Восточный экспресс

Кассия Сенина

Пять лет назад сибирячка Дарья стала женой знаменитого константинопольского возницы Василия Феотоки. Теперь она гражданка Византийской Империи, востребованный переводчик, мать двоих детей, ее жизнь вроде бы идеальна, а подруги считают ее брак эталонным… Однако Дарья начинает ощущать странную тоску и, пытаясь избавиться от нее через смену обстановки, поступает на работу в лабораторию, где знакомится с загадочным Алхимиком, и ее взгляды на жизнь, религию, любовь начинают стремительно меняться…

Воля земли

Дни конференции проходили незаметно. Доклады шли без перерывов от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Программа была построена таким образом, что доклады на разных языках сменяли друг друга, и синхронистам не приходилось напрягать голосовые связки более тридцати минут подряд, однако всё равно к вечеру Дарья порядком уставала. Ставрос не делал никаких попыток выйти за рамки деловой поездки. За завтраком, когда Дарья ела с ним вдвоем за одним столиком, они говорили только об особенностях предстоящего дня работы и слегка обсуждали предыдущий. Дарья задавала возникшие вопросы, Севир предупреждал о возможных огрехах, порой давал полезные советы, но в целом был доволен ее работой, как и Димитриадис. Московиты же были в восторге и после каждого заседания кто-нибудь из них благодарил за прекрасный перевод, так что к среде Дарья совсем перестала нервничать.

Обедали всегда вчетвером, вместе с Киннамами, и разговор тек весело и непринужденно, в основном на общие темы. Порой Дарья обсуждала с новыми друзьями литературоведческие вопросы, и тогда Алхимик молча слушал или думал о своем. Вечера участники конференции проводили по вольной программе: кто уходил гулять по старому городу, кто — из числа попавших в Дамаск не впервые — рисковал забираться в более отдаленные районы, а прочие оставались в гостинице, ужинали в ресторане, беседовали с коллегами, играли в шахматы и нарды, читали свежие газеты.

Севир каждый вечер куда-то исчезал. В среду Дарья, долго проболтав с профессором Димитриадисом, возвращалась к себе около одиннадцати и столкнулась со Ставросом: он как раз вышел из лифта и направлялся к номеру. От Алхимика явственно повеяло восточными ароматами — курениями? Мысль, что он мог этим вечером развлекаться в каком-нибудь клубе или баре, даже с женщиной, вызвала у Дарьи неприятное стеснение в груди. Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Дарье долго не удавалось заснуть.

Чувство, которое она испытывала в эти минуты, разглядывая полосы света на стене и прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам ночного веселья, которое и не думало стихать, больше всего походило на разочарование. Сама она ужинала в гостиничном ресторане — там, по крайней мере, можно было перекинуться словом с тем или иным участником конференции, хотя они более увлеченно беседовали между собой, обсуждая научные вопросы. Впрочем, русские поначалу общались с Дарьей куда охотнее, расспрашивая о жизни в Империи, о Константинополе и даже об имперской политике, рассказывая, в свою очередь, о переменах в Московии после прихода к власти Михаила Ходоровского, о котором они отзывались с неизменным восторгом, и первые два вечера Дарье не приходилось жаловаться на отсутствие компании. Однако к среде московиты окончательно втянулись в конференцию, с жаром обсуждали научные вопросы и услышанные доклады, стали активнее беседовать с зарубежными коллегами, и интерес к Дарье с их стороны поутих. Наблюдая со стороны за научной жизнью, Дарья всё сильнее хотела приобщиться к этому миру, тоже что-нибудь исследовать, обсуждать с коллегами, хвалить одни работы, критиковать другие… В этом виделось куда больше пищи и жизни для ума, чем в занятиях переводами! Киннамы ужинали в городе, но навязываться новым друзьям было неудобно — чувствовалось, что вечером они стремились побыть вдвоем, — а углубляться в ночной Дамаск одна Дарья не решалась, ведь она ничего не знала здесь. Правда, в гостинице раздавались бесплатные краткие буклеты о городе, но Дарья не привыкла к «ночной жизни» и ей не хотелось начинать таковую в одиночестве, тем более в незнакомом месте, да еще на Востоке: она знала, что с ее внешностью повышенное внимание мужчин обеспечено, а ловко отшивать их у нее не очень-то получалось…

