж не ходила. Мне кажется, она волновалась, что это поймут, и дергалась. Может, я слишком давил, чтобы она стала той, кем не была. — Казалось, он искренне сожалел. — Но она была более способной, чем осознавала. Я просто хотел, чтобы она раскрыла свои лучшие качества.

От того, как он сказал «лучшие качества», у меня свело зубы. Зак всегда был помешан на самосовершенствовании, даже когда речь шла не о нем самом. В его случае это принесло отличные результаты, но вот что касается других…

— Ну да, конечно, — сказала я, поскольку Зак, по-видимому, ждал от меня согласия. — Резонно.

Его лицо снова потемнело.

— Я бросился делать искусственное дыхание, но Аманда уже была ледяной. А кровь, когда я наступил в нее, показалась мне такой густой, словно клей… — Зак прижал ладонь к губам. Разве он мне не говорил по телефону, что пытался реанимировать жену? Не хотел сделать, а делал искусственное дыхание. Я могла бы поклясться, что именно так он и сказал, но, может, оговорился. Или ему стыдно было признать правду. — Полиция спрашивала меня в связи с этим. Почему на мне так мало крови? Переоделся ли я после того, как убил Аманду? Я не удосужился сделать ей искусственное дыхание, потому что не любил свою жену? По их мнению, третьего не дано. Но она была такой холодной, вот и все объяснение и я… всем кажется, что они знают, как поступят. Но на самом деле ничего не понятно до того момента, как что-то действительно с тобой случится. В итоге все оказывается куда хуже, чем ты думаешь.

Так и есть. Я это знаю, как никто другой. На прошлой неделе я проснулась и обнаружила Сэма без сознания на полу в гостиной, а у него на голове зияла глубокая рана. Было очень много крови: на его руках, на рубашке и на паркете под его головой натекла целая лужа. Я бросилась к нему, не сомневаясь, что он мертв. Но Сэм застонал, когда я до него дотронулась, и от его тела буквально исходили пары алкоголя. Я не могу себе представить, каково было бы, если бы он оказался холодным на ощупь.

— Ты прав, — сказала я. — Никто заранее не знает, как поступил бы.

Тем не менее чистая одежда Зака представляла проблему, поскольку полиция уже продемонстрировала, что данный факт можно интерпретировать множеством способов. Но, предположительно, они пока не обнаружили другой, окровавленный комплект одежды Зака, в противном случае его бы уже арестовали за убийство.

— Я не знаю, что случилось с Амандой, Лиззи. Когда я вернулся домой, она уже была мертва, — продолжал Зак. — Но она могла бы жить, если бы я не был таким плохим мужем.

Что бы это ни значило, повторять это Заку не стоило. Это было равносильно признанию.

— Почему?

— Я оставил ее на той вечеринке, написав ей сообщение уже после ухода. Потому что я всегда так делал. Оставлял Аманду. Она должна объяснять мое поведение. Она должна строить нашу жизнь. И она всегда это делает. — Он замолчал, с шумом втягивая воздух. — Делала. Она всегда это делала. Наверное, я и тебя тоже ни разу не благодарил.

— Никто не идеален, — сказала я. — Особенно в браке.

Он мрачно улыбнулся:

— Мы не ссорились. Отдаю нам должное. Мы вообще не любители ссор. Наша семейная жизнь была вполне приятной. Кейз — чудесный парень. Были ли мы с Амандой исключительно близки? — Он покачал головой. — Честно говоря, я всегда рассматривал брак как некую практичную договоренность. И вот моя жена мертва, значит, должна быть причина? Я отстранен? Неэмоционален? Самое глупое, что я даже не должен был уходить с той вечеринки. Я ушел, потому что мне стало стыдно. Я пошел прогуляться по…

Я вскинула руку, как сотрудник патрульной полиции:

— Нет, нет. Без подробностей.

— Но моя история не изменится, Лиззи. Потому что это не выдумка, а правда.

— Это не имеет зна…

— Я пошел прогуляться по Бруклин-Хайтс. Пешком. Один. Вода, огни Манхэттена. Я любил гулять, когда мы учились в Филли^[1], помнишь?

Да? Я не уверена. А в чем я вообще уверена? Зак будет трудным клиентом. Он не слушал.

— В любом случае я уже рассказал полиции, где был. И еще рассказал про клюшку для гольфа все, что они хотели знать, а то они пристали: «Это типа ваша?» Я такой: «Ну да…»

— Зак! — В этот раз я прикрикнула на него так громко, что он вздрогнул. — Я серьезно. Хватит! Это не поможет в твоей ситуации.

