Восточный экспресс

Кассия Сенина

Пять лет назад сибирячка Дарья стала женой знаменитого константинопольского возницы Василия Феотоки. Теперь она гражданка Византийской Империи, востребованный переводчик, мать двоих детей, ее жизнь вроде бы идеальна, а подруги считают ее брак эталонным… Однако Дарья начинает ощущать странную тоску и, пытаясь избавиться от нее через смену обстановки, поступает на работу в лабораторию, где знакомится с загадочным Алхимиком, и ее взгляды на жизнь, религию, любовь начинают стремительно меняться…

Алхимия вкуса

Январь подошел к концу, а Дарья по-прежнему работала в лаборатории. Зачем? Она сама толком не понимала, чего ждет, но все-таки не увольнялась, а детей после нового года отдала в детский сад. Няня огорчилась, когда Дарья сообщила, что больше не нуждается в ее услугах.

— Мне пришлись по душе ваши дети, — сказала Миранда. — Жаль, что мы так быстро расстаемся… Что ж, если вам когда-нибудь понадобятся услуги няни, имейте меня в виду.

— Обязательно! — уверила ее Дарья: девушка понравилась и ей, и детям.

Впрочем, Макс и Дора вскоре забыли о няне. В садике на них обрушилась масса новых впечатлений, завелись новые друзья… и даже первые враги, с которыми Максим порой лез в драку. Феодора быстро стала в группе звездой по рисованию, и воспитательница посоветовала Дарье в будущем отдать дочь в художественную школу. Словом, за детей можно было только порадоваться. Василий целыми днями объезжал выигранную четверку лошадей и готовился к скачкам, проводившимся ежегодно 25 февраля по случаю дня рождения августы. В общем, все были довольны, а Дарья делала довольный вид.

Правда, случилось то, чего она опасалась: Макс начал клянчить наладонник с играми — другие мальчишки вовсю «резались» в пиратов и «спасателей», и ему тоже хотелось похвастаться, что он прошел очередную ступень… Дарья не была принципиальной противницей подобных развлечений, хотя сама считала компьютерные игры бессмысленной тратой времени и никогда в них не играла, но она боялась, как бы дети, пристрастившись к ним так рано, не стали бы в итоге компьютерными маньяками, которые, вместо того чтобы читать книги и гулять, проводят время, прилипнув к экрану. Дарья не хотела такой участи для своих детей и категорически отказалась покупать сыну игры, как он ни клянчил и не возмущался.

— Ну почему ты так непреклонна, мама?! — в конце концов воскликнул он пафосно. — Почему ты не хочешь? Ведь у всех…

— Мне не интересно, что там «у всех», — строго ответила она. — И тебе это не должно быть интересно. Ты должен хотеть чего-то не потому, что оно есть у других, хотя бы и у всех, а потому, что оно нужно лично тебе. И ты должен понимать, зачем это тебе нужно. Когда я была маленькой, у нас не было никаких компьютерных игр, но мы с друзьями никогда не скучали. Мы сами придумывали себе игры, сочиняли целые миры, героев и их приключения. Мы годами играли в них и всегда могли придумать что-нибудь новое. И я хочу, чтобы ты понял: лучше самому придумать для себя игры, чем играть в игры, навязанные тебе другими.

Макс задумался, грызя ногти — дурная привычка, но Дарья не сделала замечания, чтобы не отвлекать от важных мыслей.

— Я понял, — серьезно проговорил он. — Лучше мы с Дорой сами сочиним игру, да?

— Конечно! Это гораздо интереснее.

— Мы сами будем пиратами! — Глаза сына загорелись: идея ему явно понравилась, и он уже начал что-то придумывать.

Мальчик побежал к сестре, а Дарья задумалась. Она сказала ребенку правильную вещь… а между тем сама лишь недавно осознала, что уже несколько лет играет в игру, навязанную ей другими, пусть даже из хороших побуждений. И теперь она не знала, можно ли выйти из этой программы. И если да, то как.

Собственно от работы в лаборатории и общения с коллегами она едва ли могла получить что-то новое — этот ресурс исчерпан: мнение о людях она составила, на химические реакции насмотрелась, а реакция, шедшая в ней самой, так и не стала для нее ясной. Наоборот, всё еще больше запуталось — и виной тому был Ставрос. Единственный человек в лаборатории, остававшийся для нее знаком вопроса. Что греха таить, очень хотелось разрешить загадку по имени Алхимик! Или хотя бы понять, что означали те несколько фраз, которые он сказал ей за время знакомства. Когда она думала об этом, ей представлялись разные объяснения, но ни на одном она не могла остановиться. То казалось, что эти слова ничего не значили, вернее, были просто общими фразами, так подошедшими к ситуации именно по своей универсальности, а вовсе не из-за догадок Ставроса о Дарьиных тайнах. В самом деле, что может быть банальнее пожелания успеха в «великом делании», если понимать это как символ жизненного пути, или замечания, что человеку иногда хочется большего? Такое истолкование представлялось успокоительным, но… чересчур простым. Слишком обычным для объяснения слов такого человека, как Алхимик. И его фразы начинали казаться Дарье непонятными и интригующими, с глубоким двойным дном…

Как же узнать правду? Будь на месте Ставроса, например, Аристидис или Йоркас, Дарья давно бы завела наводящий разговор. Но Алхимик был слишком закрыт, слишком молчалив, слишком язвителен… Правда, над ней он до сих пор ни разу не насмешничал и вроде бы даже проявлял некоторую симпатию… Нет, это слово тут не подходило. Он… выказывал благоволение. Благородно снизошел до того, чтобы защитить от Контоглу, блеснул под Рождество великолепным подарком… А еще наблюдал за ней и наверняка пришел к каким-то умозаключениям. Вот что хотелось узнать! Если его слова имели скрытый смысл, то он, конечно, проистекал из тех выводов, которые сделал Ставрос относительно нее. Что он там о ней напридумывал?!

Всё чаще в те моменты, когда она ловила на себе его взгляд, ей хотелось прямо взглянуть в обсидиановые глаза и насмешливо спросить: «Ну, и к каким же выводам вы пришли?» Однако она сознавала, что у нее вряд ли выйдет задать вопрос так насмешливо, как воображалось, а Ставрос в ответ, пожалуй, съязвит или, в лучшем случае, выдаст очередную фразу с двойным дном, да и не говорить же об этом с ним за чаем, при всех!.. Если же заговорить с ним вечером, когда они изредка оставались в лаборатории одни, то это выглядело бы вызывающе или, по крайней мере, странно: малознакомая сотрудница вдруг ни с того, ни с сего требует отчета в том, что о ней думают… Как будто человек не имеет полного права думать о других что угодно, ни перед кем не отчитываясь!

Наконец, пятого февраля мироздание решило сжалиться над ней. В тот день она работала во вторую смену, Эванна отпросилась уйти на час раньше — торопилась попасть к зубному, — и Дарья, в одиночестве убирая использованные пробирки, расставляя по коробкам «зелья», как она мысленно называла результаты экспериментов, и заполняя компьютерный журнал, не заметила, как осталась в лаборатории одна, если не считать Алхимика, который, как обычно, еще возился в своей стеклянной «пещере». Он вышел оттуда как раз тогда, когда Дарья застегнула молнию на сумочке, готовясь уходить. Она сняла с крючка ключ от лаборатории, чтобы отдать Ставросу, и, повернувшись, внезапно почти столкнулась с ним самим.

— Я тоже ухожу, — сказал он.

— А, хорошо, — ответила Дарья и вдруг спросила, сама не зная, зачем: — Сегодня решили закончить пораньше?

— Нет, это вы сегодня задержались.

— Разве? — Она взглянула на часы и увидела, что действительно провозилась дольше обычного. — Да, и правда…

Алхимик не сводил с нее своих бездонных глаз, и это смущало. Она взяла сумочку и, неловко шагнув в сторону, пробормотала:

— Что ж, тогда пойдемте, — и направилась к двери.

Ставрос последовал за ней, но у выхода быстрым и по-кошачьи грациозным движением обогнал и распахнул дверь лаборатории. Дарья смущенно улыбнулась и вышла. Она думала, что Алхимик сразу же простится и уйдет, но он остановился рядом и, когда она повернула ключ в замке, сказал:

— Раз уж сегодня мы синхронно закончили работу, госпожа Феотоки, быть может, вы составите мне компанию? Я собираюсь поужинать в ресторане здесь неподалеку.