Помимо Дарьи, на конференции были еще трое синхронистов, приглашенных для русской делегации, но молодые переводчики с английского и немецкого, как видно, были знакомы раньше, общались в основном между собой и вечером уходили гулять по городу. А вот переводчица с арабского, полноватая брюнетка лет сорока, в четверг за ужином подсела к Дарье, по-видимому, решив сойтись с коллегой поближе. Дарья обрадовалась, но ненадолго: Аза охотнее всего говорила о нарядах и украшениях — по ее словам, на местном базаре продавались довольно дешевые золотые изделия и «потрясающая» обувь, — о еде, бурно сожалея о том, что она на диете и не может попробовать все здешние вкусности, и о мужчинах. Последняя тема Дарью несколько смутила: она не привыкла столь свободно обсуждать достоинства противоположного пола. Аза же, нимало не стесняясь, разглагольствовала о внешности съехавшихся на конференцию ученых мужей, об их костюмах, манерах, материальном положении и «харизматичности». На вершину пьедестала она поставила Киннама — «не мужчина, а сказка!» — но со вздохом сожаления: «и кончиком пальца не достать, он в жене души не чает, вот повезло ей!» Дарье оставалось только мысленно хмыкать: «Неужели Аза считает, что, не будь Афинаиды, Феодор мог бы обратить внимание на нее? Вот это самооценка, обзавидоваться можно!» Затем похвал удостоился амириец профессор Асад из Соединенных Арабских Эмиратов, а потом, к удивлению Дарьи, Аза заговорила об Алхимике:

— Но вообще, если о харизме говорить, то Ставрос тут всех побьет. — Она опрокинула в себя очередную порцию мартини, которому, несмотря на диету, оказывала повышенное внимание. — Это барс! М-м… ягуар! Как он двигается! А какой голос! Как он сегодня читал доклад, о-о!

Доклад Севир действительно сделал виртуозно: завладел аудиторией с первой же фразы и держал ее в немом и почти восторженном напряжении до последнего слова. Пожалуй, из всех, кто выступал в первую неделю конференции, у Алхимика был самый богатый голос, со множеством оттенков и модуляций, и это в сочетании с ораторским искусством, не говоря уж об интересном содержании, действовало на слушателей прямо-таки магически.

— А чего же это он тебя тут бросил? — вдруг спросила Аза, вперяя в Дарью взор карих, немного навыкате глаз, которые уже несколько расфокусировались. Дарья невольно вздрогнула.

— Бросил? С чего вы взяли? Мы с ним вовсе не ходим вместе. Он отдельно, а я сама по себе, — проговорила она довольно резко.

— Да-а? — протянула Аза.

— Да! — твердо сказала Дарья, а сама почувствовала тайную обиду.

На самом деле ей уже определенно не нравилось, что она тут «сама по себе». И, признаться честно, она бы с удовольствием провела время где-нибудь в городе со Ставросом… Но намекать ему на это после всего сказанного ею в поезде о хождении по ресторанам? Немыслимо! Ей так и слышался язвительный голос: «Неужели, госпожа Феотоки, вы возжелали моего омерзительного общества?»

Конечно, с точки зрения тех рамок, в которых она собиралась держаться, отправляясь в Дамаск, всё было замечательно: общение с участниками конференции или чисто деловое, или исключительно дружеское; никто и не думает «приставать» к ней, в том числе Алхимик — после первого обеда в обществе Киннамов он даже ни разу не сказал ей ничего, что могло бы показаться сколько-нибудь двусмысленным; свободные часы она чинно проводит в приличной компании, и самое неприличное, что она до сих пор услышала, это рассуждения Азы о мужчинах… Да и их могли счесть неприличными, по правде говоря, только строгие благочестивцы. Всё было хорошо и прилично, но Дарье с каждым днем становилось всё обиднее. Хотя она старалась не подавать вида.

В пятницу за обедом Феодор рассказал, как они с Афинаидой, гуляя по Прямой улице Дамаска — той самой, по которой некогда прошел ослепший от божественного явления апостол Павел, — почуяли «дивный аромат» и, в поисках источника, зашли в увитый плющом дворик и оказались в большой живописной кофейне, где вкупе с кофе, чаем и восточными сладости подавали кальян.

