Темная сторона разума. Как человек превращается в чудовище

Керри Дейнс, 2019

Нас всегда будоражат истории о жестоких маньяках и убийцах, их злодеяниях и долгих, запутанных расследованиях. Но что происходит после вынесения приговора? Керри Дейнс – самый известный психолог-криминалист Великобритании – больше двадцати лет работает с опасными преступниками. Ее задача – понять, почему человек превращается в бездушного монстра, как это предотвратить и можно ли вернуть его к нормальной жизни. Захватывающие и откровенные мемуары Дейнс посвящены попыткам разгадать природу зла, встретившись с ним лицом к лицу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Пролог

И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Фридрих Ницше

Иногда ты помогаешь своему пациенту во всем разобраться, иногда твой пациент помогает тебе.

Морис разменял уже девятый десяток. Артрит не пощадил высокого, худощавого старика: издалека тот казался иссохшим дубом, на который зачем-то надели костюм Саймона Коуэлла^[1]: брюки с высокой талией и белую футболку в обтяжку. А еще у него был глазной протез, и из-за этого Морис казался косоглазым.

Он не был моим пациентом, просто уже давно и долго лечился в стационаре со строгим наблюдением. Тогда, на стыке тысячелетий, я только-только устроилась на новую работу психологом и скоро должна была получить свою квалификацию в психиатрии. Больница находилась на самой границе разросшегося бедного района муниципальной застройки на окраине угрюмого северного городка. Суровая обстановка. Для меня эта должность стала второй попыткой сделать карьеру в выбранной сфере, и я твердо решила, что стану высококлассным специалистом в области психиатрии.

Пока человека не поместят принудительно в охраняемое отделение больницы по статье Закона о психическом здоровье, ему трудно понять разницу между этим местом и старой доброй тюрьмой. Но в этих двух учреждениях подход к своим гостям очень разный. Подход тюремной сферы основан не необходимости обеспечить безопасность и защиту граждан, с преступниками там особенно не церемонятся. А в охраняемых больницах, таких, как мое место работы, с «заключенными» стараются обходиться не слишком сурово, скорее активно с ними взаимодействуя. Да, их изолируют от общества, но при этом проявляют заботу о них. Пациенты находятся под стражей: считается, что они опасны для самих себя и для других. Но поскольку зачастую такое учреждение состоит из нескольких маленьких отделений с почти домашним уютом и общей гостиной, нередко сотрудники обедают вместе с больными.

Вот и я по вторникам и четвергам приходила в отделение, где жил Морис, и обедала с обитателями этого отделения больницы «Милтон-Уорд»^[2].

В психиатрических отчетах старика много раз повторялась одна и та же формулировка: «страдает от сексуального садистического расстройства». Меня забавлял термин «страдает». Человек с таким расстройством испытывает сильное сексуальное возбуждение, когда наблюдает боль, унижение и муку другого живого существа. Не путайте это с игривой поркой и прочими неуклюжими обоюдными забавами «рабов» и «господ» в латексных костюмах. Речь идет именно о расстройстве (а расстройства могут затрагивать все аспекты личности, но об этом чуть позже), когда человек реализует свои потребности без согласия жертвы. Отсюда вопрос: кто же в этом случае страдает?

Что делал наш герой? Он прятался в укромных местах, чтобы внезапно выскочить и продемонстрировать свое «достоинство» ничего не подозревающим девочкам и женщинам. Шок и испуг на их лицах был для него источником совершенного сексуального удовольствия. Любовь к таким острым ощущениям быстро довела молодого парня до тюрьмы, но разве могла тюрьма его остановить? После освобождения в его доме нашли тела двух женщин с множественными ножевыми ранениями различной глубины, преимущественно в районе груди. Точность, свойственная истязателю. Какое-то время спустя Морис навсегда поселился в стационаре и уже никогда его не покидал.

В один из вторников за обедом Морис подошел ко мне сзади, ловко и быстро вытащил свой глазной протез и закинул мне в томатный суп. Я даже не успела сообразить, что вообще происходит! Только что все было нормально, и вдруг я сижу вся в кроваво-красных пятнах, смотрю в тарелку, а суп… смотрит на меня.

В двадцать четыре года я еще была молода и неопытна, а потому сразу потеряла самообладание и отреагировала на случившееся именно так, как хотел Морис. Вскрикнула, соскочила со стула, моя бледная кельтская физиономия стала еще бледнее. И кто бы отреагировал иначе, увидев глазное яблоко у себя в тарелке?