— Но это был мой дом, и, разумеется, это была моя клюшка! — с вызовом ответил он. — Я не убивал Аманду. С чего мне врать о чем-то?!

Ну, признаваться полиции в том, что тебе принадлежит предполагаемое орудие убийства, это заявление в ущерб собственным интересам. Допустимое свидетельство, основанное на непроверенной информации. Я решила, что скажу защитнику, кому бы я в итоге ни передала дело Зака, об этих заявлениях — очень важно будет разобраться с ними. Нужно как-то выпутаться, пока я не сделала хуже. Мне просто нужно собрать достаточно информации, чтобы найти Заку адвоката и чтобы этот адвокат начал работать над заявлением о залоге.

— Можем вернуться к твоей стычке с офицером полиции? Преступлению, в котором тебя обвиняют. — Любой адвокат захочет об этом узнать прежде, чем браться за дело Зака.

— Очевидно, не я первый начал, — сказал Зак, предположительно намекая на свое субтильное телосложение. Хотя он и стал куда мужественнее, чем был раньше, но все равно не походил на человека, который стал бы нарываться на драку с копом.

— То есть первым начал офицер? — уточнила я.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду под словом «начал», но это полицейский вывел меня, тыча в клюшку для гольфа со словами: «Этой клюшкой вы ударили свою жену, да ведь? Почему? Она вас злила? Изменяла? Может, вы схватили клюшку, чтобы припугнуть ее? Вы размахнулись и даже сами не поняли, что случилось, а она уже рухнула на пол. Вы запаниковали». Он не отставал от меня. А потом в разговор влез кто-то еще, обозвал меня лжецом, якобы я все наврал насчет прогулки, и это глупая ложь. «Вы что, тупой?» — говорил мне тот парень снова и снова… — Это было уже слишком, хотя и такое возможно. Давить на подозреваемого, кричать на него — вот что произошло. — Как бы то ни было, потом заявился этот парень в костюме, про которого я тебе рассказывал, а с ним еще несколько человек в штатском. Уже после того, как на месте преступления начали работать криминалисты. Тот детектив подошел ко мне справа и сказал что-то типа: «Давайте выйдем, и вы мне расскажете поподробнее». Я ответил, что не оставлю жену одну. Тут меня кто-то схватил за локоть, и я резко дернулся. С силой. Но это было рефлекторное движение. — Он поднял локоть и продемонстрировал, как это было. — Короче, оказалось, что за мной стоит еще один офицер, и в итоге я попал ему по лицу.

— И тогда тебя арестовали?

— Сначала все забегали. Кто-то из врачей со «скорой» осмотрел нос копа, потом все успокоились, и было чувство, что все спустят на тормозах, — сказал Зак. — Потом парень в костюме снова переговорил с детективом. Я не слышал, что он ему сказал. Но через минуту меня арестовали за нападение на офицера.

— Но не за убийство?

Зак покачал головой:

— Нет, только за нападение. Мне кажется, даже коп, которого я ударил, хотел меня отпустить, хоть у него и шла кровь носом. Он все говорил: «У парня жена погибла». Но у меня было чувство, что другой коп, ну, тот, в костюме, искал предлог, чтобы упечь меня за решетку.

Очень даже похоже на правду. Если у тебя есть обоснованный повод задержать подозреваемого в убийстве, ты это делаешь. И точка.

— Ты все это рассказал тому адвокату, который представлял твои интересы, когда тебе предъявили обвинение? Ну, бесплатному защитнику.

Зак неуверенно нахмурился:

— Не помню точно. Я в тот момент, как уже говорил, был слегка не в себе.

— Ничего. Я найду твоего защитника и спрошу. Ты знаешь, как его зовут?

— Ммм… Адам… Рот-чего-то-там. Он новичок, живет на Стейтен Айленд. Мы обсуждали паром…

Я представила себе нервного новоиспеченного госзащитника из тех, кому выдают подобные дела, который все трындел и трындел о своей жизни Заку, пока тот пребывал в ступоре.

— Я отыщу его. Если он уже переговорил с прокурором, то может быть в курсе расклада.

— Значит ли это, что ты передумала? И берешь мое дело? — Зак протянул руки и ухватился за краешек плексигласовой перегородки перед ним.

