Черный воздух. Лучшие рассказы

Ким Стэнли Робинсон, 2010

Новинка! Впервые на русском языке! Сборник лучших повестей и рассказов Кима Стэнли Робинсона, автора «Министерства будущего» и «Годов риса и соли». Премии «Хьюго», «Небьюла» и Всемирная премия фэнтези. Под редакцией Джонатана Стрэна. От руин затонувшей Венеции до вершин Гималаев и поверхности Марса! Экологическая стабильность, социальная справедливость, личная ответственность и, разумеется, развлечения. Герои Робинсона – искатели приключений, ученые, художники, рабочие и провидцы – исследуют мир, разительно отличающийся от традиционных для научной фантастики реалий. Мир, откуда рукой подать до Утопии.

Вылазка в горы

Перевод Д. Старкова

Трое сидят на камне. Верхушка отсыревшего гранитного валуна окружена снегом, подтаявшим ровно настолько, чтоб обнажить ее. От валуна снег тянется во все стороны. На востоке упирается в лесополосу, на западе поднимается к склону отвесной скалы, суженной кверху, указующей в самые небеса. Гранитный валун, на котором устроились путники, — единственное темное пятнышко, единственная прореха в снегу от лесополосы до обрыва. Следы снегоступов ведут к камню с севера, пересекая склон поперек. Все трое греются на солнышке, будто сурки.

Один из них жует снег. Ростом он невысок, однако широкогруд, ноги и руки бугрятся мускулами. Отправив в рот очередную горсть, он поправляет синие нейлоновые гетры, прикрывающие его икры и башмаки. Серые гимнастические трусы оставляют обнаженными бедра. Наклонившись, он пристегивает к башмаку апельсиновый пластиковый снегоступ.

— Брайан, — окликает его сидящий рядом, — я думал, мы пообедать собираемся.

Второй путник высок, широкоплеч, к тонкой стальной оправе его диоптрических очков прикреплены темные солнцезащитные накладки.

— Пи-итер, — не спеша тянет Брайан, — здесь же как следует не поешь. Сам видишь: присесть-то негде. Вот как только тот отрог обогнем, — обещает он, указывая на юг, — так переходу конец, и мы, считай, уже на перевале.

Питер испускает шумный, глубокий вздох.

— Мне отдохнуть требуется.

— О'кей, отдыхай, — соглашается Брайан. — А я пока двинусь в сторону перевала. Надоело на месте сидеть.

Подхватив второй апельсиновый снегоступ, он продевает носок башмака в ремни крепления.

Третий — среднего роста, необычайно худой, все это время не сводивший глаз со снежинок на носке собственного башмака, молча сует ногу в крепление желтого снегоступа. Видя это, Питер вздыхает, сгибается вдвое, высвобождает из снега свою пару снегоступов — алюминиевых, рамно-сеточных.

— Гляньте-ка, колибри какая! — радуется третий, указывая вбок.

Там, куда устремлен его палец, нет ничего, кроме снега. Встревоженные, его спутники озабоченно переглядываются. Питер, покачав головой, опускает взгляд под ноги.

— Я и не знал, что тут, в Сьеррах, колибри водятся. Ну и красота! — продолжает третий, но тут же неуверенно смотрит на Брайана. — Ведь водятся же, да?

— Ну, — тянет Брайан, — на самом деле, по-моему, водятся. Но…

— Но сейчас, Джо, рядом ни одной нет, — заканчивает за него Питер.

— Надо же, — вздыхает Джо, не сводя глаз со снега. — Я мог бы поклясться, что…

Питер, глядя на Брайана, жалостливо морщится.

— Может, преломление света вон там, на холмике, — озадаченно продолжает Джо. — А-а, ладно.

Брайан встает, продевает руки в лямки компактного синего рюкзачка, сходит с валуна на снег, наклоняется, поправляя крепления.

— Идем, Джо. Чепуха это все, — говорит он и поворачивается к Питеру. — Прекрасный весенний снег, кстати.

— Ага, если ты — растреклятый белый медведь, — откликается Питер.

Брайан качает головой. В его серебристых солнцезащитных очках отражается то снег, то Питер.

— Сейчас лучшее время для подъемов сюда. Поехал бы с нами в январе или в феврале, сам бы увидел.

— Лето! — возражает Питер, поднимая со снега высокий станковый рюкзак. — Лето — вот что я люблю больше всего на свете! Загар, цветы, прогулки без этих чертовых шлепанцев на ногах…

Взвалив ношу на спину, он торопливо, так что алюминий лязгает о гранит, делает шаг назад, чтоб удержать равновесие, неловко застегивает пряжку поясного ремня и смотрит на солнце. Времени — около полудня. Питер утирает лоб.

— Летом ты даже с нами больше не видишься, — напоминает ему Брайан. — Сколько это, четыре года уже?

— Время, — объясняет Питер. — Времени у меня совсем нет, это факт.

— Ага, кроме всей отпущенной жизни, — хмыкает Брайан.