— А, «Сад Анании», как же, знаю! — Севир засмеялся. — Самая известная здесь кальянная. Я сам позавчера там целый вечер просидел.

«Так вот чем от него пахло!» — подумала Дарья и спросила:

— Вы курите кальян?

— Иногда балуюсь, а что?

— Да нет, ничего, — смутилась она. Он взглянул чуть насмешливо, и ей показалось, что он догадывается о тех помыслах и обидах, с которыми она безуспешно боролась в последние дни. К собственной досаде, она начала краснеть и, за неимением лучшего выхода, хорошенько приложилась к бокалу с вином.

— Осторожнее! — сказал Ставрос. — Не ровен час опьянеете, а у нас еще впереди полдня работы.

Определенно, он над ней издевался!

— Не беспокойтесь, — усмехнулась она, — я не перепутаю нужные слова.

В этот день доклады закончились на час раньше обычного. На выходе из конференц-зала Севир, подойдя к Дарье, спросил:

— Вы помните, что завтра у нас праздничный ужин?

— Да, а что?

Субботним вечером в программе конференции значился общий ужин в ресторане отеля с живой музыкой и даже танцами.

— Надеюсь, у вас есть для такого вечера подходящий наряд? — поинтересовался Ставрос.

— А разве нужно вечернее платье? — испуганно проговорила Дарья.

— Вечернее нет, не тот статус вечера, но коктейльное уместно.

Дарья растерялась. Она взяла с собой летний костюм, блузки, юбку и брюки, но платья у ней не было никакого — ни обычного, ни тем более нарядного.

— Но я… не взяла с собой… Не думала, что оно может понадобиться…

На самом деле коктейльного платья у нее никогда и не было, а настоящий вечерний наряд она надевала только раз в жизни, на тот самый бал, который оставил у нее малоприятные впечатления… В ее окружении подобные платья носила только Елизавета, которая бывала с мужем на всех придворных вечерах, куда он получал аккредитацию. Но то Лизи! Дарья не сравнивала себя с ней — их стили жизни слишком различались — и не завидовала. Теперь же ей стало неприятно и досадно.

— Так я и думал, — сказал Севир. — Что ж, в таком случае сейчас мы с вами отправимся прямиком в магазин. Не могу позволить, чтобы приглашенный мною специалист на вечере блистал отсутствием подобающего платья. К тому же вы сами не найдете, где его купить.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, — пробормотала Дарья.

— Конечно, это моя вина: надо было предупредить вас заранее, что платье понадобится. Но в качестве компенсации я готов взять расходы на себя.

— Нет, что вы! У меня есть деньги…

Принимать от Алхимика такой подарок казалось Дарье не совсем приличным.

— Хорошо, пополам, и не смейте больше возражать, — заявил он. — Считайте это подарком в честь начала вашей научной жизни.

И они отправились за платьем.

***

По вечерам Дамаск оживал: людей на улицах становилось гораздо больше, загорались огни, отовсюду манили цветные фонарики, звуки музыки, вкусные запахи. Магазин одежды, куда Ставрос привел Дарью, находился через три квартала от Университета. Вход выглядел не слишком представительно, но внутри оказалось большое, разделенное на несколько секций помещение, из которого лестницы вели еще на второй и подвальный этажи.

В зале с выходными нарядами покупателей не было, только одна женщина придирчиво рассматривала со всех сторон ярко-красное вечернее платье, выставленное у входа. У Дарьи разбежались глаза, но Севир, осмотревшись, решительно повернул вправо и остановился перед манекеном в черном.

— Думаю, мы купим это.

— Это?! — ахнула Дарья. — Но… оно слишком открытое! Я такие никогда не носила…

— Ничего, всё когда-то бывает впервые, — невозмутимо отозвался Алхимик. — Не упрямьтесь, оно вам очень пойдет.

Шелковое, с легкой драпировкой, длиной до колен, платье смотрелось очень красиво, но покрой явно был призван подчеркнуть фигуру, а больше всего смущало декольте: ни рукавов, ни хотя бы бретелей. Ну, как такое надеть?!..

— Оно мне не подойдет! Наверняка будет широко в талии. — Дарья уцепилась за единственную возможность для отказа.

