Loveушка для мужчин и женщин. Дамы, не глупите!

Катерина Шпиллер

Отношения между мужчинами и женщинами. В книге нет сглаженных углов и набивших оскомину советов про компромиссы. Увы, в жизни все не так. Книга полностью основана на реальных событиях. Страсть, любовь, измены, предательства, разводы. По признанию автора, в какой-то степени эта книга – дуэль с собой.

ОТ НЕНАВИСТИ ДО ЛЮБВИ

Некоторые читатели моих прежних творений просили меня написать следующую книгу… о любви. Очевидно, утомила я их своими бесконечными битвами с врагами. Хочется людям почитать о чём-то красивом и «вечно-женском». Ох, не моя делянка — красивое… Вряд ли сумею соответствовать романтическим ожиданиям читателей. Хотя постараюсь написать так, чтобы скучно не было.

Итак, о любви… В разном возрасте наше представление о сем предмете разное, думаю, это бесспорно. И меняется оно из года в год, ну, может, из десятилетия в десятилетие — в зависимости от нашего опыта. И я подумала: а не взять ли мне свои былые публикации в женских журналах, которые на девяносто процентов были посвящены любви, и не проанализировать их с сегодняшней точки зрения, т.е. с позиции человека, много пережившего, многое переосмыслившего и нашедшего эту самую любовь уже отнюдь не в юном возрасте?

Немножко отвлекусь… Забавно (или грустно?), что женщины-читательницы даже не подозревают о том, до какой степени дурят нашу сестру! Дурят и глянцевые журналы, и горы психологической и якобы психологической литературы на прилавках магазинов. Наверное, читательницы удивятся, если я скажу, что до смешного часто статьи и книги о том…

…как воспитывать детей, пишут женщины, ни разу не рожавшие и не имеющие собственного опыта родительства;

…как соблазнять мужчин, пишут неуспешные в личной жизни дамы старше бальзаковского возраста;

…как выглядеть красивой и как правильно за собой следить, пишут неухоженные, непривлекательные и не избалованные мужским внимание немолодые особы;

…как удержать мужчину рядом с собой, пишут женщины, которых часто бросали мужчины или мужья которых постоянно гуляют на стороне.

Дорогие женщины! Снимите лапшу с ушей! Все эти рекомендации, советы, наставления и заклинания часто не стоят выеденного яйца. Когда-то, работая в журнале и сотрудничая с разными женскими «глянцами», я тихонько хихикала, наблюдая все это. А сейчас мне стыдно… Но стыдно не потому, что сама грешила тем же — как раз ваша покорная слуга сроду не лезла в то, о чем понятия не имела, но мне стало жалко нашу сестру: ведь читают, внимают, стараются следовать рекомендациям, а учителя-то кто? Сие касается, как я уже говорила, не только «глянца». Увы, вся эта «психологическая» литература, будто бы написанная профессионалами, на девяносто процентов — «творчество» дилетанток от психологии, начитавшихся профессионалов, или закончивших некие курсы, классы, прошедших тренинги-шменинги… Видели бы вы воочию этих авторов — женщин, часто совершенно замотанных жизнью, менее устроенных и менее счастливых, чем читательницы. И не думайте, что если в статье или книге есть фото, то вы имеете представление о том, кто ее написал. Девчонки! Нынче мастера Фотошопа сделают из любой дурнушки самую обаятельную и привлекательную светскую львицу.

Важное замечание: всё вышесказанное отнюдь не означает, что абсолютно все их советы плохие и неправильные. Журналистки часто умны, образованны и теоретически неплохо знают предмет, так что иной раз к их рекомендациям вполне можно прислушаться, но только не возводя сих дам в ранг гуру! Можно иметь в виду их советы — не более того. Но делать публикации в женских журналах руководством к действию — ни-ни! В этом смысле лучше почитать хорошую классическую литературу — она больше научит жизни, ей-богу.

Конечно, всем нужно зарабатывать на свой хлеб, одни дамы пусть пишут, другие — читают, если интересно, но только не следует, читая, представлять себя ученицами роскошных женщин с навсегда решенными проблемами, удачливых, счастливых любимиц судьбы с голливудской улыбкой, жизнь которых, как в конце любого романа Даниэлы Стил, — праздник. Мягко говоря, это не так.

Я написала, что не грешила… Пожалуй, грешила, изображая из себя счастливую, поэтому имеющую право, нацепив на нос очки, мудро рассуждать на темы любви и брака. И сейчас, видимо, согрешу, потому что книгу, которую вы держите в руках, тоже можно назвать «психологической». но это психология домашнего приготовления, ни на что не претендующая, не наука, не более, чем мой личный опыт и собственные размышления. Любой может их прочитать, а потом выбросить. А можно просто подумать — вместе со мной. И если где-то в прошлом я слукавила, выставляя себя мудрецом и знатоком жизни, то теперь покаюсь и расскажу, как обстояло дело в действительности. И никаких обобщений!

В 1995-м году, еще до моего «романа» с женским глянцем, я на свою голову накатала продолжение книги «Вам и не снилось», написанной моей матерью, куда вывалила все свои комплексы и женские проблемы. В общем, собрала в пучок собственный жизненный опыт и приправила его тараканами из своей головы. Вспоминать неловко — честно говорю, хотя издательства почему-то все эти годы книгу переиздавали под разными названиями (совсем недавно она вышла под названием «Рома, прости»).