В ответ Питер раздраженно хмурится и тоже сходит на снег. Оба поворачиваются к Джо. Тот, щурясь изо всех сил, по-прежнему вглядывается в сугроб.

— Эй, Джо! — окликает его Брайан.

Джо, вздрогнув, поднимает взгляд.

— В путь пора, помнишь?

— Ах да. Секунду.

Джо начинает готовиться к новому переходу.

Трое на снегоступах движутся дальше.

Брайан идет впереди. Ноги его на каждом шагу погружаются в снег едва ли не на фут. За ним аккуратно, след в след, а потому и в снегу практически не утопая, движется Джо. Питер на следы даже не смотрит: его снегоступы, рыхля снег, нередко соскальзывают влево, отчего он то и дело спотыкается.

Склон становится круче — настолько, что заслоняет от них отвесную скалу над головой. Все трое мокры от пота. Брайан, все чаще и чаще скользящий влево, останавливается, освобождается от снегоступов, приторачивает их к рюкзаку и снова сует руки в лямки. На правую руку он надевает перчатку и на ходу, скособочившись, опирается о склон кулаком.

Остановившись на том же месте, что и Брайан, Джо с Питером следуют его примеру. Затем Джо указывает вслед Брайану, пересекающему участок склона куда круче сорока пяти градусов.

— Невиданный трехногий зверь, обитатель холмов, — со смехом говорит Джо. — Невиданный зверь «снегоед».

Питер тоже лезет в рюкзак за перчаткой.

— Вот что нам мешало пойти там, вдоль деревьев, и обойтись без этого клятого траверса?

— Оттуда вид не так хорош.

Питер вздыхает. Джо, топчась по снегу, ждет, смотрит на Питера с любопытством. Питер мажет лицо маслом от солнечных ожогов, со лба его обильно струится пот, смесь пота с маслом на небритых щеках Питера блестит, будто зеркало.

— Мне только кажется или мы в самом деле выкладываемся на всю катушку? — говорит он.

— Еще как выкладываемся, — отвечает Джо. — Траверсы — штука нелегкая.

Оба смотрят вслед Брайану, приближающемуся к середине самой крутой части склона.

— И вы, ребята, лазаете по этим снегам для забавы? — изумляется Питер.

Джо молчит, а через какое-то время вздрагивает, точно очнувшись.

— Прости, — говорит он. — О чем мы с тобой толковали?

Питер, пожав плечами, оглядывает Джо самым пристальным образом.

— Ты о'кей? — спрашивает он, стиснув рукою в перчатке плечо Джо.

— Да, да. Просто… забыл. Опять!

— Любой иногда о чем-нибудь да забывает.

— Знаю, знаю.

Удрученно вздохнув, Джо направляется по следам Брайана. Питер идет за ним.

С высоты они кажутся крохотными пятнышками, единственными движущимися объектами на бескрайнем черно-белом просторе. Снег слепит белизной, защитные очки пускают в стороны зайчики. Путники утирают лбы, то и дело останавливаются передохнуть. Брайан уходит вперед, Питер заметно отстал. Джо, осторожно ступая по склону, полушепотом разговаривает сам с собой. Перчатки намокли, запястья покрылись браслетами льда. Внизу одинокие деревья лесополосы покачиваются на ветру, однако на склоне безветренно, жарко.

Склон делается положе, и вот они за отрогом. Брайан сбрасывает рюкзак, достает «пенку», усаживается на нее и сосредоточенно роется в рюкзаке. Вскоре его догоняет Джо.

— Уф! — отдувается он. — Нелегок был этот траверс.

— Не так уж и сложен, — возражает Брайан. — Разве что скучноват.

Проглотив с полдюжины «M&M», он машет рукой туда, где высится гребень хребта.

— Однако устал я от траверсов, это точно, — сознается он. — На хребет поднимусь, а там, по гребню, спущусь к перевалу.

Джо окидывает взглядом склон, ведущий на гребень.

— Ага, ну а мы с Питом двинемся прежним путем, вдоль отрога, и подойдем к перевалу мимо озера Дорис. Оттуда путь почти ровный.

— Верно. Но я все равно наверх.

— Ладно. Значит, встретимся на перевале.

Брайан меряет взглядом Джо.

— С тобой по пути ничего не случится?

— Разумеется, ничего.

Брайан надевает рюкзак, разворачивается, наклоняется вперед и неспешными длинными шагами карабкается наверх.

— Зверь вьючный, горбатый, косолапый, да-да, — негромко бормочет Джо, провожая товарища взглядом. — Улитка-великанша по снегу ползет, домик на спине несет… Йо-хо-хо, в горы, в горы, рам-ди-дам, рам-ди-дам-ди-дам…

Неторопливо, беспечно вышедший из-за поворота Питер бросает на снег «пенку», усаживается рядом с Джо. Дышит он тяжело, но со временем его дыхание выравнивается.

— А Брайан где?

— Наверх пошел.

— Нам тоже туда карабкаться?

— Думаю, мы с тобой дойдем до перевала и в обход, по тропе.

— Слава богу.