— Какая у вас талия, госпожа? — тут же спросила девушка-консультант, стоявшая в стороне, прислушиваясь к разговору.

— Шестьдесят два, — призналась Дарья чуть смущенно.

— О! — чуть завистливо выдохнула девушка, окидывая ее взглядом. — Это платье подчеркнет всю вашу красоту! Примерьте, а если что-нибудь не так в талии, то у нас тут мастерская, сразу при вас ушьют, бесплатно.

— Примерьте, Дарья, — сказал и Севир. — Если вы считаете, что оно вам не подходит, это надо доказать наглядно. А то я не поверю.

Пришлось покориться, и Дарья отправилась в примерочную. Платье, к ее удивлению, село почти безупречно, ушить пришлось бы совсем немного; но, глядя в зеркало, Дарья испытывала смешанные чувства. Она впервые в жизни облачилась в подобный наряд и увидела, что ей идет, — но так обнажать плечи и спину… Разве это прилично?.. Хотя… Если для христианина носить такое непристойно, поскольку можно кого-нибудь соблазнить, то тогда логично напялить на себя что-то вроде мешка, опустить нос к земле и совсем не ходить ни на какие светские вечера. А если уж она туда ходит… Вряд ли светскую публику удивишь декольте! К тому же Севир и правда выбрал для нее идеальное платье: легкое, из струящегося шелка, оно удивительно гармонировало с мягкими округлыми линиями ее фигуры, ненавязчиво подчеркивая всё, что нужно, и открывая ноги, на которые тоже нельзя было пожаловаться. Дарья боялась, не будет ли грудь слишком выпирать из лифа — напрасные опасения: всё выглядело вполне пристойно. Да и туфли у нее как раз черные… Словом, после минуты любования своим отражением ей уже не хотелось отказываться от обновки. Когда она вышла из-за занавески, консультант выдохнула:

— Сногсшибательно!

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Алхимик, и от того, как он в этот момент смотрел на Дарью, у нее заколотилось сердце.

— Мне тоже нравится, — призналась она. — Но мне кажется, в талии надо чуть-чуть ушить…

В ожидании, пока в мастерской справятся с этой задачей, Севир предложил Дарье прогуляться по соседнему залу:

— Вам там понравится. А я загляну в другое место. Встретимся здесь у кассы.

В отделе, куда он послал ее, Дарья обнаружила огромный выбор белья. К красивому белью она питала определенную слабость и поняла, что без покупки отсюда не уйдет. «Ну, к черному нужно черное, — с улыбкой подумала она, протягивая руку к шелковому комплекту. — Интересно, Севир выбрал для меня такой цвет потому, что сам его любит?»

Когда Дарья вернулась в отдел платьев, Ставрос и упакованная обновка уже ожидали ее.

— Предлагаю пойти куда-нибудь поужинать, — сказал Алхимик, когда они расплатились и вышли из магазина. Дарья, уже задавшаяся вопросом, отправит ли Севир ее в гостиницу, чтобы самому без помех опять куда-нибудь исчезнуть, не могла скрыть радости.

— С удовольствием!

— Что, наскучила гостиничная публика? — насмешливо спросил Ставрос. Чуть смутившись, Дарья, однако, нашлась с ответом:

— Ну, я же первый раз в Дамаске, а так до сих пор тут ничего и не видела. Хочется посмотреть на что-нибудь еще, кроме вида с террасы отеля!

— В самом деле? — Севир приостановился и посмотрел на нее, изогнув бровь. — И вы даже готовы ради этого терпеть мое неприятное общество?

Дарья вспыхнула и, не сдержавшись, проговорила с укором и даже с горечью:

— Послушайте, зачем вы так? Почему вы такой… злопамятный?

— Вы правы, я довольно злопамятен, — согласился Алхимик. — Но простите великодушно, я постараюсь исправиться на ближайшее время!

Она взглянула на него: Севир улыбался. Вдруг он взял ее руку и, склонившись, легко прикоснулся к ней губами, а потом, посмотрев Дарье в глаза, спросил:

— Мир?