Мать сама призналась, что кто-то умный (возможно, даже не один) как-то сказал ей: а вы разве не понимаете, что все, написанное Катериной, — это отражение ее внутреннего кошмара? «Разве?» — удивленно вскинула брови мать. Я ей не верю. Не верю ее удивлению.

Галина Щербакова сама всю жизнь в своих книгах писала исключительно о себе. Будучи признанным писателем, она никогда не могла отстраниться, «отрешиться» и «воспарить», чтобы творить художественное произведение. Потому ее книги давно превратились в склад ее собственных разрешенных и неразрешенных проблем, противоречий и страданий. Но только своих, ни чьих более. Оттого и бесконечные повторы, а также похожие друг на друга, как близкие родственники, персонажи, кочующие из книги в книгу… Даже сюжеты часто перекликаются. Сколь бы ни был человек разносторонен, его собственный мир конечен, поэтому писатель должен уметь подниматься над самим собой, дабы увидеть нечто выше шляпы собственного мужа. Подчеркну: что очень приемлемо для журналистики (собственный опыт, собственная жизнь, извлеченный опыт, которым хочется поделиться), редко годится для писательского труда. Писатель Галина Щербакова не могла подняться над собой и собственными комплексами, чтобы сказать миру нечто новое и свежее. Прекрасно зная это, как же она могла не догадаться, что со мной, отнюдь не профессиональным писателем, случилось то же самое? Думаю, догадалась. Но ее это не тронуло и ни чуточки не заинтересовало.

Почему я об этом пишу сейчас? Да потому, что тогда в глубине души я рассчитывала именно на интерес со стороны самых близких мне людей, в первую очередь, матери. Вот прочтут они и обязательно спросят меня: а все ли у тебя в жизни ладно? Наивная… Чтобы не сказать — дура.

Но я снова отвлеклась…

Примерно с середины 90-х я стала постоянным автором женских журналов, а в некоторых даже поработала редактором. Материалы на любовные, «отношенческие» темы нужно было выдавать в промышленных количествах. Надо так надо. Я выдавала. Всегда писала, так сказать, «с себя». Объект, в буквальном смысле, всегда под рукой. Только порой переворачивала все с ног на голову. Хотя чаще рассказывала читателю о собственных мучающих меня проблемах. Зато с видом знатока.

Начну, пожалуй, с темы мезальянса. Итак, году эдак в 99-м в журнале, где я работала, появилась моя статья…

Бертолуччи против айсберга в океане

В нашей редакции раздался телефонный звонок. «Это вы пишете про всякие интересные истории? — спросил бойкий женский голос. — Но с моей не сравнить… хотите, расскажу? Это такой ах! Только не по телефону…»

В конце того же дня распахнулась дверь и на пороге появилась… если вы видели в модном журнале фотографию брюнетки в коротенькой собольей шубке, в кожаных брючках и на высоченных каблуках, то описание явившейся к нам гостьи излишне.

— Я разговаривала по телефону с Катериной, — сообщила она сотрудникам редакции. — Она меня ждет. Кто здесь Катерина?

— Это я… — призналась я, робея от неземной красоты нашей гостьи.

— А я — Зоя.

Пять минут спустя Зоя сидела напротив меня, элегантно закинув ногу на ногу, курила через длинный золотистый мундштук крепкие сигареты и рассказывала.

— Когда у нас это началось, у Митиной мамы случился сердечный приступ, а его папа

заработал язву желудка. Представьте: единственный сын, «краснодипломник», почти аспирант, женится на лимитчице с ЗИЛа, крановщице, то есть на мне. Почти двадцать лет назад я приехала в Москву из Верхней Пышмы — есть такой маленький городок на Урале. Я была такой мечтательницей! Все детство, как многие провинциальные девчонки, грезила какой-то другой жизнью, лишь бы не жить, как мои бедные родители, скучные служащие, господа Никто! Вас шокирует, что я так о них? Да люблю я их, они хорошие, дай им бог здоровья еще на много лет, но их унылое существование… Сразу после окончания школы я уехала в столицу. Другого пути, как устроиться на ЗИЛ, не было. Об институте со своим троечным аттестатом и не думала. А у родителей совершенно не было денег ни на репетиторов, ни на взятки. Вы представляете, что такое работа на заводе и жизнь в общежитии? Откуда вам знать… Несмотря на этот кошмар, я влюбилась в Москву, даже в ее жуткий шум, в толпы таких разных людей на улицах.

А общительная я была до ужаса! Мне везло: чаще я попадала в компании к приличным людям — к каким-то студентам, молодым инженерам… Наверное, судьба. На зависть своим соседкам по общежитию я подцепила Митю, будущего аспиранта. Девчонки говорили: теперь у тебя будет прописка в шикарной московской квартире, ведь его родители — ученые. Я плакала от обиды: как можно так принижать мое чувство? Я ведь люблю! Почему влюбился он? А я тогда была хорошенькой: толстая коса до попы и вообще… Я ведь незлая, не смотрите, что сейчас такая резкая — это уже намного позже появилось. Митя же… Уж как его все пугали опасностью брака с лимитчицей… Без толку. Так-то вот.

Несмотря на истерики его родителей, мы поженились. Я, конечно, помню кислые физиономии некоторых его родственников и друзей на свадьбе. Между прочим, многие из этих друзей сразу отвернулись от Мити. Считали, что он ненормальный. Обзывали «народовольцем». В смысле, что я — простой народ, а они, видимо, дворяне… Те, кто остались в друзьях, долгие годы смотрели на меня, как на какое-то экзотическое существо, хотя и любопытное. Цирк!