— Мимо озера Дорис.

— Знаменитого озера Дорис! — хмыкает Питер.

Джо укоризненно грозит ему пальцем.

— Там здорово, вот увидишь.

Джо с Питером идут дальше. Вскоре их дыхание достигает обычного ритма. По пути они пересекают лужок, притулившийся, будто терраса, к склону хребта. В снегу там и сям зияют проталины, так что путь их не слишком-то ровен.

— Ноги мерзнут, — жалуется Питер, идущий в полудюжине ярдов позади Джо.

— Там система охлаждения, — оглянувшись, откликается Джо. — Большая часть моей крови горяча — так горяча, что я могу держать снег в горсти и ладонь не замерзнет. А вот ступни охлаждены. Чтобы кровь в них остывала. По моим ощущениям, идеальное место — примерно возле коленей. Я живу там и прекрасно себя чувствую.

— А мои колени болят.

— Хм-м-м, — тянет Джо. — Да, тогда даже не знаю, что тебе и посоветовать…

Долгую паузу заполняет только хруст снега да скрип башмаков о снегоступы. Наконец Питер вновь открывает рот.

— Понять не могу, отчего так устал. Всю зиму ведь в баскетбол гонял, будто проклятый.

— В горах не так ровно, как на баскетбольной площадке.

Джо шагает чуть быстрее, чем Питер, и мало-помалу уходит вперед. На ходу он смотрит влево, на заросшую лесом долину, но, пару раз поскользнувшись, устремляет взгляд вперед, под ноги. Дыхание с хрипом рвется из горла. Утирая от пота лоб, Джо немузыкально дудит себе под нос какой-то мотивчик, а после переходит на что-то вроде монотонной речевки, с каждым шагом, на каждом выдохе бормоча:

— Зверь вьючный… зверь вьючный… зверь вьючный…

Его снегоступы с хрустом крушат крохотные хребты и пики сверкающих ноздреватых сугробов. Ослепительно-белый свет пробивается под оправу солнцезащитных очков. Джо останавливается, поправляет очки, покончив с этим, поднимает взгляд выше. Впереди, в пяти-шести дюжинах ярдов, виднеется дерево. Взяв курс на него, Джо идет дальше.

Вскоре он приближается к дереву, разглядывает старый, корявый горный можжевельник, ветвистый, не слишком-то и высокий. Вокруг деревца чернеет россыпь можжевеловой хвои; каждая иголка слегка погружена в снег — в собственное, отдельное гнездышко. Раз пять, не меньше, открывает Джо рот, бормочет:

— Шипо… листо… как? — покачивает головой, подступает к деревцу, гладит его ладонью. — Даже не знаю, кто же ты есть…

Склонившись к дереву, он едва не касается ствола кончиком носа. Кора шелушится, отстает от ствола, точно пергаментно-тонкие листы теста фило. Внезапно Джо заключает находку в объятия.

— Де-е-ер-рево, — говорит он. — Де-е-е-ер-р-рево-о-о…

За повторением этого слова и застает его Питер, шумно, натужно отдувающийся на ходу. Обойдя деревце, Джо указывает вниз, на небольшую горную котловину, выемку в склоне хребта.

— А вот и озеро Дорис, — со смехом поясняет он.

Питер безучастно глядит на кружок ровного снега посреди котловины.

— Ну, это — феномен, в основном летний, — говорит Джо.

Питер, поджав губы, кивает.

— Зато перевалом любуйся хоть круглый год, — утешает его Джо, указывая на запад.

К западу от котловины с озерцом гребень хребта, частокол черных пиков, возвышающихся над снегами, будто ныряет вниз, образуя глубокое, симметричное U, практически правильный полукруг, путь ледника, от края до края залитый синью неба. Джо улыбается.

— Рокбаунд Пасс. Подобного зрелища в жизни не забудешь. И Брайан, кажется, уже там. Пойду наверх, к нему.

Свернув на запад, Джо огибает озеро с краю, и вот перед ним склон, ведущий наверх, прямиком к перевалу. Слой снега на склоне тонок, пластик снегоступов то и дело скрежещет об обнаженный гранит. Идет Джо быстро, широким шагом, стараясь поглубже дышать. Наконец склон выравнивается, открывая вид на седловину перевала. Дующий в лицо ветер крепчает на каждом шагу, а на самом перевале достигает просто-таки ураганной силы. Рубашка на груди становится холодной, как лед, глаза слезятся, взмокшее от пота лицо сразу же обсыхает. Брайан — наверху, спускается к седловине с северной стороны. Его пронзительный крик ветер проносит мимо ушей. Сбросив рюкзак, Джо вращает руками, разминает плечи, простирает руки к западу. Вот он и здесь, на перевале.

Внизу, на западе, простирается округлая чаша цирка, вырытого тем же ледником, что высек в хребте перевал. Снега на склонах цирка почти нет, огромные гранитные «ярусы» поблескивают в лучах солнца. Вдоль долины, тянущейся от цирка к западу, белеет цепочка плоских, как блюдца, пятнышек — горных озер. К расплывающемуся, дрожащему в солнечном мареве горизонту уходят шеренги хребтов высотою пониже.