Я, конечно, знала, что у Мориса протез, вот только когда он оказывается в супе, мозг все равно сначала принимает стеклянный глаз за настоящий. Перед тобой скользкий кусочек чьего-то тела. Рациональное объяснение — что это лишь шарик из стекла — приходит в голову немного позже, когда ты уже испустил вопль.

Я посмотрела на обидчика и увидела затянувшуюся глубокую рану на том месте, куда вставлялся протез. Здоровый глаз внимательно изучал меня и мою реакцию. Я отметила про себя ехидную ухмылку заключенного, которого силой уводил медбрат. Мне стало очень стыдно: этот старик только что одолел меня.

Это был хороший пример «имитации преступления» — попытки воспроизвести эмоциональный результат или структуру преступного поведения. Морис ценил свою невероятную способность вызывать страх и отвращение у женщины внезапной демонстрацией конкретной части тела, и даже со всеми ограничениями больничной среды он сумел добиться нужного эффекта. Как жаль, что на сей раз я попалась в его ловушку! Но этот случай помог мне многое понять о выбранной мной сфере работы. Что делать в случае с Морисом? Загадка этого человека — и моя реакция на него — самым тесным образом связана с сутью профессии судебного психолога, то есть моей повседневной работы.

Иному читателю может показаться, что все довольно просто: надо отобрать у старика протез. Вот только я не садист. У меня нет ни желания, ни права наказывать или унижать своих пациентов. Нельзя решить проблему человека — его непреодолимое желание шокировать других, испытывая при этом сексуальное удовлетворение, — отняв инструмент воздействия. Забери у него стеклянный глаз — он найдет другой способ получить удовлетворение. И не будем забывать, что, отнимая у человека часть тела, пусть даже искусственную, можно ненароком нарушить его права.

Кто-то скажет: сама виновата, нечего было обедать с Морисом. Какой нормальный человек сядет за один стол с осужденными за сексуальное преступление и не рассчитывает привлечь его внимание, хотя бы условно? Ясно ведь, что тот может положить на тебя глаз (в случае Мориса во всех смыслах этого слова). Но это обязывает жертву (в данном случае меня) изменить свое поведение — например, найти другое место, где обедать. Они ждут, что изменится жертва, а не обидчик. Но моя цель — помочь таким осужденным, как Морис, изменить их поведение. Кроме того, даже если перекрыть Морису кислород и лишить возможности видеть женщин, проблема никуда не денется. Более того, он будет еще отчаяннее искать способ реализовать свои порывы.

В тот день мне словно бы напомнили суровым и жестоким образом об эффективнейшем способе свести на нет неадекватное поведение, а именно игнорировать подобные выходки. Конечно, так стоит поступать, только если это безопасно. Любой родитель малыша подтвердит вам это; в конце концов, речь идет об одном из основных приемов бихевиоризма^[3]. В дебатах о соотношении влияния природы и воспитания на человеческую личность бихевиористы твердо стоят на том, что каждый при рождении как белый лист. А затем поведение формируется благодаря наблюдению за другими людьми, а также корректируется поощрением или наказанием. Матери и отцы прекрасно знают, что маленькие дети умело манипулируют взрослыми и ожидают определенной реакции на свои выходки. Воздержаться от такой реакции — задача весьма непростая.

Когда Морис ушел и мое сердце успокоилось, я поняла: если я хочу стать настоящим профессионалом, который действительно умеет решать проблемы своих пациентов, мне придется научиться контролировать собственные эмоции — управлять своим вполне нормальным автоматическим отвращением к такому неадекватному поведению, продолжать работу как ни в чем не бывало.

Не обращать внимания на стеклянный глаз и продолжать есть.

Тот обед с Морисом был лишь одним из многих странных случаев за двадцать лет моей карьеры. Я встречалась с самыми опасными, беспокойными и беспокоящими преступниками в тюрьмах, больницах, судах, в полицейских участках, в обычных кварталах и в неблагополучных районах. Этот опыт навсегда изменил мой взгляд на мир.

Несмотря на то что моя профессия — криминальный психолог, к криминалистике (науке о преступлениях и их профилактике) я почти не имею отношения. Я также не занимаюсь оперативно-разыскной работой. Заламывать преступникам руки и валить их на землю — отличное занятие, но это не мое. И патологическая анатомия тоже (вскрывать трупы я не умею, хотя один серийный убийца как-то научил меня разделывать индейку).

Преступления совершаются людьми против людей. Судебная психология именно о них.