Сердце Дарьи сделало кувырок в груди. Вот она, возможность с ним поговорить, наконец-то! Правда, Дарья не могла с ходу сообразить, как завести разговор с Алхимиком о том, что ее в последнее время так сильно интересовало… Но не упускать же случай пообщаться в неофициальной обстановке с тем, кто давно будоражит любопытство!

— Спасибо, я не против, — ответила она с улыбкой.

Дарья хотела по дороге спросить Ставроса, какой опыт он сегодня проводил — она заметила, что реакция была многоэтапной и долгой, — но у нее зазвонил мобильник, и она проболтала с Иларией до самого ресторана. Она догадывалась, куда Ставрос поведет ее, и действительно, минут через десять они усаживались за столик в «Алхимии вкуса». Ресторан был очень уютным и оформлен соответственно названию: приглушенное освещение, отделанные под камень стены и сводчатый потолок, электрические камины в виде древних печей с горном, там и сям на перегородках между столиками котелки и пробирки, в которых вместо химических смесей представлены яства и вина, на столах графины с водой в виде колб, салфетки с узором из алхимических знаков и свечи в тяжелых медных подсвечниках. Дарья с восхищением оглядывалась вокруг. Она так редко бывала в хороших ресторанах, что едва могла вспомнить, когда в последний раз посещала подобное заведение. Пожалуй, полтора года назад, когда Елизавета пригласила их с Иларией отметить свое новое назначение: о том, чтобы стать ведущим программистом в «Гелиосе», она мечтала несколько лет. С мужем Дарья иногда ходила в «Мега-Никс» или небольшие таверны, которые наводняли Константинополь, особенно в черте старого Города. Но в целом Василий предпочитал домашнюю стряпню, и Дарье после свадьбы пришлось не только еженедельно совершенствовать свой талант в области выпечки пирогов, но и пристально изучить поваренную книгу и тонкости греческо-турецкой кухни. Колдовать у плиты, конечно, было интересно, но иногда всё же утомительно…

— Нравится вам здесь? — спросил Ставрос.

— Да, красиво!

— Кормят тоже очень недурно. Рекомендую на будущее. Но сегодня вы моя гостья, так что прошу не стесняться и пробовать всё, чего пожелаете.

Официант принес меню и лучезарно улыбнулся Алхимику как постоянному посетителю. Меню оказалось столь богатым, что у Дарьи разбежались глаза. Видя ее растерянность, Ставрос взял инициативу в свои руки:

— Чего бы вы хотели — мяса, рыбы? Вы любите острое? Пряности? Какое вино предпочитаете — сухое или послаще?

Скоро заказ был сделан: набор закусок, наполовину пряных для Дарьи, наполовину острых для Алхимика; рыбная чорба для нее, суп с потрохами для него; турецкие кёфте для нее, мусака для него; красное полусладкое для нее, сухое для него, а на десерт кофе и ассорти из медово-ореховых сладостей.

— Предлагаю выпить за хорошую еду, — Алхимик поднял бокал, — и за способных оценить ее по достоинству.

Дарья улыбнулась, и они чокнулись.

— Но вы, наверное, изначально выбрали этот ресторан из-за названия? — спросила она.

— Вы угадали. Но после первого же снятия пробы понял, что здешняя кухня достойна более пристального исследования.

— Да, очень вкусно! — согласилась Дарья, уже успевшая попробовать цацик. Казалось бы невелика премудрость — приготовить эту традиционную закуску из йогурта с огурцами и чесноком, однако далеко не везде она выходила одинаково вкусной. Здешние же «алхимики» явно положили туда, помимо традиционной мяты, еще какие-то пряности, отчего цацик приобрел оригинальный и приятный привкус, с примесью некоторой таинственности: как ни пыталась Дарья определить, что там намешано, у нее не получалось.

— Как вам наша лаборатория? — полюбопытствовал Ставрос. — Нравится работа?

— В общем, да… Я не сталкивалась с химией со школы, интересно обновить впечатления. А сама работа у меня не трудная.

— Да, но и с ней не всякий хорошо справится. Вы быстро научились ловко орудовать пробирками. По сравнению с вами предыдущая лаборантка походила на слона в посудной лавке.

— Что ж, это мне льстит. — Дарья улыбнулась.

— Как долго вы намерены у нас проработать?

— Не знаю… Я еще не решила. Наверное, пока не соскучусь.

— И тогда пойдете куда-нибудь еще? Или вернетесь к прежнему образу жизни?

— Может, и вернусь. Это зависит… — Тут она осеклась и умолкла.

— От чего? — Он внимательно глядел на нее.

— От того, насколько быстро мне удастся отдохнуть от прежних занятий, — ответила Дарья, надеясь, что ее голос звучит уверенно и твердо. — В любом случае я не собираюсь задерживаться в лаборатории слишком долго. Может быть, до лета поработаю…

Она изумилась сама себе, назвав этот срок, ведь прежде у нее и в мыслях не было оставаться на этой работе столько времени.

— Летом поплаваете в море, и с новыми силами за переводы? А вам не приходило в голову, например, сменить обстановку, поехать на работу в другой город?

— Зачем? — удивилась Дарья. — По-моему, здесь и так можно найти массу разных занятий, а обстановка мне пока не наскучила. Если и хочется куда-то съездить, то просто в путешествие, а не по работе. Я пока мало что видела в Византии, только вот в Каппадокии была один раз и еще в Трое и Смирне. А посмотреть хочется много чего…

— Значит, восточнее Анатолии вы не были? Эдесса, Дамаск, Иерусалим?

— Пока нет. Но надеюсь, еще всё впереди!

— Что ж, за это надо выпить!

Они снова чокнулись, Ставрос задумчиво отправил в рот ломтик лаваша, обильно покрытый аджикой — такой острой, что у Дарьи полились слезы, когда она рискнула ее попробовать, — невозмутимо прожевал, словно это был хлеб с маслом, и сказал:

— Но я бы не советовал вам откладывать в долгий ящик. Сколько людей не осуществили свои мечты только потому, что слишком долго их откладывали!

— Ну, не всегда же можно так вот сразу всё бросить и сорваться с места. Бывают разные обстоятельства…

— Да, сначала это всего лишь обстоятельства, а потом они становятся рутиной, которая опутывает человека цепями, и он уже не освобождается из них до пенсии. А выйдя на пенсию, тоже не всегда удается предаться жизни исключительно в свое удовольствие.

— Тогда выпьем за то, чтобы рутина не затянула нас в свое болото! — засмеялась Дарья.

— В болото? — переспросил Алхимик, чокаясь с ней. — Занятное сравнение.

— Это у меня русское. — Дарья улыбнулась. — В Византии-то болот, наверное, почти нет, а в Сибири их очень много. Например, Васюганские болота на северо-востоке от Омска — вообще одни из самых больших в мире.

— Вот как? Интересно. Очень топкие?

— Летом почти непроходимы. Оттуда вытекает много рек, и еще там озер несколько сотен. Целые поля воды, только зимой можно перебраться. Зимой там нефть добывают, но в последние годы добычу сворачивать стали, потому что это плохо влияет на животный мир и растения, там много редких видов. Может, когда-нибудь додумаются, как проложить там мосты, и сделают национальный парк, но это так, мечты экологов пока. Я по телевизору видела фильм про эти болота, там правда очень красиво, хоть и топко.

Официант принес суп в небольших глиняных мисках и снял с них крышки. Запахло так аппетитно, что Дарья едва не облизнулась, выжимая в миску половинку лимона. Алхимик щедро сдобрил свой суп красным перцем и спросил:

— Вы скучаете по России?

— Нет, — призналась Дарья. — Я здесь быстро прижилась, обратно не тянет…

— Значит, у вас не сильно развита привязанность к местам. Это еще больше сглаживает дорогу к путешествиям.

— Ну, путешествия это все-таки ненадолго, это же не переселение с места на место.

— Тем не менее, бывают люди, которые настолько прикипают к тому или иному месту, что им трудно уехать даже ненадолго.

— Нет, это точно не про меня!

Рыбная чорба привела Дарью в восторг, она давно не ела такой вкуснятины и подумала: «Надо придти сюда с Василем как-нибудь».

— Кстати, — сказал Алхимик, — в августе я возвращаюсь в Антиохию и хочу открыть там собственную лабораторию. Мне понадобятся помощники, и я подумываю пригласить кого-нибудь из здешних знакомых. По крайней мере, на первые месяцы.