Впадина озера Дорис за спиной Джо заслоняет собою глубокую долину, оставленную их троицей позади. Стоит Джо повернуться к западу, ветер вновь яростно хлещет в лицо. На седловину перевала спрыгивает одолевший спуск Брайан, и Джо встречает товарища радостным улюлюканьем.

— Опять тут ветрено! — сообщает он.

— Тут, на перевале, всегда ветрено, — откликается Брайан.

Освободившись от рюкзака, он тоже испускает торжествующий вой, подходит к Джо, оглядывается вокруг.

— Знаешь, около года назад я, было дело, думал, что нам никогда больше сюда не попасть, — говорит он, от души хлопая Джо по спине. — И как же я рад, что ты здесь!

— Я тоже, — кивает Джо. — Я тоже.

Тут их нагоняет Питер.

— Глянь-ка, — обращается к нему Брайан, махнув рукою на запад. — Ну, разве не чудо?

Питер окидывает взглядом цирк, кивает, снимает рюкзак и усаживается за камень, прячась от ветра.

— Холодно, — жалуется он, дрожащими пальцами расстегивая рюкзак.

— Так надень свитер, — резко отвечает Брайан, — да съешь что-нибудь.

Джо, сбросив с ног снегоступы, прогуливается по перевалу, отходит от Брайана с Питером. Обнаженный камень, растрескавшийся рыжевато-бурый гранит, оброс клочьями лишайников — красных, черных, зеленых. Присев на корточки, Джо пристально осматривает разлом, подбирает треугольный, плоский осколок камня и швыряет его на запад. Камень, описав длиннющую дугу в воздухе, падает вниз.

Брайан с Питером обедают, прислонившись спинами к валуну, защищающему обоих от ветра. Там, где они устроились, довольно тепло. Брайан поглощает сыр, отрезая ломтик за ломтиком от большого бруска. Питер разворачивает на коленях тортилью, сдабривает ее арахисовым маслом из пластиковой тубы, а поверх арахисового поливает струйкой масла растительного.

Брайан, глядя на этакий кулинарный изыск, скептически щурится.

— С виду — дерьмо дерьмом, — замечает он.

— Пища есть пища, — парирует Питер. — Я думал, ты у нас — главный прагматик.

— Это точно, однако ж…

Питер уписывает тортилью за обе щеки. Брайан трудится над бруском сыра.

— Как тебе сегодняшняя прогулка? — спрашивает он.

— Читал я, будто снегоступы придуманы индейцами с Равнин, для ровной местности, — отвечает Питер, откусывая еще кусок. А в горах эти траверсы… эти траверсы — просто жуть.

— Помнится, раньше тебе здесь нравилось.

— Так то было летом.

— А сейчас еще лучше: наверху, кроме нас, ни души. Иди себе по снежку, куда пожелаешь.

— Да, подобные мысли я за тобой уже замечал. Но мне на снегу не нравится. Слишком уж много работы.

— «Работы», — пренебрежительно усмехается Брайан. — Похоже, старые добрые юридические кабинеты здорово извращают представление о работе.

Питер раздраженно вгрызается в тортилью. Похоже, он не на шутку обижен. Оба продолжают обед. До ушей их доносится очередная немузыкальная нескладушка в исполнении Джо.

— Кстати о завихах в голове, — нарушает молчание Питер.

— Ага. Приглядываешь за ним?

— Вроде как да. Только не знаю, что делать, когда он… отключается.

Брайан откидывается назад, выглядывает из-за валуна.

— Эй, Джо! — орет он. — Иди обедать!

Услышав Брайана, Джо на глазах у обоих вздрагивает, однако, неуверенно оглядевшись, вновь принимается за игру с камешками.

— Опять отрубился, — констатирует Брайан.

— Ну, так пришлось-то ему каково, — напоминает Питер. — Вот до чего доктора эти парня довели.

— Не доктора — катастрофа. Доктора ему жизнь спасли. Видел бы ты его в госпитале… Еще лет десять-двадцать тому назад быть бы ему овощем после такой-то травмы. Я, как увидел — ну, думаю: все. Не жилец.

— Да понимаю я, понимаю. Сквозь лобовое стекло пролететь — это…

— Однако ты не в курсе, что с ним проделали.

— И что ж с ним такое проделали?

— Стимулировали, как они выразились, «аксональные спрутинги» в местах разрыва нейронных связей — то есть, по сути сказать, новый мозг ему вырастили!

— Вырастили?

— Ага! Не весь, разумеется — часть. Разорванные связи и все такое. Как луч у морской звезды, понимаешь?

— Нет. Но тебе на слово верю, — отвечает Питер, снова выглянув из-за валуна и отыскав взглядом Джо. — Бр-р-р… надеюсь, они ему все, что нужно, назад отрастили. А то вдруг забудется в очередной раз, да и шагнет с обрыва!