Зоя грустно засмеялась. Потом затушила выкуренную сигарету, тут же вставила в мундштук новую, щелкнула зажигалкой в форме львицы, затянулась и продолжила:

— Конечно, они ко мне постепенно привыкли, но до конца все равно не принимали… Однажды, когда гости думали, что я на кухне, а на самом деле я уже шла с бутербродами в комнату, кто-то произнес слово «мезальянс». Говорили обо мне и Мите… На следующий день я полезла в словарь. У них в доме этих словарей было — миллион! Все толстые, на отдельной полочке. В общем, в переводе с французского это означает непристойный союз, по-нашему — неравный брак. С тех пор и стучит у меня в голове, как часы: мезальянс, мезальянс… Я ведь знаю: когда прошла юношеская страсть, Митя разрывался на две половины: одна из них любила меня, другая страдала. Хотелось гордиться женой, чтоб и умная была, и образованная, и красивая. Чтобы все восхищались и завидовали. Думаете, мне было легко? Я ведь все видела и понимала. Но что я могла? Читать книги без передышки? Не могу. Ходить в музеи? Ходила — скучно. Знаете, как я боялась, что Митя меня бросит? Найдет другую, себе под стать? За годы страха я почти вся поседела. Теперь я крашеная брюнетка. Так-то вот…

Мы уже остались в редакции одни, все ушли. С Нового Арбата доносился непрерывный гул машин, иногда перекрикиваемый сиренами спецтранспорта.

— Когда грянула перестройка, началась сумасшедшая торговая жизнь. И оказалось, я многое умею! Я стала одним из первых турецко-китайских челноков. А теперь у меня три небольших магазинчика ширпотреба, есть «Вольво» и «Опель», новая квартира с евроремонтом. Собак держу — двух шарпеев. Кстати, сын и дочка у нас — у-умненькие, отличники! В папу. Я их отдала в дорогую гимназию, где все предметы преподают, как минимум, кандидаты наук.

Это стоит кучу денег. Но мы такое можем себе позволить. Хотя мой Митя… Он просто кандидат наук. Ну, вы знаете, как сейчас платят кандидатам.

Он мучается, ему стыдно. Но ведь он ничего не умеет делать, только думать. Чтобы он поменьше думал о своей, как он это называет, невостребованности, я дважды в год отправляю его то в круиз по Европе, то загорать на Карибы. Он, наконец, увидел свои любимые музеи: Лувр, Прадо… А позапрошлой весной я подарила ему Интернет, из которого он не вылезает часами. Между прочим, — Зоя гордо вздернула подбородок, — он читает книги в оригинале, на трех языках, из всех библиотек мира, — и она с презрением оглядела меня, недостойную и мизинца ее Мити.

— Так в чем весь юмор-то, — продолжила Зоя, — сейчас ему завидуют его яйцеголовые друзья! Теперь им нравится со мной разговаривать. Они мне говорят: с вами, Зоя Васильевна, очень интересно, вы объездили весь мир — от Стамбула до Нью-Йорка, прекрасно ориентируетесь в проблемах макроэкономики и интересуетесь политикой. Еще бы! Меня кровно волнует, какой гад рискнет отменить частную собственность! А мой Митя… Он мне недавно сказал: «Я — дурак, потому что когда-то мне было неловко за якобы неравный брак. Я, — говорит, — был снобом-идиотом, но теперь тобою горжусь. Ты у меня стильная, современная, по-житейски мудрая». Так-то вот.

Она замолчала. Тут я заметила, что Зоя сидит не элегантно скрестив ноги, а поджав их под стул, ссутулившись, сцепив пальцы рук, и грустно смотрит на меня. Что бы это значило? Вдруг она коснулась прохладными пальцами моей руки и испуганно прошептала:

— Я вам все это рассказала, чтобы просто спросить: как вы думаете, он меня не

бросит? Что значит — «по-житейски мудрая»? Это ведь не просто умная, а что-то другое?

Я стала ему интересна как человек или он просто благодарен мне за все то, что я для

него делаю? Как вы думаете? Ведь этот «мезальянс» никуда не делся…

Я достала свою сигарету и спросила Зою:

— Хотите, я тоже расскажу вам историю про мезальянс? Про моих друзей?

Она кивнула.

— Их зовут Юля и Олег. Юля выросла в интеллигентной семье: книги, театры, выставки, классическая музыка. После школы поступила в МГУ. И однажды в студенческой компании вдруг влюбилась в «чужака», студента какого-то заштатного технического вуза из простой семьи. Его папа — мастер цеха на заводе, а мама — портниха в ателье. Попав в их дом, Юля ужаснулась: здесь понятия не имели, кто такой Малевич, что такое «самиздат», о чем поет Галич. И вообще, Галич — это имя или отчество? («Ну, Галича я уже знаю», — тихонько прокомментировала Зоя.)

Что сказали ее мама и папа? И что они могли сказать? Ведь сами воспитывали дочь на гуманистических идеалах, утверждающих, что все люди прекрасны! Что о человеке надо судить по его нравственным установкам, и только по ним. С этими установками у ее любимого все было в норме: он не пил, не ругался плохими словами, знал, что женщину следует пропускать вперед и уступать ей место.

«Может, мальчик способен развиваться»? — с надеждой спросила ее мама. Юля гневно сверкнула глазищами. В общем, свадьба состоялась.