— Прости, Зак! — сказала я чуть тверже, но надеялась, что все еще дружелюбно. — Тебе правда нужен кто-то с богатым опытом в уголовном праве. А именно в делах об убийстве. Кто-то, кто разбирается в ДНК, криминалистических экспертизах, группах крови, отпечатках пальцев. Я знакома только с судебной бухгалтерией. У меня никаких связей в прокуратуре Бруклина. В таких делах очень часто нужен неофициальный канал передачи информации.

— В первую очередь мне нужен боец, Лиззи. — В глазах Зака теперь горела ярость. — На карту поставлена моя жизнь.

— Но я не партнер. Я не могу приводить собственных клиентов в «Янг & Крейн». Точка.

— Я готов оплачивать все по вашим расценкам, какими бы они ни были.

— При желании ты мог бы позволить себе купить всю нашу фирму с потрохами, — заметила я. — Дело не в расценках.

Зак кивнул и откинулся на стуле.

— Они не хотят, чтобы название конторы ассоциировалось с подобными тяжкими преступлениями. Понятно-понятно.

— Ну, ты же знаешь, как устроены эти фирмы. Они ставят во главу угла свой моральный облик.

— Я бы тоже не хотел, чтобы моя компания ассоциировалась с именем человека, которого обвинили в убийстве. Цель — безукоризненная репутация.

— Осталось пять минут, — произнес чей-то голос в громкоговорителе. — Часы посещений заканчиваются через пять минут. Пожалуйста, проследуйте к ближайшему выходу.

Я встала и взяла блокнот.

— Мне нужно позвонить. Я найду тебе классного адвоката и передам всю информацию. Очевидно, первостепенная задача — вытащить тебя отсюда под залог. — Я посмотрела на его лицо в синяках и заплывший глаз. — В любом случае я не знаю, к кому обратиться в «Янг & Крейн», чтоб мне доверили это дело.

Зак вскинул подбородок:

— Погоди, ты могла бы спросить хоть кого-нибудь. Тебе же пока не отказали.

Черт. Я опустила глаза и выдохнула. Ну зачем я так сказала? Зачем?! Хотя, может, это и не худший вариант… «Янг & Крейн» точно откажутся. Пол как-то раз специально подчеркнул, что старшие юристы не могут брать себе дела. После того, как он официально мне откажет, я официально соскочу с крючка.

— Думаю, я могу спросить, — наконец промямлила я. — Но они точно откажутся.

— Ладно! — ответил Зак, но я поняла, что он меня не слушал.

— Зак, я серьезно. Это ничего не изменит.

— Я понимаю, правда. Спасибо тебе!

Он задержал на мне взгляд и даже еле заметно улыбнулся.

— Часы посещений подошли к концу! — Голос через громкоговоритель звучал громче и настойчивее. — Немедленно проследуйте к выходу.

— Мне пора, — сказала я. — К концу завтрашнего дня у меня будет больше информации, позвони мне. Скажем, в семь? Вот мой мобильный. — Я написала номер и подняла листок так, чтобы Зак смог его правильно переписать. — Я сразу подойду.

— Спасибо, Лиззи, — сказал Зак. Он прижал ладонь к мутной перегородке, глядя на меня с мольбой. — Спасибо!

Я помялась, а потом прижала свою ладонь с другой стороны. Это был дико интимный жест, хотя физически мы друг друга и не касались.

— Постарайся не волноваться, — сказала я, убирая руку.

— Потому что волноваться не о чем? Или потому, что это не поможет? — уточнил Зак.

— И то и другое, — сказала я и направилась к двери.

Я тяжело дышала, когда поднялась по лестнице к нам на четвертый этаж. По дороге домой я погуглила информацию об Аманде. Никаких новостей о ее смерти, зато попались статьи в «Пост» и «Дейли ньюс» об убийстве в Центр-Слоуп в выходные под заголовками «Жестокое убийство в Центр-Слоуп» и «Убита женщина в Слоуп». В обоих изданиях опубликовали одно и то же фото: «скорая помощь» припаркована рядом с красно-коричневым особняком, полдюжины полицейских машин, полицейская лента. Статьи обошлись без подробностей и не упоминали имена Зака и Аманды. «Впредь до уведомления от родственников», — писали газеты. Не говорилось и о причине смерти, однако журналисты отметили, что был произведен арест и полиция не считает, что сохраняется риск для общественной безопасности. Мы с Сэмом были у нашего давнего приятеля в Джерси-Шор на День независимости, поэтому случившееся прошло мимо меня.

