По дорогам Империи

Катэр Вэй, 2019

Он, Котов Артемий, одиннадцатилетний сирота, уже однажды умудрился попасть в параллельный мир, где выжил лишь чудом, и даже был усыновлён и принят на обучение к опытным бойцам-выживальщикам. Но судьбе оказалась этого мало, и она вновь перекинула мальчишку в новую параллель, в совершенно другой мир с давно рухнувшей цивилизацией, заселённой постядерными мутантами и людьми, у которых процветает средневековье, замешанное на осколках прошлого. Адаптироваться, выжить и найти способ вернуться домой – единственное, о чём он мечтал, но Боги любят сильных духом, а ещё они азартны, и шутки их жестоки.

Глава 4

После судьбоносной беседы прошел почти месяц. Лют старался как можно больше времени провести с семьей. Боги даровали ему двух сыновей, но вскоре после рождения второго болезнь забрала младенца и еще неокрепшую после родов жену. Он женился во второй раз и в третий, но Боги упорно оставляли его вдовцом. Больше испытывать судьбу и рисковать чужими жизнями он не захотел — так и остался сам, с единственным сыном. Но вскоре мальчик вырос, женился, появились внуки — не радость ли? Известие о смерти Калина, конечно, же печалило, но внук вроде как и не умер. Вся эта история с переносом души не укладывалась в голове, Лют не спал ночами, все думал, прокручивал увиденное и услышанное, анализировал. А мальчишка ему нравился: бойкий, смышленый, целеустремленный. Как хотелось узнать его получше, но уверенность в том, что времени почти не осталось, в душе сидела крепко, и то видение на арене с глотами говорило, что вскоре все изменится — жизнь даст здоровенную трещину. Знать бы еще, откуда ждать беду. Все эти мысли кружили и кружили, не давая старику покоя. Да, нынешний Калин кардинально разнился с прежним, благо все вопросы невестки и соседей насчет странного поведения ребенка списали на последствия болезни, Дар Богов и лечебные процедуры. Мало того, что постоянно сыпал странными, неизвестными словечками, так еще и каждое утро начинал с обливания водой из колодца, зачем-то размахивал руками, ногами, приседал и бегал вокруг дома, потом вновь обливался ледяной водой и только после этого шел завтракать. Но все бы ничего, если бы вскоре к нему не присоединился и Юр. Теперь они занимались этой дуростью вдвоем, что не осталось незамеченным соседями. Люди посмеивались уже в открытую. Юр повсюду ходил с сыном, даже на охоту взял с собой, не посмотрев на негодование супруги. Опасное это занятие — охота. Детям там не место, только после инициации, и то не в первый год. Но они-то не знали, что Даром морочить голову обладала не только их Мурайка, но и сам хозяин, да и мальчишка далеко не промах. Юр рассказал, как паренек ходит по лесу и метко швыряет нож в добычу — Лют не поверил своим ушам. Решили мальца отвести к Степану, обучить стрельбе из лука, глядишь, и пригодится, раз у него такие склонности к подобным наукам.

В счете малец оказался разумнее самого княжьего человека и чуть не поплатился за это, но сообразил, вовремя опомнился и умело вывернулся, списав все на случайность. Впредь мальчонка притворялся глупцом, хотя в письменности он действительно ничего не понимал, даже того, что знал прежде, позабыл. Буквы учил заново, но писал красиво, умело. Нет, писать-то он умел лихо, но когда Лют увидел эти письмена, то чуть не помер раньше времени от изумления и страха за жизнь внука. Мальчик писал на языке Древних, и дед строго-настрого запретил кому-либо показывать эти знания.

