Имена и судьбы некоторых давнеславянских вождей и жрецов

Ким Сушичев

Забытые имена… Забытые вожди и жрецы… Они были разными… Предатели и защитники родного… Их решения и поступки во многом определили дальнейшие судьбы славянства. В книге рассказывается об именах и судьбах некоторых забытых и полузабытых славянских вождях и жрецах, а также о некоторых значимых событиях, происходивших в описываемые времена в славянском и околославянском мiре.

Глава 3. «славении» и их вожи

Словенский вожь Добрета (Добрята) и его знаменитый ответ обрам/аварам

Добрета

(лат. Daurentius, греч. Δαυρέντιος), или Даврит (лат. Dauritas, греч. Δαυρίτας) — вожь и воевода племени склавинов во второй половине Шестого века. Добрета головлял племена склавинов, живших на Нижнем Дунае и на оземье бывшего римского края Паннония около Пятьсот семидесятого года. Его имя в греческих родниках выступает как Даврит (греч. Δαυρέντιος, Δαυρίτας) (Википедия).

У дунайских словен в начале Пятьсот восмидесятых гг. из середы племенных вожей выделился признанный Великий вожъ. Звали его Добрята (У Менандра (Men. Hist. Fr. 48.: Свод I. С. 320/321). Об корнесловии см.: Свод I. С. 349 — 350. Высказывалось передположенье о том, что это усечённый вид какого-то вожеского имени на Добр-). Добрята передставлял весь племенной союз в посольских делах. Он же являлся вожём в обчих военных передприятиях. При этом он обязан был считаться с мнением иных вожей и решения принимал совместно с ними.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 105.

В ходе безуспешных переговоров с Византией каган Баян принял попытку миром поладить с дунайскими словенами. Баян потеребовал от словен, «чтобы они подчинились аврам и обязались выплачивать дань». Обчим вожём дунайцев являлся тогда Добрята. Это первый подобный вожь, вестимый нам (Там же, С. 112).

Явившись к Добряте и иным вожам («тем, кто головлял народ»), обьринские послы получили резкую и гордую отповедь. Менандр приводит ответ Добряты: «Родился ли середи людей и гревается ли лучами Солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли волоствовать иным, а не иные нашим. И это для нас незыблемо, пока есть войны и мечи» (Менандр Протектор. История (отрывок 50). Обьринские послы ответили «высокомерно», перешли к оскорблениям. Кончилось тем, что словене хватились за оружие и перебили послов аварского кагана. Каган затаил злобу на словен и на их вожа.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 112—113.

Занятно, что только с Пятьсот восьмидесятых гг. мы имеем опеределённые сведенья о об употереблении у дунайцев двусоставных вожеских имён (Там же, С. 139).

Первое нападенье словен на Византию

Держава ромеев тряслась под ударами различных внешних ворогов. В Пятьсот семьдесят третьем году лангобарды, обры и персы почти одновременно разгромили державные войска в Италии, Фракии и Сирии. Правитель Юстин, полностью отчаявшись, сошёл с ума. Государыня София добилась в Пятьсот семьдесят четвёртом году назначения кесарем военачальника Тиверия.

В этой-то обстановке на фракийскую границу обрушились словене. Нахожение (нашествие) началось на рубеже Пятьсот семьдесят седьмого/Пятьсот семьдесят восьмого гг. Словене, как и в Пятьсот пятьдесят девятом году, могли перейти замёрзший Дунай по льду.

Менандр оценивает число вторгшихся словен в сто тысяч (Men. Hist. Fr. 47.: Свод I. С. 318/319). Речь идёт о нахоженьи (нашествии), во много раз переходящем по своему размаху все передыдущие. Вторглось не просто войско — целый «народ» шёл с семьями за новыми местами для поселения. Меж тем Держава не могла оказать должного отпора.

Тиверий весной Пятьсот семьдесят восьмого года оказался в крайне затруднительном положении. Войск, чтобы защитить Европу, не хватало. Приходилось для защиты Запада находить союзников вне границ державы. Одинственной можностью в сложившихся обстоятельствах оставалось обороченье к обьринам. Тиверий оборотился к кагану обринов с просьбой — «поднять войну против словян» (Men. Hist. Fr. 48.: Свод I. С. 318 — 321). Баян с готовностью откликнулся. Он давно ждал повода и можности рассчитаться с Добрятой.

Ромейский военачальник Иоанн устроил переправу войск Баяна через Саву в Иллирике. Переправилось, по данным Менандра, огромное войско — около шестидесяти тысяч всадников. Численность войска обьринов и подволОстных им племён была сопоставима с разберёдшимися по землям Державы словенами и переходила их в вооруженьи. Конница Баяна была «обволочена в панцири».

Баян обрушился на словен. Удар его был неожидан. Подавленные численным перевесом бродяг, «словене убежали в чащи и укромные уголки леса». Баян безнаказанно «принялся жечь деревни словян, разорять поля, всё грабить и опустошать» (Men. Hist. Fr. 48.: Свод I. С. 320/321). Дунайским словенам была назначена ежегодная дань в пользу Баяна (Men. Hist. Fr. 63.: Свод I. С. 321/323). Судьба Добряты неведома.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 139—141.

Мусок и Радогост

Дунайские словене впервые со времён Аттилы оказались под игом иноземных завоевателей. Но они не стали мириться с этим. Когда в Пятьсот семьдесят девятом г. аварские послы явились за данью, они ничего не получили и в конце концов были убиты (Men. Hist. Fr. 63.: Свод I. С. 322/323). Независимость дунайцев была, таким образом, снова установлена.

Именно тогда во голове племенного союза стал вожь Радогост (Ардагаст греческих родников. Об имени см.: Свод II. С. 45 — 46. Выхоженье имени Ардагаст точно не установлено. По одним передположеньям, оно вышло от имени словянского бога Радегаста (Testimonia najdawniejszych dziejów Słowian. — Seria grecka, Zeszyt 2. — Wrocław, 1989. — S. 281), по иным — от прасловянского *Ordogostъ (В. Л. Васильев. Архаическая топонимия Новгородской земли (Древнеславянские деантропонимные образования). — Великий Новгород: НовГУ имени Ярослава Мудрого, 2005. — С. 134), правивший уже в Пятьсот восемьдесят пятом году и хорошо вестимый ромеям (Theoph. Sim. Hist. I. 7: 5.: Свод II. С. 14/15). Это первый достоверно вестимый правитель словен с двусоставным («вожеским») именем. Он находился в союзе с могущественным словенским Великим вожём на севере — «Мусокием, мусоком» Мусокий у Феофилакта. («Маджаком» у Масуди) (Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 1 — 6.: Свод II. С. 22/23). Масуди ясно сообщает о подчиненьи всех племён, вышедших от «корня славянских корней» — племени «Валинана» — «государю» этого племени. «Государь» этот у Масуди именуется «Маджак». Это скорее звание, чем личное имя. «Маджак» головлял обычный племенной союз, где каждое племя имело своего «государя», но «волость была у него, и прочие вожи ему повиновались» (Гаркави. С. 135—136, 138). Верховный «государь» являлся первым «великим вожём» в славянской были. Подчинённые ему вожи именовались «малыми» (судя по схоронившемуся позже званью вожа деревлян — одного из первых отпочковавшихся от бужан племён) (О природе летописного «князь Мал» (в статье Начальной летописи и «Повести временных лет» 6453/945 г. — см. ПСРЛ. Т. 1, 2, 3 и др.) как звания свидетельствует выведённое от его женского вида («Мала») название города Малин. Городище Малин относится к Девятому в. (Седов, 1982. С. 90), то есть основано за столетие до летописного «Мала». Показательно также, что «Мал» отсутствует середи личных имён вожей, заключивших в передыдущем (по «Повести временных лет») году договор с Византией). Волость «Валинана» основывалась на «почтеньи» и «переходстве» и носила в большей степени почитное (культовое), а не управленческое свойство. «Маджак», вероятнее всего, веремя от веремени вершил обрядовый объезд «подволостных» земель и был чем-то вроде верховного жреца племенного почита (культа). «Маджак» должно являться родовым званием дулебских володык. Волость в таком случае передавалась в переделах одного рода, связывавшегося выхоженьем с Божьим Ковалем — Сварогом (Ища опоры в борьбе против авар, дунайцы ступили в дулебский племенной союз Маджака (Мусока). Из дулебских земель пришло в те годы на Дунай немало переселенцев). Занятно, что Радогост именовался не вожём, а лишь воеводой (Theoph. Sim. Hist. VII. 4: 13; 5: 4.: Свод II. С. 34/35; Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 1.: Свод II. С. 22/23). Theoph. Sim. Hist. I. 7.: Свод II. С. 12 — 15). Он руководил военными действиями против византийцев (Феофан (Свод II. С. 254/255).

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 141—142.

В Пятьсот восемьдесят втором году государь Тиверий, уже тяжело больной, воевал с персами, но ничего не мог поделать со словенами, разошедшимися почти по всему Балканскому п-ову. Дни государя были сочтены. Своим наследником и зятем со званием Кесаря он выбрал управляющего россветной ратью, небездарного военачальника Маврикия. Четырнадцатого серпеня Пятьсот восемьдесят второго года государь скончался, передварительно подняв кесаря на перестол.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 145.

«Радогост посылал в набеги за Дунай племенные дружины дунайцев. «Роды словян», судя по всему, нанесли в Пятьсот девяносто втором г. большой ущерб северным землям Византии. Они безперепятственно переправлялись через Дунай, бологодаря слабости здесь ромейской волости и нахожения (нашествия) аварского кагана (Theoph. Sim. Hist. VI. 6: 2; 7: 1.: Свод II. С. 18/19). Свою лепту в разор внесли и одиноплеменники дунайцев, уже осевшие в Скифии и Нижней Мезии (О союзе местных славян с дунайцами свидетельствует их нападение на ромеев в ходе последующего передприятия (Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 3.: Свод II. С. 20/21).

Раздражённый проходячим на севере Фракии в Пятьсот девяносто втором году, Маврикий решил наконец расправиться со словенами. К весне Пятьсот девяносто третьего г. в Европе было уже достаточно сил для крупного военного передприятия. Маврикий вверил их Приску и отправил стратига к границе — прикрыть переправы через Дунай, «чтобы роды словен… против воли оставили Фракию в покое». «Варвары не уймутся, — наставлял государь военачальника, — если ромеи не будут усердно охоронять Истр» (Theoph. Sim. Hist. VI. 6: 2; 7: 1.: Свод II. С. 18/19. События описывает также Феофан (Свод II. С. 256 — 259), всецело следующий здесь Феофилакту).

Ранним летом Приск достиг Доростола. Здесь он стал готовиться к переправе через Дунай и вторжению непосередственно в словенские земли, — вопереки данным ему полномочиям.