Я обнаружила большое количество фотографий Зака и Аманды в интернете: благотворительные вечера, биографические очерки о Заке. Аманда была красива. Ослепительно красива: стройная молодая женщина, похожая на газель, с длинными густыми светлыми волосами. Она была полной противоположностью мне с моими темными волосами, смуглой кожей и плотно сбитой фигурой. Я не нашла никаких упоминаний о ее возрасте, но с виду она была совсем молодой, даже юной.

Я пыталась представить, насколько же юной, когда вошла в прихожую, где меня встретила тишина и привычная духота. Было поздно, почти одиннадцать. Но Сэм обычно в такое время еще не спал. «Пусть он будет дома, — подумала я. — Пожалуйста».

Я оставила сумку в коридоре, сбросила туфли на высоких каблуках и отправилась на кухню, чтобы налить стакан воды и найти себе что-то поесть. Я запустила руку в большую упаковку «Твиззлерс», которую зачем-то убрала с глаз долой, и зачерпнула пригоршню конфет. Я достала из холодильника фильтр-кувшин для воды и увидела, что Сэм уже упаковал для меня обед на завтра. Эх, Сэм, если бы в мире существовало достаточное количество сэндвичей с индейкой, чтобы все исправить.

От дверей в гостиной я увидела Сэма, который спал мертвецким сном на диване. Я была уверена, что он именно спит, а не вырубился. Он лежал, свернувшись калачиком, на боку, а по телевизору шел матч «Янки» — «Ред Сокс», звук был приглушен. Я подошла и наклонилась к нему.

От него не пахло алкоголем. Вот до чего я докатилась — я обнюхиваю его. На столике стояла бутылка сельтерской воды. Я присела на краешек столика и смотрела, как он спит. Он выглядел просто идеально: взъерошенные рыжеватые волосы, острые скулы. У Сэма были очаровательные глубоко посаженные ярко-голубые глаза, но в последнее время слишком обеспокоенные. Во сне он был просто красивым. Он старался. Очень старался. Я любила его за это. Сэм бросил пить на целых два месяца после той аварии. После того как я устроилась в «Янг & Крейн», он время от времени мог себе позволить пиво во время бейсбольного матча или бокал вина за ужином у друзей. Но он не напивался, по крайней мере вдрызг, до прошлой недели.

Раньше я бы сказала, что просто напиться вдрызг и напиться до отключки — это одно и то же. Человек просто вырубается, лежа лицом вниз на ковре. За восемь лет брака я стала настоящим экспертом по точному употреблению слов. Когда человек напивается вдрызг, то он — например, ваш супруг — продолжает двигаться, пусть и неуклюже. Он не вырубается, хотя он и не с вами, поскольку важная часть его «я» — того человека, которого вы любите, — исчезает. В итоге вы говорите с кем-то, кто только похож на вашего любимого, кто говорит его голосом, но это не он, а его оболочка.

Десять стежков и легкое сотрясение мозга — вот и все, несмотря на море крови. Вскоре шрам был уже так надежно скрыт под шевелюрой Сэма, что даже наши друзья в Джерси ничего не заметили. В глубине души я хотела бы, чтобы у Сэма остался страшенный шрам прямо посреди его идеального лба. Никогда не забуду те минуты, когда я думала, что он погиб. Но с чего вдруг? Зак был прав: худшее в браке то, что чужие проблемы становятся твоими.

Лечебница. Очевидное решение. Однако, как всегда говорил Сэм, у нас нет денег на индивидуальный план лечения, который не покроет страховка. Единственное лечение, которое было бы эффективно. Протрезветь и оставаться трезвым — дорогое удовольствие. Но был и еще один вариант, который Сэм отказывался рассматривать, — его родители.

Сэм родился в очень зажиточной семье, сколотившей огромный капитал на железнодорожных акциях. Сейчас его отец Барон Чедвик был налоговым партнером в престижной бостонской юридической фирме, а мать, Китти Чедвик, не работала. Но детство Сэма не было счастливым. Нет, никакого насилия, просто невыносимая холодность, которая, застывая, превращалась в жестокость, поскольку отца Сэма расстраивало, что сын рос страстным, инициативным и эмоциональным. Он мечтал видеть спортсмена, президента класса, юриста. Ему хотелось вырастить корпоративного рейдера или могучего боксера, который вырубал врагов одним ударом и с той же легкостью затыкал бы за пояс друзей. Делал бы все ради победы. Тем временем Сэм делился конспектами со всеми отстающими одноклассниками и как-то раз отказался проходить собеседование ради внушительной стипендии, которую всем сердцем желал заполучить его лучший друг. Отец Сэма не понимал, в чем смысл иметь такого сына. Он не видел смысла жизни самого Сэма. Они с родителями перестали общаться как раз перед нашей свадьбой. Мне казалось справедливым, если родители заплатят за нанесенный ущерб. Но Сэму невыносима была мысль о том, чтобы просить их о помощи, что было совершенно понятно.

