Пояс семи тотемов, или миротворец Длинное Перо

Керк Монро, 2023

Много бед выпало на долю Нахмы, сына Длинного Пера, вождя племени вампаноа. В результате предательского нападения он теряет память, его увозят в Англию, чтобы показывать как диковинку. Но все же он сможет вернуться к своему племени и занять свое положение

Глава VI

В хижине стрелодела

Хижина Кавераса, в которой жил только он сам и две его дочери, одиноко стояла на зеленой поляне в тени вязов на западном берегу величественного Шатемака. Рядом протекал ручей с кристально чистой водой, а недалеко были большие запасы материалов, служивших сырьем для старого стрелодела. Соседние холмы содержали огромное количество кремня, сланца, агатов и молочно-белого кварца, а стебли тростника и прямые побеги деревьев всегда были готовы для того, чтобы их пустили в работу. Олени, которыми были полны соседние леса, давали спинные жилы, которыми привязывались наконечники к древкам, а стаи птиц, которых на реке было множество, были источником перьев. В молодости Каверас был известным воином. Теперь он стал самым опытным стрелоделом в своем племени. Кроме этого, он был мистиком, пророком и одним из самых сведущих целителей, знающим лечебные свойства трав, корней, коры и листьев.

В этих двух своих ипостасях — стрелодела и целителя — Каверас всегда был востребован, и, хотя хижина его стояла в отдалении от ближайшего поселка его народа, было редкостью, когда туда никто не приходил. Молодые воины приходили, чтобы купить стрелы я бросить взгляд на его хорошеньких дочерей; те, кто старше, приходили обсудить свои серьезные вопросы, и множество людей разного возраста и пола приходили, чтобы вылечиться или воспользоваться его советами. Поскольку все они приходили не с пустыми руками, Каверас ни в чем недостатка не испытывал, и его кладовая всегда была полна дарами лесов и полей, для чего ни ему, ни его дочерям не приходилось прикладывать никаких усилий.

Эти последние поддерживали порядок в просторной хижине, разделенной на три комнаты, из которых только одна была доступна для посетителей, готовили еду и шили одежду с помощью ниток из жил и иголок из рыбьих гостей. В то же время они находили удовольствие в том, чтобы плавать по реке в каноэ из белой березовой коры, принесенной с далекого севера, и в уходе за своими любимцами — двумя ручными оленями и большой стаей выведенных в неволе диких уток. Помогали они отцу и в работе со стрелами, особенно в сборе материалов.

Этой жизнью — полной трудов, но бедной событиями — старшая сестра была вполне довольна, но Аеана всегда искала разнообразия и приключений. Теперь у нее было и то и другое, с появлением в ее хижине чужака — молодого, непонятно откуда появившегося, раненого, едва ли не на грани смерти, и говорившего на языке, который был совершенное незнаком даже ее мудрому отцу. Более того, ее интерес к нему непрерывно возрастал — разве это не она нашла его и спасла от неминуемой смерти?

Во время долгой болезни, последовавшей за его спасением, пока он лежал, безразличный ко всему окружающему, она часто с любопытством смотрела на его лицо, слушала три странных слова, которые он повторял, не говоря ничего иного, и думала, кем он мог быть. Она с нетерпением ждала, когда же он придет в себя, чтобы рассказать ей о себе — кто он такой, откуда пришел и как оказался в ситуации, которая едва не стала для него смертельной. Она хотела расспросить о нем их многочисленных посетителей, но отец строго сказал ей, что присутствие Нахмы в их хижине должно быть секретом для всех остальных. Каверас надеялся узнать что-то о нем из разговоров, но тут его постигло разочарование. Действительно, он слышал о таинственном исчезновении Нахмы, сына Длинного Пера, но когда речь заходила о его описании, данном Мианиномо, то оно совершенно не соответствовало облику его пациента, поэтому этих двух людей он никак связать не мог.

Отшанта испытывала не меньший, чем ее сестра, интерес к молодому чужаку, но по иной причине. Она считала его настоящим красавцем, на что Аеана внимания не обращала, и втайне наслаждалась возможностью нежно ухаживать за ним, пока он совершенно беспомощен. В ней проснулся материнский инстинкт, она находила удовольствие в этом самопожертвовании и назначила себя старшей нянькой раненого юноши.

Долгое время было неясно, оправится ли Нахма от своего ранения, но через некоторое время состояние его стало улучшаться. День, когда он впервые сам вышел из хижины на открытый воздух, стал праздником для маленького семейства, но он все же был омрачен. Хотя после долгой болезни он был очень слаб и истощен, выглядел он достаточно хорошо, что давало надежду на его скорое восстановление, но разум ум его оставался разумом ребенка. Он не мог говорить и ничего не мог вспомнить из своей прежней жизни, забыл даже язык, на котором говорил, и мог понимать всего несколько слов из языка ирокезов, которые смог усвоить. Поскольку имени своего он не мог назвать, они его стали называть «Массасойт» — словом, которое он часто произносил во время своей болезни, и это имя он принял с такой готовностью, словно носил его всегда.

Оправившись от ранения, он стал снова овладевать всем, что требовало памяти, и скоро оказалось, что он не утратил никаких навыков, требовавших силы и ловкости. Он мог метко стрелять из лука или метать копье, редко упускал самый слабый след, и показал себя весьма сведущим во всех ремеслах, которыми владеть должен был любой воин, таких как изготовление оружия или строительство каноэ. Скоро к нему вернулась и сила мышц — он стал даже сильнее, чем был до болезни, а быстрота его ног вызывала удивление у его друзей.