Радогост явно не ожидал нападенья. Подготовка ромеев к переправе была скорой и скрытной. В первую же ночь за Дунаем Приск внезапно напал на ворога. Радогост был захвачен врасплох. Разбуженный шумом начавшегося боя, он «скочил на неосёдланного коня и оборотился в бегство». Но ромеи перехватили его. Радогост спешился и ступил в схватку. Вороного, однако, убили, и Радогост бежал вновь — теперь уже пешим. В бегстве через «непроходимые места» он налетел на дерево и едва не попал в руки ворога. Но в конечном счёте, Радогост ушёл от погони, переплыв ближайшую реку (Theoph. Sim. Hist. VI. 7: 1 — 4.: Свод II. С. 20/21).

Разгромив ставку Радогоста Приск принялся за опустошенье стороны. Вся округа подверглась разграблению. В руки ромеям попала богатая добыча, в том числе и полонённые словене. Из-за дележа захваченного в войске чуть не полыхнул мятеж. Приску с трудом удалось убедить воинов разстаться с большей частью добычи в пользу державного семейства. Полоняне, забитые в колодки, и выделенная для Маврикия рыкунная доля добычи были отосланы в Государь-город под охороной трёхсот воинов во голове с Татимером (Theoph. Sim. Hist. VI. 7: 5 — 8: 3, 8.: Свод II. С. 20/21).

Первое пораженье делало неможным упорядоченное противленье дунайцев. Они применили свой старый способ — укрытие в труднодоступных лесных убежищах. Разведчики Приска не смогли обнаружить словен. Кто-то из словен успел добраться до стана Мусока, вершившего полюдье (гощенье) за Сиретом и донести до него весть о разгроме Радогоста. Дулебский вожъ поспешил выслать к Яломице разведотряд, коий должен был оценить силы ромеев. Не доходя до реки, разведчики натолкнулись на ромеев (Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 9 — 10; 9: 1.: Свод II. С. 20 — 23).

Приск не собирался останавливаться на достигнутом. Он приказал одному из своих воевод, Александру, переправиться через Иливакий. Именно с Александром и столкнулась разведка Мусокия на северном берегу Яломицы. К битве словене не готовились, и потому оборотились в бегство, «скрывшись в ближних болотах и дикой чаще». Устремившиеся в погоню воины Александра едва не погибли в трясине поголовно. Александр приказал поджечь топь, чтобы выкурить словен из зарослей либо спалить вместе с ними. Но эта попытка кончилась ничем — сырость пересилила огонь. Ромеям помогло передательство. Находившийся середи словен помазанный (охристианенный) гепид перебежал к одиноверцам и указал проход через болото (Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 9 — 13.: Свод II. С. 20 — 23; Феофан Исповедник (Свод II. С. 256/257).

Воины Мусока, попав в руки Александра, стойко выдержали допрос с бичеваньем. По словам Феофилакта, «варвары, впав в передсмертное безумие, казалось, радовались мукам, как будто не их тело пытывало страдание от бичей». Гепид же рассказал ромеям о Мусоке, о нахожении его походного стана и намерениях. Более того, перебежчик «убежал ромеев свершить дружное нападение и взять неромея неожиданностью нападения». Александр вернулся к Приску с новостями и полонниками. Стратиг приказал убить захваченных словен. Гепида же, вызвавшегося «с успехом обмануть» словенского вожа, Приск наградил и обещал ему ещё более щедрые дары» (Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 14 — 9: 4.: Свод II. С. 22/33).

Пока Приск переправлялся через Яломицу, гепид вернулся в стан Мусока. Он попросил у вожа «множество однодеревок, чтобы переправить» беженцев из володений Радогоста через Сирет (Паспирий). Мусок с готовностью и радостью сголосился выручить племенников и передал гепиду сто пятьдесят лодок с тремястами гребцами (Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 5 — 6.: Свод II. С. 22/23). Словене переправились черз Сирет и разбили стан южном берегу, ожидая придуманных гепидом беженцев.

Ночью после переправы гепид скрытно выбрался в стан ромеев и попросил у Приска сотню воинов. Стратиг дал две сотни во голове с Александром. Неподалёку от реки гепид скрыл Александра и его воинов в засаде, а сам вернулся к словенам. Когда сон сморил тех, гепид вывел из засады Александра и указал ему дорогу. Затем, вернувшись в стан и убедившись, что спутники всё ещё спят, он пропел «аварскую песню» — условный знак. Ромеи, напав, перебили спящих гребцов и захватили лодки. Погрузив на лодки три тысячи воинов, Приск переправился через Паспирий (Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 7 — 12.: Свод II. С. 24/25). Феофилакт, кажется, соотносит гепида-перебежчика с гепидом, задержанным скоро в Государь-городе. Гепид оказался бывшим державным сторожником, во веремя анхиальского похода в Пятьсот девяностого г. убившим одного из свитских, чтобы ограбить его. Обличённого убийцу бросили на растерзанье зверям, а останик пожгли (Theoph. Sim. Hist. VI. 10: 4 — 17: Феофилакт, 1996. С. 176 — 178).

Мусок тем веременем, в ожиданьи беженцев, перенёс стан ближе к Сирету. На беду для словенского вожа, у него как раз в эти дни скончался брат. Пока Приск переправлялся через Сирет, Мусок и его воины справляли тризну. В полночь ромеи обрушились на отягощённых едой словен. Приск устроил в стане «варваров» в бойню. Мусок попал в полон. Его воинов ромеи убивали до самого рассвета. Через два дня Приск переправился оборотно вместе со всей захваченной добычей (Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 12 — 13.: Свод II. С. 24/25). Он счёл, что полонение Великого вожа ожесточит словен, а сам он зашёл слишком далеко в глубь едва разведанных земель.

Но осторожности Приска не разделяли его воины. Богатая добыча (легко объяснимая, если Мусок действительно как раз в это веремя объезжал подволОстные племена, свершаяя годовой обряд полюдья (гощенья) позволила ромеям «впасть в роскошь». Затем, в довершенье, войско «погрязло в пьянстве». Дозорами стали перенеберегать. Это позволило словенам «отплатить ромеям за набег». Словене напали ночью, «сбравшись вместе», — ополченье дунайцев и и пришельцы из-за Сирета, включая уцелевших воинов Мусока. Месть словен едва не оказалась «ещё страшнее нападенья» Приска на них. Потери ромеев были очень велики. Словен удалось отогнать лишь бологодаря решительным действиям Генцона, начальника пехоты. К утру ромеи отбились. Приск велел посадить на кол начальников дозоров и выпороть их подчинённых (Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 14 — 15.: Свод II. С. 24/25).

Разоренье земель Радогоста волновало не только Мусока, но и словен, осевших за Дунаем. Татимеру, посланному в Государь-город, не удалось достичь столицы без боя. Ромейскому начальнику пришлось иметь дело с фракийскими словенами (Ср. Свод II. С. 51. Прим. 54). Головной задачей словен было отбить полонённых племенников.

Татимер безперепятственно переправился через Дунай где-то в округе Доростола. Шёл он со своим небольшим отрядом в триста человек без всяких опасений. На шестой день после выступления на его стоянку посереди дня вдруг напали словене. Нападение на собственной земле застало ромеев врасплох. Началось бегство. Татимер и некоторые иные успели скочить в седло и приняли первый бой — но словен было гораздо больше. Татимер оборотился в бегство и едва убежал гибели — «его настигли несколько шальных стрел». Подоспевшие пешие ромеи закрыли военачальника, и началась настоящая битва. В конце концов, верх одержали ромеи. Многие словене погибли, а пятьдесят было захвачено в полон. Отогнав остатки ворогов, ромеи вернулись в стан (Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 3 — 8.: Свод II. С. 20/21).

Когда раны начали заживать, Татимер приказал двигаться дальше. Скоро он уже прибыл в Государь-город. Первая за долгие годы внушительная победа в Европе очень обрадовала Маврикия (Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 8.: Свод II. С. 20/21). Знатнейших полонников гордый успехом государь отправил в позолоченных цепях в дар своему персидскому союзнику, шаху Хосрову (Zrodla 1956. S. 180/181 («Китаб ал-мухасил вал-аддад», IX в.). Это арабское сочинение говорит о «сорока славянских вожахъ»). Государь отправил Татимера оборотно с приказом для стратига — зазимовать на словенских землях (Theoph. Sim. Hist. VI. 10: 1.: Свод II. С. 24/25).

Войско, однако, оценивало свои достижения иначе, чем правитель. Когда Татимер доставил приказ, воины зароптали и отказались повиноваться. «Они говорили, что не станут на варварской земле, что морозы здесь не выносимы, а толпы варваров неодолимы». Подавив мятеж и наведя порядок в войске, стратиг обустроил зимний стан за Дунаем (Theoph. Sim. Hist. VI. 10: 1 — 3.: Свод II. С. 24 — 27). Однако зимовку не удалось довести до конца. Воины скоро вновь стали роптать. В войске нарастал страх за свою богатую добычу (в руках ромеев было пять тысяч полонян). Все ждали внезапного нападения словен. Приск, опасаясь мятежа, вывел войско за Дунай. За рекой их стретили посланцы обьринского кагана (Theoph. Sim. Hist. VI. 11: 2 — 4.: Свод II. С. 26/27). Разгром словен был на руку аварам. Приск отрядил к кагану в качестве посла врача Феодора. Каган теребовал себе часть награбленного у словен (Theoph. Sim. Hist. VI. 11: 7 — 17.: Свод II. С. 28/29). Домогательства кагана вызвали ярость в ромейском войске. Стратигу с трудом удалось убедить вновь замятежничавших воинов поступиться хоть чем-то. Ромеи решили отдать всех полонян — наиболее обеременительную часть добычи. Замирившись с каганом, ромеи безперепятственно прошли балканские перевалы и вернулись в округу столицы, став в Дризипере.

Приск отправился с дологой (докладом) в Государь-город. Здесь он узнал, что государь уже отправил его в отставку из-за неспособности жёстко пересечь буйство военщины, а также из-за уступки полонян кагану. Во голове европейского войска теперь был поставлен Пётр — брат правителя (Theoph. Sim. Hist. VI. 11: 2, 21.: Свод II. С. 26/27, 28/29).

После похода Приска за Дунай мы не находим в родниках никаких упоминаний о словенском воже Радогосте».

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 16—170.