«Это что, намек? Он серьезно?!» Дарье сделалось немного не по себе. Не хватало еще, чтобы теперь вместо Контоглу ее стал обхаживать Ставрос! Да еще начав с таких странных предложений!

— Что ж, думаю, вы легко сможете найти помощников, — сказала она любезным тоном, чуть пожав плечами.

— А вы успели очень привязаться к Константинополю? — Алхимик не сводил с Дарьи глаз, и это нервировало.

— Я живу здесь уже пять лет, я замужем, и у меня двое маленьких детей. Константинополь мне очень нравится. В ближайшее время я не планирую уезжать отсюда. — У нее получилось ответить холодно. «Кажется, этого должно хватить, чтобы расставить точки над i!»

— Да, я слыхал, что русским женщинам свойственна почти маниакальная жертвенность.

— О чем вы? — Она недоуменно посмотрела на него, но тут же опустила глаза: его бездонный взгляд действовал на нее слишком сильно и совсем не так, как нужно.

— Жертвовать ради других собой, своими интересами, склонностями, чувствами. Губить свою жизнь ради того, чтобы другие жили припеваючи. Отказываться от того, что дает радость и счастье, чтобы не причинять неудобства другим.

— Я вовсе не гублю свою жизнь, с чего вы взяли? — резко проговорила она. — И никому не жертвую склонностями и чувствами. Я счастлива и довольна жизнью!

— Тогда зачем вы пришли работать в лабораторию? — спокойно поинтересовался Алхимик.

Дарья вспыхнула. «Значит, он и правда догадался! — подумала она. — Те слова про дракона и эта фраза о желании большего… Наверное, глупо пытаться обмануть его. У него наверняка много жизненного опыта, чтобы понять, что у меня есть проблемы… Но ничто не обязывает меня ему исповедаться!»

— Думаю, это вас не касается, господин Ставрос, — ответила она, улыбнувшись, чтобы скрасить резкость ответа. — Захотела и пришла. Я вовсе не собираюсь ни перед кем отчитываться. К тому же это странная тема для светской беседы за ужином.

— Как скажете, — удивительно легко согласился сотрапезник. — Какую музыку вы любите?

Переход был столь внезапным, что Дарья невольно рассмеялась. В музыке Ставрос оказался любителем классики и — неожиданно — в особенности русской, девятнадцатого века. Дарья, к своему стыду, в этой области была довольно невежественна и тут же мысленно пообещала себе заполнить пробел в образовании. Она больше любила инструментал и — в этом она призналась с некоторым смущением — музыку из историко-приключенческих фильмов вроде «Под сенью столпа», о времени святого Даниила Столпника, или сериала «Юстиниан и Феодора». Потом разговор перешел на кино. Алхимик не являлся его страстным поклонником, но кое-какие общие любимые фильмы у них нашлись — большей частью трактующие известные древние сюжеты, вроде «Троянского коня» или «Обеда в Пританее». Впрочем, в основном говорила Дарья, Ставрос же был весьма краток в оценках и часто довольно резок. Но над самой Дарьей он не язвил и никаких намеков на ее личную жизнь не делал, так что она расслабилась и получила от общения с Алхимиком большое удовольствие.

Они уже прощались возле трамвайной остановки, когда он спросил:

— Скажите, госпожа Феотоки, если б вашему мужу предложили на два-три месяца поехать за границу, например, для участия в серии соревнований жокеев, он отказался бы или оставил бы вас с детьми здесь и поехал?

Дарья растерянно смотрела на Ставроса, не зная, что ответить и нужно ли вообще отвечать на такой дерзкий вопрос. Алхимик, иронично изогнув бровь, сказал:

— Вижу, я дал вам повод для размышления. До свидания, было приятно провести с вами вечер. — И, чуть поклонившись, он исчез в толпе.

***

Разговор с Алхимиком, от которого Дарья подсознательно ждала столь многого, не внес ясности в ее душевное состояние. Она поняла, что Ставрос догадался о ее неудовлетворенности жизнью, что сам он — человек весьма разносторонних интересов… но и только. Не так уж много она узнала о его вкусах и предпочтениях, ощущала, что прикоснулась лишь к верхушке айсберга, — и это только еще больше разожгло любопытство. Дарья не могла решить, насколько такое любопытство допустимо и не является ли ее интерес к этому человеку… чрезмерным? Кто он ей, в самом деле? Ведь их ничто не связывает!

С другой стороны, Алхимик ее разозлил. Предложенный им вариант — сменить обстановку и уехать работать в другой город — представлялся ей совершенно неприемлемым, и она не могла поверить, что Ставрос всерьез предлагал ей поработать в будущем в его лаборатории. Зачем ему это?.. Может, он просто хотел раздразнить ее, осудив жертвование собой ради других? Да еще этот прозрачный намек, что муж вовсе не стал бы отказываться от своих интересов ради нее и детей… Как Ставрос вообще смел такое говорить?! И эти слова про чувства!.. Как будто он залез к ней в душу и увидел, что там за чувства и насколько она ими кому-то «жертвует»! Что за наглость, в самом деле?!..

«Страшный циник и хам» — вспомнила она характеристику, которую Ставрос дал сам себе в разговоре с Эванной. Удобная позиция, ничего не скажешь! Попробуй, упрекни его в том, что он лезет не в свое дело, — скажет: «а я вот такой», и всё… Дарье вспомнились стихи английского поэта семнадцатого века, попавшиеся ей недавно в качестве эпиграфа к одному роману:

«А если счастлив я таким, как есть,

К чему мне ваша доблесть, ум и честь?

Несносен я, несносен буду впредь —

Не мне себя, а вам меня терпеть!»

«Пожалуй, Ставрос тоже мог бы так о себе сказать. — Она усмехнулась. — Удобно, наверное, жить по своим понятиям, ни с кем не считаясь, но что бы было, если бы все начали так жить? Покусали бы друг друга, и настала бы полная неразбериха… Какое же общество из волков-одиночек? Хорошо ему предлагать такие варианты изменения жизни, которые подойдут только для свободных, ничем не связанных людей! Как вообще он себе это представляет: что я брошу детей и на несколько месяцев уеду? Бред!.. Да ну, даже и думать об этом не буду!»

Однако кое о чем другом из всплывшего во время их беседы, Дарья не могла не думать. Она вдруг вспомнила, что той ночью, когда они с Василием объяснились в любви, толчком к объяснению послужил именно разговор о путешествиях! Тогда она сказала, что хотела бы поездить по Византии, где столько всего интересного, а он ответил, что тоже хочет попутешествовать, но не один, а с тем, в ком найдет родную душу… И что же? Единственное большое путешествие, длиной в месяц, они с мужем предприняли в первую весну после свадьбы. Потом родился Максим, а еще через год Феодора, стало не до того, да и Василий, чья карьера возницы после победы на Золотом Ипподроме быстро пошла в гору, похоже, уже позабыл об «охоте к перемене мест», и Дарье оставалось большей частью только мечтать о путешествиях… Хотя автомобиль, полученный Василием в составе второго Великого приза три с половиной года назад, расширил их возможности, дальше Каппадокии на восток и Адрианополя на запад они не заезжали. Причина была вроде бы уважительная: маленькие дети, которым тяжело переносить длительные переезды и целыми днями ходить с родителями по достопримечательностям. Но ведь они вполне могли бы оставить детей на попечение бабушки и куда-нибудь съездить вдвоем…

«Надо будет обсудить это с Василем ближе к Пасхе, — подумала Дарья. — Что там Ставрос говорил: Эдесса, Дамаск, Иерусалим… С ума сойти, я даже в Иерусалиме до сих пор не была! И в Афинах тоже, а ведь это почти вторая столица… Да, тут Алхимик, конечно, прав: нельзя бесконечно откладывать, годы-то идут…»

Что ж, спасибо Ставросу: по крайней мере, одну хорошую идею он подсказал. А в остальном… Очевидно, его способы сделать жизнь насыщенной пригодны для людей, не связанных семьей и детьми. Неизвестно, как с этим у него самого, но уж если он может себе позволить на полтора года уехать работать в другой город и посвящать почти всё свободное время исследованиям, семейные обязанности его явно не тяготят… Видимо, Дарье не стоит больше ожидать полезных советов от Алхимика, и этот последний сюжет ее лабораторной жизни надо считать исчерпанным. А значит… пора и увольняться?