По большей части моя деятельность направлена на то, чтобы уменьшить количество повторных правонарушений среди тех, кто совершил преступление, а значит, сделать мир безопаснее. Пользуясь научными психологическими методами, я пытаюсь понять психические процессы, лежащие в основе совершенного преступления. Главная, я бы даже сказала, святая задача психолога состоит в том, чтобы помочь человеку изменить свое поведение и начать новую жизнь, став законопослушным гражданином. Однако чаще мне приходится давать другим советы о том, как безопаснее и адекватнее реагировать на экстремальное поведение, среди которых кого только нет — от поджигателей до детоубийц. Моя экспертная оценка и показания свидетелей помогают судьям и присяжным, комиссиям по условно-досрочному освобождению, полиции и психиатрам принимать информированное решение. Решение, которое в корне изменит жизнь подсудимого — и не только.

Моя роль неуклюже вписана в промежуток между системой уголовного правосудия и психиатрической помощи. Это две перегруженные, полные несовершенств системы, сосуществующие словно обрюзгшие старые супруги из книжки «Чарли и шоколадная фабрика» Роальда Даля. Если помните, они были вынуждены делить постель, поскольку ожирение и медлительность не позволяют им выбраться из нее.

Я предпочитаю называть людей, с которыми работаю, «клиентами». Это может звучать раздражающе политкорректно, как будто я не судебный психолог, а мастер ногтевого сервиса, но я использую этот термин как знак уважения для самых разных людей, с которыми я работаю. Не буду отрицать, что по большей части приходится заниматься мужчинами, но иногда встречаются и женщины. Я работаю как с преступниками, так и с жертвами. Зачастую выясняется, что один и тот же клиент побывал в обеих ролях.

Люди всегда были болезненно увлечены преступностью. И преступники — от Джека-потрошителя^[4] до спорно осужденного Стивена Эйвери^[5] — часто привлекают болезненный интерес публики, особенно если попирают священные ценности общества, совершая безумные в своей жестокости преступления и сексуальное насилие, трудно представимое для обычного человека. Те, кто играет не по правилам, вызывают любопытство и в то же время отвращение у законопослушных граждан. Поэтому не стоит удивляться, что новостные ленты пестрят рассказами о тех, кто преступил закон: сложно вообразить, что когда-то наш интерес к подобным сообщениям утихнет.

Вот только зачастую в новостях не рассказывают главного. Журналист поведает зрителю или читателю о совершенном злодеянии, о расследовании, о судебных слушаниях, о вынесенном вердикте и его исполнении. О том, что происходит потом, история нередко умалчивает, как будто преступник и последствия его действий растворились в тумане. Вот только с вынесением приговора жизнь осужденного, членов его семьи, жертв не заканчивается. Им всем придется научиться жить с этим. Психолог может вмешаться в происходящее на любом этапе, но, как правило, мы с коллегами приступаем к делу уже после того, как суд закончил свою работу, а интерес со стороны общественности и СМИ угас.

То, о чем рассказывает эта книга, не опишут в газетах. Здесь я привожу истории о ежедневном труде судебного психолога со всеми его разочарованиями, противоречиями и редкими жизнеутверждающими моментами.

Я решила поведать о конкретных делах и случаях по многим причинам; некоторые эпизоды покажутся вам душераздирающими, другие — странными, третьи вызовут гнев. Но, так или иначе, все они оказали влияние на меня и на мою жизнь. Благодаря им я лучше стала разбираться в крайностях нашего общего человеческого состояния.

Простой таксист, с которым завязался разговор по душам, или судья, интересующийся моим профессиональным мнением, — все задают один и тот же вопрос: что, черт возьми, не так с этими людьми? Формулировка, разумеется, может быть разной, но интересует всех по существу одно и то же. Что толкает человека на серьезное преступление? Ведь если понять, в чем «поломка», можно попытаться это исправить, не правда ли? Ну или изолировать преступника от греха подальше. Мне понадобилось немало времени — пожалуй, даже слишком много, — чтобы понять: мы задаем себе совершенно неправильный вопрос.

Примечания

1

Саймон Коуэлл — британский телеведущий и продюсер, миллионер и филантроп. — Прим. ред.

2

Милтон-Уорд — район города Саутэнд-он-Си (графство Эссекс), давший название больнице. — Прим. ред.

3

Бихевиоризм — одно из направлений в современной психологии, придающее первостепенное значение поведению человека. — Прим. ред.

4

Джек — потрошитель — предполагаемый преступник, совершивший серию убийств проституток в Лондоне в 1888 г. — Прим. ред.

5

Согласно одной из версий, причастный к смерти более чем двадцати кошек в лондонском районе Кройдон в 2015 г. По заключению полиции, все животные погибли не от рук человека. — Прим. ред.