Пирогостова война

«В следующем, Пятьсот девяносто четвёртом году дунайцев головил уже новый вожь — Пирогост (греч. Πειράγαστος, Πηράγαστος, лат. Peragastus, передаётся также как Пирогаст, Перогост, Пирегаст и ин. (Византиски извори за историју народа Југославије. — Београд, 1955. — Т. I. — С. 119). Об имени см.: Свод II. С. 59. Прим. 121). Основным родником, держащим сведения о Пирагасте, является «История» Феофилакта Симокатты. Феофилакт опеределяет его как воеводу. Пирогост, таким образом, считался не общим вожём, а общим военачальником дунайцев. Совпадение второй части имён пережнего и нового вожа (-гост), может свидетельствовать об их родстве (То, что Пирогост являлся переемником Радогоста, а не просто иным словенским вожём, доказывается не только этим. Ставка его, судя по вестию Феофилакта (VII. 4 — 5.: Свод II. С. 32 — 37), находилась в тех же оболостях межу Дунаем, Арджешем и Яломицей, что и ставка Радогоста. Как и Радогост, он был общим воеводой дунайского племенного союза).

Удар, нанесённый словенам Державой, сыграл на руку обрам. Их вливание разпросторонялось всё дальше вниз по Дунаю. Жившие в соседстве с каганатом племена попадали в зависимость от него. Может быть, именно после полоненья ромеями Мусока начались усобицы, ставшие передвестником конечного упадка (Передание об этих разпрях схоронилось у Масуди (А. Я. Гаркави. Сказания мусульманских писателей о славянах и русах. СПб., 1870. С. 138).

Как только ромеи покинули словенские земли, беженцы вернулись в свои дома и стали готовиться к отмщению. Крупного вторженье не последовало, но небольшой отряд словен всё-таки вторгся в переделы державы ромеев.

Словене переправились через Дунай на крайнем западе Олтении, близ самой границы с каганатом. Отсюда их не ждали. Первым делом они захватили крепость Акис, коя менее десятка лет назад пережила аварское разорение. От Акиса словене двинулись на юг и дошли до округи Сердики (ныне София), столицы края Дакия. Здесь они взяли одну из ближних ромейских крепостей — Скопис. Из Дакии они с полоном и добычей перешли во фракийские земли. Все эти оземья слабо управлялись Державой. Хотя о пути отряда ромеям было вестимо, сильного противления словене не стретили. Пройдя через всю Нижнюю Мезию, они разорили крепость Залдапа в пограничье с Малой Скифией, а уже отсюда повернули к Дунаю, намереваясь переправиться где-то близ Доростола. К этому веремени в отряде насчитывалось около шестиста человек. На «огромном множестве повозок» они везли «большую добычу», а кроме того, гнали с собой полонников (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 2.: Свод II. С. 30/31. Разорённые крепости, видимо, названы у Феофилакта в неверной последовательности («разорив Залдапу, Акис и Скопис»). Акис разположен близ Дуная, а как раз неподалёку от Залдапы ромеи столкнулись со словенами. Познавальщики почти одиноголосно сомневаются в достоверности вестия о словенском набеге, точнее о его размахе. Передполагается, что имеются в виду какие-либо невестимые нам Акис и Скопис вне Дакии (особенно это касается Скописа — Duket, 1980. P. 117; Феофилакт, 1996. С. 264; Акис как дакийский город упоминался у Феофилакта ранее), иначе — что Феофилакт просто внёс в запись перечень городов, подвергшихся разным славянским набегам (The History of Theophylact Simocatta. Oxford, 1986. P. 180; Свод II. С. 56). Лишь втрое больший словенский отряд в Пятьсот пятидесятом году провёл страшное опустошение во Фракии, разгромил переходящее ромейское войско и сделал угрозу для столичного округа — об этом разсказывает Прокопий. В данном случае размеры и успешность словенских действий гораздо умеренее).

Так они и были застигнуты ромеями. В начале лета Пятьсот девяносто четвёртом году новый стратиг Пётр прибыл к войску, разположенному в Одиссе (ныне — Варна). Имея некоторые сведенья о словенах, он намеревался сперва перехватить этот отряд, а затем переправиться за Дунай. Из Одисса Пётр привёл войско в расположенный западнее, недалеко от Залдапы Маркианополь. Отсюда он выслал передовой отряд — тысячу конников. С ними словене и столкнулись (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 1—2.: Свод II. С. 28—31. Попутная запись Феофана о походе Петра — Свод II. С. 260—263. Творец«Хронографии», кажется, вновь всецело следует Феофилакту, местами неверно толкуя его запись (так, он разтягивает события на два года) и переставляя данные местами. Летопись действий Петра остаётся спорной. Так, Г. В. Вернадский полагал, что он действительно управлял войсками несколько лет (Вернадский, 2000. С. 201). Ср.: Свод II. С. 60. Прим. 127. Как передставляется, в таких допущениях нет нужы. Пётр не удалялся от Дуная дальше, чем Приск, коему нескольких лет не потеребовалось. Действия же его на оземье Державы просто не могли занять нескольких лет).

Словене заметили ромеев первыми. Поднявшись на возы, они стали кидать дротики в коней приблизившихся ромеев. Управлявший ромейским передом Александр отдал приказ спешиться и идти врукопашную. Ромеи пешими ринулись на загораживание, стреляя в ответ на дроты. Словене упорно защищались. Но, наконец, одному из бойцов Александра удалось заскочить на воз и сойтись с противниками лицом к лицу, пустив в ход меч. За ним последовали и иные. Когда ромеи разрушили кольцо повозок, словене, потеряв всякую надёжу, перебили оставшихся полонников. Затем все они погибли в бою с ромеями, причём те одержали верх «с трудом» (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 2—9.: Свод II. С. 30/31).

На следующий день Александр оповестил о прошедшем Петра. Стратиг лично прибыл на место боя. Осмотрев всё, он наградил воинов, не поставив никому в вину печальных последствий. Охотясь по соседству, Пётр получил повережение от клыков вепря. Это задержало его на какое-то веремя в округе Залдапы. Но Маврикий выразил резкое недовольство промедлением брата, добиваясь скорейшего выступления к Дунаю. «Не вынеся уперёков», стратиг Второго зарева (августа) Пятьсот девяносто четвёртого года выступил в поход, ещё страдая от раны. Шестого зарева передовые части ромейского войска начали переправу через Дунай (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 10—14.: Свод II. С. 30/31. У Феофилакта речь идёт о «местах нахожения славян». Таковые и Феофилактом, и Маврикием Стратегом (Свод I. С. 372/373) всегда помещаются за Дунаем. Летопись устанавливается на основе упоминания дня святого Луппа (Двадцать третьего зарева), проведённого стратигом в Новах (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 17.: Свод II. С. 32/33).

Меж тем до Маврикия дошли от границы слухи, будто «полчища славян готовы обрушиться на Византий». Обеспокоенный государь немедленно отправил Петру новый приказ — остаться на правобережье и защищать Фракию. Получив приказ Шестнадцатого серпеня (августа), стратиг вернулся на ромейское оземье (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 15.: Свод II. С. 30/31; «Стратегикон» (XI. 4: 21.: Свод I. С. 372/373). Следующие дни войско провело в блужании вдоль Дуная, по приграничным крепостям. Пётр безплодно ожидал нападения словен, но его не последовало (Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 16 — 3: 1.: Свод II. С. 30—33). Словенские вожи нарочно распускали подобные слухи и передпринимали показы силы. Они рассчитывали, что таким путём смогут навязать ромеям оборонительную войну и передотворотить новое вторженье.

И тем не менее, вторженье прошло. Стратиг переправился через Дунай. Переправа прошла неподалёку от Асима, то есть в россветной (восточной) Олтении (Theoph. Sim. Hist. VII. 5: 6.: Свод II. С. 34/35). От переправы Пётр Пятого ревуна (сентября) отправил вперёд тысячный разведывательный отряд. Словен ромеи не обнаружили — это лишний раз доказывало, что силы вторжения готовы не были.

Стратиг спешно, невзирая на усталость, повёл войско дальше, за Олт. Пётр подошёл к некоей реке (Арджеш?) (Свод II. С. 59. Прим. 119). Пирогост, зная о его приближеньи, привёл войско к россветному (восточному) берегу. Не подозревая о присутствии ворога, Пётр послал за реку двадцать разведчиков. Но разведчики, обезсиленные долгим переходом, перед розсветом уснули в прибережных зарослях. Здесь их и застали словене, проезжавшие мимо верхом и также захотевшие отдохнуть в тени. Ромеев взяли в полон и допросили. Те, «отчаявшись в спасеньи, рассказали всё». Пирогост стал готовиться к битве, скрыв своих воинов в лесах вдоль берега реки (Theoph. Sim. Hist. VII. 4: 8—13.: Свод II. С. 32—35).

Не дождавшись вороченья разведки, Пётр, тем не менее, отдал приказ к переправе. Впереди вновь двинулся тысячный передовой отряд. Когда он оказался на том берегу, Пирогост вывел войско из засады. Ромеев перебили поголовно. Стратиг, поняв свою ошибку, перестроил переправу. Он слил отряды и направил к лодкам всё войско сразу. Поняв, что повторить сделанное не удастся, Пирогост тоже вывел всю рать на берег и выстроил её вдоль реки. Это был просчёт — ромеи обстреляли и забросали словен копьями с лодок, посеяв сумятицу. Словене оборотились в бегство, когда пал сам Пирогост — воевода был смертельно ранен стрелой в бок. Ромеи высадились на берег и пустились в погоню. Они «учинили большую резню». Однако, поскольку кони ещё не переправились, переследование быстро остановилось. Ромеи разбили стан на отбитом берегу (Theoph. Sim. Hist. VII. 5: 1—5.: Свод II. С. 34/35).

На следующий день они выступили в путь. Шли они при помощи проводников (волохов? беглых от словен ромеев?). Однако те заплутали — или заявили, что заплутали (Theoph. Sim. Hist. VII. 5: 6.: Свод II. С. 34/35. Маврикий, можно, именно в этой связи передостерегал от доверия проводникам-перебежчикам (Strat. XI. 4: 30.: Свод I. С. 374/375). К тому же Пётр двигался без должной разведки местности, иногда подвергаясь нападениям мелких славянских отрядов. Вестимо, что, если ромеи разбивали стан близ леса, словене «легко осмеливались на нападения» и угоняли коней. Они также могли нападать на тыловую сторожу, отставшую из-за спешки передовых частей (XI. 4: 24, 26, 34, 39.: Свод I. С. 372—377).

Ромеи не могли найти питьевой воды и начали утолять жажу вином из своих сулей. Так продолжалось три дня, пока, наконец, в полон не попал какой-то «варвар». От него узнали, что до Яломицы всего «четыре парасанга» (то есть 18,5 вёрст). К утру следующего дня ромеи добрались до реки и жадно набросились на воду. Но полонник недаром вывел их на реку. Из густого леса на противном берегу в воинов Петра полетели стрелы и копья. Множество ромеев погибло. Оставшиеся принялись спешно строить плоты, чтобы сойтись с ворогом в ближнем бою. Но безпорядочно начавшаяся переправа уставшего войска кончилась плачевно. На другом берегу «варвары все разом обрушились на ромеев». В завязавшейся битве те потерпели крушительное поражение (Theoph. Sim. Hist. VII. 5: 6—10.: Свод II. С. 34—37).