В ту ночь, когда, как обычно, мучила бессонница и лезли разные мысли, Лют прозрел: если малец знает письменность Древних, может, и еще какие-то давно позабытые в этом мире знания известны ребенку? Еле дотерпел до рассвета, так хотелось ворваться в дом сына и, разбудив мальчонку, засыпать вопросами, и старик не ошибся — ребенок действительно знал многое. Но, к сожалению, в этом мире большинство его знаний были бесполезны. Сотворить такое реально не представлялось возможным. Его рассказы про тамошний быт больше походили на байки шутников-сказочников, нежели на правду. Ну, как может человек летать средь звезд? Это же немыслимо, там ведь Боги живут. Что же получается, вот так просто можно было слетать в гости к Богам? Понятно тогда, почему те Боги наказали наглецов, уничтожив все их творения, и почему после Черных времен все знания Древних стали под запретом, вплоть до смерти — люди боялись повтора напасти. Эх, сколько полезных знаний утеряно из-за этого страха…

* * *

— Вставай, лежебока, сивучи проорали давно, а ты все спишь и спишь. Вставай, Калин, мне скучно. Батя затемно еще ушел куда-то, Анята с матерью, я на хозяйстве, а ты валяешься. Кстати, а чего это ты не с отцом сегодня, че валяешься-то? Ну, вставай же, ленивец!

Доня ловко бросила в дремавшего брата свою подушку.

— Дела у них там с дедом какие-то, не взяли меня сегодня. Дай поспать, зануда, в кои-то веки дома остался, совести нет у тебя, хуже сивуча горланишь, — пробурчал сонный, недовольный мальчишка и, скинув с себя брошенную подушку, перевернулся на другой бок, натягивая одеяло до самой головы.

— Прятаться, значит, ага, ну, ща я тебе…

Взрывник выглянул из-под одеяла в приоткрытую щель и состроил сестре рожу. Вновь затем спрятался. Девочка обиженно засопела.

«Ну, не отцепится же», — подумал мальчик и сладко зевнул, развернулся, потянувшись, и почувствовал, как зудят все мышцы — нарастают.

Болеть от ежедневных занятий мышцы уже неделю как перестали. Открыл глаз. Слегка курносая, злая и обиженная мордаха Дони с двумя рыжими косичками, закрученными по бокам в нечто, напоминающее сдобную выпечку, насторожилась.

В желудке заурчало.

— Вот, тебя не разбуди, так голодом заморишься. Я ему каши сготовила, а он обзываться. Нормальные люди скоро обедать пойдут, а ты завтрак еще в глаза не видал. А как же твои занятия лечебные перед едой, ась? Че, не будешь сегодня вокруг дома бегать? Обедать пора давно, а ты завтрак в глаза даже не видал, — повторила с нажимом, — поднимайся сейчас же, кому говорю!

— Нет, сегодня я — лентяй, с утра уж точно.

Тут же полетела вторая подушка, видимо, Аняткина.

— Все, встаю, не рычи, — и мальчик нехотя вылез из мягкой, теплой постели. Сел, почесался, зевнул и посмотрел вверх на потолочные балки — там было пусто.

Неспеша натянул штаны и пошлепал босыми ногами по прохладному полу в общую комнату, служившую кухней, столовой и, видимо, гостиной, уселся за обеденный стол, на котором уже стояла миска с кашей, испуская аппетитный мясной аромат. Втянул носом воздух и зажмурился от предвкушения вкусной пищи.

Из спальни за спиной раздалось шутливым тоном:

— Спасибо, Доничка, какая ты заботливая сестричка!

— Спасибо, Доничка, ты — самая лучшая на свете! — смеясь, ответил Взрывник, уже примериваясь, с какой бы стороны почерпнуть горячую еду.

Над головой сразу зашебуршало.

«Ага, явился, обжора», — подумал мальчик и потянулся за угощением для друга, уже свисающего вниз головой, зацепившись хвостом за перекладину.

— Мрук-мрук, — прозвучало тоненько, но с хрипотцой, — мрук.

Когда он «мрукал» вот так, два раза подряд, то получалось очень похоже на лай.

— О, привет, мохнатый! Че, есть хочешь? Ну, лови, — приветливо ответил Взрывник, подкидывая вверх кусочек лепешки.

Зверек ловко поймал угощение передними лапками, проворно запихал весь кус в пасть, напомнив довольно упитанного хомяка, и торопливо заработал челюстями.