«Мальчик» и в самом деле развивался: в двадцать лет впервые открыл для себя прозу Булгакова, чем вызвал у тещи повышенное давление. «Разве у вас дома не читали хотя бы «Мастера и Маргариту?» — схватившись за виски, прошептала она. «Что-то слышал про такое», — простодушно признался зять. «Мама, сколько можно! — возмущалась дочь, пока молодой супруг плескался в душе. — Не задавай ему дурацких вопросов! Я же тебе говорила: у него дома иные ценности». — «Он хороший мальчик, — вздохнула мама. — Но все же… Не поторопилась ли ты»? — «Ма-ма!».

Прошло почти двадцать лет. «Мальчик» стал инженером, теперь он менеджер в фирме, торгующей оргтехникой. Юля — редактор в преуспевающем рекламном агентстве. Словом, в социальной жизни они на равных.

За прошедшие годы Олег прочитал все, что «положено»: Маркеса, Воннегута, Войновича… («Двоих последних даже не знаю», — огорченно пробормотала Зоя.) Посмотрел в альбомах картины Модильяни и Босха. Мужественно вникал, борясь с зевотой и дремой, в фильмы Сокурова и Тарковского («Митя — фанатик Тарковского! А я больше Рязанова люблю». ) В какой-то момент он вздохнул с облегчением: теща с тестем явно примирились с ним. Удар был нанесен с неожиданной стороны, от Юли. Теперь во время семейных недоразумений ее главным аргументом стало следующее: «Я тебя вытащила из грязи, а ты…» Иногда она жалуется маме: «Прихожу домой, а он сидит перед телевизором, смотрит футбол и дует пиво прямо из бутылки. Да еще орет дурным голосом: „Козлы!“. И кое-что похуже. Вылитый его папочка!»

Мама делает загадочное лицо и говорит почему-то по-украински: «Бачили очи, шо купувалы… Но он — хороший мальчик! Тебе грех жаловаться».

В гости к родителям Олега они ездят пару раз в год исключительно по большим праздникам. А уж Юлины мама с папой — и того реже, ссылаясь на слишком длинную дорогу на другой конец города.

Дочь обижается: «Хорошо устроились, мамуля! Учили меня быть терпимой, а сами…» — «Ты выбрала этих людей, — парирует мама. — Это твой крест. Олежку я люблю как сына, но не требуй от меня невозможного!» — «Я их не выбирала, — грустно шепчет дочь. — Я просто влюбилась, но никто мне не объяснял, что такое… неравный брак. Почему вы меня неправильно воспитывали»?

Мама возмущенно пожимает плечами: это противоречит ее либерально-демократическим убеждениям.

Когда Юля приезжает к свекрови, то, стиснув зубы, едва выдерживает шумные посиделки с большим количеством водки, с непременным нестройным пением «Айсберга в океане» и засыпающим прямо за столом свекром. Периодически она выходит в коридор якобы поправить прическу, а на самом деле — чтобы постоять перед зеркалом, сжав кулаки, и трясущимися от раздражения губами бормотать: «Раз, два… Это скоро кончится… Три, четыре… Через час уже домой…»

Олег, кстати, никогда не пьет (он за рулем) и не поет. Он тоже терпит. Когда они едут домой, в машине царит тягостное молчание, иногда прерываемое язвительными замечаниями: «Твой папа, как обычно, на высоте: захрапел прямо с куском колбасы в руке». — «А ты опять ляпнула про Бертолуччи. Зачем? Что ожидала услышать в ответ? Ты специально это делаешь, чтобы потом меня пилить?» — «Ты стал похож на своего папу. Просто одно лицо…» Приехав домой, они всегда мирятся. Просто потому, что любят друг друга, — соврала я для своей посетительницы.

…Зоя смеялась. Кажется, успокоилась. Она опять закурила, закинула ногу на ногу и сказала:

— Это что! Вот у меня есть знакомая, Аня, так это финиш! Слушайте… Она филолог по образованию, хорошая девочка из приличной семьи. И вдруг… Выбросила диплом и порвала со своей профессорской родней, которая отказала от дома будущему зятю. Юра — выходец из деревни. Его родители приехали работать в Москву и в течение многих лет постепенно вывозили из своей глубинки теток и дядьев, племянников и племянниц, двоюродных и троюродных братьев и сестер. Таким образом, в спальном московском районе поселился целый клан Сидоровых. Юра среди своих многочисленных родственников считался элитой: он работал шофером такси. Там, кстати, он и познакомился с профессорской дочкой Аней.

Она на удивление легко вошла в его семью, с удовольствием училась закручивать на зиму банки с вареньями-соленьями, отстирывать мужские сорочки с помощью подсолнечного масла, готовить из фруктового жмыха запеканки. Летом с восторгом ездила в деревню: сеять, полоть, собирать… Свекровь обучила ее вязанию и шитью. Свекор раскрыл тайны приготовления первача и секреты грамотной косьбы. А муж… Он обожал свою Анюту и клятвенно обещал ей, что «завсегда сможет обеспечить семью», лишь бы дети, которых должно родиться непременно трое, «были здоровенькие».

Ее родители молча скорбели и с напряженным вниманием следили за развитием Аниного младшего брата — выпускника физико-математической спецшколы, возлагая свои последние честолюбивые надежды на него. И старались максимально оградить мальчика от влияния «сошедшей с ума старшей сестры».