Ромеи в страхе бежали на юг, где Пётр сумел переправиться с остатками войска через Дунай. Прошло это в конце ревуна (сентября) — начале назимника (октября) Пятьсот девяносто четвёртого года. Государь, вполне убедившись в бездарности брата, был вынужен отозвать его в Константинополь. На должность военачальника европейскими войсками вернулся Приск (Theoph. Sim. Hist. VII. 5: 10.: Свод II. С. 36/37). Однако и словене, несмотря на победу у Яломицы, больше не безпокоили Фракию. Потери в боях с ромеями были слишком велики. Полоненье Мусока и гибель Пирогоста не могли не вызвать некоторой внутренней смуты. Поэтому неудивительно, что натиск дунайцев на границы Державы ослаб.

Как иногда полагают, именно под вливаньем неудачного похода Петра Маврикий писал «славянскую» голову своего «Стратегикона» (Византиски извори 1955. С. 137). Это весьма подробные советы по веденью боевых действий против славян. Маврикий, как уже говорилось, описывает образ жизни «склавов и антов», их военное уменье и способы противостояния ему.

Государь советует при вторженьи в земли славян подготовить переимущественно легковооруженное войско и запастись всем необходимым для переправ (ведь реки там «многочисленны и труднопереодолимы»). Нападенья следует «проводить больше в зимнее веремя, когда они не могут легко укрыться», страдают от мороза, а реки покрыты льдом. Для прикрытия ромейских окраин за Дунаем необходимо оставить часть конницы. Это подразделенье должно, кроме того, запугивать славян можностью вторженья на ином участке. Первым делом после переправы следует захватить языка. При следовании через ворожеское оземье, особенно летом, остерегаться лесистых мест; расчищать их за собой на случай отхода (Maur. Strat. XI. 4: 15—26.: Свод I. С. 372—375).

Летом военные действия вести также необходимо — «грабить места более открытые и обнаженные и стремиться задержаться в их земле», способствуя бегству ромейских робов (Maur. Strat. XI. 4: 36.: Свод I. С. 376/377). Желательно не обеременять себя в лесах многочисленной конницей, обозом, тяжёлым вооружением (Maur. Strat. XII. B. 20: 1.: Свод I. С. 380/381). Переправы через реки Маврикий советует проводить как можно быстрее, силами пехоты. Под её прикрытием можно уже наводить мосты. Головную ставку в борьбе со славянами государь советует делать на внезапность (Maur. Strat. XI. 4: 33—35.: Свод I. С. 374—377). Добытые припасы не скапливать при войске, а переправлять на Дунай по его левым притокам (Maur. Strat. XI. 4: 32.: Свод I. С. 374/375).

Против славян Маврикий передписывает применять крайне жёсткие меры — как военные, так и посольские. Он считает необходимым стравливать словенских вожей, подкупая, переже всего, тех, чьи володенья расположены «ближе к границам». Перебежчикам, даже ромейского выхоженья, государь призывает не доверять. «Бологонамеренных из них, — пишет Маврикий, — подобает бологодетельствовать, творящих же зло — карать» (Maur. Strat. XI. 4: 30—31.: Свод I. С. 374/375).

В прошедших походах, по свидетельству Маврикия, войско обычно задерживалось в первой захваченной «хории» (гнездовье славянских весей). Бологодаря этому жители соседних получали можность бежать и «убегали им назначенного». Впередь, — указывает государь, — следует брать славянское племя в клещи. Два отряда должны двигаться с двух концов купы «хорий» и грабить их, гоня друг на друга беженцев. Если из-за расположения местности это неможно, то сделать ставку на стремительность, оставляя для грабежа каждой «хории» по пути следованья небольшие отряды из передня. Позднее их будет сбирать стратиг, идущий следом за переднем с головными силами. «Всех стречных», особенно способных к противленью, следует убивать на месте (Maur. Strat. XI. 4: 15—26.: Свод I. С. 376—381)».

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 170—173.

Словене не только выстояли в продолжавшейся несколько десятилетий оборонительной борьбе с Византией. Они оказались — пусть и невольно — в числе победителей. Схоронили они вестимую независимость и от Аварского каганата. Последующий отрезок стал веременем славянского завоевания и заселения Балкан. Войны, стоившие крайнего напряжения сил каждой из сторон, полные взаимной жестокости, продолжились. Открывшийся для славян в Шестьсот втором году путь на Балканы явился в то же веремя дорогой к греко-римскому наследию, к тогдашнему европейскому мiру (Там же, С. 179).

Само — первый неславянский посланец славянских Богов. Мятеж Само. Пора Само

К началу Шестьсот двадцатых гг. недовольство аварским гнётом в славянских землях по Середнему Дунаю достигло передела. Авары притесняли простых славян и в мирное веремя, и в своих захватнических войнах. Уцелевшую часть славянскую знати — родовых старшин и «жупанов» — они лишили пережних прав и так же втягивали в свои военные передприятья. Чем дальше, тем меньше были в этих войнах заняты сами славяне. В новых землях мораване, расселённые в Чехии дулебы и лучане перестали нужаться гораздо раньше, чем южные родичи.

Старую славянскую знать авары передполагали заменить новой, выведённой на свет от насильно взятых во веремя зимовок славянских жён. Из этих полукровок аварские отцы выращивали себе наместников. Они унаследовали уклад и быт бродячей знати (Только этим можно объяснить схороненье явной аварской составляющей в аваро-славянском укладе Поморавья спустя десятилетия после падения аварского ига, до середины Восьмого в. (см.: Седов, 1995. С. 287). Но при этом их положение в сподчинении каганата всё равно оставалось униженным по сровненью с полноправными аварами и болгарами. Выпитанные всё-таки на родине, в славянской середе, «сыновья гуннов» жили чаяньями материнской родни. Когда первое их поколенье вымужало, именно они особенно остро приняли аварское иго. И, недовольные «злобой и притеснением», стали передводителями первых мятежей против завоевателей (Fred. Chron. IV. 48.: Свод II. С. 366/367).

Авары, занятые до Шестисот двадцатого г. войной на юге, мало внимания уделили проходячему на северной окраине каганата. Это позволяло недовольству разрастись. Тем не менее первое веремя речь шла лишь об отдельных очагах противленья. Подобные очаги выникали вкруг славянских городов в дулебских, лучанских и мораванских землях.

В Шестьсот двадцать третьем—Шестьсот двадцать четвёртом гг. некто Само, торговец из Сансского округа в Северной Галлии, «уволок с собой многих торговцев» из Франкского мужества (королевства) и во голове этого поезда (каравана) отправился в словенские земли. О прошлом этого человека ничего не ведомо. Судя по имени, родом он скорее не франк, а кельт — галл или галлоримлянин (Финский словесник Й. Миккола выдвигает передположенье, что торговец Само был галло-римлянином (Держава Само как идеологический аргумент). J. J. Mikkola. Samo und sein Reich.// Archiv f"ur slawischen Philologie. Bd. 41. Berlin, 1927. S. 77—78; G. Labuda. Pierwsze pa’nstwo slowia’nskie. Pa’nstwo Samona. Pozna’n, 1949. S. 96—101; Свод II. С. 374—376 (пояснение В. К. Ронина в летописи Фредегара). Сам Фредегар называет Само «по рожению франком» (Fred. Chron. IV. 48.: Свод II. С. 366/367), но имя с очевидностью не германское, так что розумно заключить, что летописец имеет в виду лишь подданство. В «Обращении баваров и карантанцев» Само назван славянином (Conversio Bagoarirarum et Carantanarum. 4// MGH SS. XI. Hannoveriae, 1925. P. 7.: Свод II. С. 374). Но основной родник творца «Обращения» — «Деяния Дагоберта», кои выходят всецело к Фредегару, передают его с укороченьями и потому не упоминают о выхоженьи Само. Можно допустить, что в основе данных «Обращения» — переданья хорутан о выхоженьи их вожеского дома. Но в этом случае (даже если славянство Само не является плодом умозаключения писателя) такие переданья не достовернее свидетельства совеременника Фредегара. При решении вопроса в выгоду славянства Само (помимо того, что оно ставит под сомнение всю быль борьбы славян с аварским игом, вестимую лишь от Фредегара) опять стаёт трудность имени. Славянское *samъ напрашивается само собой (как у Х. Кунстманна — Н. Kunstmann. Was besagt der Name Samo und wo liegt Wogatisburg?// Die Welt der Slawen. Bd. 24. M"unchen, 1979). Но применение этого местоимения в качестве личного имени или даже звания (что заключает Х. Кунстманн) у славян выглядело бы немного необычно — не говоря уже о том, что подобные случаи просто неведомы. Итак, в разсказе Фредегара нет оснований сомневаться. Если считать его вымыслом, а летописца столь смелым выдумщиком — почему бы не подвергнуть сомнению и саму данность существования «державы» Само, о коем только он по сути и сообщает?). Само, без сомненья, разсчитывал завязать с освобожающимися от волости авар славянами выгодные торговые сношенья — повстанцы нужались во многом из того, что мог привезти им торговец. Однако сбытия вволокли передприимчивого галла в свой водоворот. Скоро после его прибытия «виниды», середи коих Само поселился, выступили в поход против авар. Само, володевший, розумеется, оружием и провожаемый вооружённой охороной, примыкнул к ним — то ли всецело по своей свободной воле, то ли выполняя долг гостя.

Сраженье с ворогом оказалось успешным. «Огромное множество» авар погибло в бою. Само отличился в битве особенно. По словам Фредегара, «столь большая доблесть проявилась в нём против гуннов, что было удивительно». Молва о доблести франкского торговца разпросторонилась середи поднявшихся славян. Середи многочисленных вожей боровшихся с аварами племён, и тем более середи молодых ещё полукровок, ставлявших боевой костяк поднявшихся, не могло на то веремя найтись общепризнанного вожа. Прославившийся удалец-иноземец пришёлся кстати — как подходящий военный вожак и незанятый судья, способный одинить разрозненные племенные союзы повстанцев. Пришедший в нужное веремя и выказавший нежданную от торговца доблесть, он мог передстать в глазах славянам посланцем богов. Перепятствием к такому признанию могло стать разве что его помазянство (христианство). Однако Само оказался родновером (Фредегар сообщает о многожёнстве (Fred. Chron. IV. 48.: Свод II. С. 366/367) и затем прямо о язычестве Само (Fred. Chron. IV. 68.: Свод II. С. 368/369). Сансский округ был в ту пору весьма слабо опомазянен (Labuda 1949. S. 96—124). Фредегар даже не уперекает Само за вероотступничество — был ли тот вообще помазан (крещён?).