Смешного, необычного зверька мальчик подкармливает уже не в первый раз. И тот, улучив момент одиночества мальчишки, тут же дает о себе знать. Анята рассказала, что это тоже животина вроде как домашняя, но не ручная. Часто селится на крышах, любит тепло и ворует еду, но люди особо их не гоняют: где живет мрякул домашний, он же баюн или крысоед, там не водятся грызуны, а они — вредители похлеще довольно скромных, крылатых зверьков. Ну, стянул лепешку или кусок мяса, а не бросай на ночь не прибранным — хозяйке наука. Взрывник решил приручить зверька и начал на ночь оставлять кусочки еды около своей кровати. В итоге, спустя неделю Мрякул уже сам просил новую порцию лакомства, но шел он на контакт, только когда Взрывник был один.

Пока мальчик болел, находился в родительской спальне, подальше от суеты и шума, так как комнату детей перегородили на две части плетеной полкой для вещей. В дальнем углу Взрывник и расположился после выздоровления, видимо, то была часть Калина, всю остальную площадь небольшой комнатки занимали девочки. Пусть и номинальная, но собственность, а это уже хорошо, и мрякул по ночам даже спускался к Взрывнику на кровать, позволяя себя гладить.

— Как же тебя назвать, живчик? — мальчик легонько чесал зверька пальцем за ухом, как кота.

Мрякул издавал очень схожие вибрирующие звуки, вольготно растянувшись на всю подушку.

— Может, Мурзиком? Знаешь, твоих очень далеких предков часто так называли, а еще Барсиками.

Мрякул отвернулся от Взрывника, подставляя второе ухо.

— Не? Не нравится? Ну, ладно, а как насчет имени Брут? Был такой дядька, хотя нет, не стоит, история гласит, что оказался Брут предателем.

Зверек тихонько чихнул и проворно взметнулся по деревянной стене вверх, на балки.

— Хех, ну, бегай пока без имени.

Семья Взрывнику попалась добрая, заботливая, хотя, строгости, конечно, хватало, но без нее в нормальных семьях нельзя — никакого порядка иначе не видать.

Пока Калин болел, спрос с него был невелик: спал да ел, гулял по двору под присмотром одной из сестер. Девочки оставались в няньках посменно, за калитку больному выходить не разрешалось. Он и не горел особым желанием воочию столкнуться с реальностью нового мира. Информации хватало с избытком и в закрытом пространстве, а ослабленному организму лишние нервные потрясения ни к чему. Доня с Аняткой просвещали его усердно, рассказывая иногда такие вещи, которые просто не укладывались в голове. Митек также не забывал больного и регулярно лазал через изгородь, навещая товарища. Так что и от него информации шло с избытком, только успевай переваривать.

Год на дворе стоял две тысячи четыреста восемьдесят второй от Второго сотворения мира.

— От Второго сотворения мира, — тихо повторил ошарашенный новостью Взрывник, — как это, от второго? — спросил он у Митька.

— Э-э-э… — полез тот пятерней в свои вихры чесать затылок. — Ну, это… когда наступили темные времена и мир пал прахом, прежний отсчет кончился, потому как люди сказали: «И настал конец света, и поплатились мы за грехи наши, за непокорность…» — забубнил он явно заученный текст. — Знаешь, Калин, давай лучше к деду твоему сходим, он тебе все и расскажет, как предки завещали. А я… Ну, это, ты же знаешь, плохо слушаю его рассказы. Короче говоря, когда-то давно был другой мир, и наши предки жили все богачами, и даже умели летать по небу и многие другие штуки умели делать, в том числе и страшное оружие. И вот две богатые империи поссорились и стали воевать друг с другом, убив очень много людей. Боги сильно разгневались из-за того, что дали людям все, сделав их себе подобными, а они повели себя, как глупые, жадные животные, которым вечно всего мало. Разгневались Боги и наслали кары небесные на все человечество, сотворив Конец света. Разрушили они все жилища, отняли у людей все их способности и загнали оставшихся в живых жить под землю, как демонов — в ад. Говорят, что глоты как раз из них и получились. Но не всех людей Боги так сильно покарали. Тех, кто жил скромно, праведно, отдаленно от огромных городов, они оставили в живых, правда, наслали множество испытаний в виде разных болезней. Люди рождались страшные и уродливые, и многие убивали свое потомство, чтобы не переродился род человеческий в монстров из Преисподней. Но большинство матерей не хотели убивать своих детей, пусть те и выглядели иначе, и молили они Богов о спасении. Тогда Боги и послали слуг своих, Кардиналов. Они приходили и забирали кривых детей. С тех пор много времени прошло, но и сейчас, бывает, что родятся проклятые, и тогда их отдают в дар Богам.