Прошло много лет. У Ани с Юрой уже трое детей — здоровых пацанов, которые целое лето проводят в деревне на берегу незагаженной речки, попивают парное молоко и поедают свежие, прямо из-под курочки, яички. Хохма в том, что их шестнадцатилетний сын ухаживает за нашей дочкой, — смеется Зоя. — Я к этому спокойно отношусь, а вот Митя напрягается: он не из того круга, говорит. Я ему: а я разве из того?». Теряется. Еще я Мите сказала: вот тебе генетика — твоя дочь похожа на тебя даже в поступках.

…Было уже около девяти вечера. Мы с Зоей вскипятили воду в редакционном электрочайнике, заварили кофе. Перешли на «ты».

— Это что же получается? — вдруг сказала она. — Кругом — сплошной мезальянс? И что ты по этому поводу думаешь?

— А ты?

— Наверное, я дура. Ведь я же вижу, что Митя меня любит. А это самое главное. Господи, какая простая вещь!

Зоя пошла в туалет «поправить лицо», а я, ожидая ее, задумалась: что мы подразумеваем под мезальянсом?

С одной стороны, «все — рядовые, ведь маршалов нет у любви». И если брак заключен по любви, то, значит, это не мезальянс? С другой стороны, разница между супругами, какой бы она ни была, все равно дает о себе знать. Если ее стараются не замечать или действительно не замечают сами супруги, то обязательно заметят окружающие. И дадут это понять, и что-то испортят в отношениях. А если разница в возрасте — тридцать лет? Когда и воспитание, и мироощущение, и привычки по определению различны, ведь люди принадлежат к разным эпохам… Но и такие пары бывают необыкновенно счастливы! В то же время как много я знаю распавшихся семей, где все, казалось бы, как надо: он и она — и ровесники, из одного круга, одинаково любят Кафку и, тем не менее, расходятся. Может быть, это как раз у них мезальянс? А персонажи всех наших с Зоей историй до сих пор вместе…

Зоя подвезла меня на своем «Вольво» до дома. Пригласила меня и «всех моих товарищей по работе» в свои магазины и пообещала скидки.

Когда мы уже попрощались, она вдруг схватила меня за рукав пальто и спросила:

— Так как ты думаешь, Митя меня не бросит?

***

Вот такая была статья. А теперь «сеанс магии с разоблачением». Разумеется, никто к нам в редакцию не приходил, никакой Зои и в помине не было. Обычный журналистский прием, дабы «поднять проблему». (По секрету: так бывает в девяти из десяти случаев. Как бы пришло письмо. Как бы человек пришел в редакцию. И не верьте журналисту, который скажет, мол, у нас не так, у нас все по-честному!)

Я просто подняла собственную проблему, которая вот уже много лет сидела занозой в моей башке.

Итак, моя гостья Зоя — лишь выдуманный персонаж, и ее история родилась в моем воображении в каком-то смысле как сценарий, противоположный тому сценарию, что разыгрывался в реальной жизни.

История из моей жизни — это сюжет номер два, про Олега и Юлю. Тютелька в тютельку, за исключением некоторых деталей.

Представьте себе юную девчонку, которая не понимает, как ей жить, будучи во всех смыслах неудачливой, некрасивой и ничем непримечательной, которую и полюбить-то не за что. Девчонка мечется, чувствуя себя лишней и нелюбимой в отчем доме, страдает от собственного несовершенства, но, как и все, мечтает о любви. И не просто о любви, как о неком высоком чувстве, а о любви-спасительнице, которая избавит от нелюбви в семье, от беззащитности в большом мире. Ведь в этом мире она лишняя, а потому никто и не думает оградить ее от его опасностей: ну, пропадет пропадом эта ошибка природы, да и фиг с ней! Если бы рядом был Он, Мужчина, Защитник, любимый и любящий, он, конечно, подставил бы ей… то есть, мне… свое плечо, защитил бы от недоброжелательной родни, которую я удручаю своей никчемностью. В общем, даже сложно сказать, чего я хотела больше: обычной страстной любви, о какой мечтают все девушки на планете, или чтобы хоть кто-то любил и оберегал меня, вот такую, какой меня угораздило родиться.

Мне было 16 лет, и я считала себя и свою жизнь конченными. Мне ведь УЖЕ шестнадцать, а со мной всем все ясно. И вдруг появляется… мальчик, ну да, конечно, мальчик, неполных 18 годков, и — о чудо! — влюбляется в меня! Причем, мальчик интересный внешне, а потому еще более невероятным кажется то, что он не просто обратил на меня внимание, но выделил среди сверстниц, разумеется, в сто раз более красивых и достойных меня. Наверное, у него не все в порядке со вкусом и пониманием (думала я), но ведь этим нельзя не воспользоваться! Ведь больше никто и никогда — это совершенно очевидно — не обратит на меня внимания.

Поэтому я радостно ответила на чувство. И, что там лукавить, крепко вцепилась в мальчика. Хотя он и не возражал. Так, в 16 лет, я выбрала себе мужа «на всю жизнь». Именно это я и думала: на всю жизнь. И не только потому, что сама влюбилась, но и по причине вечно грызущего меня убеждения: никто и никогда больше не обратит на меня никакого внимания. Произошла ошибка природы, в меня влюбился красивый мальчик. Куй железо, пока горячо…

Никогда в нашем доме не говорилось о неравном браке. Правильно, царил советский винегрет: нет богатых, все бедные, практически никакой разницы в образе жизни, все живут в одинаковых домах, у всех одна и та же мебель (см. фильм «Ирония судьбы»). Про иную разницу — в уровнях образования, в социальном положении — никогда не говорилось. Может быть, это и подразумевалось, но вслух никогда не произносилось…

Лишь однажды мать поразила меня: на даче за моей подругой — девочкой из интеллигентной семьи — сильно приударил местный простой парнишка. Буквально обрушил на девочку водопад своих чувств. Я радостно сообщила маме, вот, мол, такие интересные дела происходят вокруг нас. Мама вдруг сморщилась, скривила рот и презрительно произнесла:

— Ой, радости-то сколько! Да у него мать, наверное, официантка!