Дарья думала об этом весь следующий день. Работа шла своим чередом, только Контоглу был почему-то мрачным, не улыбался и даже растерял вальяжность. Эванна на вопрос Дарьи, что с ним такое, не смогла сказать ничего вразумительного, только предположила: «Может, что-то семейное…» Ставрос за чаем имел отсутствующий вид и не принимал никакого участия в разговоре, на Дарью не глядел, а когда она вечером зашла к нему отдать ключ, поблагодарил и попрощался, едва оторвавшись от микроскопа, даже не улыбнулся. Дарье стало немного обидно. «Чего же я хотела? — одернула она себя. — Чтобы он рассыпался в комплиментах? вспомнил о вчерашнем ужине? пригласил снова?» Хотя… признаться, она вовсе не против нового приглашения. Но, впрочем, это было бы уже как-то… слишком похоже на ухаживание. И, строго говоря, мечтать о таком не следует.

По дороге домой она снова задумалась о том, что Алхимик, помимо любопытства и теперь еще негодования, вызывал у нее порой и другие ощущения. И надо, наконец, признаться себе честно: ощущения эти были совсем не такими, какие должна испытывать замужняя женщина рядом с посторонним мужчиной. И раз уже нечего ожидать, что общение со Ставросом поможет ей разобраться в своей жизни, то надо держаться от него подальше. А значит, всё в итоге опять-таки сводилось к увольнению.

Но что же потом? Она прислушивалась к себе и не могла понять, что стало с ее «внутренним демоном». Он не исчез, нет, но как будто трансформировался из неясной тоски в какое-то желание, тоже неясное. Однако появились и желания вполне определенные: например, очень хотелось путешествовать, увидеть разные византийские города и исторические памятники. Еще вдруг захотелось обновить гардероб, и после работы она отправилась на Большой Базар, где купила два новых летних костюма — один брючный, ярко-желтый, другой голубой с сине-белым узором, с юбкой ниже колен, но не до щиколоток, как она носила до сих пор. Проходя мимо ювелирных лавок, которые находились в базарном квартале сразу при входе со Средней улицы, Дарья вспомнила, что так и не спросила у Алхимика, где он покупал кулон и нельзя ли там же приобрести серьги или браслет. «Спрошу в понедельник», — подумала она.

Но с понедельника по среду Ставроса, как и Контоглу, не было в лаборатории: оказалось, оба уехали в Смирну на химическую конференцию. В четверг за чаем разговор вертелся вокруг бывших там докладов и не представилось случая заговорить с Алхимиком о чем-то другом. А в пятницу произошло событие, которое заставило Дарью позабыть об украшениях.

Анастасия принесла к чаю пирожные собственного приготовления — медовые, с фруктами и сбитыми сливками: «Решила просто так спечь, а то скоро уже Великий пост». Пирожные оказались невероятно вкусными, и Дарья, съев свое, нерешительно посмотрела на тарелку в центре стола, где красовалось последнее, украшенное аппетитной клубничиной.

— Ешь, Дарья, ешь, — засмеялась Анастасия, перехватив ее взгляд. — Тебе можно, если и потолстеешь, то в пост сбросишь!

Смущенно улыбнувшись, Дарья потянулась к тарелке, взяла пирожное… и чуть не опрокинула свою чашку. Она бы задела ее и уронила на себя, если б не Алхимик: молниеносным движением он ухватил Дарью за руку, когда ее локоть был уже в двух сантиметрах от края чашки. Дарья замерла и даже перестала дышать, когда длинные пальцы стиснули ее предплечье. Повернув голову, она недоуменно взглянула на Ставроса. Он чуть улыбнулся и сказал:

— Осторожнее! Вы едва не разлили свой чай.

Ослабив хватку, он отвел ее руку от чашки и выпустил.

— Спасибо! — пробормотала Дарья, краснея.

— Какая у вас реакция! — воскликнула Марфа, восхищенно глядя на Алхимика. — Я ведь тоже подумала, что Дарья сейчас заденет, но даже ничего сообразить не успела… Ой, что я сказала: подумала, но не успела сообразить! — Она расхохоталась.

— Вот-вот, так вы и диссертацию пишете, — проворчал Контоглу. — Думаете, а не соображаете.

Марфа обиженно надула губы, но промолчала.

— Какой же химик без быстроты реакции? — заметил Аристидис. — Медленно будешь соображать, так можно и без кожи остаться или, не дай Бог, без глаз. Конечно, техника безопасности и приборы теперь не те, что раньше, но тоже всякое бывает…

— Вот именно, — кивнул Ставрос.

Дарья принялась за пирожное, но почти не ощущала вкуса, пытаясь отдать себе отчет, почему прикосновение Алхимика, даже через одежду, так взволновало ее. Но отчет никак не вырисовывался в голове, а сердце колотилось так, будто случилось нечто из ряда вон выходящее. Хотя ничего ведь особенного, Ставрос всего лишь помог избежать неприятности, естественный жест, только… Его движение, когда он отводил ее руку в сторону, было… очень плавным, и властным, и нежным одновременно. Словно фигура танца. Дарье вдруг представилось, как Алхимик мог бы таким же движением развернуть ее к себе и… По телу волной прошел трепет, и она быстро поставила на стол чашку.

«Почему я об этом думаю?!» Дарья ощутила, как ее щеки запылали, но, к счастью, этого вроде бы никто не замечал: все увлеклись воспоминаниями о несчастных случаях, происходивших в их практике во время химических опытов. Видел ли Ставрос, что с ней творится? Боясь, как бы он о чем-нибудь не догадался, она не решалась взглянуть на Алхимика, хотя сознавала, что плохо поблагодарила его за избавление ее юбки и коленей от неприятной встречи с горячим чаем.

— И тут опыт вышел из-под контроля, и… — точно сквозь вату донесся до нее голос Йоркаса, и она вздрогнула.

Опыт вышел из-под контроля! Вот как всё это называется. Неизвестно, когда и почему это произошло, но Дарья, похоже, уже не в состоянии контролировать мысли и эмоции, которые вызывает у нее Алхимик. И к тому же не понимает, почему он так действует на нее. Но надо ли понимать это? Кажется, довольно и понимания, что она утрачивает власть над собой. «Я должна уволиться, — подумала она. — Наверное, это единственный выход».

Вечером она окончательно утвердилась в этой мысли, когда посмотрела с мужем один фильм. Хотя после упрека, брошенного Евстолией брату, они и не стали ходить в кино так же часто, как в музеи, но дома начали по пятницам смотреть вместе фильмы, а потом за поздним чаем обсуждали увиденное. Правда, Василий предпочитал кино о войне и боевики, а Дарья не любила смотреть, как люди гибнут или избивают друг друга. Ее больше тянуло на картины с приключениями, любовными историями и счастливым концом. Однако теперь она порой задумывалась о том, что счастливый конец обычно совпадал со свадьбой героев или с рождением первенца, а дальнейшее не показывали — словно бы отныне жизнь непременно потечет счастливо и безоблачно… В конце января, блуждая по интернету, Дарья наткнулась на отзыв о фильме «Право на ошибку» — как значилось в аннотации, драма рассказывала о коллизии, случившейся с героями после нескольких лет безмятежной семейной жизни, — и сегодня решила посмотреть его вместе с мужем.

Василию фильм не понравился. Точнее, снят он был хорошо и актеры играли прекрасно, но поведение героя Василий счел слишком жестоким: конечно, чувства обманутого мужа понятны, но зачем прямо-таки убивать любовника жены? Оправдать можно лишь состоянием аффекта… Но еще больше Василия возмутило поведение героини.

— Нет, я ее не понимаю! — решительно заявил он. — Чего ей не хватало в жизни? Муж любит, красивый, умный, работящий, ребенок чудесный, дом — полная чаша, любимая работа, светская жизнь… Чего ее понесло за этим ловеласом? Неужели только из-за того, что он… был так хорош в постели?

— Судя по фильму, ее муж в этом смысле тоже был неплох, — заметила Дарья, чуть покраснев. — Так что дело не в этом, мне кажется…

— А в чем? Ты поняла? Я совсем не понял. Как будто… вожжа под хвост попала, и лошадь понесло! Так бывает, конечно… с лошадьми. Но мы же люди! Должны же быть более разумные причины…

— Может, ей стало не хватать романтики? — предположила Дарья. — Муж много работает, дома надо с ребенком заниматься, готовить, весь этот быт… А тут как бы такое легкое всё, веселое: прогулки, рестораны, море, карусель…

— И постель… Нда… И что, ради этого стоило вот так всё разрушать?