— Не-е-е, насколько я понимаю, он просто иногда забывает человеческую речь. Мозг ведь не сразу в порядок себя приводит. Тем более здесь-то, сейчас, разницы никакой нет, — объясняет Брайан и снова откидывается назад. — Эй, ДЖО! ЕДА СТЫНЕТ!

— Еще как есть, — возражает Питер. — Вот, скажем, забыл он слово «обрыв». Само понятие, концепцию обрыва забыл и про себя думает: а пойду-ка я вниз, к озеру… и здрасте-пожалуйста, в пропасть летит.

— Нет, — успокаивает его Брайан, — это не так устроено. Понятиям язык и слова ни к чему.

— Что? — удивляется Питер. — Понятиям слова ни к чему? Шутишь, наверное? Я-то думал, это Джо у нас чокнутый…

— Нет, серьезно, — отвечает Брайан. Его обычная сдержанность быстро сменяется оживлением. — Понимаешь, чувственное восприятие уже есть акт мышления, а концепция — способ понимания, трактовки воспринятого. Одним словом, для того чтоб не шагнуть вниз с обрыва, этого хватит без всяких слов.

Несмотря на последнее заверение, он вновь оборачивается назад. За спиной его стоит Джо, кивающий, словно во всем соглашаясь с ним.

— Да, язык — это контактные линзы, — говорит Джо.

Питер с Брайаном озадаченно переглядываются.

— Контактные линзы позади глазных яблок, а сделаны они из стекла слов. Цвет достигает этих линз и отсеивается, отражается в нужном уголке мозга — скажем, в уголке «камень» или в уголке «дерево».

Питер с Брайаном переваривают услышанное.

— Стало быть, ты свои контактные линзы потерял? — рискует предположить Брайан.

Джо смотрит на него с благодарностью.

— Ну да! Вроде того.

— Так что же у тебя теперь в голове?

Джо пожимает печами.

— Хотел бы я сам это знать. Чувствую…

Облечь мысль в слова стоит ему немалых трудов.

— Чувствую: что-то не так. Может, у меня в такие моменты другой язык появляется, но в этом я не уверен. Все вокруг неправильным кажется… одни цвета, а больше ничего. Слова исчезают куда-то, понимаешь?

Брайан с невольной улыбкой качает головой.

— Хм-м-м, — глубокомысленно мычит Питер. — Похоже, нелегко тебе будет водительские права назад получить…

Все трое хохочут.

Брайан, поднявшись на ноги, прячет в рюкзак пластиковые пакеты.

— Готовы по хребту прогуляться? — спрашивает он спутников.

— Да подожди ты секунду, — откликается Питер, — мы сюда только что добрались. Отчего бы подольше не отдохнуть? Сам говорил: этот перевал — главная цель похода, а мы здесь пробыли всего полчаса.

— Дольше, — возражает Брайан.

— Все равно мало. Я устал!

— Сегодня мы одолели от силы четыре мили, — раздраженно напоминает Брайан. — Всем одинаково трудно пришлось. А теперь можно целых полдня идти вдоль хребта — здорово же!

Питер с шипением втягивает воздух сквозь сжатые зубы, задерживает дыхание, однако, решив промолчать, тоже принимается запихивать в рюкзак пакеты.

Наконец они готовы покинуть перевал. Рюкзаки и снегоступы у каждого за спиной. Брайан в последний раз поправляет поясной ремень, Питер окидывает взглядом предстоящий подъем, а Джо смотрит вниз, любуясь огромной чашей из снега и камня на западе. Миновавшее зенит солнце полыхает вовсю. Тень облака, пересекая цирк, спешит к путникам, скачком взлетает на западный склон перевала, ненадолго накрывает их троицу.

— Глядите! — кричит Джо, указывая на склон хребта, спускающийся к перевалу с юга.

Брайан с Питером поворачивают головы и видят…

Коричневое пятно… Пара рогов, ноги, мелькающие в быстром беге, перестук упавшего со склона камня вдали…

— Снежный баран! — восклицает Брайан. — Ух ты!

С этим он поспешно устремляется поперек седловины, к югу, то и дело поглядывая наверх.

— Вон он! Опять! Идемте!

Джо с Питером спешат за ним.

— Нет, ребята, не догоните вы эту тварь ни за что, — пророчит Питер.

Подъем, ведущий на юг, неровен, сплошь в валунах, так что по пути наверх приходится то и дело петлять из стороны в сторону, от одного островка снега к другому. Все трое цепляются за скальные выступы, за трещины в камне, с трудом одолевают уступы высотою по пояс. Брайан рвется вперед, Питер держится сзади. Джо с Брайаном перекликаются, обмениваясь впечатлениями о встрече со снежным бараном.

Чем ближе к гребню хребта, тем положе, легче подъем. Наконец Брайан и Джо взбираются на самый верх. Усыпанный щебнем, двадцати, а то и двадцати пяти футов в ширину, гребень практически горизонтален, но вид на юг загораживает. Брайан с Джо спешат туда, где уклон достигает высшей точки. Десяток шагов — и вдруг южная часть хребта открывается перед ними на мили вперед.