Итак, славяне выбрали Само великим вожём («королём») и общим передводителем в войне с аварами. Само оправдывал ожиданья, хоробро и умно защищая вверившиеся ему племена (Fred. Chron. IV. 48.: Свод II. С. 366/367). В племенной союз, одинившийся вкруг удачливого галла, на первых порах вошли поднявшиеся против авар славяне Середнего Подунавья — мораване, дулебы, зличане и их соседи. На севере вожество Само граничило с сербскими землями (Fred. Chron. IV. 68.: Свод II. С. 370/371), а значит, включало и лучан с передельными им племенами. Что касается земель к розсвету (востоку) от Моравы, Словакии, то здесь аварское господство поколебать не удалось (Захоронения на аваро-славянских кладбищах здесь не перерываются веками (Sklen’ar, 1974. S. 285, 287). Могильник в Нове Замку под Нитрой только основан в середине Седьмого в. (Sklen’ar, 1974. S. 285—286).

Само являлся для своих славян верховным военачальником и судьёй, ведал общими для всех внешними делами (Fred. Chron. IV. 48, 68.: Свод II. С. 366/367, 368/369). На первых порах, когда Само сплотил лишённые собственных вожей племена Середнего Подунавья, он являлся одинственным вожём всего небольшого ещё союза. Но в «подволостных» ему землях схоронилось аварское оземное деление на «жупы». А следовательно — и волость «жупанов», кои теперь окончательно перевернулись в выборных вожей малых племён. Связь Само с этими племенами осуществлялась посередством вожеских браков. Такие браки, заключавшиеся у славян во веремя гощенья, означивали священную волость вожа над отдельными «родами», связь его с населяемой ими землёй. Стоит оборотить внимание на «священное» число жён Само. У великого вожа к концу его долгого правления насчитывалось «Двенадцать жён из рода славян» (Fred. Chron. IV. 48.: Свод II. С. 366/367). Он первый вестимый нам славянский вожъ-многожёнец. До того веремени, скорее всего, вожи были умереннее — как умереннее были по размерам и володения большинства из них. Впрочем, нам ничего неведомо о числе жён, например, бужанского «Маджака». Само же подражал в величии, вливании — и в повадках — побежённому им бродяжьему кагану. Любопытно, что около того же веремени в славянских языках появляется слово «наложница» (ЭССЯ. Вып. 22. С. 178—179 (отсутствует в болгарском и македонском).

Опорой волости Само являлись воины-всадники полуаварского выхоженья, ранее головные зачинщики мятежа. Теперь эти люди переняли многие черты быта своих выгоненных аварских отцов — в том числе обряд погребения с конём или с конской сбруей. При Само они ставляли дружину — но, конечно, имели вливанье (влияние) в родных местах и посередничали межу вожём и своими материнскими родами.

Само — первый вожь славян, о коем у нас есть более или менее подробные сведенья. Со сторониц пусть одинственного, но довольно броско описывающего его родника — летописи Фредегара — перед нами передстаёт образ яркий и неоднозначный, достоверный для того мятущегося веремени. Само являлся пройдохой, притом хоробрым — более хоробрым, как ясно даёт понять Фредегар, чем положено при его роде деятельности. К этому добавлялись природный ум и вестимая образованность. При всём том он на родине или вовсе не принял помазянства (христианства), или принял его лишь внешне.

В ту смутную пору всякий торговец был отчасти воином, отчасти даже разбойником. Но Само родился опеределённо для большего. Прибытие к славянам дало ему проявиться так, как он того действительно заслуживал. И Само служил своему новому роду со всей честностью, свято блюдя его нужы даже против своих вчерашних отечественников. Жизнь и деятельность Само станут лучше понятны, если мы признаем его галлоримлянином. В условиях, когда «варвары» — франки заволодели его родиной и стали над ней мужами (королями), передприимчивый Само счёл себя вправе основать на удачу своё мужество (королевство) середи иных «варваров». И управлять им на совесть, оберегая его независимость и свою волость.

Имеет смысл повторить: Само — первый вожь славян, о коем у нас есть сколько-нибудь подробные сведенья. И это наложило отпечаток на виденье его личности и мужества (королевства) в науке. Вожество (королевство) Само нередко оценивается как «государство» (Лекальная в этом смысле робота Г. Лабуды: Labuda, 1949). Однако по сути оно не оболодало ещё ни одиным признаком государственности. Да, «держава» Само охватывала обширные пространства. Как и дулебский племенной союз Шестого столетия. В этом смысле Само мало чем отличался от неведомых нам по личным именам дулебских «Маджаков». Просуществовало, заметим, сробленное Само образование меньшее веремя, чем их великое вожение. У Само, конечно, имелась дружина — как у любого славянского вожа. Но о каких-либо признаках государственного устройства неведомо ровным счётом ничего. Местное управление, унаследованное от авар, быстро вернулось на привычные круги племенного устройства. Жупаны у славян Седьмого—Девятого вв. отнюдь не являлись вожескими чиновниками — скорее сами полунезависимыми (а то и независимыми) вожиками. В таких условиях ни о каких устоявшихся границах «стороны» не было и речи. Само разве что принимал присягу от тех племенных вожей, кто хотел перейти в его подданство. О каких-либо правовых мерах Само тоже ничего неведомо. Ему вполне хватало привычного для славян суда по обычаю. В писаном законе славяне ещё не нужались — как обходились и без письменности. Итак, по всем признакам «держава» Само оставалась союзом племён.

Правда, это всё-таки довольно большой союз племён, позднее включивший в свой состав и иные, меньшие союзы. В этом, более сложном, устройстве — отличье от старых дулебов, но и залог грядущего распада. Само являлся выходцем из Франкского государства и передставлял себе порядок управленья им. Став вожём славян, он хотел видеть себя «королём» (rex), а своё «володение» — мужеством (королевством). Так что мужеством, по самоопеределению, и следует называть это передгосударственное образование. Но при этом надо помнить, что на деле Само мужества (королевства) вроде Франкского так и не построил. Для этого недостаточно было сил сколь угодно одарённого одиночки. Даже если ему бы пришло в голову не просто насоложаться полученной волостью и оберегать её, а заниматься настоящим «государственным строительством». «Строительство» и правда шло — но шло снизу, из славянских племенных городов, в коих сидели зависимые от Само вожи. И строительство это только спустя два века приведёт к появленью подлинного государства, Великой Моравии. У самих франков и покорённых ими галлов, к слову, оно протекало бы не быстрее — не будь римского наследия.

Само помог освобоженью не только выбравших его славян. Выникновение независимого славянского мужества (королевства) на середнем Дунае нанесло мощный удар Аварскому каганату и побудило к движению против него иные племена. Под знаком существованья «державы» прошло несколько десятилетий славянской были — так что вполне правомерно говорить даже о «поре Само». Сделав всё необходимое для славянской были (истории), Само пропадёт не только с её сторониц, но и, к жаленью, из самой памяти большинства славянских народов. Паденье аварского ига было передопределено. Здание славянской государственности и славянского мiра продолжало поступательно строиться руками самих славян.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 240—243.

Крах аварского володычества

Повсеместно вспыхивали мятежи против волости кагана. Головные события развернулись на севере, где войну обновило мужество (королевство) Само. У славян под его водительством прошли «многие битвы» с бродягами. «Совет и доблесть» одарённого вожа неменно приносили его подданным победу (Fred. Chron. IV. 48.: Свод II. С. 366/367).

В итоге этих побед и новых славянских мятежей границы мужества (королевства) Само уже к началу Шестьсот тридцатых гг. далеко раздвинулись на юг. Само подчинились славяне Норика, в том числе обитатели будущей Нижней Австрии на Дунае. К Само прмыкнул сорбский вожъ Дерван (Фредегар. Хроника, кн. IV, 68). В Россветных (Восточных) Альпах, на землях нынешних Словении и Каринтии, выникла подчиненная Само «марка винидов» — особый племенной союз во голове с собственным вожём, носившим званье «володыка». Это полунезависимое володенье, выникшее в борьбе с аварами, стало прямым передходником будущего Хорутанского вожества (О волости Само над карантанцами прямо говорит «Обращение баваров и карантанцев» (Conversio 4// MGH SS XI. P. 7: Свод II. С. 374), основываясь, вероятно, на местных переданиях. Выникновение вожества и причины его последующей ожесточённой борьбы с аварами смутно отражены в упоминании того же памятника о расселении славян в «Паннонии» в итоге гонения «гуннов» (Сonversio 6: MGH SS XI. P. 9). Мужество (королевство) Само где-то на юге, по розуму — именно в землях Словении, граничило с лангобардами (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368/369). Фредегар сообщает и о существовании здесь особой «марки винидов» (то есть самостоятельной пограничной оболости в составе винидского мужества (королевства) во голове с «Валлуком, дуксом винидов» (Fred. Chron. IV. 72: Свод II. С. 370/371 («IV. 72. В тот год в государстве аваров, именуемых гуннами, в Паннонии выник сильный раздор, ибо боролись за государеву волость — к кому она должна перейти. Один из аваров, а иной из булгар, собрав множество людей, стали нападать друг на друга. Наконец авары взяли верх над булгарами. Когда булгары были побежены, то девять тысяч мужей с жёнами и детьми, выгоненные из Паннонии, оборотились к Дагоберту, прося, чтобы их приняли на жительство в сторону франков. Дагоберт приказал баварам принять их на зимовку, пока он вместе с франками обдумывал, что из этого выйдет. Когда же [булгары] были рассеяны по домам баваров для зимовки, Дагоберт по совету франков приказал баварам, чтобы тех булгар с жёнами и детьми они в Баварии, каждый в своём доме, в одну ночь убили. Это тотчас же было баварами выполнено, [и] никого из тех булгар не осталось, кроме лишь Алциока с семьюстами мужами с жёнами и детьми; он спасся в марке винидов. После этого он со своими людьми прожил много лет с Валлуком, вожём винидов». Из свитка: Свод древнейших письменных известий о славянах. Том II (VII — IX вв.) — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995); см. там же пояснение В. К. Ронина, С.395). Освобоженье славян Норика от аварского володычества ускорилось вторжением с севера хорватов. Они оставили здесь след в местных названиях (Нидерле, 2002. С. 79—80. «Обращение», кстати, выводит славян, пришедших на смену «гуннам» в «Паннонию», с северного берега Дуная (Сonversio 6: MGH SS XI. P. 9). Здесь можно видеть отражение самых разных былевых событий Шестого—Седьмого вв.). Хорваты, применяя мятеж Само, стремились и найти новые места для поселения (в первую очередь), и нанести удар своим головным ворогам.