Я замерла, удивленная. Вроде как-то этого раньше не было — дворник, официант, уборщица — никакого презрения к этим людям я прежде не замечала у своих родителей. Мне было всего 12 лет, и этот случай не заставил меня крепко задуматься над тем, как и с кем можно заводить близкие отношения. Хотя мама была права, но она выразила верную мысль в недопустимой форме. Тогда, в детстве, и подруги у меня были «из простых», но я их часто любила не меньше, чем «сложных». Правда, когда я приходила к ним в гости, меня неприятно поражали их быт, родители, бабушки: что-то было чужое и чуждое в образе жизни этих людей, в их укладе, разговорах, привычках, и даже во внешнем виде.

Но когда в свои 16 лет я встретила мальчика, который влюбился в меня, в моей голове не было ничего, кроме желания быть любимой и перестать чувствовать себя ничтожеством. А с мамой, помимо того коротенького разговора об «официантке», мы больше никогда не вели бесед о разнице между людьми, которая может сделать любой союз несчастным. Даже если есть любовь.

Итак, «пришла пора, она влюбилась». Правда, чувство было усложнено внутренними моими заморочками подростка из… странной семьи, но, тем не менее, факт состоялся. Крылья, разумеется, сразу же выросли, мир показался намного более симпатичным, чем виделся доселе.

И было лето первой любви, и были первые свидания, страстные поцелуи, мечты о большем, ощущение праздника.

В конце лета я приехала к заболевшему любимому в гости. И случился шок… Его мама и папа… Добродушная мама и молчаливый папа. Они были вежливы, позвали меня пить чай. Мы с любимым молчали, а они неторопливо перебрасывались фразами. Безобидными, простыми, по поводу того, что бурчало радио, по поводу природы-погоды… Ничего особенного. Но я с ужасом поняла, что… не туда попала. Эти неплохие в сущности люди были чудовищно необразованны, не читали книг, их словарный запас был беден, как растительный мир пустыни. Они, очевидно, не знали очень многих вещей, которые для меня были на уровне букваря, у нас с ними не было практически ни единой общей темы для разговора. И, самое главное, я с ужасом представила себе их в кругу моей семьи и вообще — в своем кругу.

Уезжала от любимого я ужасно удрученной. Мне было грустно и плохо. Я не очень понимала, что происходит со мной. С одной стороны, я ругала себя за «снобизм», а с другой отчаянно думала: а что же теперь делать?

Ах, скажет читатель, сколько книг написано об этом, сколько фильмов снято! О том, как злые кастовые предрассудки рушили светлые чувства любви, как любовники гибли во имя своей страсти, не предавая любовь и отвергая тем самым предрассудки. Ну, да, искусство нас всегда ставило перед фактом: из-за «нехороших» предубеждений люди или гибнут, или, преодолевая эти предубеждения, побеждая, вопреки всему становятся счастливыми. Вместе.

А вот тут — стоп! Когда герои умерли, говорить не о чем. А вот счастливая жизнь после победы вызывает у меня много вопросов и сомнений. Как правило, на победном финале воссоединения любящих сердец заканчиваются и сказки, и драмы. Что будет дальше, для публики не важно. Напрасно!

В юные годы незнание подобной проблемы приводит к реальным драмам, которые со свадьбы только начинаются.

Моя свадьба была более чем скромная, состоялась она дома у родителей моего избранника. Мои мама с папой от организации торжества самоустранились. Не буду сейчас говорить, по каким причинам, потому что к теме это не имеет отношения. В общем, друзей пригласить я не могла, так как количество посадочных мест было ограничено. Была в основном родня со стороны жениха, а с моей — одна лишь подруга, родители и двое моих братьев с женами.

Это один из самых постыдных дней в моей жизни. По крайней мере, именно так он мне запомнился. Непонятные для меня люди — родственники мужа — со странными разговорами о предметах, совершенно неинтересных, типа результатов футбольных баталий, качества ливерной колбасы и стоимости крепдешина… Усиленное налегание на водочку, правда, этому я не очень удивлялась, ибо в моем доме наша доблестная «интеллигенция» в случае застолий тоже налегала на 40-градусную отнюдь не меньше. Но если после дозы алкоголя «наши» заводили политические пикейножилеточные дискуссии, то родню мужа (теперь уже мужа!) после выпитого тянуло на дурацкие, нередко пошлые анекдоты. Я краснела. Мой братец — будущий запойный алкоголик, уже тогда крепко выпивающий, — в тот раз отчего-то удержал себя в руках и не напился. Зато с улыбочкой, молча, поливал собравшихся уничижительным взглядом, иногда презрительно похмыкивая.

Потом началась семейная жизнь. «Как у всех, — твердила я себе. — Все нормально.» Поначалу «выручали» гормоны: всегда хотелось целоваться, обниматься и всё прочее, близость была только в радость, а говорили больше о пустяках, поэтому было хорошо и весело.