Оба останавливаются, смотрят во все глаза. Хребет пологими волнами тянется вдаль, к высокому пику, за пиком круто идет на спуск и вновь поднимается, и так — вверх-вниз, вверх-вниз — теряется в бескрайнем лабиринте черных скал. С востока крутой заснеженный склон ведет ко дну параллельной хребту долины. На западе грозно высятся голые, безжизненные зубья гор, чередующихся с углублениями котловин.

Хребет рассекает все это великолепие надвое, поднимается к небу выше всего, что только видно вокруг. Джо легонько постукивает по твердому камню носком башмака.

— Ископаемые кости. Спинной хребет одного из первых жителей земли, — говорит он.

— Кажется, я еще вижу того барана, — откликается Брайан, указывая вдаль. — А где у нас Питер?

Появляется Питер. Лицо его потемнело, осунулось. Споткнувшись о камень, он чудом не падает с ног, а подойдя к Джо с Брайаном, звучно швыряет о землю рюкзак.

— Глупо все это, — говорит он. — Мне отдохнуть нужно.

— Здесь, видишь ли, лагеря не разбить, — язвительно отвечает Брайан, указывая на россыпи щебня у собственных ног.

— Плевать, — откликается Питер и усаживается поблизости.

— После обеда мы идем всего час, — напоминает ему Брайан, — и стараемся подобраться поближе к тому барану!

— Устал я, — упрямо твердит Питер. — Устал и без отдыха не могу.

— Что-то быстро ты уставать стал!

Не на шутку разозленные, оба умолкают.

— Ребята, — мягко говорит Джо, — вот грызетесь вы то и дело — это да.

Молчание затягивается. Брайан с Питером отворачиваются друг от друга.

Джо указывает вниз, туда, где гребень хребта впереди идет на снижение. Там относительно ровно: гранитные плиты, а между ними — песок.

— Отчего бы не встать лагерем вон там? Мы с Брайаном рюкзаки сбросим и еще прогуляемся вдоль хребта. А Пит пусть отдохнет и, может, костер чуть попозже организует. Если хвороста сумеет найти.

С этим и Брайан, и Питер согласны. Все трое спускаются к будущему лагерю, в удобную седловинку.

Двое идут наверх. Одолеть пологий подъем не составляет труда, и вот они снова на гребне, на неровной тропе, усеянной осколками камня. Молнии и лед превратили голые скалы под ногами в мелкий щебень. Среди черного гранита там и сям возвышаются желтовато-бурые выступы, окруженные кольцами каменной крошки. Путники дивятся на эрратические валуны, словно бы покоящиеся на гребне хребта с тех самых времен, как он поднялся к небу, прыгают с камня на камень, поводят освобожденными от груза плечами. В очередной раз углядев вдалеке барана, Брайан указывает вперед.

— О! Видишь? — восклицает он.

— Еще бы, — отзывается Джо, но на барана не смотрит.

Заметив это, Брайан досадливо хмыкает.

Долина с востока темнеет, укрытая тенью хребта. В полудюжине ярдов за Брайаном Джо, прыгая с ровного на ровное, бубнит нараспев:

— Назови то, назови се, назови… назови-и-и… Ну и идея! Вот у меня на ногах три мозоли. Ту, что на левой пятке, я Амосом назвал.

Тут он умолкает, взбираясь на гранитный уступ по плечо высотой.

— А ту, что на правой, назвал Горбуном. А потом стер еще правую щиколотку спереди, и эту мозоль окрестил Ахиллом. И теперь, когда я их чувствую, это не боль, а что-то вроде шутки. Нытье в пятках, — продолжает он, шумно переводя дух, — будто приветы, приветы на каждом шагу: привет, Джо, это Амос; привет, Джо, Горбун здесь… Изумительно! Так мне, пожалуй, и башмаки ни к чему. Надо бы снять их!

— Не стоит. Лучше оставь, — без тени улыбки советует Брайан.

Джо улыбается от уха до уха.

Путь становится круче, гребень хребта сужается. Оба замедляют шаг, идут осторожнее. Россыпи щебня сменяются огромными щербатыми скальными выступами. Дальше приходится двигаться на всех четырех, оседлав хребет, точно лошадь: левая нога упирается в восточный склон, правая — в западный. Оба склона, особенно тот, что с запада, круто обрываются вниз. Западный, самый отвесный, блестит в лучах солнца, словно покрыт позолотой. Джо гладит ладонью стену обрыва.

Вскоре гребень снова становится шире, дальше вполне можно идти. Под ногами опять хрустит щебень. Угловатые, хрупкие пластинки камня сплошь поросли лишайником.

— Прекрасный гранит, — говорит Джо.

— Не гранит — диорит, — поправляет его Брайан. — Диорит, или габбро. Состоит из полевого шпата и еще кое-каких минералов более темного цвета.

— Э-э, ты мне голову не морочь, — откликается Джо. — Гранит помню, и хватит с меня. Вдобавок, эта штука была гранитом задолго до того, как геологи начали давать камням имена, и нечего им с именами такие шутки шутить.