— Но она же в итоге сама поняла, что не стоило.

— Когда уже было поздно!

— Так что ж! — вздохнула Дарья. — Люди часто совершают поступки, не думая о последствиях. Наверное, в этом и мораль: прежде чем поддаться порыву, подумай, к чему это может привести…

— Ну да, — проворчал Василий, — только откуда этот порыв изначально возник, я так и не понял. Прямо напрашивается банальное «бес попутал»…

— Ну, а почему нет? — Дарья усмехнулась. — Вон, в патериках полно историй вроде: двое встретились, бес попутал, и они пали, чуть ли не в ту же минуту… Всё просто, никакой тебе психологии! Не то что тут — на несколько дней завязку растянули… Какой-нибудь отец Никанор отсюда вывел бы мораль, что надо заниматься непрестанной молитвой и не смотреть по сторонам… а еще лучше ходить в парандже!

Они посмеялись, на том разговор и кончился. Но ночью Дарья долго не могла уснуть. Василий давно спал, раскинувшись поперек кровати и даже немного оттеснив жену к краю, а она все еще думала о фильме. На самом деле она поняла, что двигало героиней, но говорить об этом с мужем представлялось нереальным. Разве объяснишь эту магию случайного взгляда, поворота головы, улыбки, жеста или фразы, после которых мысль снова и снова возвращается к человеку, даже помимо воли и желания? Или как объяснить очарование первого знакомства, смутное желание проникнуть в чужую душу… и подспудное — заинтересовать собой, подружиться, быть может… Здесь была некая тайная алхимия, и можно ли точно знать, почему в одном случае начинает идти реакция, а в другом нет? Это понятно как некий феномен — но, наверное, только тогда, когда сам имеешь похожий опыт. Именно это Дарью и напугало: не потому ли она поняла героиню фильма, что сама в последнее время испытывала подобное?

«И вот, к чему это может привести! — подумала она. — Если, конечно, вовремя не остановиться… Но разве стоило это мимолетное приключение того, что случилось потом?! Брр… Нет, всё это нужно вырвать, пока оно не пустило слишком большие корни! Повезло мне наткнуться на этот фильм! Теперь я уж точно знаю, что делать». Наутро она сказала мужу:

— Знаешь, я решила уволиться. Думаю, я уже достаточно проработала, кое-что почерпнула для себя, а больше мне там делать нечего. Подналягу опять на переводы, а там, может, еще что-нибудь придумаю…

Василий обрадовался ее решению, а когда она завела разговор о поездке в Иерусалим после Пасхи, воскликнул:

— Хорошая идея! Только не прямо на Светлой, там же будут толпы! Ну, обсудим еще, надо сориентироваться, что у меня со скачками.

В понедельник, перед тем как отправиться в лабораторию, Дарья зашла в отдел по персоналу и написала заявление об уходе. Согласно контракту, после подачи заявления она должна была проработать еще десять дней.

***

Когда Дарья объявила коллегам по лаборатории, что увольняется, больше всего огорчились Эванна, тетя Вера и Аристидис. Впрочем, все женщины так или иначе поохали, Контоглу посетовал на «завистницу-судьбу», которая отнимает у лаборатории самое восхитительное украшение, Перье согласился с ним, а Йоркас поспешил всех утешить соображением, что «надо делиться с ближними» и госпожа Феотоки, конечно, украсит своим присутствием и талантами какой-нибудь другой достойный коллектив… А вот Ставрос не сказал ничего, и Дарью это слегка разочаровало. Хотя поначалу она, напротив, боялась его возможной реакции: выйдя из отдела по персоналу, она вдруг подумала, что Алхимик может догадаться, почему она решила так внезапно «сбежать» из лаборатории. Она тут же сочинила правдоподобное объяснение: ей предложили сделать срочный перевод, интересный и за хорошие деньги, а она, в общем-то, уже отдохнула и решила вернуться к прежним занятиям. Кажется, все должны поверить, но что подумает Ставрос? Мысль о том, что он может заподозрить истинную причину, была невыносима. Дарья мужественно готовилась поймать косой насмешливый взгляд или даже услышать двусмысленную реплику… Но вместо этого Алхимик ее попросту проигнорировал. Если не считать того, что, когда Лопес бодро пожелал Дарье дальнейших успехов на жизненном поприще, Ставрос сказал:

— Да, это главное.

С этого дня Алхимик перестал обращать на нее внимание: ни разу больше она не встречала его улыбки, не ловила на себе взглядов за чаем, а его «здравствуйте» и «до свидания» были абсолютно сухи и невыразительны. Казалось, Ставрос потерял к ней всякий интерес: так сказать, уходите — и скатертью дорога. Строго говоря, надо было этому радоваться. Но почему она чувствовала обиду? В конце концов, они чужие люди, всегда такими были и будут, а через две недели она уйдет с работы и, скорее всего, никогда больше его не увидит. В целом она общалась с ним меньше, чем с другими коллегами по лаборатории, если не считать того ужина в ресторане. Они почти ничего не знают друг о друге, а единственная беседа наедине не выявила между ними особенной общности или близости. Так в чем же дело? Почему ей хочется… чтобы он пожалел о ее уходе? Да, хотелось именно этого, надо быть честной перед собой. Неужели дело в той виденной в кино алхимии, которая в конечном счете ведет ко греху, к падению, к ужасным последствиям?.. Но почему именно Ставрос подействовал на нее так странно? И почему она поддалась этому воздействию — она, у которой есть любимый муж, любящий ее, заботливый и красивый, к тому же готовый пойти навстречу ее пожеланиям? Что вообще происходит?!

Такие мысли занимали ее всю неделю, но ответа на свои вопросы Дарья так и не нашла, а от равнодушия Алхимика становилось всё обиднее. Во вторник на Масленице — последней ее рабочей неделе в лаборатории — Дарья снова вспомнила, что хотела спросить Ставроса о том, где он покупал кулон: она работала во вторую смену, и это было удобно сделать вечером, когда остальные разойдутся. Она сознавала, что ей даже больше хотелось не узнать о кулоне, а снова обратить на себя внимание Алхимика… Но Дарья отмела все аскетические соображения: еще несколько дней — и они распрощаются навсегда, а значит, какая разница, искусится ли она немного больше от разговора с ним или нет! Зайдя к нему отдать ключ от лаборатории, она, набравшись смелости, сказала:

— Господин Ставрос, простите, можно вам задать один вопрос?

Он посмотрел на нее не удивленно или с любопытством, а внимательно и остро. Дарья невольно порозовела.

— Да, пожалуйста, я вас слушаю, госпожа Феотоки.

Очень вежливо и в то же время… словно бы с тайной усмешкой. Или это показалось ее разыгравшемуся от нервов воображению?

— Я только хотела спросить… где именно вы купили этот кулон? — Она дотронулась до дракончика. — Я подумала… может быть, там продается что-нибудь еще в таком же стиле… серьги или браслет, например.

— Мечтаете о комплекте?

— Что-то в этом роде.

— Видите ли, я могу сказать, где купил кулон, это одна не слишком помпезная ювелирная лавка на Большом Базаре. Но дополнения к нему в том же стиле вы там не найдете. — Говоря это, Ставрос поглаживал кончиками пальцев колбу с красноватой жидкостью, стоявшую перед ним на столе. Взгляд Дарьи приковался к его руке, и эти медленные круговые движения почему-то вызвали у нее сердцебиение и странную сухость во рту. Она сглотнула и вдруг осознала, что Алхимик уже закончил говорить и пристально смотрит на нее.

— Почему? — спросила она, вспыхнув, ужасно раздосадованная и его ответом, и тем, что он поймал ее на любовании его руками, и собственной «дурацкой» реакцией на всё это.

— Потому, что этот кулон мне делали на заказ.

Дарья едва поверила своим ушам.

— То есть вы… нарочно заказывали его…

— Для вас, — спокойно окончил за нее Ставрос. — Почему вас это так удивляет?

— Но… — Все ее мысли вдруг рассыпались, точно бусы с порванной нитки. — Вы же тогда сказали, что это… было не очень дорого… и там можно найти и не такое…

— Найти или заказать, не всё ли равно. — Алхимик пожал плечами. — Там действительно делают вещи на заказ относительно недорого.