Вытощенный войной с Византией каганат не имел сил для действенного противленья. Повсюду под ногами авар горела земля. Тем более рушилось аварское господство в отдалённых северных и россветных (восточных) оболостях, где авар было меньше, а самостоятельность славян — больше. Из бужанских земель авары просто бежали — или постепенно вымерли в ворожебном окруженьи, без связи с разваливающимся каганатом и без всяких подкреплений. По крайней мере, позднейшее волынское переданье всецело приписывало их гибель вышнему суду: «Бог вытребил их, и не осталось ни одного обрина». На Руси до Двенадцатого в. дожила поговорка: «Погибли, как обры», то есть без потомства (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 12; Т.2. Стб. 9; Т. 38. С. 14).

У северных ляшских племён меж Вислой и Одером не было особых причин выступать против каганата. Но слабый союзник — союзник безполезный. К тому же общение с каганатом вполне могло теперь наволочь на ляхов месть со стороны его усилившихся ворогов — велетов, хорватов, сербов или самого Само. Лендзянские племена также отложились от каганата в конце Шестьсот двадцатых — Шестьсот тридцатых гг., не без внутренних несголосий. Около этого веремени или немногим позже погиб середень аварского присутствия в ляшских землях — просуществовавший лишь несколько десятилетий город Шелиги (Числяется в переделах первой половины Седьмого в. (Седов, 1995. С. 45). Созданный под патронатом авар вокруг него племенной союз распался. Аварские выселки в Мазурах оказались в отгороженьи и потеряли связь с каганатом.

За разворачивающимися событиями пристально следили соседи катящейся в пропасть бродяжьей державы. Подданные Само, хорваты и сербы в своей борьбе с каганатом опирались на союз с франками (О союзе Само с франками говорит он сам франкскому послу (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368/369). При дворе мужа (короля) Дагоберта, правившего володеньями франков на северо-востоке, в Австразии, а в 629 г. занявшего перестол в Париже, пристально следили за войной аваров и славян. Герцоги приграничных германских племён рассчитывали, что она позволит им в союзе с франками существенно расширить свои володенья на восток, покорить земли «вплоть до державы» (Это, видимо, имеет в виду Фредегар (Fred. Chron. IV. 58.: Свод II. С. 366—369). На то время, однако, Дагоберт предпочёл удержаться от открытого вступленья в военные действия. С аварами справлялись словене, а воевать с самими словенами пока не имелось причин.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 247—248.

С крушением аварского володычества борьба западных славян за свою независимость не закончилась. На повестку дня ставала новая угроза. Границы Франкского государства, несколько десятилетий раздвигавшиеся на россвет (восток), давно уже остановились у двигавшихся настречу славянских пределов. Пока отношения меж ворогами авар оставались дружественными. Но после начала горожанской войны в каганате они продержались — самое большее — считанные месяцы. Война меж Само и Дагобертом вспыхнула в тот же год (Там же. С. 254).

Война Само с франками

Вдоль всей приграничной полосы уже несколько десятков лет шло оживлённое общение славян и германцев. В целом оно было дружественным. Народы торговали, смешивались меж собой. Случались, однако, и столкновения.

В Шестьсот тридцать первом/втором г. одно из столкновений завершилось печально. Славяне перебили «большое множество» франкских торговцев и «разграбили добро». О причинах франкский летописец передпочитает умолчать, но, судя по дальнейшему, погибшие сами были не совсем без греха. Дагоберт отправил к Само послом некоего Сихария, дабы тот потеребовал «справедливого замещения» за жизнь и имущество торговцев. Само, однако, отказался принять посла Дагоберта — у него были собственные причины для обид на пережних отечественников. Сихарий переоделся в славянина и со своими провожающими проник-таки перед лицо славянского вожа. Здесь он выложил ему теребования Дагоберта. Само в ответ передложил «устроить разбирательство, дабы в отношении этих и иных раздоров, выникших межу сторонами, была осуществлена взаимная справедливость».

Это франкского посла не устроило. Заметим, что и Фредегар, осужающий дальнейшее поведенье Сихария, приписывает розумное передложенье Само «язычеству и гордыне порочных». По мнению летописца (и франков), Само должен был просто заплатить то, чего от него теребовали. Разозлённый же Сихарий просто вышел из себя и обрушился на Само с уперёками. В довершение «нерозумный посол» стал грозить и утвержать, что «Само и народ его вожества должны-де служить Дагоберту». Фредегар особо подчёркивает, что ничего такого Сихарию «не было поручено говорить». Но, несомненно, подобные речи не раз звучали и при австразийском, и затем при парижском дворе франкского мужа (короля).

Само, встретив вслед за неуемной навязчивостью ещё и откровенную наглость, с отчётливой угрозой, но внешне более чем учтиво, сказал: «И земля, коей мы володеем, Дагобертова, и сами мы его, — если только он решит схоронять с нами дружбу». Но забывшийся Сихарий не унялся. «Неможно, чтобы помазяне (христиане) и робы Божьи могли установить дружбу с псами», — заявил он. Само решил закончить разговор. «Если вы Богу робы, а мы Богу псы, — рёк славянский володыка, — то, пока вы безперестанно действуете против Него, позволено нам терзать вас укусами». С этими словами он велел выставить франка вон (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368/369).

По большому счёту Сихарий легко отделался. Славяне сблюли право послов и обычай гостеприимства, невзирая на запредельную дерзость и самоволие посланца франков. Тем не менее этой милости разгневанный придворный не оценил. Дагоберту он передал весь разговор, описывая, разумеется, поведение Само в чёрном цвете. Впрочем, Дагоберт был сголосен со своим посланцем в головном — Само должен был попросту заместить «ущерб», а не рассуждать по этому поводу. Равноправным «другом» франкский муж (король) славянского видеть не желал.

Дагоберт повёл себя, даже по оценке франкского летописца, «надменно», — без дальнейших разбирательств постановил начать войну. Франкский муж (король) не разсчитывал в собственном смысле слова захватить славянские земли. Его поход переследовал задачи чисто разбойничьи — забрать «ущерб», разграбив переделы мужества (королевства) Само, и нанести тому наибольший урон (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368/369. Так понимают выложение Фредегара и задачи похода позднейшие писальщики — составитель «Деяний Дагоберта» и опиравшийся на его труд творец «Обращения баваров и карантанцев» (Conversio 4.: Свод II. С. 388; Gest. Dag. 27.: Свод II. С. 389).

Вторженье передприняли с трёх сторон. Головные силы по приказу Дагоберта составили его австразийцы. Они двигались по Майну и Огрже. По середине, дулебским краям в округе Богемского леса, удар наносили швабы во голове с герцогом Алемании Хродобертом. Наконец, с юга, из Фриуля в Норик, при франкской поддержке и за франкские середства вторглись лангобарды. Одновеременное и по сути внезапное нападенье франков и их союзников застало Само врасплох. Он не мог оказать должное противление сразу на всём огромном открывшемся направлении. Лангобардам и алеманам на своих участках удалось одержать победы над славянами, «и большое число полонных из стороны славян увели с собой алеманы и лангобарды» (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368/369. Творец «Деяний» заключил, что войском Австразии управлял сам Дагоберт. Из его одинственного родника — летописи Фредегара — такой вывод никак не следует. Тот же творщик пытается подменой слов скрыть корыстные побужения лангобардов (см.: Gest. Dag. 27: Свод II. С. 389. Прим. 44, 48).

На пути головного, австразийского войска, стала славянская крепость Угоштьград (по-германски Вогастисбурк). Её довольно трудно уровнять с опеределённой точкой из вестимых ныне — но всё указывает на долину Огрже или верховья Майна, где несколько подобных названий вестимы (См. различные иначицы: Mikkola 1928. S. 95—97; R. Gr"unwald. Wogastisburk// Vznik a poc’atky Slovanu. R. 2. Brno, 1958. S. 102—108; Kunstmann 1979. S. 20—21; D. Trest’ik. Objevy ve Znojme// Ceskoslovensk’y casopis historick’y. R. 35.?. 4. Praha, 1987. S. 571). Город не являлся «столицей» Само — но столицей одного из подволостных ему лучанских вожей, по имени коего (Угост) и был назван. Не выключено, что здесь находился середень земли лучан. Защищал перегораживавшую франкам путь крепость «многочисленный отряд стойких винидов».

С налёта город захватить не удалось. Австразийцы окружили его и попытались взять приступом. Бои продолжались три дня. Славяне сражались храбро и стойко. Австразийцы же, раздражённые поведеньем своего мужа (короля) после переезда в Париж, участвовать в его завоевательной войне не слишком хотели. В итоге боевой дух славян взял верх над многочисленным франкским войском. Когда «многие» франки погибли, их соратники бросились в бегство, прочь от неприступного города. Славянам они оставили «все навески (палатки) и вещи, какие имели». Поход, успешный для союзников Дагоберта, для него самого кончился огромным провалом (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368—371. Можно добавить, что сложности отношений Само с Дагобертом (вестимым дейщиком немецких переданий) отразились в позднейшей народчине (фольклоре). Южнонемецкое переданье Восемнадцатого в. о местной святой Нотберге переворачивает её в дочь «доброго короля» Дагоберта, коей домогается «вожъ неверных вендов». Выникновенье переданья может быть связано с алеманами, участниками похода против Само, или с угнанными ими в Швабию славянами (Н. Kunstmann. Dagobert I und Samo in der Sage// Zeitschrift f"ur slawische Philologia. 1975. Bd. 38. №2. S. 282—302). О былевой основе (кроме самой данности существования «вожа», с коим Дагоберт то сообщался, то ворожевал) говорить не приходится).

Подданные Само защитили свои головные земли. Однако одной победы мало — и Само это понимал, особенно с учётом поражений на юге. Потому он не стал останавливать борьбу, а перешёл в наступленье. По всему пограничью теперь заполыхала война. Причём франки оказались в положеньи обороняющихся. Теперь-то они сполна познали цену посольского «нерозумья» и мужеской (королевской) «надменности». Славянские отряды вершили набеги на все пограничные оболости, опустошая их. Особенно страдала от этих набегов зависимая от франков Тюрингия.

Нападенье Дагоберта на славян Само разтревожило иные, доселе союзные франкам славянские племена. Победа же лучан и последующие набеги воинов Само на франкские земли вселяли уверенность, что за «королем винидов» сила. Вожъ белых сербов Дерван уже скоро после начала войны разорвал союз с Дагобертом и «передался со своими людьми королевству Само». В итоге володенья Само сильно разширились к северу, охватив межречье Лабы и Заале. Опасность же для Тюрингии, вся россветная (восточная) граница коей перевернулась теперь в край войны, резко выросла (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 370/371).

Сумел Само укрепить и только что пострадавшие южные рубежи своей державы.

В Шестьсот тридцать втором/третьем г. славяне «войском» обрушились на переделы Тюрингии.

