Жизнь в эпизодах

Катерина Шпица, 2021

Катерина Шпица – популярная актриса, известная многим по фильмам «Катя», «Ангел в сердце», «Метро», «Поддубный», «Экипаж», «Завтрак у папы», «Молодая гвардия» и многим другим, финалистка шоу «Танцы со звездами», «Точь-в-точь» и «Ледниковый период». Золотая медалистка школы с углубленным изучением иностранных языков, а с недавних пор – автор потрясающей книги «Жизнь в эпизодах», уже первые страницы которой увлекают нас в красочный мир кино, судьбоносных знакомств, любви и исполнения желаний! Эта книга ДЛЯ ТЕХ, кто хочет быть в курсе жизни любимой актрисы не понаслышке, а из первых уст! Здесь нет придуманных историй. Только факты, изложенные самой Катериной Шпицей без купюр, истории ее личной и киношной жизни, а также – сенсационные ответы на часто задаваемые вопросы: * Где и как рождается настоящий талант? * Как научиться всегда и во всем добиваться поставленной цели? * Как построить счастливый брак? Обо всем этом и многом другом читайте в «шпициальной» книге актрисы. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эпизод 3

Противопоказания

Галя, вскинувшись в полусне, сидит на тахте, за спиной ковер на стене впитывает яркий, разбавленный морозцем и оттого еще более искристый и диковинный северный солнечный свет из окна. Толи рядом нет, а его половина кровати уже остыла. Он сегодня в раннюю смену. Вместе с ним Галя встала под утро, собрала ему тормозок и попыталась хоть ненадолго уснуть. Вышло наполовину, достигла мастерства полудремы. А Катя посапывает, поджав мозольку посреди верхней губы, натруженную сосанием материнской груди. Катя опять плохо спала ночью. Вернее, плохо спала Галя. И так уже 4 месяца. Дочка будто бы с самого рождения перепутала ночь со днем, и график никак не выправлялся. Ночью она лежала в кроватке, не кричала, не плакала, а только лишь кряхтела, но тревожное материнское чувство все равно Гале спать не позволяло. Днем дочь дрыхла безмятежно, как в утробе, а мать не могла себя заставить прилечь. Золотое правило взаимодействия с грудными детьми: «Пока спит дитя, поспи и ты» — ею должным образом воспринято не было. Ее захватили материнские и женины заботы: стирала, гладила пеленки, содержала квартиру в идеальной чистоте. Ей всегда хотелось порадовать Толю вкусными завтраками, обедами и ужинами, а готовила она великолепно. Ее стараниями за несколько месяцев их совместной жизни Толя сменил 46-й размер одежды на 48-й, а то ведь был на вид совсем юнцом в свои 27 лет. Теперь, обласканный, заматерел.

На работу Галя выходить совсем не спешила. Под заботой мужа она могла полностью погрузиться в материнство. Старшая дочь Лена пока еще была в Перми, потому что не захотела переезжать в Инту. Ни в какую. Отношения с отчимом складывались гладко, и совсем не в них была причина протеста. Лена хотела закончить 9 классов в родном городе. Пожелание высказывалось в ультимативной форме с применением запрещенных приемов психологического воздействия, и Галя с мужем таки пошли у нее на поводу. Правы они были или нет, как сказать? Время покажет. Да и до конца года не так уж много осталось, а за старшей дочкой присмотрит сестра Надя.

Галя была радостно и вдохновленно полностью посвящена своей новой семье. И даже колющее иногда чувство то ли вины, то ли тревоги по отношению к старшей дочери не могло омрачить тех моментов, когда она чувствовала себя любимой и защищенной.