Впрочем, нет, не очень порой было весело. Все-таки несовпадение наших с мужем «кругов» удручало. К его родителям нужно было периодически ездить в гости. О, какой мýкой это стало для меня! Но в 18 лет я не смела никоим образом нарушать сложившиеся традиции. Мы ездили к ним, и все то время, которое проводили у новых родственников, я думала о том, что жизнь повернулась ко мне самой неприятной стороной: я оказалась в среде совершенно чуждых мне людей. «Как так случилось? — спрашивала я себя, с тоской поглядывая на часы. — Ведь я сама все это сотворила… Где были мои мозги, мой ум?» Просто я ни разу не задумывалась о таком понятии, как неравный брак, сиречь мезальянс. А не задумывалась потому, что мы жили в «бесклассовом» обществе, где все равны, а многие родители, в том числе и мои, не объясняли своим детям, что нельзя менять «класс», иначе сделаешь себя несчастным человеком, социальным инвалидом, который и не тут, и не там. Ведь в бесклассовом обществе такого нет и быть не может!

Шли годы. Поездки к родне становились для меня все мучительнее. Да и муж перестал быть желанным, привлекательным, вкусно пахнущим любовником. И вот тогда из моей души полезли языки недоброго пламени. Когда гормоны поутихли, я смогла посмотреть на своего мужа вполне трезвым и незамутненным страстью взглядом, и мой разум завопил: «Заканчивай все это, пока не поздно!» Но все останавливал страх, вечный страх перед жизнью и ее колдобинами, страх принятия решений, а, главное, страх перед собственной несамостоятельностью и зависимостью от материальных проблем, мнения родителей, от того, как я буду выглядеть в глазах окружающих, и, наконец, апофеоз страха — кому я вообще буду нужна, никчемная и некрасивая? Ведь муж — это первый и последний мужчина, который до меня снизошел. До такой степени я себя не уважала и не любила! А потому очень быстро пришло озарение: а чего ты, дура, вообще рыпаешься? Разве ты заслуживаешь большего, лучшего? Кто ты такая? Это — твой предел, твой потолок и даже спасение. Скажи спасибо, что не выпендривалась, иначе вообще куковала бы одна до старости.

С одной стороны, я смирилась. С другой, окончательно возненавидела эту жизнь, которую я почему-то должна вести, не испытывая ни радости, ни любви, просто существовать, как приговоренная: живи, ничтожество, знай свое место и благодари бога.

За долгие годы первого супружества мои мама с папой всего лишь пару раз были в гостях у своих сватов. Каждый раз, когда родители мужа приглашали их, мать всегда «внезапно» заболевала. А мне, сделав большие глаза, говорила: «Уволь меня, ну уж нет, туда я не поеду!» С одной стороны, я ужасно переживала, с другой — вздыхала с облегчением: не будет моего мучительного стыда в присутствии родителей.

Со временем я тоже все чаще стала «заболевать», когда нужно было ехать туда в гости. Но, когда уже отказываться было неудобно и невозможно, я срывалась на муже — а на ком же еще? Стыдно вспоминать, но перед каждой поездкой к его родителям я устраивала концерт: кричала, придиралась к каждому его слову, жесту, бесилась из-за любого пустяка… Но стоило ему хоть чуточку поднять голос, как я, будто только и ожидала повода, вопила: «Что-о-о? Мало того, что я вынуждена ехать на Голгофу, так ты еще!…» Вспоминать очень стыдно! Сама себе становлюсь противной. То была болезненная сшибка неподходящих друг другу миров, идиотская попытка соединить несоединимое, мичуринский эксперимент по скрещиванию курицы и вороны, и не взрываться то там, то сям эта ситуация просто не могла. Я себя не оправдываю, а просто смотрю на эту ситуацию со стороны, по возможности, объективно. И что я вижу: эдакий «сюр», нереальную фантасмагорию об идиотском социальном эксперименте, который одна странная юная девушка и ее не менее странные родители зачем-то произвели сами над собой. Впрочем, в большей степени над этой девушкой. Она сама виновата? И да, и нет…

Виновата она в том, что жила умом своих родителей, а ума у них оказалось немного. Виновата в том, что вовремя не прервала дурные отношения, не аннулировала свой брак, который возник… нет, не по недоразумению, а по дурости и невежеству девушки и ее родителей.

Впрочем, что значит «не прервала вовремя»? До того момента, как мы стали жить отдельно от родителей, т.е в первые три года брака? Или до рождения дочери?..

Здесь я, пожалуй, остановлюсь. Дочь свою обожаю и самые нежные и теплые воспоминания связаны именно с ней. Поэтому будем считать, что все было не зря, не напрасно. Ведь на свете живет любимая доченька, мой свет в окошке!

Но если строить правильную для жизни теорию, то тут вот какое дело… Нельзя при создании семьи не учитывать не только разное материальное положение «брачующихся». После счастливой свадебки очень или не очень скоро, но непременно произойдет подсчет, кто и сколько вложил в семью, а кто гол, как китайская хохлатка. Надо учитывать и разное социальное положение, уровень образования, представлений о жизни и опыта родителей обоих голубков. Все-таки мичуринские опыты хороши в науке и в лабораториях, а мы-то не растения. Не напрасно человечество придумало такое определение, как «мезальянс», вложив в него определенно негативный оттенок. Что ж, в прошлом все были дураки? Нет, скорее дураками стали мы, когда за каким-то чертом отбросили эти якобы предрассудки, а на самом деле выкинули в форточку то, что позволяло людям жить, между прочим, в гармонии друг с другом или, как минимум, во взаимопонимании.