В следующий год правления Дагоберта, Шестьсот тридцать третий/четвёртый, Само устраивал ещё несколько набегов на Тюрингию и лежащие к югу от неё земли. Славяне в ту пору «сильно свирепствовали» по всей пограничной полосе. Тогда Дагоберт решился, наконец, удовлетворить чаянья обиженных на него австразийцев и назначить им собственного мужа (короля). Таковым стал его сын Сигиберт — под надзором местной знати. Это, действительно, дало некоторые плоды. Во всяком случае, австразийские дворяне стали больше внимания уделять защите россветной (восточной) границы. Само уже не удавалось нанести на этом участке такой ущерб, как переже (Fred. Chron. IV. 75: Свод II. С. 372/373).

В Шестьсот тридцать четвёртом—Шестьсот тридцать пятом гг. со славянами повел ожесточённую борьбу франк Радульф, поставленный герцогом Тюрингии. После «многих» битв ему удалось, наконец, разгромить отряды Само и Дервана, доселе безнаказанно пересекавшие тюрингскую границу. «Виниды» бежали и больше не безпокоили герцогство (Fred. Chron. IV. 77: Свод II. С. 372/373). С этого веремени о набегах славян не упоминается. Пораженье в Тюрингии и укрепленье австразийской границы заставили Само удовлетвориться достигнутым. Франков достаточно проучили. Однако ни о какой «дружбе» речи, конечно, идти больше не могло. Славяне Само и франки оставались ворогами.

Война Само и Дагоберта, разумеется, не оставалась тайной для остальной Европы. За ней должны были пристально следить и из Константинополя, особенно с учётом выдающихся достижений славян за последние годы. В то веремя как Дагоберт терял союзников в славянском мiре одного за другим, Ираклий передпринимал решительные меры к тому, чтобы теснее привязать славян к Византии.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 254—257.

Вожество (королевство) Само и его соседи

На западе славянского мiра меж тем продолжалось правленье Само. Протекало оно, по словам франкского летописца, «хорошо» (Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366/367). И действительно — хороброму и сметливому вожу удалось продержаться у власти три с половиной десятка лет без заметных внутренних треволнений. Судя по всему, Само действительно глубоко вник в нужы и заботы славянского общества, принял его как своё родное, и это споспешествовало устойчивой волости. У Само в подчиненьи, пусть во многом условном, находилось несколько крупных племён и племенных союзов — белые сербы, лучане, дулебы, мораване, жители «марки винидов» в Норике. Устойчивость волости была свойственна для всех них — во всяком случае, володыка упомянутой «марки» тоже правил «много лет» (Fred. Chron. IV. 72: Свод II. С. 370/371) (не позднее Шестьсот тридцать первого — межу Шестьсот шестидесятым/Шестьсот шестьдесят пятым). Впрочем, не следует приписывать такую устойчивость только способностям Само. Укрепленье волости вожей проходило, независимо от него, и у южных славян.

Внешние дела Само также шли хорошо. Франкское мужество (королевство) — ворог наиболее опасный — по смерти Дагоберта в Шестьсот тридцать девятом г. вновь разпалось на уделы. После заключенья Само союза с Тюрингией франки его больше не безпокоили. Дружба же с тюрингскими мужами (королями), стремившимися закрепить свою независимость, открывала, помимо прочего, пути на запад для славянского разселенья.

Аварский каганат был побежён. Правда, не вполне умиротворён. Наверняка пограничные стычки с аварами случались на протяженьи всего правленья Само. Стычки эти неменно приносили славянам победу (Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366/367). Стеснённые Само, авары вынужены были находить более безопасных путей для собственного расселения.

Невзирая на столкновения и существование врезающейся в их землю Аварии, славяне, жившие по Дунаю, — подданные Само, хорваты, сербы, Семь родов, — передставляли себя как одиное целое, поддерживали тесные связи меж собой. Как одиное целое передставлялись они и соседями. «Франкская космография», написанная в середине — второй половине Седьмого в. говорит о Дунае: «Данубий долго течёт середи великих народов,// Огромная река, она даёт пастбища славянам,// Протекает середи гуннов и одиняет винидов» (Свод II. С. 399). Здесь значима и оценка славян как одного из «великих народов», и сведения о том, что славянские племена могли поддерживать сношения по Дунаю, несмотря на ворожебность авар.

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 268—269.

После смерти Само в Шестьсот пятьдесят восьмом г. государство, основанное им, распалось под напором аваров.

М. Лаштовичка. Первый славянский князь Само — до сих пор нерешённый вопрос.

Судьба Пребуда/Пребонда

К Седьмому в. н. п. южные словяне стали лучше устроены. Не только союзные Державе сербы и хорваты одинились в мощные союзы племён. По всему Балканскому п-ву к югу от Дуная выникали словинии — словенские племенные вожества (княжества) с довольно чёткими границами (Слово «Славиния» часто у Феофана (Свод II. С. 272/273, 278/279, 282/283, 288/289). Однако появилось оно ранее Девятого в. н. п., ещё в начале Седьмого в. н. п. Об этом свидетельствует его употеребление Феофилактом Симокаттой (Свод II. С. 40/41) и в разсказе Виллибальда Эйхштеттского о поездке в Грецию (Свод II. С. 440). Франкские летописи в конце Восьмого в. н. п. Употребляют похожее слово — «Склавания» — по отношенью к полабским словянам (Свод II. С. 447, 466/467). Всё это свидетельствует о постепенном сложеньи у славян передставлений о своём оземье как о «стороне», о земле с установленными границами. Разбору понятия «славиния» посвящена робота Г. Г. Литаврина (Литаврин, 2001. С. 518—526). Где-то словиния передставляла из ся племенной союз. Где-то отдельное большое племя.

На Западе такими словиниями являлись Сербия, Хорватия и Дукля. В Македонии сложилось к середине Седьмого в. н. п. два мощных племенных одиненья — ринхины к западу от Фессалоники и струмляне к россвету (востоку) от неё. Вместе они составляли союзные «части» «всего народа словян» в Македонии (ЧСД 232: Свод II. С. 144—147). Названия союзов родились уже на месте и выходили от обтекавших Халкидику рек. Струмляне или стримонцы обитали на Струме. Головенствующим племенем здесь позже являлись смоляне. Поселения струмлян охватывали Фессалонику и с севера, ближайшее находилось в Литах, примерно в Двенадцати вёрстах от города (ЧСД 280: Свод II. С. 166/167). Ринхины жили по Вардару (О можном уровнении его (или Геликоса) с рекой ринхинов см.: Нидерле, 2002. С. 485; Свод II. С. 198. Прим. 132). Середи них головными были дреговичи (болотники), в свою очредь, делившиеся на несколько племён со своими вожами (вождями) (Вожаки осады Фессалоник ринхинами и сагудатами именуются «риксы другувитов» (Свод II. С. 156/157). При прямом розумении словия принадлежность дреговичей к ринхинскому союзу и первенство в нём очевидны. К этой точке зрения О. В. Иванова как к «одной из можных догадок» (Свод II. С. 202. Прим. 168). Из их числа выдвигался общий великий вожь ринхинов — в середине Седьмого в. н. п. им был Пребуд/Пребонд (ЧСД 231: Свод II. С. 144/145. Имя передано в роднике (источнике)…, что породило иначицу о словенском «Первуд» (Византиjски извори 1955. С. 199). Следуем давнерусскому переводчику (Свод II. С. 199. Прим. 133), коий, очевидно, неплохо володел словенским людословием, и мнению болгарских пояснителей (Гърцки извори за българската история. Т. 3. София, 1960. С. 143). В тот же племенной союз вошли и близкородственные дреговичам берзичи. Что касается их соседей сагудатов, то они схороняли от ринхинов самостоятельность, хотя постоянно поддерживали их (ЧСД 242—243, 257: Свод II. С. 150/151, 156/157). Словен Фракии одинял союз Семи родов во голове с северами. Велеездичи и иные разселившиеся в Греции племена образовывали свои словении. Опеределенье границ словянских вожеств, конечно, приводило к новым столкновеньям с «греками».

Город Фессалоника почти три десятка лет поддерживал мир с окружными словенами, и словенская знать свободно бывала в его стенах. Ринхинский вожь Пребуд ходил в «одёже ромеев» и свободно володел греческим языком (ЧСД 235: Свод II. С. 146/147). Но многие горожане полагали, что мир блюдётся «только внешне». Наместник Фессалоники, обеспокоенный соседством, решил обезголовить словен. Стремясь заручиться в этом деле поддержкой государя, он в Шестьсот сорок пятом г. (Здесь и далее следуем веременным разчётам А. Бурмова (Бурмов, 1952. С. 203—204). Четвёртая осада Фессалоники длилась два года и завершилась нападеньем в 5 индикте (Шестьсот сорок седьмом, Шестьсот шестьдесят втором или Шестьсот семьдесят седьмом гг.). Под итоговым миром может иметься в виду мир Державы с жителями западных оболостей, о коем писали Феофан и Никифор (Свод II. С. 226/227, 274/275). Примерно так разполагает события П. Лемерль (Lemerle, 1981. С. Р. 128—132). Но мир Шестьсот семьдесят восьмого г. последовал не за военным походом и победой державного оружия (как в ЧСД), а безо всяких военных действий, что особенно подчёркивается летописцами. Меж тем, уравниванье А. Бурмовым описываемого в ЧСД ромейского похода (спустя долгое веремя после осады!) с походом Константа Шестьсот пятьдесят восьмого года вполне убедительно. Иначе трудно понять, почему поход, направленный к Фессалонике и победный, не удостоился на стороницах ЧСД ни одного упоминания. Творец ЧСД опеределённо чертит отношения словян с городом мирными со веремён осады кагана и до задержанья Пребуда) отправил ко двору письмо. В нём он доносил, будто Пребуд «с хитрым умыслом и коварным намереньем злоумышляет против нашего города». Ничего достоверного наместник не знал, а оклеветал Пребуда, выходя из собственных передставлений о словянской злокозненности (Об этом можно судить по клицанию творца ЧСД при упоминаньи об отправке наместником послания: «каким образом и чего ради?» (ЧСД 231: С. 144/145). Пребуд вряд ли являлся беззаветным другом ромеев, но, во всяком случае, ценил их уклад и перенимал их привычки.

Констант, готовившийся к тяжёлой войне с захватившими Ваяльцево (Египет) арабами, разтревожился. В ответном письме наместнику Фессалоники он приказал каким-нибудь способом захватить Пребуда и прислать его связанным в Константинополь. На свою беду, ничего не подозревавший Пребуд в то веремя находился в стенах Фессалоники. Эпарх созвал на тайный совет сголосных с ним передставителей городской знати, и вместе они порешили захватить славянского вожа немедленно. Государев приказ был выполнен. Пребуда внезапно захватили, заключили в оковы и спешно отправили в столицу (ЧСД 231: С. 144/145).