Вот бы Катя еще начала ночами спать. Мечта! не спит, и все, глазками лупает в темноту и кряхтит о чем-то своем. Почему так? Галя вспомнила, как дочка деловито кряхтела на пеленальном столе, с легкостью расправившись с первым в ее жизни вдохом «на суше». «Здравствуйте, товарищи, я прибыла пораньше, очень не терпелось. Что вы говорите? Признаки недоношенности? Так, ну с ними разберемся. Спорим, в кювез даже не положите? Маму мне выдайте побыстрее». Лежала, бухтела, пока акушерка проводила все необходимые манипуляции, и вдруг будто улыбнулась, и на щечках заиграли ямочки. Толины ямочки! Какое счастье! Ну и заставила же поволноваться!

Нежданно-негаданно 27 октября у Гали заболело внизу живота. И в Перми так же неожиданно грянули морозы, а у Лены зимняя одежда еще не готова. И Гале пришлось надставлять на старую Леночкину шубку рукава. «Вот только доделаю и поеду в больницу», — решила она. Торопилась, волновалась, но оставить дочь без теплой одежды не могла. Хотелось дотянуть до утра, чтобы не будить сестру Надю и соседей. Дома не было телефона, а «Скорую» вызвать могли только они.

К 4 утра шубка была готова. И терпеть уже стало невмоготу. «Надя, буди Надю, надо вызвать „Скорую“». Сестра сходила, разбудила соседку — тезку, — приехала скорая, и Галю увезли. Лена узнала об этом только утром, когда проснулась. И пошла в школу с волнительным осознанием будущего сестринства и в шубке, которую украшали новенькие искусно надставленные манжеты.

Галя снова легла в объятия одеяла, откинувшись на подушку, и вспомнила, как она лежала в палате роддома на капельнице, ощущая похожий сладостный покой. Врачам тогда удалось остановить схватки. И зачем только они с Надей пошли на «Босоногого Гэна»?! Надо же было понимать, что для беременной женщины мультфильм о ядерной войне — не лучший выбор. Ох, и наревелась она тогда! Когда вернулись домой, каждой клеточке ее тела было грустно, плохо, а в крови будто плавали микроскопические льдинки, и всех героев ей было бесконечно жаль. А потом заболело внизу живота. Катину земную жизнь запустило искусство кино.

Схватки прекратились, медсестра сняла катетер, и Галя, счастливая от облегчения, пошла к телефонному автомату сообщить сестре, что все хорошо: «Надя, все отлично, все обошлось. Ой, Надя, я пошла рожать». В тот момент внутри как будто дернулась пружинка нежным, но упрямым щелчком. И ногам стало тепло, отошли воды. Врач сказала: «Мамочка, не волнуйтесь. Значит, ребенку так надо! Сердцебиение хорошее. Будем рожать». И ночью через 4 часа Катя уже порадовала свою маму Толиными ямочками. Новорожденную дочку потом студентам показывали, как удивительного недоношенного младенца, очень сильного и жизнелюбивого. Галя с самого начала беременности чувствовала, что у нее необычный ребенок. И такие роды совсем ее не удивили.

Из нежности воспоминаний Галю выдернуло странное ощущение. Она лежала, как обычно, положив одну руку на грудь, касаясь в задумчивости указательным пальцем подбородка, и вдруг поняла, что под ладонью слишком нежно, слишком легко. Ее грудь была ошеломляюще пуста. Галя встревожилась и стала вглядываться в спящее лицо дочери, пытаясь взглядом поторопить ее пробуждение. Будто уловив тревогу матери, Катя зашевелилась, и женщина взяла ее на руки, чтобы маленький ротик уткнулся в пышное тепло в поисках соска и припал к источнику. Но через несколько минут раздался отчаянный плач. Молоко не приходило.