— Относительно?.. Но… это не… — Она судорожно принялась теребить кулон. — Я не…

Ставрос скрестил руки на груди.

— Уж не собираетесь ли вы вернуть его? — спросил он холодно. — Я не затем делал вам подарок, чтобы принимать его обратно только потому, что вам взбрела в голову идиотская мысль, будто подарки от чужих людей непременно должны быть безвкусной и легко доступной дешевкой!

Дарья отчаянно покраснела. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Уж чего она меньше всего ожидала, это ссоры с Алхимиком в результате этого разговора!

— Простите меня! — проговорила она. — Я не хотела вас обидеть! Я вовсе не думала, что ваш подарок должен быть… дешевкой… Я просто не ожидала…

— Похоже, вас еще будет подстерегать в жизни много неожиданностей. — Ставрос хмыкнул. — Ладно, будем считать, что этого разговора не было. Обещаю, к завтрашнему дню я напишу вам и даже нарисую, где искать эту лавку. Вы легко сможете заказать там что-нибудь для комплекта, показав им кулон. А сейчас прошу меня извинить, мне нужно еще закончить эксперимент.

— Да, конечно, — пробормотала Дарья. — Спасибо!

На следующий вечер Алхимик вручил ей листочек со схемой, как попасть на Базаре в искомую лавку: с улицы Златокузнецов свернуть после магазина «Офирское золото» в узкий проход и спуститься вниз по лестнице — именно там, в подвале, находилась хорошо известная ценителям ювелирная мастерская под названием «Пояс Афродиты».

— Путь туда мрачноват, но бояться нечего, там никого не грабят и не убивают, — добавил Ставрос. — Там вам сделают именно то, что нужно.

Поблагодарив Алхимика и попрощавшись, Дарья отправилась домой в смутных чувствах. Вероятно, это был их последний разговор наедине: ей оставалось работать всего два дня, но завтра будет обычный день, а в пятницу она собиралась принести на прощальное чаепитие блины и пироги собственного приготовления, которые вряд ли заставят Ставроса разговориться… А между тем в голове неотступно вертелся вопрос: «Почему?» Почему он заказал для нее кулон, а не купил готовое украшение? Почему выбрал именно уроборос? Почему говорил фразы с двойным дном? Почему позвал в ресторан? Почему предлагал работу в своей будущей лаборатории? Почему делал все эти намеки на грани нахальства? Почему игнорировал ее поначалу, когда она только пришла в лабораторию, и в эти последние дни, когда она решила уволиться? Почему он вообще ведет себя так… своеобразно?..

Но, разумеется, она уже ничего не узнает, надо с этим смириться. Еще два дня, и их жизненные пути, скорее всего, больше никогда не пересекутся. И от этой мысли Дарье было почему-то обидно, если не горько. Еще одно «почему», на которое, пожалуй, лучше и не искать ответа…

— Ты чего грустная? — спросил Василий за ужином. — Что-то случилось?

— Нет, — мотнула она головой. — Просто… немного жаль уходить из лаборатории. Оказывается, я уже там ко всем привыкла. А тут получается: уйду и всё, больше ни с кем и не увижусь никогда, наверное… Разве что случайно встретимся. Жалко…

— Понятно. Ну, это пройдет.

— Да, конечно, пройдет!

«Ну и хороша же я врать! — думала Дарья, лежа час спустя в пенной ванне. — Врать, лукавить… И ведь уже не первый раз. Это что же, вот плоды этого „лабораторного“ опыта? Научилась лгать мужу, получила в подарок эксклюзивное украшение… Испытала всякие… гм… неприличные эмоции… А каков итог? Что я поняла в своей жизни? Кажется, только еще больше непонятного стало! Почему, например, Василю я могу солгать и не покраснею, а Ставросу не могу? Ведь куда правильней было бы совсем наоборот!.. Наверное, потому, что знаю: Василь мне верит и не ждет от меня вранья, а вот Ставрос… Почему иногда такое чувство, что он меня насквозь видит? Или это просто эффект от его черных глаз?.. Все-таки я ужасная, ужасная! Главное, вроде и стыдно перед Василем, а прощения не попросишь… Зачем, в самом деле, его огорчать? Лучше пусть ничего не знает. Всё равно послезавтра эта эпопея, наконец, закончится! Да вот, это воскресенье Прощеное как раз, попрошу прощения у него за всё, хоть так…»

***

В четверг вечером Эванна отпустила Дарью, сказав, что задержится в лаборатории, чтобы доделать отчет. Остальные коллеги уже разбежались, Алхимик вроде бы тоже собирался уходить. Дарья вышла из лаборатории и задумчиво побрела по коридору. Вот и всё, ей оставался здесь один день работы. Завтра она простится с коллегами, Эванна вручит ей свои координаты для связи и, наверное, пригласит в гости… Интересно, как бы отнесся Василий к ее поездке в одиночное путешествие? До сих пор они везде ездили вместе… Правда, иногда она путешествовала с Иларией, но только на день-два и недалеко.

«В Ирландию съездить было бы здорово! — подумала Дарья, медленно спускаясь по лестнице. — Ну ладно, посмотрим, не буду загадывать! К тому же меня еще никто и не приглашал…»

— Я вижу, вы не очень торопитесь? — вдруг раздался у нее за спиной бархатный голос, и через секунду рядом оказался Ставрос.

— Нет, — ответила она, внутренне подбираясь. Сегодня и правда некуда было спешить: детей до завтрашнего вечера забрала к себе соскучившаяся бабушка, а муж сказал, что вернется с ипподрома поздно. Но к чему этот вопрос? Искоса глянув на Алхимика, она поймала улыбку, которой не видела уже давно… да нет, всего недели две, а казалось — уже так давно, давно… Дарья поскорей отвела взгляд, чтобы Ставрос, чего доброго, не отгадал по глазам, как она обрадовалась его улыбке.

— Не хотите составить мне компанию в «Алхимии вкуса»?

У Дарьи занялось дыхание. Она чувствовала, что не должна соглашаться, и могла бы легко отговориться необходимостью идти домой к детям. Но осторожность притуплялась сознанием, что скоро она уволится и больше никогда не увидит Ставроса — и эта же мысль невольно подталкивала принять предложение: может она получит-таки ответы на какие-нибудь из своих «почему»? К тому же прошлая беседа с Алхимиком навела ее на некоторые хорошие соображения — например, насчет путешествий… Что, если и теперь, вольно или невольно, он подаст ей интересные идеи на будущее? Да и что такого, если она поужинает с ним? Никакого греха здесь нет, ничего плохого она делать не собирается… За прошлым ужином он, конечно, порой говорил несколько дерзкие вещи, но это были только рассуждения, он ведь не приставал к ней и не намекал ни на что подобное, чего же ей бояться?..

— Спасибо, с удовольствием, — ответила она и улыбнулась. — Я до сих пор вспоминаю тамошнюю еду.

— Почему же не побывали там снова, раз вам так понравилось?

— Да как-то всё некогда…

— Рутина затягивает в болото? — насмешливо спросил Алхимик.

— Вовсе нет! Просто было много дел. Вот уволюсь, так будет больше времени на всякие развлечения.

— То есть вы не собираетесь снова с головой окунаться в переводы? Что ж, это разумно — время от времени менять декорации. Без этого жизнь скучна и одноцветна.

— А что, вы сами много развлекаетесь? — рискнула съязвить Дарья, раздосадованная его замечанием. — Вы, по-моему, не просто с головой погружены в алхимию, но так углубились в толщу научного моря, что долго всплывать придется!

Ставрос неожиданно рассмеялся.

— В морских глубинах тоже есть свои развлечения, — ответил он. — И, как видите, я нахожу время отдать должное и алхимии вкуса.

— Ну, надо же вам где-то есть, — пробормотала Дарья. — А я в общем-то привыкла есть дома.

— Вы любите готовить?

— Да, и говорят, хорошо умею это делать. — Она улыбнулась. — Вот, завтра угощу всех вас на прощанье блинами и пирогами.

— Блины это что-то русское, как я понимаю?

— Да, в России их очень любят. А здесь совсем не пекут… Разве что гёзлеме немного похоже, но всё равно не то.

— Вы любите гёзлеме?

— Да, а вы нет?

— Люблю, но, не в обиду Константинополю будет сказано, лучшего гёзлеме, чем в Антиохии, я не едал нигде. Но мое любимое вам бы не понравилось, наверное.

— Какое?

— С брынзой и острым перцем.