— Убивают?

— Нет, ты что! В каждом крупном святилище есть человек, служка Кардиналов, а бывает и сразу несколько, если святилище крупное. Детей отдают им, а они уже относят их в город Богов. Артефакты, кстати, найденные людьми, тоже им отдают. Грешно это, вещи Древних у себя держать, Боги покарают. В храме об этом на каждом уроке говорят. Надоели, зануды.

Взрывник в недоумении приподнял брови:

— В город Богов, значит, детей и найденные артефакты?

— Угу. Там Кардиналы и живут. Говорят, что им Боги даруют чудеса и способности разные, как и раньше, как Древним когда-то, и только им позволено пользоваться магией. Но я не верю. Разное болтают, даже такое, что они мертвых воскрешать могут и вынимать болезнь из нутра, не убив при этом, а наоборот, вылечивают, а еще мысли читать могут и повелевать животными и даже людьми, — мальчишка воровато оглянулся, словно боясь, что кто-то его услышит, и, махнув рукой, добавил. — Ай, чепуха все это, Калин, не бывает такого! Не верь, это для детей малых россказни да пугалки, чтоб слушались да были покорны, а иначе придут Кардиналы и заберут. А совсем неслухов глотами пугают. Лют говорит, что если бы люди не отдавали порченое потомство Богам, то все бы в глотов превратились, потому что те не почитают Высших, Правителя Светлейшего и не чтут Империю, Богов не признают и власти их. Живут, как животные, в своих норах под землей в проклятых пустошах, уродливые, тупые пожиратели человечины. Тьфу! — передернувшись всем телом, он брезгливо плюнул на пыльную землю.

Взрывник задумался. Получается, что он попал совсем не в прошлое, как предположил изначально, а в далекое будущее, где, судя по рассказам, случилась Третья Мировая и наступил Великий Писец на всей Земле. Как цепная реакция раненной планеты — изменение климата, затем полная деградация человечества и новая попытка развития на остатках былого величия и знаний. Спустя века погибший мир выполз из пепла и, встав на карачки, наплодил новых существ, подобных этой корове-мутанту. А люди, жившие в мегаполисах, таких, как Москва, Нью-Йорк, Лондон и Токио, спасшиеся во время бомбежки в метро и других подземных укрытиях, со временем превратились в мутантов-каннибалов, скатившись к самому низу интеллекта. Сохранили человеческий род люди из глубинок, дальних деревень, отшельники-староверы и те, кто сумел уйти как можно дальше от зараженных земель. Спустя века язык тоже мутировал и стал помесью привычных для мальчика слов с режущими ухо старыми и совершенно незнакомыми новыми звуковыми образованиями.

— М-мда… — Взрывник потер вспотевший лоб и рассеянно окинул взглядом двор.

Добротный бревенчатый дом, два сарая, овин-сеновал, колодец в дальнем углу и вытоптанный пятак посреди всего этого, и это — зажиточные люди по местным меркам… Мрак. Спустя две тысячи лет в этой Вселенной даже электричество не придумали, хотя, какое, к черту, электричество, они позабыли все те знания, которые несли в себе их цивилизованные предки.

Товарищ беспардонно прервал полет размышлений младого аналитика.

— Тебя долго еще дома-то держать будут? Праздник скоро, ярмарка будет, гулянья. Отпустят родители-то тебя?

— Отпустят. Я уже нормально себя чувствую, так что сходим с тобой, поглядим на эти гулянья.

Одна из сестренок наводила порядок во дворе, пока мальчики беседовали, как обычно сидя на ступеньках.

— Шел бы ты уже домой, Митек, — остановилась она у крыльца с охапкой соломы. — Скоро мамка вертается, и всем влетит за то, что ты снова тут ошиваешься, да батька твой, наверно, давно потерял сына-лентяя.