При всем этом Нахма очень вежливо и уважительно относился к старшим — черта, которая была очень хорошей в понятии Аеаны. Когда обнаружилась слабость его ума, эта девушка, обладавшая сильным характером, стала обращаться с ни, как с ребенком, веля ему отойти или подойти, принести или отнести, в зависимости от того, что было нужно, и таким образом приучила его исполнять все ее приказы. С другой стороны он смотрел на нее с восхищением и при каждой возможности старался снискать ее расположения. Все его охотничьи трофеи складывались к ее ногам лишь затем, чтобы быть с презрением отвергнутыми или быть отданными Отшате. В последней, между тем, молодой человек нашел друга, в котором его несчастье вызвало столь доброе отношение, что она относилась к нему с бесконечной добротой и нежностью. Он называл ее сестрой — словом, которым никогда не решался назвать Аеану, и все свои проблемы доверял ее доброжелательным ушам.

Однажды Нахма, усталый и разгоряченный, вернулся с охоты, которая продолжалась много часов, и преподнес Аеане благородного оленя. Не обратив внимания на это подарок, безразличная к его усталости, она велела ему принести воды из родника. Когда он с готовностью пошел выполнить это задание, она лишь скривила губы, а когда он вернулся, принеся тяжелый глиняный кувшин с водой, и поставил его перед ней, она просто толкнула его, так что он упал и все его содержимое пролилось. При этом она полным презрения голосом произнесла лишь слово «скво» и ушла в хижину, оставив его в полном недоумении о очень опечаленного.

Медленно дойдя до реки, он нашел там Отшату, сидевшую в тенистом укрытии и расшивавшую мокасин разноцветными иглами дикобраза.

— Сестра моя, почему Аеана так ненавидит меня? — печально спросил он, присев на траву рядом с ней.

— Она не ненавидит тебя, брат мой, — ответила та, прерывая работу, чтобы взглянуть на него.

— Но это так. Каждым словом, каждым действием она показывает мне свою неприязнь, — возразил Нахма с горечью. — Она была бы рада никогда больше меня не видеть, и лучше мне уйти, чтобы не огорчать ее своим присутствием.

— Никогда такого не говори! — воскликнула Отшата. — куда ты пойдешь, и что мы будем делать без нашего охотника? Если Аеана ведет себя так, что тебе это кажется неприятным, то лишь для того, чтобы пробудить в тебе дух воина. Ей не нравится, что тот, кто должен быть воином, покорно служит ей. Она должна побудить тебя на мужские поступки, и хочет, чтобы ты вспомнил свое прошлое. Можешь ли ты не делать этого и хорошенько подумать над еще одной вещью? Кто твой отец? Кто нанес тебе удар, который едва не стал смертельным? Какой народ ты можешь назвать своим? Это саканаги с юга, или онейда с запада, или ты был рожден среди рыбоедов, живущих в стране, где восходит солнце? Я не стану спрашивать тебя, течет ли в твоих жилах кровь гуронов, потому что, несмотря на твои мокасины, я поняла, что ты не принадлежишь к этому презренному племени.

При этих словах Отшата вспомнила, что, когда его, раненого, нашли на берегу реки, на ногах у него были изготовленные гуронами мокасины, которые ему дали в селении Мира, чтобы заменить изношенные во время путешествия; но об этом он ничего не мог сказать.

— Я попытаюсь вспомнить, — решительно сказал юноша. — Днем и ночью, когда я сплю или хожу, я думаю, пока голова моя, как мне кажется, вот-вот взорвется, но все бесполезно. Единственная моя жизнь, которая мне знакома — это жизнь здесь, и, если у меня будет иная, то она уйдет от меня, словно ночной кошмар. Так что мне следует уйти, и, если эти гуроны твои враги и враги Аеаны, то я сражусь с ними, чтобы она не могла больше презирать или ненавидеть меня.

— Нет, нет! — воскликнула Отшата. — Не думай о тропе войны, брат мой. Эти гуроны очень сильны и жестоки. К тому же они столь хитры, что только самый мудрый и опытный воин может надеяться на успех в столкновении с ними. Тебя они быстро убьют, или, что еще хуже, они смогут воспользоваться твоим неведением, чтобы заставить тебя стать членом их племени и принять участие в их злодеяниях.

Тут беседа была прервана криком Кавераса, велевшим Массасойту быстрее к нему прийти.

Если во время болезни было относительно легко скрывать присутствие чужака в хижине Кавераса, то, когда он выздоровел, это стало невозможным, потому что теперь он бродил где хотел. Таким образом, известие о таинственном юноше, который не помнит своего прошлого, разнеслось по окрестностям, и многие, влекомые любопытством, приходили посмотреть на него. Жертва этих разговоров так их боялся, что, ради того, чтобы их избежать, проводил как можно больше временя в дальних лесах. Теперь же его подловили и, подойдя к хижине, следуя на некотором расстоянии от Отшаты, он увидел вождя, который с любопытством смотрел на него, сидя на шкуре рядом с Каверасом. За ними стояла группа воинов. Когда Нахма подошел ближе, все взгляды устремились на него, но ни одного слова не было произнесено, пока он не остановился в нескольких шагах от своего хозяина.