— Мир, — еле слышно ответила она, потрясенная ощущениями, которые вызвало у нее касание губ Алхимика. А он, как ни в чем не бывало, выпустил ее руку и сказал:

— Здесь недалеко, в Вывихнутом переулке — да, он называется именно так! — есть отличное местечко. В путеводителях оно не значится, и большинство туристов о нем не знает, а между тем кормят там восхитительно! Идемте, это прекрасная возможность познакомиться с тонкостями местной кухни.

Вывихнутый переулок оправдывал название: узкая улочка несколько раз изгибалась то вправо, то влево под эркерами и балкончиками живописных старых домов. Таверна «Сезам», куда Алхимик привел Дарью, была небольшой, но очень уютной и действительно совсем не туристической, здесь явно пировали только местные жители.

— Как вам Киннамы? — спросил Севир, когда они отведали гранатового вина.

— Они чудесные! Спасибо, что познакомили меня с ними! Особенно Афинаида мне нравится. Такая удивительная у нее история, и… Я не ожидала, что она такая… Думала, она вся из себя светская дама, а она… такая хорошая! Ну, то есть я не хочу сказать, будто светские дамы все плохие…

— Я вас понял. — Алхимик улыбнулся. — Да, она такая. Но и светской дамой она тоже умеет быть хоть куда.

— Еще бы ей не уметь, с таким мужем! — пробормотала Дарья. — Если и не умеешь чего-то, он научит…

— Да, — кивнул Севир, пристально глядя на нее. — А вы, как я понимаю, в другом положении?

— У меня другой стиль жизни, вот и всё, — ответила она сухо, втайне досадуя на себя за такой неудачный поворот разговора. — Мой муж не светский лев, и у меня нет необходимости ходить на всякие мероприятия и балы.

— По-вашему, ходить на балы можно только по необходимости, а не просто, например, из желания потанцевать? — Ставрос насмешливо приподнял бровь. — Или так считает ваш муж, а вы покоряетесь его суждениям? Признайтесь, ведь вы сами вовсе не прочь блеснуть на балу так же, как Афинаида! Или вы давите в себе подобные желания как душевредные?

Дарья чуть покраснела и сухо ответила:

— Простите, но мне бы не хотелось обсуждать эту тему. У нас с вами разные взгляды на определенные вещи, и я не вижу смысла о них спорить. Но если у меня возникнет непреодолимое желание потанцевать, будьте уверены, я найду способ его осуществить!

— Вот в этом я как раз нисколько не сомневаюсь! — Севир засмеялся. — Не сердитесь, вам это не идет.

— Сердиться, наверное, никому не идет. — Дарья усмехнулась. — Какое вкусное вино! Никогда не пробовала гранатового.

— В Сирии оно популярно. Иногда туда еще добавляют пряности. А эту закуску вы оценили?

— Да, очень вкусно! Я вообще люблю баклажаны. А что тут еще, кроме лимона, чеснока и йогурта? Привкус вроде знакомый…

— Кунжут.

— А, точно!

На горячее последовала вкуснейшая запеченная курица, начиненная рисом и орехами, которую официант принес целую на блюде и ловко разделил пополам огромным ножом. Дарья с сомнением посмотрела на свою половину:

— Боюсь, я столько не осилю!

— Какие-то полцыпленка! — Севир фыркнул. — А хвостик вы любите?

— Люблю! — рассмеялась она. — Но он достался вам.

— Меняю на ножку. Или крылышко.

— М-м… На крылышко.

— А, не так уж вы боитесь объесться!

Ужин прошел весело, говорили об особенностях местной жизни и немного об истории Дамаска, но основной рассказ о городе Ставрос приберегал на завтра, собираясь устроить Киннамам и Дарье персональную экскурсию.

— Это было бы хорошо! — обрадовалась Дарья. — Не люблю ходить с группами, честно говоря. Там вечно всё по верхам и бессистемно…

— И хорошо еще, если гид сморозит не так много глупостей, как мог бы.

— Точно! А кто же завтра будет просвещать московитов?

— Они не пострадают. Димитриадис нанял для них гидом свою племянницу. Она неплохо говорит по-русски, уже десять лет живет здесь и к тому же профессионально занимается историей Дамаска. Кофе будете?

Попробовав принесенный кофе, Дарья удивилась:

— Какой интересный привкус! С чем он?

— С кардамоном. Любимый местный рецепт, очень древний.