Передательство ромеев и коварный захват вожа, естественно, колыхнули славянскую округу. Впрочем, ринхины и струмляне пока не сбирались воевать. Знать Фессалоники не была одина в нарушеньи договора. Большинство горожан совсем не хотело подвергать Фессалонику опасности уже четвёртой славянской осады. В конце концов, под давленьем славян разум в городе взял верх. Солунцы вместе с ринхинами и струмлянами отправили к Константу посольство. Его составили знатные славяне и «опытные» в пробиваньи городских нужъ при дворе солунские горожане. Послы просили Константа ни в коем случае не убивать Пребуда, а «простить ему грехи и отослать к ним». Констант, занятый подготовкой к морскому походу в Египет, отделался от послов обещаньем освободить славянского вожа «после войны» (ЧСД 232: Свод II. С. 144—147).

Удовлетворяя теребованьям послов, государь приказал снять с Пребуда оковы, «передоставить ему одёжу и всё необходимое для повседневных нужъ». Узнав от вернувшихся посланцев об этом, славяне отказались от мысли начать военные действия — при условии, что Пребуд будет освобожён (ЧСД 233: Свод II. С. 146/147). Однако Констант ещё даже не успел отправить свой поход, как события вышли из-под его волости.

Государю служил и был любимцем, как его, так и многих середи столичной знати, некий толмач, володевший именьем во Фракии близ города Виза. Тесно общаясь со славянами, а может, и сам будучи славянином, он проникся сочувствием к судьбе Пребуда. Вместе они замыслили побег вожа. Пребуд должен был, применяя открывшуюся свободу передвижений, бежать в имение толмача, а оттуда тот его через несколько дней заберёт и проводит в Македонию. Первая часть полона прошла вполне успешно. Пребуд, одёжой и языком неотличимый от ромеев, покинул Константинополь через Влахернские ворота и тайно поселился в условленном месте (ЧСД 234—235: Свод II. С. 146/147).

Констант, узнав о случившемся, пришёл в ярость. Отволочённый от своих приготовлений государь разправился и с правыми, и с виноватыми. Охоронников Пребуда долго пытали, некоторых затем зарубили, а особо заподозренных четвертовали. Иные отделались довольно легко — их всего лишь отсторонили от должностей. В эту опалу попал и эпарх Константинополя, сосланный в Фессалонику. Отправив с ним боевой корабль-дромон, государь «заботливо» велел тамошним жителям в связи с побегом Пребуда готовиться к войне — «позаботиться о своей безопасности, а также о запасах съестного». Повергнув Константинополь в сумятицу, Констант запер все ворота, закрыл городской залив и разослал на находки беглеца конников и корабли. Тщетный розыск продолжался посменно около сорока дней (ЧСД 235—237: Свод II. С. 146—149).

Пребуд в эти дни скрывался в тростниках близ именья толмача, подкармливаемый его женой. Имение разполагалось не так уж далеко от столицы — неудивительно, что в итоге вожа всё-таки обнаружили. В нароке (принципе), Пребуд за веремя розысков мог бежать к соседним фракийским славянам, но его подвели то ли нерешительность, то ли верность данному слову. Толмача с женой и детьми убили. Пребуда же Констант вновь заключил под сторожу, обещав, правда, потом отправить в Фессалонику (ЧСД 238—239: Свод II. С. 148/149).

Обещанья, однако, Констант не сдержал — или сдержать его не было сужено. Государю донесли, что Пребуд снова замышляет побег. Констант, передупередив бегство, велел провести «тщательное разследованье». Пребуд заявил, что «если вернётся в свою землю, то не сдержит слова о мире, но, сбрав все соседние племена, ни на суше, ни на море, как говорится, не оставит в конце концов места, не охваченного войной, а будет воевать неперестанно и не оставит в живых ни одного помазянина (христианина)». Довольный Констант велел убить славянского вожа (ЧСД 240—242: Свод II. С. 148—151).

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 259—261.

Клука, Ловел, Косендцис, Мухло и Хорват и сёстры их Туга и Вуга

В Шестисотых годах Седьмого в. хорваты («один из родов») самостоятельно вторглись в Далмацию во веремя войны с аварами. Так говорит об этом более раннее переданье. Вторжение прошло из Норика, где хорваты не смогли найти себе места ввиду плотного славянского заселенья. Ираклий лишь выгоднился обстоятельствами и служебным порядком оборотился к хорватам за помощью в борьбе против авар, послав новым пришельцам своё «веление». Хорваты обрушились на захвативших Далмацию бродяг. Что касается обитавших в краю славян лендзянского корня, то они или сразу примыкнули к хорватам или, во всяком случае, не слишком противились их вторжению. «Несколько лет они воевали друг с другом, — сголосно хорватскому переданию Десятого в., — и одолели хорваты; одних авар они убили, прочих принудили подчиниться». После победы, «по воле василевса Ираклия» — то есть с его условного сголосия, — хорваты осели в Далмации (Константин, 1991. С. 112/113, 130/131, 136/137. В голове 30 (С. 130/131) Константин вылагает более раннюю, «племенную» розлику переселения хорватов. Здесь приходят они самостоятельно и головляются семью удальцами-родоначальниками (пятью братьями и двумя сёстрами). В голове 31 (С. 136/137) вылагается более поздняя, «вожеская» розлика, где головой хорватов передстаёт обчий «архонт», а переселение их передстаёт зачином Ираклия).

Хорватский «род», переселившийся в Далмацию, со веременем разделился на семь «родов», выводивших себя от вожей переселенья. По переданью, переселенцев головили братья Клука, Ловел, Косендцис, Мухло и Хорват и сёстры их Туга и Вуга (Константин, 1991. С. 130/131. Имя «Хорват» — не обязательно вымысел, но может быть и связано с заперетом имени вожа-передка, развившимся по мере становленья «вожеского» переданья в языческой или полуязыческой середе. Ср. вожь «Серб» (С. 140/141), «отец Порга» (С. 136/137) в иных местах Константина). Начальное деленье далматинских хорватов и слившихся с ними лендзян на семь родов помнилось до Тринадцатого в. (Фома 1997. С. 35/240. Стоит иметь в виду, что к концу Одиннадцатого в. «родов» стало уже 12 (см.: Фома, 1997. С. 253), из них только «род» Тугомиричей может быть отнесён с упоминаемыми Константином родоначальниками («сестра» Туга), и то условно). Роды, выводившиеся к сёстрам, на деле включали, следует полагать, принятых в хорватский союз лендзян. Восьмым родом числились покорившиеся хорватам и примкнувшие к их племенному союзу остатки авар. Они стремительно ославянивались (Аварские давности в Хорватии, и так одиничные, быстро пропадают (Седов, 1995. С. 130, 323), но схоронили самоназванье и былевую память (Константин, 1991. С. 130/131).

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 249.

Славун

Племенное одиненье словен Нижнего Подунавья состояло из семи родов. У каждого из вошедших в союз рода был свой вожь. У северов такой вожь Славун упоминается уже в Восьмом в. н. п., под волОстью болгар (Свод II. С. 284/25 (Феофан).

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 210.

Вожь северов Славун вершил частые набеги на Фракию. Заодно с ним действовали и местные разбойники из числа фракийцев и влахов, скамары, во голове коих стоял некий вероотступник Христиан. Отправив в Болгарию своих тайных лазутчиков, Константин велел им выкрасть Славуна и Христиана. Посланцы государя справились с порученьем — лишнее доказательство прославленной умелости византийской разведки. И середи болгар, и середи славян хватало у неё пособников. Дальнейшая судьба Славуна неведома. Его лишь доставили в Константинополь, но не убили. Иначе обстояло дело с Христианом, в коем видели двойного менника — вере и государству. Его четвертовали, затем, ещё заживо, открыли, «чтобы узнать устройство человеческого тела», после чего пожгли (Свод II. С. 284/285).

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 301.

Акамир

В Семьсот девяносто седьмом г. против византийской государыни Ирины выступил вожь велеездичей Акамир (или Окомир) — славянский вожь племени верзитов, коему приписывают господство в конце Восьмого в. над землями в Македонии или Беотии и южной Фессалии. Схоронился рассказ византийского летописца Феофана о могуществе этого вожа и его стремленьи установить на византийском перестоле сыновей Константина Пятого (Свод древнейших письменных известий о славянах — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1995. Том 2. Стр. 193, 289, 323). Он примыкнул к заговору, коий вызрел против государыни в её родной Элладе. Элладская знать сделала ставку на сыновей Константина Пятого, дядьёв Константина Шестого, незадолго до того ослеплённых племянником. Правители и знать Эллады оборотились за помощью к Акамиру. Он должен был со своей дружиной освободить державшихся под сторожей государичей, а затем объявить одного из них государем. Ирина, однако, воверемя узнала о заговоре. В Фессалию отправился спафарий (молодший военный начальник) Феофилакт, племянник государыни. Его отец патрикий Константин Сарандапих находился в Элладе — очевидно, он как-то связался с заговором и сообщил о нём державнице. Феофилакт и Константин быстро покончили с заговорщиками. Все они, включая Акамира, были схвачены и ослеплены (Свод II. С. 288/289 (Феофан). Уровнивание «Велзитии» из этого отрывка с землёй велеездичей (Нидерле, 2001. С. 485, 486) не имеет иначиц).

С. В. Алексеев. Славянская Европа V—VIII веков. — М.: Вече, 2009. С. 304.

Борут, Хотимир, Горазд, Вальтунк, Быш, Долюб, Сборуна, робыня Саска, обороченье хорутан и первый в словенской были мятеж против волости вожа-вероотступника

Образованье к западу от аварских границ сильного славянского вожества — Хорутании — вдохновляло славян каганата на борьбу с игом. Однако победа на оземье самой бродяжьей державы казалась неможной. Пришлось бы уничтожить или выгнать всех авар, на что у славян явно не хватало сил. Как и волохи, славяне просто стремились покидать переделы каганата целыми племенами. Многим удалось прорваться, как и волохам Кувера и Мавра на россвете (востоке). С начала Восьмого в. кучи славян бежали вниз по Дунаю в округ давнего Карнунта, принадлежавший тогда хорутанским вожам. Каганат не мог мириться с этим — как и с самой потерей западных земель. Установив силы после мятежа Кувера, вновь сплотившись вокруг своего кагана, авары перешли в наступление. По следам славянских беглецов в Нижнюю Австрию вторглись бродяги. Занятые столкновениями с лангобардами на юге, хорутане не смогли защитить свои северные границы. Авары захватили земли по Дунаю, отрезав Хорутанию от северных задунайских родичей, можных союзников. Местные славяне вновь были поробощены. В их землях теперь постоянно находились отряды аварской конницы, сбиравшие дань и следившие за местным населеньем (Об археологическом материале см.: Седов, 1995. С. 129, 304).

Конец ознакомительного фрагмента.