— Заботливая сестрица у тебя, Калин, вот если бы яд с языка не капал так густо, то цены бы ей не было.

— А ты будто свататься собрался, прицениваешься. Что дела тебе до языка моего? Как хочу, так и капаю.

— А может, и собрался. Гляди не прикуси, а то так и отравишься, придется мне на Доньке жениться, а она еще хуже тебя будет.

— Тоже мне, женишок сыскался. Мал ты к нам с Доней свататься. Тебе еще три года до обряда, а мы уже в следующем пройдем, — насмешливо фыркнула девочка и показала язык претенденту.

Щеки мальчика покраснели то ли от злости, то ли от смущения, или даже от всего вместе взятого. Он опустил голову и посмотрел на Анятку исподлобья, засопел носом.

— Иди, иди, женишок, даже каплименту нормально сказать не умеешь.

— Больно мне надо еще комплименту тебе говорить, — надулся совсем уже разобиженный мальчишка. — Ладно, бывайте, — махнул он Калину на прощанье и ловко сиганул через забор.

— Вот чего ему, как человеку, в калитку не ходится, а? Скачет, словно сивуч, по изгородям.

— Кто это — сивуч? — Взрывник впервые тогда услышал это незнакомое, новое для него слово.

— Так вон же, — усмехнувшись, Анята показала на одного из десятка копошащихся во дворе чешуйчатых мини-птеродактилей, которые явно вышли из мутировавших кур.

Полноценно летать, как птицы, эти «птеродактили» так и не научились, но скакали через двухметровые заборы очень лихо, точно, как Митек. Взрывник хихикнул. Анята, поглядев, на брата тоже захихикала.

— Правда, похоже, да? — и, не сдержавшись, захохотала во весь голос, заливисто и чисто.

Взрывник тоже рассмеялся. Давно, ох, как давно он так не веселился.

* * *

Утро началось еще до рассвета. Мальчика подняли, искупали, причесали и одели во все нарядное, яркое, с вышивкой, и даже сапоги напялить заставили, хотя до этого за все время он даже захудалых тапок не видал. Думал, что обуви у людей тут не предусмотрено вовсе. Есть обувь, у всех есть: и у отца высокие кожаные сапожищи, и у матери с сестрами закрытые туфли с нашитыми сверху побрякушками. Дополнительно — разноцветные ленты в волосах, бусы, браслеты.

— Ну, ничего себе, — разглядывал мальчик свое преобразившееся семейство. — Мы, никак, на праздник идем?

Отец дочищал и без того блестящий сапог.

— Урожай собрали, общину сдали, сегодня сход старейшин с дальних селений Совет держать будет и главному старосте отчет давать. День важный, сынок, не до гуляний мне. А ты погуляй, погляди, считай, в первый раз все увидишь уже, да денег на сладости не жалей. На, вот, держи, — и, сняв с пояса маленький мешочек, отсыпал всем троим по пять невзрачных, кривеньких монеток.

— Юр, — укоризненно покачала головой Инала, — не много ли раздаешь?

— Не много. Заслужили. Пусть вдоволь нагуляются.

— Ох, и балуешь ты их, Юр. Анята, спину выпрями. Доня, опять растрепалась, а ну косу поправь, — потом перевела взгляд на сына, обсмотрев с ног до головы, но промолчала, видимо, все в норме оказалось.

Взрывник сел на лавку уже прилизанный, одетый и переваривал услышанную информацию. Бесцеремонно сдвинув его в сторону, рядом плюхнулась Анята.

— Чего ты мрачный такой? Да не грусти, это дела для взрослых, для мужчин, а бабы и дети на Сход не ходють.

Доня добавила:

— Мы на ярмарку пойдем. Сегодня будет большой торг. Карусель, сладости, украшения всякие, ленты красивые. Ух, и накатаемся!

Анята заявила:

— А я все деньги тратить не стану, цацек у меня и без того хватает. Отложу половину, только на карусель пойду и погляжу, чего пришлые привезли.