— Да, вкусно! Древние знали толк в еде.

— Но при этом добавки использовались более функционально, чем сейчас. Мы едим пряности потому, что это вкусно, а древние надеялись извлечь из них пользу. Кардамон, например, считается афродисиаком.

Дарья вспыхнула.

— Не бойтесь, если он и действует, то больше на мужчин. — Севир улыбнулся. — Кстати, знаете ли вы, что до Реконкисты византийцы не пили кофе? Он считался напитком «нечистых» турок. Первым его ввел при дворе Константин Палеолог, когда женился на Гюлер-Гликерии.

— Да, она же была турчанкой… Между прочим, русские тогда этим страшно возмущались.

— Европейцы тоже. Несмотря на то что до осады император безуспешно пытался найти у них себе невесту.

— Ну да, никому не хотелось родниться с нищим, а вот как всё повернулось… Наверное, это был самый удивительный поворот в истории, когда Мехмет обратился в православие!

— Может, и не самый, но один из самых, это точно. Пожалуй, сравнимый с откровением самому Мухаммеду. Но, не в обиду вашей вере будет сказано, если б не Схоларий со своими ракетами, обращение бы вряд ли состоялось.

— А если б не отвергли унию, Схолария бы не выпустили из тюрьмы и он бы ничего не изобрел! Поэтому моя вера всё равно не в обиде. А разве вы совсем не верите, что в том, как тогда всё повернулось, было нечто чудесное?

— Отчего же? Просто я не склонен преувеличивать значение чудес. К тому же они бывают в любых религиях, ничего специфически православного тут нет.

— Ну, если рассматривать каждый факт в отдельности, то всегда можно ослабить его значение, но, — не сдавалась Дарья, — конечный итог зависит от сочетания многих явлений и поступков. А тут уже каждая мелочь должна произойти вовремя и на своем месте, а иначе… реакция не пойдет! Или пойдет по-другому. И если она пошла именно так, значит, ее Кто-то направил!

— Да, в Великого Алхимика я верю, — неожиданно согласился Севир. — Но я не верю, что Он действует по правилам, описанным людьми. Даже теми, которых считают святыми.

Они вернулись в гостиницу в двенадцатом часу, и уже в ванной Дарья вспомнила, что не пожелала Василию удачи и счастливого пути, а ведь он завтра рано утром уезжает на соревнования в Эфес и сейчас, конечно, уже спит… «Ладно, завтра как проснусь, сразу пошлю свиток! — подумала она. — Он как раз в дороге получит». Но собственная забывчивость ее всё же смутила. Она вдруг осознала, что совершенно не скучает по мужу и вообще не думает о нем… словно его и нет. Несмотря даже на ежедневный обмен свитками. «Просто я тут сильно занята, много новых впечатлений, общения, — попыталась она оправдаться сама перед собой. — Я и Лари обещала часто писать, а послала за неделю всего три свитка. Но она вроде не обижается, и Василь не должен…»

Илария и правда не обижалась. В последнем свитке она написала: «Ну я чувствую, Дамаск поглотил тебя! Ладно, приедешь — расскажешь!:)))» Муж, скорее всего, тоже не обижался и не беспокоился, ведь она еще в первый день написала ему, что график работы будет очень плотным.

Разве могли они знать о человеке, который вторгся в ее жизнь и с каждым днем неумолимо овладевал ее помыслами всё больше! А она отчаянно гнала от себя мысль, что он овладевает уже не только ее помыслами, но и чувствами, и если кто и поглощает ее, то именно он, а вовсе не Дамаск.

«Это пройдет, когда я вернусь домой, — твердила она себе. — Ничего страшного. Еще восемь дней, и всё закончится».

***

Дамаск с полным правом хвалился своей древностью, и уже в двенадцатом веке о его истории арабы писали многотомные сочинения. Хотя архитектурных памятников древнейших времен его существования не сохранилось, это с лихвой искупалось множеством упоминаний о нем в Библии — немногие современные города могли похвастаться подобным. Зато о времени владычества римлян до сих пор напоминали кварталы с прямоугольной планировкой, остатки стен с семью воротами, портиков с колоннами, акведука и храма Зевса. Район, где некогда располагался дворец, по прежнему назывался Палатион, хотя от самого дворца не осталось и фундаментов.