Сейчас, подозреваю, многие воскликнут: а как же те самые, оставшиеся в идеализируемом прошлом, неравные браки, когда, к примеру, молоденькую девицу из купеческого семейства отдавали за дряхлого дворянина? Чтоб купец во дворянство попал, а старикашка-дворянин поимел денежку и юное тело рядом… Разве это не мезальянс? Еще какой мезальянс, отвечу я, и спрошу: кто в подобной ситуации счастлив? Старикашка, конечно, да и то вполне мог на старости лет ветвистые рога схлопотать. Да, мезальянсами пользовались для решения своих проблем, не имевших ни малейшего отношения ни к любви, ни к счастью. Это был исключительно — расчет.

Но мы-то с вами беседуем именно о том, как строить счастье, а не о выгоде и расчете, верно? Очень даже допускаю, что бывают ситуации, когда брак по расчету становится вполне счастливым и благополучным. Хм… Впрочем, хотя и допускаю, но… не верю. Если такое и бывает, то как редчайшее исключение.

Молодые люди создают семью, и в нашей стране победившего хаоса в большинстве случаев их не связывают никакие материальные «кандалы» в виде настоящего немаленького капитала, никакие наследственные дела или бизнес-проекты (т. е. вычеркиваем из нашего «исследования» олигархов и просто очень богатых людей). Что останется между Ним и Ею, когда закончатся страсти-мордасти (а они непременно закончатся)? Что произойдет, если у людей разная интеллектуальная база, жизненный опыт (собственный и родительский), если с детства они читали разные книги, слушали разную музыку, смотрели разное кино? Им будет, о чем поговорить? Им будет, что делать вместе, особенно когда уже не будет желания не вылезать из постели? И как быстро они надоедят друг другу до зубовного скрежета?

Можно предположить утопический вариант, когда более развитый тянет менее развитого «в культуру». Как чудо и исключение — допускаю. Но жизнь показывает, что идти в горку намного труднее и неприятнее, чем катиться с горы, не прилагая никаких усилий. И именно так чаще всего и происходит.

И со мной это произошло. За 20 лет жизни с первым мужем я, кажется, чудом не деградировала полностью и окончательно. Конечно, не он в этом виноват, а я сама. Но, поверьте, очень трудно даже сохранить в голове имеющиеся знания-понимания рядом с человеком, у которого не находишь никакого отклика, у которого нет ни малейшего интереса ко всему тому, о чем ты думаешь, что читаешь, о чем болит душа. Иногда интерес он проявлял, и даже порой активно, но в целом понимания не было и быть не могло.

Наверняка, мужу тоже было плохо и трудно со мной. Ему хотелось других радостей и развлечений. Я знаю, что со своей второй женой он, наконец, смотрит, сколько влезет, спортивные матчи по телевизору с бутылкой пива в руках, ездит с приятелями на рыбалку и «отдыхает» с шашлыками на шести сотках. А я не могла этого понять, принять и дать ему его классовую свободу. Поэтому наша жизнь очень скоро стала невыносимо скучной и серой, унылой и будничной в самом печальном смысле этого слова.

Нередко мои нервы не выдерживали, и я буянила: кричала, ругалась, будто билась о стены комнаты без окон и без света, со спертым воздухом и сырым полом, с отчаянным воплем «Выпустите меня!». Но домашние слышали всего лишь мою визгливую ругань и не понимали… Приступ проходил, я затихала, жизнь моментально входила в свою колею, а я, обессиленная и выпотрошенная, чувствуя себя дико виноватой, понимала, что двери из этой комнаты для меня нет. И даже окна нет.

И вот с этого периода, пожалуй, начинается самое главное. Итак, страсть ушла, и это нормально. В моем случае вместе с ней ушла и любовь. И образовалась пустота, не заполняемая ничем. Пустота между мною и мужем. Пустота, от которой веяло холодом… И не разводилась я лишь потому, повторюсь, что боялась жизни, боялась, что никто и никогда меня больше не полюбит. Да и дочка уже была, а муж все-таки был ее отцом. В общем, обычные бабьи страхи средней во всех смыслах женщины.

В конце концов, пустота сожрала все наши отношения. Развод случился только после того, как я встретила свою настоящую любовь. А теперь вопрос на засыпку: если любовь прошла, но между людьми очень много общего, им интересно и хорошо вместе, они друг другу доверяют и им всегда есть, о чем поговорить, такой союз возможен? Уверена, что да. Продлится ли он долго? Конечно! Ведь любовь — это подарок судьбы, она приходит редко и не ко всем. Естественно, я говорю о настоящей любви… И если ее нет, на чем может держаться брак? Как раз на том самом родстве душ, на общих интересах, вкусах, понятиях. И это надежнее страсти, на мой взгляд, намного крепче!

Из всех своих многолетних размышлений я сделала вывод: с самого детства людям надо говорить о том, что «плавать» в жизни нужно в своем аквариуме, среди своих — близких по духу, по культурному уровню, по представлениям о жизни. А уж создавать семью — только с такими! Иначе не будет ни счастья, ни мира в доме. Нужно так настраивать и воспитывать ребенка. Жестко? Да. Но ведь речь идет о судьбе детей, поэтому не надо играть в демократию, это же не выборы депутатов… Мы хотим своим детям счастья, и никого при этом не ущемляем. Просто отправляем сыновей и дочерей в жизненное плавание на хорошо оснащенном судне с точной лоцией, чтобы они не попали в крушение и не утонули. Разве это не правильно?