* * *

Даже в наше прогрессивное время сложно бывает понять, почему у женщины пропадает молоко, и не всегда даже при истинном желании кормящей матери удается восстановить лактацию. А тогда это было тем более непросто. Что только мама ни пробовала, но как бы они с врачом ни бились — не удалось, молоко пропало. И меня перевели на смесь. В этом ли был заключен пусковой механизм моей болезни — неясно. Может быть, просто совпадение. Но факт, что вскоре у меня появилась сыпь на щеках, чуть позже на локтевых сгибах, потом она зажглась красными пятнами и под коленями. Родители впали в отчаяние от неизвестности и непонимания причин. Смеси меняли, но диагноз остался неизменным на долгие годы: нейродермит. Впрочем, он и сейчас у меня есть, так как бывших атопиков не бывает. Но, научившись с этим жить и сведя проявления к минимуму, я могу теперь даже шутить на тему диатеза. А в детстве было иногда тяжеловато. Я помню растерзанные бинты на локтях и коленях: из-за ночного зуда сквозь сон я добиралась до кожи под повязками и чесалась с остервенением, не жалея своего тела, до ощущения жара под ногтями и физического удовольствия. Вид кровоточащих расчесов был привычной картиной каждого нового дня. Меня лечили, кожвендиспансер стал регулярной точкой нашего семейного жизненного маршрута. Водили к разным специалистам, пробовали все мыслимое и немыслимое: антигистаминные, ванны с крахмалом или с ромашкой, дегтярную и цинковую мази, разные грязи и воды и даже — о боги — уринотерапию! Стоит перед глазами картина: стеклянный стакан с желтоватым веществом, что мне предстояло выпить, а рядом вафельный стаканчик пломбира, который был призван подсластить пилюлю. Мама меня не заставляла, но я честно попыталась — ужасные ощущения. За сим данный метод оздоровления был нами единодушно отвергнут. Здравый смысл остановил маму вовремя.

В больнице с сильнейшей аллергией я лежала 3 раза. Первый раз в 6 лет. Среди ночи сильно заболел живот над пупком и отяжелели веки. Забрали по «Скорой» и поставили диагноз: отек Квинке. Смутно помню, что со мной происходило в больнице. Воспоминания обрывочные: темнота, после отбоя ругается нянечка; если идешь в туалет, то ты крадешься туда, чувствуя себя преступником, а днем в туалете другие дети, стыдно же делать все необходимое при них, чтобы сдать материалы для анализов; то неприятное чувство, когда медсестра безучастно произносит фамилии; горькие таблетки, от которых тошнит; одиночество. Приободряло то, что больница была прямо напротив нашего дома. Я думала о том, что мама выйдет на балкон и сразу увидит ее из окна. Второй отек Квинке случился ближе к старшим классам. Во время гастролей со школьным франкофонным театром у меня разразилась очень сильная аллергия, я каким-то образом дотерпела до возвращения в Пермь, но с поезда мы направились прямиком в аллергоцентр. Ребята провожали меня сочувственными взглядами. И аналогичная ситуация случилась во время круиза по Волге с театром-студией «Код». Наша каюта была в трюме. Наутро я проснулась с отекшими глазами, скорее всего, среагировала на корабельную пыль. И каждый новый день мне становилось все хуже и хуже. На стоянке в Казани меня отвели в отделение «Скорой», где поставили укол дипроспана. По настоянию врача на теплоходе мне выделили каюту стерильного медицинского изолятора. Стало лучше. Помню, как я спускалась со своего этажа в столовую и мне встретилась одна из педагогов другого театрального коллектива, которая сказала: «Вот теперь ты, Катя, настоящая». А я еще не вполне оправилась, была подавлена, грустила, и как это часто бывало в подобные периоды, хотелось снять с себя кожу и промыть ее ключевой водой, прежде чем надеть обратно. Хотелось спать и не хотелось натыкаться на свое отражение в случайных зеркалах. Я переживала не из-за красоты, а из-за того, что видно мое нездоровье. Слова едва знакомой мне женщины меня возмутили и вызвали внутри душный протест. Во-первых, я не могла взять в толк, как может человек во время болезни быть настоящим. Во-вторых, задело то, что, видимо, ей не нравился мой характер.

Конец ознакомительного фрагмента.