— Ага, поглядит она, конечно, а главное — там Бадуг будет, важный, как сивуч брачующийся, — хихикнула вторая сестрица. — Хотя, почему, как? — хитро зыркнув на уже злющую Аняту, пискнула и проворно спряталась за широкой спиной отца.

— А ну, не баловать мне! — рявкнул тот. — Раз готовы, на выход, — скомандовал глава семейства и, поправив перевязь с новым, недавно купленным тесаком, размерами не уступающим прежнему, посмотрел на все еще хлопочущую супругу.

— Какая же ты красивая у меня, — тихо промурлыкал он в бороду и, обняв за талию, нежно погладил живот, поцеловал в губы.

— Ах, бесстыдник, — шепнула Инала, бросив застенчивый взгляд на детей.

Доня покосилась на живот матери и захихикала.

— Кажется, у нас скоро будет еще один братик, — веско заявила рядом сидящая Анята, — или сестра.

— Две! Девочки в нашей семье по двое родятся, — не заставила себя долго ждать и Доня, вставив свое мнение.

Глянув с укором на дочек, Инала покачала головой:

— Болтушки.

* * *

Мужчины на площади толпились и гомонили, что-то орали, махали руками, но Калин наблюдал за этим из соседнего проулка, и о чем шел спор, так и не расслышал. На карусели с сестрами он не пошел, в торговые ряды с матерью — тоже. Сказал, что Митька найти должен — договорились, и направился к дому деда.

Его, как еще не прошедшего инициацию, на совет, естественно, не допустили.

— Детям тут не место! — рыкнул один из «взрослых», у которого даже щетина на лице еще не успела пробиться.

Прослонявшись с четверть часа вокруг да около и толком так ничего и не поняв, подросток расстроился. Митька он тоже не нашел, хотя тот и обещал ждать у колодца.

«На ярмарку, что ли, пойти», — думал он, все же пытаясь хоть что-то разглядеть из-за спин столпившихся, как вдруг резкая боль в плече заставила грубо выругаться и по отработанной еще в той жизни науке уйти в перекат из опасной зоны.

Что произошло, Взрывник понял спустя миг после того, как увидел троицу ухмыляющихся подростков, подбрасывающих в ладонях камни. Изображая из себя крутых наглецов, просмешники, которые хорошо запомнили субтильного пацаненка еще с праздника Посевной, в ухмылке скалили зубы. Компания молодых обормотов во главе с Бадугом решила оторваться по прежнему сценарию…

— Ба! Кого мы видим! — театрально раскинув в римском приветствии руки, вперед шагнул белобрысый подросток с наглым и очень неприятным выражением лица. — Да никак наш несостоявшийся покойничек объявился! Ну, здравствуй, сродственничек.

В мозгу пролетели картинки, связанные с этим упыренышем, который вместе со своей шайкой уже не раз донимал Калина, и подсознание завопило тревогу, подсказывая, что нужно бежать, потому как сейчас его будут бить.

— Глянь, Бадуг, да этот пришибленный у батьки ножик стянул, — развязно вытолкнул сквозь зубы «помощничек» главбанды.

— Это он мне подарочек принес, как будущему мужу своей сестрицы, да, Калин? Ты же для меня его у батьки украл? Ну-ка, давай сюда мой подарочек скорее.

— А если он отцу расскажет? — забеспокоился третий, самый упитанный, чем-то похожий на мопса.

— Ну, про паука же не рассказал? — парировал наглый главарь. — Хотя, с пауком, конечно, перебор вышел, признаю. Но кто же знал, что ты так загнешься от его укуса. Меня Желтоспин тоже кусал, и ничего, жив, ток полихорадило немного, а ты, видать, хлюпик совсем, что чуть не сдох.

До Взрывника стало доходить, по чьей вине умер мальчишка Калин, и кто принес столько горя и переживаний этой семье. Семье, к которой за два месяца с небольшим он успел проникнуться сыновними чувствами. Выходит, именно этот Бадуг брачуется перед сестрой того, кого он вместе со своей шайкой тупых выродков нечаянно убил. Злость начала бурлить в душе мальчишки, разогревая кровь и подкачивая в нее адреналин.

— А если бы я умер, то что тогда? — выдавил он сквозь зубы.