— Да уж! — Дарья засмеялась. — У вас действительно слишком острый вкус… Но ведь гёзлеме — турецкое блюдо. Наверное, его лучше всего готовят в Турции?

— Возможно, хотя насчет его происхождения вы ошибаетесь, это вполне византийская еда. Оно было особенно популярно в Анатолии, но за время турецкого завоевания поменяло название, да так с ним и осталось. Турки изначально были кочевниками, с кухней у них дело обстояло неважно. Большую часть блюд они позаимствовали у византийцев. Но в Турции гёзлеме мне попробовать не довелось. Три дня в Куябе — слишком мало даже для очень беглого знакомства с их кухней. К тому же мы ели в таких местах, где подают вещи получше лепешек с начинкой. Здешние повара в целом не уступают тамошним, но вот ничего подобного куябскому «султан-кебабу» я у нас не ел. Если когда-нибудь окажетесь там, непременно попробуйте!

— Вы были в Куябе? — Дарья оживилась. — Я хотела туда съездить, еще когда училась в институте, но не сложилось… Сначала не было денег, а потом… Глупо, наверное, но я поддалась на отговоры знакомых. В Сибири ведь турок страшно не любят: «нечестивые», «осквернили мать городов русских» и всё такое… Название «Куяба» вообще не употребляют, это считается неприличным. Только Киев!

— Понятно. — Ставрос усмехнулся. — Да, турки много храмов порушили или переделали в мечети, но так бывает при победе любой религии. Современные христиане не задумываются о том, что их предки когда-то разорили сотни красивейших античных храмов, перебили и изуродовали массу изумительных статуй. С нашей нынешней точки зрения это дикость, но в те времена так не считали.

— Ну да, — согласилась Дарья, — стремление сохранять памятники только в последние сто лет так усилилось… Когда турки превращали киевскую Святую Софию в мечеть, они ни о чем таком наверняка и не думали… А вы были в тамошней Софии?

— Конечно. Турки о ней очень заботятся, как-никак музей мирового значения. Хотя неплохо бы им выделять побольше средств на реставрацию. Но в общем там всё в приличном виде, мозаики и фрески постепенно расчищают. Это ведь трудоемкая и долгая работа. А вообще, столкновение турецкой культуры с южно-русской дало очень интересный сплав: особая архитектура мечетей, минаретов, своеобразное оформление… Совсем не такое, как в Сирии или Палестине под византийским влиянием.

Беседуя таким образом, они дошли до ресторана и заняли тот же столик, за которым ужинали прошлый раз — видимо, это было любимое место Алхимика. Дарья уже смело принялась листать меню, решив сделать заказ самостоятельно.

— У вас в целом восточный вкус, — заметил Ставрос, — но вам еще надо научиться любить острое.

— Это обязательно? — Дарья рассмеялась.

— Для вас — думаю, да.

— Почему? — удивилась она.

— Человек должен питаться созвучно своему внутреннему устроению, в противном случае он будет ощущать дисгармонию.

— Хм… Никогда не ощущала тяги к чрезмерной язвительности и острословию.

— Это не важно. Индийцы говорят — и думаю, они правы, — что главные составляющие острого вкуса это огонь и воздух, и потому острое влияет на сознание и чувства в сторону пробуждения их к активному действию. Бодрит, согревает, проясняет ум.

— В самом деле? — заинтересовалась Дарья. — Вот почему вы едите такое острое? Для ясности ума и активности?

— Я бы сказал: не для, а потому, что такая пища с ними лучше всего сочетается.

— Ну, со мной острое точно не сочетается, у меня от него сразу слезы и жажда!

— Это с непривычки. Или, скорее, потому, что вы подавили в себе вашу истинную сущность.

Сердце Дарьи глухо стукнуло. Вот опять он начинает говорить намеками! Ужасно!.. Или не ужасно, а наоборот — случай узнать, наконец, что же он про нее «насочинял»? Она хмыкнула и насмешливо сказала:

— Вы так уверенно говорите, как будто постигли мою сущность!

Тут им принесли вино и оливки.

— До конца постичь человека, кто бы он ни был, невозможно, — ответил Алхимик, когда официант отошел. — Но кое-что о вас я, думаю, понял.

Его тон был вполне серьезен, и Дарья, чувствуя, как сердце колотится всё быстрее, спросила уже без насмешки:

— Что же именно?

— Давайте выпьем, а потом я скажу. — Он улыбнулся. — За непостижимость!

Они сдвинули бокалы, и Дарья подумала: «Да, хорошо ему пить за это, он и правда какой-то непостижимый… А я… Что он сейчас про меня выдаст?» — и она вдруг почувствовала себя неуверенной и даже беззащитной, словно на экзамене, к которому плохо подготовилась.

— Итак, — заговорил Ставрос, — могу сказать, например, что вы целеустремленны, упорны и, пожалуй, скрытны. Между прочим, неплохие качества для ученого, а вот для лаборантки — бесполезные. Для нее хватит только внимания и аккуратности. Впрочем, их вам тоже не занимать. Вы должны быть очень хорошим переводчиком. Кстати, я так понимаю, вы с нами окончательно заскучали, раз решили уволиться, не дожидаясь лета?

Вопрос застиг Дарью врасплох.

— Нет, я не заскучала, — быстро проговорила она, — просто…

— Просто вам подвернулся срочный перевод. — В голосе Алхимика прозвучала явная насмешка.

Дарья покраснела. «Ну, раз я упорная, — подумала она, — то где упорство, там и упрямство! Буду стоять на своем!»

— Да, перевод. И вообще… работа лаборантки — не та область, где можно раскрыться. — Она пожала плечами. — Я поработала, посмотрела на людей, вспомнила химию — ну, и хватит. Что еще я могла бы почерпнуть или понять, даже если б и проработала до лета?

— Значит, я отгадал: вы хотели что-то понять. Но не поняли. Поэтому и решили уйти.

И снова ее сердце запрыгало в груди, а в душе плеснулась досада. Нет, от Алхимика решительно невозможно спрятаться за дежурными фразами! Но она ничего ему не скажет, ничего.

— Я решила уйти потому, что мне предложили выгодную работу по переводу, — сказала она так, словно вдалбливала урок непонятливому ученику. — Иногда хочется познакомиться с разными сторонами жизни… Но жизнь слишком многогранна, чтобы знакомиться с каждой гранью чересчур долго.

— Вы правы, для такого знакомства больше подходят путешествия. Кстати, вы еще не надумали куда-нибудь отправиться?

— Да, я собираюсь поехать с мужем в Иерусалим этой весной, — бодро ответила Дарья.

Официант принес закуски, и она, наблюдая, как он выгружает их с подноса, вдруг сообразила, что Василий после их разговора о Святом городе так ничего и не сказал ей по поводу сроков поездки, хотя прошло уже полторы недели. Он собирался прикинуть, что у него со скачками… Прикинул? Надо сегодня же спросить!

Алхимик предложил выпить за удачу ее будущей поездки, и Дарья, закусив жареными мидиями, подумала, что он и за прошлым ужином, и сегодня поднимал тосты за то, чтобы в ее жизни сложилось то или другое, и ей надо бы тоже чего-нибудь пожелать ему, а то выходит невежливо.

— Давайте выпьем и за успех ваших алхимических изысканий. — Она подняла бокал. — Наверное, это очень захватывающее занятие!

— О, да! Спасибо!

Довольная тем, что удалось уйти от разговора об истинных причинах ее появления в лаборатории, Дарья решила: «Надо вести светскую беседу, говорить о том, что его может интересовать, тогда он, наверное, перестанет любопытствовать». Бессознательно любуясь, как изящно Алхимик орудует ножом и вилкой, закусывая запеченным в перце сыром, она спросила:

— А вы пробовали воспроизвести рецепт изготовления философского камня?

— И не раз! Таких рецептов существует несколько, но ни один даже близко не ведет к получению золота или эликсира мудрецов. В основном вполне банальные реакции, хотя иные из них для своего времени могли быть открытиями. Некоторые символически изображают уроборос, то есть это получение на выходе того же вещества, что было на входе. Но порой в рецептах самое красивое — их текст. Например: «Киммерийские тени покроют реторту темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона…»

— А, да, я читала! Там еще ацетон образуется, но автор рецепта не понял, что он и есть главный продукт реакции…

— Вы читали книгу об алхимии? — Ставрос чуть вздернул бровь. — Какую, если не секрет?