Умолкнув, он приглядывается к камню поближе.

— Хотя… габбро, габбро… а что, пожалуй, мне это слово по вкусу.

Оба петляют среди валунов, взбираются на уступы. Под ноги им подворачивается глыба кварца, возвышающаяся над черным гранитом. Камень сплошь в трещинах, будто по вершине его ударили исполинской кувалдой.

— Розовый кварц, — поясняет Брайан и идет дальше.

Джо смотрит на глыбу кварца, разинув рот, опускается на колени, подбирает пару осколков, разглядывает их во все глаза, но тут замечает, что Брайан уходит вперед.

— Эх, знать бы мне все на свете, — поднимаясь, говорит он себе самому.

И вот они на вершине. Все вокруг — много ниже. Джо останавливается рядом с Брайаном. Оба молчат, замерев в считаных дюймах один от другого. К югу хребет понижается, а затем снова идет на подъем, к тому самому скальному лабиринту, которым они любовались, только-только поднявшись на гребень. Куда ни глянь, всюду горы, тянутся вдаль, разбегаются во все стороны света, каждый румб компаса украшают белые складки снегов. Не считая вольного ветра, все вокруг неподвижно.

— Интересно, куда тот баран подевался? — нарушает молчание Брайан.

Двое путников сидят на вершине горы. Порывшись в груде камней, Брайан извлекает на свет ржавую жестяную коробку.

— Ага! Не иначе баран нам подсказку оставил! — говорит он, извлекая из коробки клочок бумаги. — Имя свое вот тут написал, а зовут его… хм… Диана Хантер.

— Чушь собачья! — возмущается Джо. — Какое же это имя? Дай-ка взглянуть.

С этим он выхватывает коробку из рук Брайана, жестяная крышка отваливается, и целый вихрь клочков бумаги — штук десять, а то и двадцать, — подхваченный ветром, летит на восток. Джо достает из коробки листок, застрявший на дне.

— Роберт Спенсер, — читает он вслух, — 20 июля, 2014 год. Так это все имена… память о людях, поднявшихся сюда и решивших увековечить этакое достижение.

Брайан хохочет.

— Да кому же подобное взбредет в голову? Ведь до этого пика пешком дойти можно, — со смехом поясняет он.

— Наверное, надо бы собрать, сколько удастся, — неуверенно говорит Джо, взглянув вниз с отвесного склона вершины.

— Зачем? Ты же не сотрешь им памяти о восхождении, хоть все листки растеряй.

— Откуда нам знать, — возражает Джо и сам же смеется над собственными опасениями. — А вдруг? Подумать только: двадцать человек изо всех уголков Соединенных Штатов разом лишаются воспоминаний об этом пике! Раз — и… будто ветром все выдуло из головы. И до свидания…

С этим он машет рукой на восток. Оба смолкают. Ветер свистит в ушах. Над головой проносятся облака. Солнце склоняется к горизонту. Вскоре Джо нарушает молчание, горячо бормочет о чем-то, машет руками, а Брайан слушает друга, глядя облакам вслед.

— Ты, Джозеф, все равно, что родился заново, — наконец говорит он.

Джо, склонив голову на сторону, умолкает. Оба сидят, смотрят вдаль. Мало-помалу воздух становится холоднее.

— Ястреб, — негромко говорит Брайан.

Джо вслед за ним провожает взглядом темное пятнышко, вознесенное в небо воздушным потоком, струящимся вверх от хребта.

— Это тот самый баран, — возражает Джо. — Баран-оборотень.

— Да нет, даже движется по-другому.

— А я говорю, он.

Пятнышко, свернув к ветру, поднимается выше и выше, кружит, парит над миром, едва шевеля крыльями. Поддерживаемое восходящим потоком, оно на миг повисает над исполинским лабиринтом скал… и вдруг устремляется вниз, несется к земле куда быстрее падающего камня и исчезает за частоколом острых вершин.

— Ястреб, — выдыхает Джо. — Яс-стреб… с-с-спикировал…

Оба переглядываются.

— Туда-то мы завтра и пойдем, — говорит Брайан.

Устали оба так, что ноги не гнутся. Скользя вниз по снежным просторам, с каждым шагом одолевая по пять, а то и по десять футов, путники быстро добираются до лагеря. Идут как во сне: левой… правой… левой… правой… благо, что спуск несложен.

— А что же с тем снежным бараном? — спрашивает Джо. — Я ведь даже следов его ни разу не разглядел.

— Может, это была просто галлюцинация. Общая, — предполагает Брайан. — Как оно там у медиков называется…

— Симбиотический психоз.

— Ну и названьице…

Недолгая пауза: оба на прямых ногах, точно лыжники, съезжают с крутого снежного увала.

— Надеюсь, Пит позаботился костер развести. Дьявольский холод там, наверху.