Несколько мест связывались с проповедью апостола Павла. Самыми известными были Прямая улица с помпезным храмом в честь святого, довольно поздней постройки — собор воздвигли в семнадцатом веке на месте церкви, построенной вскоре после Реконкисты, а спустя двести лет богато украсили мозаиками, — и «Дом Анании», где Павел снова обрел зрение, со старинной часовней в честь обоих апостолов. Возле крепости можно было увидеть на стене большую плетеную корзину вроде той, в которой Павла ночью спустили из города, чтобы спасти от преследований язычников.

Но в целом древних христианских памятников здесь осталось мало: арабское завоевание седьмого века, почти на девять столетий отдавшее город в руки новых хозяев, наложило на Дамаск отчетливую печать ислама. Мусульманские постройки тоже не раз сгорали в огне пожаров и отстраивались заново, однако несколько средневековых мечетей всё же сохранилось, так же как часть стен конца десятого века, крепость, медресе и бани. Но наибольший ущерб городу нанесли монголы. В начале пятнадцатого века Тамерлан с таким ожесточением разрушал Дамаск, что он почти полстолетия лежал в руинах, обезлюдевший, со слабыми надеждами на восстановление. Лучших ремесленников монголы угнали в Самарканд; именно тогда был утерян секрет производства дамасской стали, и образцы знаменитых клинков теперь сохранились лишь в музеях.

Когда в тысяча пятьсот двадцать шестом году войска императора Льва Ужасного вошли в Дамаск, город всё еще пребывал наполовину в развалинах. Лев, не отличавшийся трепетным отношением к прошлому, приказал снести большую часть старых зданий, которые показались ему обветшавшими, за что археологи впоследствии прозвали его «вторым Тамерланом». Зато он повелел восстановить крепость и городские стены и позаботился о ремонте одной из главных исламских святынь — мечети Омейядов. Одновременно Лев заложил на другом берегу Барады огромный храм в честь Иоанна Предтечи, который достраивался уже при Константине Славянине и до сих пор оставался кафедральным собором Дамаска и одним из самых больших и красивых православных храмов Сирии. В последующие столетия Дамаск обогатился множеством церквей, часовнями и небольшим, но изящным комплексом зданий митрополии, а в пригородах на склонах гор возникло несколько монастырей. Мусульмане тоже не остались в обиде: строили новые мечети, медресе, хамамы. Вскоре Дамаск превратился в центр паломничества обеих религий: одни ехали поклониться мощам Предтечи, другие — помолиться в знаменитой мечети.

В городе существовала и небольшая еврейская община, иудеи имели синагогу и свой торговый квартал на дамасском рынке. Впрочем, особым благоволением властей после Реконкисты они не пользовались и потому предпочитали жить тихо, не вмешиваясь в чужие дела и довольствуясь тем, что уже не были так поражены в правах, как при византийских императорах до арабского завоевания. С начала двадцатого века в Дамаске особенно славился еврейский ресторан «Цимес»: его кухней не брезговали даже в митрополии, куда курьеры периодически доставляли упаковки со свежеприготовленными яствами, и Ставрос заметил, что здесь митрополита он очень понимает.

Алхимик, как и обещал, побаловал Киннамов и Дарью рассказами о Дамаске. С утра все участники конференции отправились осматривать крепость, затем расположенную недалеко от нее мечеть Омейядов, а закончили экскурсию в Предтеченском храме.

Двенадцатибашенная крепость, несмотря на неплохую сохранность и умело проведенную реставрацию, Дарью не особенно впечатлила. Когда-то она строилась на невысоком холме, но время сгладило местность, и теперь крепость терялась среди современных зданий. Она находилась в северо-западном углу прямоугольника, описанного стенами римского времени, и только попав на внутренний двор, посетитель понимал, что на самом деле эта цитадель не такая уж и маленькая. По крайней мере, при защите Дамаска от крестоносцев она выполнила свою роль: латиняне так и не смогли овладеть городом. Правда, современный облик она приобрела уже позже, перестроенная в тринадцатом веке султаном Маликом.