— Ой, ну, подумаешь, неудачная шутка. Не умер же, — нагло заявил подросток и смачно плюнул Калину под ноги, у самого носа начищенного новенького сапога.

Вот только теперь перед ними стоял не совсем Калин, не тот деревенский, видимо, изрядно затравленный мальчуган, а человек, которому уже приходилось убивать, защищая свою жизнь, пусть и юный, но боец, прошедший азы боевой подготовки.

— Ну, че стоишь, бегом, сказал, я жду! Подобру отдавай, иначе сам знаешь, что хуже будет, — оскалившись, захихикал предводитель гнусным шакалом, и стайка поддакнула в тон вожаку. — А батьке скажешь: «Потерял».

— Ага, потерял, — хихикал, подхрюкивая «мопс».

Взрывник сделал испуганное лицо, при этом стараясь не заржать от осознания, в какое печальное положение попали эти деревенские, необученные увальни, привыкшие шугать мелких и слабых. И впрямь, шакалье. Очень захотелось их наказать.

— Много чести, — слегка склонив голову вбок, явно издеваясь, заявил вроде как напуганный мальчишка, ростом едва дотягивающий до уха самому низкому из троицы. Изобразил вяло трясущуюся руку.

Бадуг приоткрыл рот, удивленно хлопнул ресницами раз, другой.

— Сам иди, — продолжил Взрывник тем же тоном. — Возьми, если сможешь, женишок.

И все же, не удержавшись, оскалился улыбкой довольной акулы, увидевшей серфингиста — вот тебе и еда на блюдечке, с салфеточкой в придачу.

— Бей его, ребяты! — крикнул Бадуг, неожиданно для себя дав петуха.

Первым ринулся стриженный под горшок, самый высокий и плечистый, с туповатой рожей. Подойдя к Калину, он взял его за грудки и как бы нехотя потянул на себя. Калин немного напрягся, чуть выставив вперед левую ногу. Бугаю пришлось приложить больше усилий, чтобы притянуть к себе мальчишку, и не заметно для себя сделать шаг навстречу правой ногой, тем самым подставляя ее. Калин тут же ступил навстречу, подсекая опорную ногу. Бугай отшатнулся, зацепился и полетел спиной вперед, увлекая за собой захваченную жертву, которая в полете со всего маху еще и бычка врезала.

«Ух, не рассчитал, — подумал в это мгновение Взрывник. — Аж искры из глаз посыпались».

Мельком взглянув на разбитую харю противника, он незаметно подхватил с земли камешек. Калин уже стоял на ногах, а здоровый детина в пыли валялся, потеряв сознание. Его друзья, опешив, хлопали глазами. Со стороны все выглядело как нелепая случайность. Взрывник резко сократил дистанцию, и «мопс» почувствовал, что его колокольчики звонят похоронную мелодию в районе горла. Еще больше выпучив глаза, несчастный схватился за пах, тоненько заскулил, кулем оседая на землю.

— Нож тебе еще нужен? — усмехнувшись, спросил Взрывник, стоя уже в метре от растерянного Бадуга. — Ну, лови, — он подкинул при этих словах вверх подобранный камень.

Бадуг задрал голову, наблюдая за полетом предмета, а когда опустил ее, почувствовал острие холодной стали у себя на лбу, прямо промеж бровей. Собрав глаза в кучу и подняв их вверх, Бадуг громко сглотнул.

— Ну, что, дать? — участливо поинтересовался Взрывник и слегка нажал на рукоять. Острый кончик впился в кожу.

— Хочешь, я из тебя Гарри Поттера сделаю? — усмехнулся мальчишка и заметил, как маленькая капелька крови покатилась по лезвию, исчезая на глазах. Впиталась.

Раньше, на охоте, кровь животных так не впитывалась. Нож загудел и завибрировал в руке Взрывника, прося еще и еще.

Снова сглотнув, Бадуг заорал и кинулся бежать, постоянно озираясь по сторонам безумным от ужаса взглядом.

— Охренеть, — пробормотал Взрывник, разглядывая подарок главы семейства. — Так вот какой ты, Северный олень… и правда живой.