— Особенность психического ландшафта, — говорит Джо, вновь затевая беседу с самим собой. — Ну, разумеется, отчего нет? Выглядел он примерно так, как я и ожидал, это уж точно. Неудивительно, что я путаю все на свете. Ты, вероятно, увидел мою мимолетную мысль, бежавшую на волю, в пустыню гор. Ну да, снежный баран…

Вскоре впереди, далеко внизу, среди скал, показывается седловинка, где оба оставили Питера. На дне ее мерцает желтая искорка.

Джо с Брайаном ревут от восторга.

— Огонь! ОГОНЬ!

Спустившись к песчаной россыпи среди высоких гранитных уступов, они приветствуют Питера и со всем проворством смертельно изголодавшихся бросаются к рюкзакам. Достав котелок, Джо доверху набивает его снегом и усаживается с Питером рядом.

— Долго же вас, ребята, не было, — замечает Питер. — Как там баран? Нашли?

Джо отрицательно качает головой.

— Нет, баран ястребом обернулся, — поясняет он, сдвигая котелок туда, где пламя повыше, и расшнуровывая башмаки. — Но как я рад, что ты костер сумел развести! Жуткое, небось, дело — на таком-то ветру.

— Да и с дровами тут не очень, — добавляет Питер. — Но я отыскал засохшее дерево чуточку ниже.

Джо хмурится, тычет прутиком пылающий сук.

— Можжевельник, — весьма довольный собой, говорит он. — Хорошее дерево.

Появляется Брайан. На нем стеганый пуховик, стеганые пуховые штаны и стеганые пуховые сапоги-«чуни». Питер мрачно молчит. Джо, взглянув на него, снова хмурится, с трудом поднимается, идет к рюкзаку, достает чуни, возвращается к костру и продолжает расшнуровывать башмаки. На его побелевших, сморщенных ступнях алеют мозоли.

— Скверно выглядят, — говорит Питер.

— Ничего страшного.

Жадно опорожнив котелок с растаявшим снегом, Джо набивает посудину новой порцией, возвращает ее на костер и натягивает чуни.

Все трое молча смотрят в огонь.

— Ребята, а помните, как вы в гостиной нашей квартиры бороться затеяли? — спрашивает Джо.

— Еще бы не помнить! Все бока тогда об этот ковер ободрали!

— И лампу разбили, хотя она так и так не работала…

— А после тобой овладело боевое безумие! — со смехом восклицает Брайан. — Безумие берсерка! И ты мне ухо чуть не отгрыз!

Все трое хохочут, и Питер, кивнув, улыбается, смущенный, но в то же время очевидно гордый собой.

— Пит тогда победил, — напоминает Джо.

— Это точно, — подтверждает Брайан. — Прижал меня лопатками к ковру… в данном случае к обычному, не к борцовскому. Маньяки всюду побеждают…

Питер тяжеловесно, солидно кивает, изображая официальное одобрение.

— Но вот сегодня мне бы тебя не победить, — признает он. — Совсем я из сил выбился. Не мое это, наверное, — прогулки по горам да ночлег на снегу.

— В те времена у тебя сил хватало, — уверяет его Брайан. — А сегодня ты, надо сказать, преодолел крайне нелегкий маршрут. Если честно, немногие из знакомых рискнули бы с нами пойти.

— А как же Джо? Он ведь большую часть прошлого года на спине провалялся.

— Да, но сейчас-то — вон, жмет вперед, как психованный!

— Психом я раньше был! — протестует Джо.

Все трое снова хохочут. Брайан сыплет в котелок макароны и усаживается на камень рядом с Питером, чтоб без труда дотянуться до варева. Оба заводят разговор о студенческих временах, когда все трое жили сообща. Заслушавшись, Джо улыбается и едва не опрокидывает свой котелок. Друзья разражаются возмущенными криками.

— Джозеф, — говорит Питер, — вот эта черная штука — котелок, а эта, желтая — огонь. Постарайся запомнить.

Джо улыбается шире прежнего. Вечерний бриз, подхватывая поднимающийся над котелками пар, несет его на восток.

Трое сидят у костра. Джо не спеша поднимается, осторожно идет к рюкзаку, разворачивает подстилку, достает спальный мешок, выпрямляется. Над западным горизонтом мерцает Венера. Темнеет. Старые друзья за спиной смеются над очередной репликой Питера.

На востоке небо усыпано звездами, хотя часть его еще светла, нежно-лазорева. В ушах негромко посвистывает ветер. Джо поднимает с земли камень, пристально вглядывается в него.

— Камень, — говорит он, сжимает камень в кулаке, грозит им Венере, запускает его ввысь. — Камень!

С этим он устремляет взгляд вдоль горного гребня: черные шипы драконьего хребта взламывают белизну и лазурь, точно сознание, выныривающее из хаоса, сплошной чередой тянутся вдаль…

— Эй, Джозеф! Раззява безмозглый!

— На землю вернись!

— И пригляди за своим котелком, пока он костер нам не загасил!

Джо, улыбаясь, идет к куче хвороста, подбрасывает в огонь дров, и желтое пламя, разгоняя сумрак, взвивается ввысь, к вечернему небу.