— «Алхимия на Востоке и Западе», — ответила она, слегка смутившись, сознавая, что невольно проговорилась. — Захотелось узнать о ней поподробнее.

— Да, это хорошая книга. — Алхимик улыбнулся и вдруг, остро глянув на Дарью, спросил: — Так как там поживает ваш дракон?

Дарья чуть вздрогнула и ощутила, как в ней закипает раздражение. Ну, что он привязался, в самом деле?!.. Ставрос с начала ужина практически не спускал с нее глаз: когда бы она ни смотрела на него, она почти каждый раз встречала его взгляд, который и притягивал, и пугал, и завораживал одновременно. Дарья чувствовала всё большую беззащитность перед этим человеком — от его вопросов и проницательного взгляда, от его ума и бархатистого голоса… и вообще от него самого.

«Нет, не надо было идти с ним сюда! — подумала она. — И ведь я это знала! Разве я не знала, как он на меня действует? Я не должна чувствовать ничего такого, всё это ужасно… и опасно! От него надо держаться подальше, а я… Господи, зачем я опять поддалась на всё это?!»

Ощущения, которые приходили к ней в обществе Алхимика, и правда нисколько не походили на те, что вызывал у нее собственный муж, не говоря уж о других мужчинах, к которым она не испытывала ничего, кроме мимолетного любопытства или чисто дружеских чувств. Если не считать одной институтской влюбленности, невзаимной и окончившейся ничем, но это случилось давно, и тогда Дарья была полна романтики и девических мечтаний, почти невинных. В монастыре не могло идти и речи о «всяких таких» помыслах о мужчинах — они считались грехом мысленного блуда и подлежали немедленному «врачеванию через исповедь», — а после знакомства с Василием и их скорого объяснения в любви она, разумеется, уже не засматривалась на других парней. Впрочем, при своем образе жизни она мало общалась с посторонними мужчинами, помимо ипподромных друзей Василия и мужей своих подруг, а недавние приставания Контоглу вызвали у нее лишь раздражение. Ее любовь к мужу напоминала огонь лампады, которая, раз зажженная, горит ровно и спокойно, наполняя пространство приятным золотистым светом. Общительный, хотя не излишне болтливый, Василий никогда не замыкался в себе; он был не прочь пошутить, но не имел склонности к сарказму; ходил ли он по дому или несся по ипподрому на колеснице, в его уверенных движениях не было ни стремительности, ни кошачьей грации, которые так причудливо сочетались в Алхимике. Рядом с мужем Дарья ощущала уют и тепло, он был спокойным и надежным, нежным, заботливым и… пожалуй, по сравнению со Ставросом, предсказуемым. Тогда как чего ждать от этого странного человека с поразительно темными глазами, затягивающими, словно черная дыра, было совершенно непонятно.

Нет, все-таки надо его осадить! Она в упор посмотрела на Алхимика:

— Вам не кажется, что вы слишком любопытны?

— Мне кажется, — ответил он медленно и даже вкрадчиво, — что я могу назвать еще одно ваше качество. Оно плохо уживается со скрытностью, хотя в конечном счете они могут давать интересные сочетания… взрывоопасные, пожалуй.

— Что вы хотите сказать? — спросила она почти раздраженно.

— Вы очень горячая, — ответил Алхимик по-прежнему медленно и негромко. — Очень много огня. И вы напрасно пытаетесь закидать его землей. Никакая скрытность не поможет погасить это пламя, когда реакция уже пошла. Огонь надо использовать, а не гасить.

— Я вас не понимаю! — решительно заявила Дарья, отчаянно пытаясь казаться спокойной, хотя сердце трепыхалось в груди загнанной в ловушку птицей, а на щеках снова разгорался румянец. Она яснее, чем когда бы то ни было раньше, почувствовала, как рядом с Алхимиком в ней начинает шевелиться нечто неукротимое и опасное, тяжелое и горячее, словно расплавленная магма в жерле вулкана, который еще не начал извергаться, но уже издает утробный гул и всё сильнее колышет землю. — Вы постоянно намекаете, будто я что-то подавляю, скрываю, зарываю… Что за ерунда! Безосновательные предположения!

— Вы так полагаете? Значит, я ошибся в своих оценках? — Тон Алхимика становился всё вкрадчивее, и у Дарьи по спине поползли мурашки. — На самом деле вы ничего не скрываете и ничего особенного не стремитесь понять. Вы пришли в лабораторию просто проветриться, а сейчас с легкой душой и радостным сердцем возвращаетесь к прежнему образу жизни. Ваша жизнь идеальна, лучшей вы не можете себе и представить. Вы живете в красивейшем Городе мира, у вас обеспеченная семья, муж — писанный красавец и герой Золотого Ипподрома, любимые дети, с работой нет проблем — напротив, даже захотелось сделать перерыв, и для этого есть материальные возможности. То есть всё прекрасно, не правда ли?

«Нет, это уже слишком! Как хорошо, что я увольняюсь и завтра мы простимся навсегда!» — подумала Дарья и, подняв на него глаза, ответила с вызовом:

— Да, всё прекрасно! И я уже сказала вам прошлый раз, что моя личная жизнь вас не касается. Вообще не понимаю, почему вы ко мне привязались с этими дурацкими вопросами!

— Не понимаете? А может быть, боитесь понять? — Голос Ставроса стал теперь таким глубоким и бархатистым, что Дарья ощутила, как ее словно обволакивает мягким теплом, а от мерцания в глубине его черных глаз внезапно стало нечем дышать.

Она смотрела ему в глаза, не в силах отвести взгляд, точно заколдованная. И тут Алхимик протянул руку и медленно провел кончиками пальцев по ее кисти от запястья вниз и опять наверх, до края рукава у сгиба локтя. Ощущения были непередаваемыми. Ее сердце пропустило удар, а затем принялось исполнять дикий танец. Дарья и не подозревала, что легкое прикосновение пальцев можно так чувствовать, что вообще у нее на коже столько нервных окончаний, от которых по всему телу мгновенно прошла волна сладкой дрожи. Она была неспособна даже шевельнуться, а не то что отдернуть руку или произнести хоть слово. Всё ее существо, казалось, сосредоточилось на мерцающих глазах сидящего напротив мужчины и на его пальцах, которые неторопливо скользили по ее коже, словно приоткрывая дверь в неизвестную, но безумно заманчивую страну… И когда Ставрос убрал руку, Дарью охватило чувство, близкое к разочарованию. Алхимик еле заметно улыбнулся, и тут она, наконец, опомнилась, быстро откинулась на спинку стула и прошипела:

— Как вы смеете распускать ваши мерзкие руки?!

— Так вы сейчас трепетали от омерзения? — ядовито спросил Ставрос.

Дарья вспыхнула и несколько секунд молчала, сверля его испепеляющим взглядом. Ее грудь порывисто вздымалась, а место на руке, где только что скользили его пальцы, горело, как от ожога. Алхимик поднес к губам бокал и, медленно потягивая вино, глядел на Дарью, казалось, забавляясь ее реакцией.

— Вам не удастся меня соблазнить! — наконец, выпалила она.

— Соблазнить? — Он насмешливо скривил губы. — Какая у вас бедная фантазия, госпожа Феотоки, — Он опустил бокал на стол и добавил неожиданно жестким тоном: — Запомните хорошенько: я вам не ловелас Контоглу, и не стоит приписывать мне столь идиотские мотивы.

Дарья растерялась.

— Тогда зачем вы… Что означают все эти ваши… намеки?

— Катализатор.

Она вздрогнула и проговорила почти шепотом:

— Что вы имеете в виду?

— Способ показать вам, а заодно узнать самому, что за реакции идут у вас внутри. Ведь это из-за них вы пришли в лабораторию.

— Вы совершенно невозможны! — заявила она после небольшого молчания.

— Зато со мной не скучно, не так ли? — Он улыбнулся.

О, да, но признаваться в этом она вовсе не собиралась! Тут им принесли горячее, и Дарья принялась ожесточенно расправляться с порцией жареной рыбы, не глядя на Ставроса. Ее потрясло то, что он, по сути, назвал ее стремление разобраться в себе точно так, как она сама — поиском катализатора, — и одновременно это испугало даже сильнее, чем ощущения от его прикосновения.

«Мне действительно нужен катализатор, но… не такой же! — думала она. — Нет, нет, это невозможно! Господи, скорей бы уже завтра и конец этому дурацкому знакомству!»