Зато мечеть впечатляла еще до входа в нее — прежде всего огромным двором, отделенным от города мощными стенами и выложенным полированными мраморными плитами, такими блестящими, что по ним было боязно ступать. На этом месте когда-то последовательно возвышались арамейское святилище Хадада, римский храм Юпитера и византийская базилика Иоанна Крестителя. После отвоевания города ревнители православия, как сообщалось в летописях, предлагали Льву Ужасному разрушить мечеть, но он отверг эту идею, предпочтя построить храм на новом месте. Георгий Дука, чья хроника наиболее подробно описывала этот эпизод — в значительной степени за счет неумеренной фантазии автора, — всячески поносил Льва за подобное «нечестие», утверждая, будто мусульмане откупились от него, поставляя девушек в императорский «гарем». Но, глядя на этот шедевр арабской архитектуры, равный которому трудно сыскать в мусульманском мире, нельзя было не признать, что Ужасный поступил более чем разумно: резные ворота, легкие арки со сводами, заплетенными византийскими орнаментами из листьев аканфа, колонны с коринфскими капителями, великолепные мозаики на золотом фоне, богато украшенные михрабы, мягкие узорчатые ковры, обилие света — всё это поражало воображение. Поистине, это была мусульманская Великая церковь! Юго-восточный минарет, построенный на остатках башни античного храма Юпитера, назывался «минаретом Исы» и был связан с местным исламским преданием.

— Именно по нему накануне Страшного суда должен сойти на землю Иисус Христос, — пояснил Ставрос. — Поэтому имам ежедневно расстилает перед этим минаретом новый ковер.

— Как трогательно! — сказала Дарья.

— Мусульмане вообще бывают трогательны, — отозвался Севир. — Конечно, когда никого не отправляют на тот свет из-за религии.

Огромное пространство мечети, представлявшей собою купольную базилику, наполняла самая разнообразная публика: там и сям у колонн бородатые мужчины серьезного вида что-то читали, спали прямо на ковре утомленные паломники, стайки женщин в разноцветных хиджабах болтали о своем житье-бытье, рядом резвились их дети, а мимо проплывали вслед за гидами группы туристов и бродили путешественники-одиночки с фотоаппаратами всех марок и размеров.

«Странная все-таки религия, — думала Дарья, оглядываясь вокруг. — Такое необъятное пространство — и совершенно пустое! Ни икон, ни свечей, ни развитого богослужения… Входишь и не знаешь, что делать и куда главу приклонить… Хотя, может быть, это нарочно? Ведь получается, так ты и оказываешься наедине с Богом: никаких посредников и никаких помех, подсвечников, записок, крестных ходов, священников, отгороженных алтарей… Вот храм, в нем Аллах — молись! Услышит, значит, хорошо помолился, нет — значит, у тебя проблемы. И, главное, никто не виноват в них, кроме тебя: ты сам молился, а не какой-нибудь священник за тебя… Интересно, о чем им по пятницам имамы проповедуют? И многие ли из простых мусульман понимают написанное в Коране? Или тут тоже, как у нас: за богослужением Евангелие читают, а люди часто не понимают или вообще пропускают мимо ушей…»

— Я вижу, вы впали в меланхолию? — спросил Феодор, взглянув на нее.

— Нет, — улыбнулась Дарья, — просто думаю про ислам, про мечети. Какая-то пустота здесь ощущается. Неуютно душе. Вроде так красиво, а как будто чего-то не хватает…

— Да-да, у меня то же ощущение! — закивала Афинаида. — Слишком простая религия. Для минималистов, так сказать.

— Что ж, по нашим временам это не так плохо, — заметил Севир. — По сравнению с исламом христианство переполнено цветущей сложностью, но не уверен, что это всегда идет ему на пользу.

— Это точно, — согласился великий ритор. — У мусульман в общем всё четко: общеобязательны пять столпов ислама, а всякие тонкости — уже на любителя. А у нас, пока поймешь, как именно спасать душу, сломаешь голову.

— Или шею! — Афинаида засмеялась.

— Да уж, — пробормотала Дарья. — Наверное, ислам из-за своей простоты так быстро и стал завоевывать мир… Но все-таки мне здесь неуютно. Чувствуется, что это чужое.

— Видимо, это знак, что нам пора перейти к третьему пункту нашей прогулки, — сказал Алхимик. — Там вам понравится больше.

Конец ознакомительного фрагмента.