— Привет, — сонным голосом поздоровался Сэм, поерзав на диване. Он посмотрел в сторону окна, из которого обычно высматривал такси, в котором я приезжала. — Прости, не встретил тебя.

— Ничего, — сказала я. — Все в порядке.

Но все не было в порядке. Внезапно меня охватила злость, похожая на липкий деготь, который прилипал ко всему вокруг. Разве не мило, что Сэм караулил, когда же я доберусь до дома? Конечно. Но предпочла бы я, чтобы он выразил свою любовь, раз и навсегда выбрав трезвость? Определенно.

Но я никак не могла объяснить, почему я одновременно злюсь и при этом хочу улечься на диван рядом, прижавшись к нему.

— Который час?

— Почти одиннадцать.

— И ты только сейчас добралась до дома? — Сэм сощурил голубые глаза, казавшиеся яркими даже в приглушенном свете. — Поздновато даже для каторги.

— Угу.

Вот тут бы мне и рассказать все Сэму. Про Зака и Аманду, про звонок, который раздался, как гром среди ясного неба. Про поездку в Райкерс и про то, как я загнала себя в угол, пообещав спросить у своего руководства в «Янг & Крейн». По дороге домой я недоумевала, с чего вдруг ляпнула такое в разговоре с Заком, но не хотелось копаться. Поэтому я решила ничего не говорить Сэму. Сохранить в тайне. В конце концов одной тайной больше, одной меньше.

— Тогда у тебя… — Сэм провел рукой по моим волосам, а его голос снова стал сонным, пока он пытался сосчитать в уме. — Двенадцати-… нет пятнадцати-… даже шестнадцатичасовой рабочий день. — Он громко вздохнул. — Прости, Лиззи.

Я пожала плечами:

— Не ты же распределяешь дела.

— Но начнем с того, что ты работаешь там по моей вине, — сказал он грустным голосом, как это обычно бывало, когда он извинялся, а извинялся он часто. Я надеялась, что он говорит всерьез.

— Все нормально, — сказала я, поскольку не было смысла внушать ему еще большее чувство вины.

Я закрыла глаза, растворившись в теплом ощущении от сильных пальцев Сэма, запущенных в мои волосы, в воспоминании, как он так же гладил их на втором свидании, на втором году совместной жизни и на прошлой неделе. Разве не это главное в браке? Научиться притворяться, что несколько неиспорченных моментов могут восполнить все, что поломалось.

Я вспомнила первые выходные, которые мы с Сэмом провели в Нью-Йорке. Мне пришлось добираться почти три часа из Филадельфии, сначала на пригородной электричке, потом на поезде «Нью-Джерси Транзит», а потом еще и на метро, лишь бы добраться до Сэма и ощутить тот электрический разряд, который бежал по моим венам с момента нашей встречи. Мы три раза занялись сексом, а потом уснули на раскладном диване, единственном предмете мебели, который влезал в крошечную студию размером с почтовую марку, в Верхнем Вест-Сайде, прижимаясь головами к дебильному огромному холодильнику. Перед тем как пойти куда-нибудь позавтракать, мы заглянули в приют для бездомных по соседству, куда Сэм отнес карандаши и блокноты для тамошних ребятишек. Может быть, он это специально спланировал, чтобы произвести на меня впечатление, но он в тот момент завершал статью, в которой говорилось о необходимости субсидий из городского бюджета на покупку школьных принадлежностей. И блеск в его глазах был совершенно реальным. Потом он сказал мне:

— Немного, но это лучшее, что я могу сделать.

Что, если сейчас это «лучшее», что Сэм может сделать?

— Давай переберемся в кровать, Сэм, — сказала я, когда он притянул меня к себе. — Нас увидят. Надо купить уже эти чертовы занавески.

— Давай останемся тут, — пробормотал он, расстегивая мою блузку. Его пальцы скользнули под лифчик, другая рука залезла под юбку. — Давай никуда не пойдем.

— Хорошо, — прошептала я.

И закрыла глаза. Потому что Сэм хотел меня. И, несмотря ни на что, я тоже его хотела.

Примечания

1

Филли — шутливое прозвище города Филадельфия. — Здесь и далее примечания переводчика.