Богоча. История Красного Шамана

Карл Лазаревич Сергучёв

Книга создана по мотивам произведения якутского писателя и политического деятеля Платона Ойунского (Платон Алексеевич Слепцов) «Красный Шаман».

ПИМА

— О-ой-ой, надо же… — запричитал, завидев грозно надвигающегося Ороса, худой, изможденного вида человек. Бросив в сторону маленькую, тонко уточенную косу-литовку, Пима попытался сбежать через развесистый кочкарник. Но Орос ловко перешагивая через болотные преграды, быстро настиг беглеца и, схватив бедолагу за загривок, и вытащил его на лужайку.

— Я тебе что говорил, возьми закуток и коси, я с тобой поделюсь, будут у тебя бугулы на обмен. А ты траву мочишь, с самого утра из воды поднять ленишься. Зачем мне гнилая твоя трава. Ты, дурак! Как же ты мне надоел! — хлеща Пиму прутом, громко и сердито ругался Орос.

— Эй, ты! Ну-ка хватит, я тебе сам сейчас как дам. Ты кувырком улетишь. Хозяин, понимаешь ли, нашелся! — вдруг в ответ, плюясь и отмахиваясь тонкой ручонкой, пискляво заартачился Пима.

— Что? — закричал Орос, оторопев от такой неожиданности. — Ну, ты! — прошипел сквозь зубы Орос, и с маха шибанул извивающегося Пиму кулаком по скуле. Пима кубарем отлетел на несколько шагов и жалобно заплакал, утирая разбитое в кровь лицо мокрыми ладошками. Он встал и пошатываясь попытался сорвать широкие листья травы, чтобы остановить кровь. Тем самым еще больше размазывая ее по лицу и разбрызгивая вокруг.

— Вот, меня всегда бьют, а ты-то прямо в кровь. Какой ты человек? Я траву просто не успел сейчас, потом бы собрал и высушил. Все высушил бы, по травинке. А ты меня в кровь. Все меня обидеть хотят. Все мне теперь жить не дают.

— Ну, ты даешь! — опешил Орос. — Ну, ты… — и потеряв недосказанную фразу, он, махнув рукой, развернулся и пошел прочь. Отойдя на несколько шагов, Орос остановился и через плечо бросил, — Траву вытащишь, высушишь, пусть с этого места вся будет твоя. Но только с этого места. Проверю. И не лезь мне на глаза. Скоро обед, подойдешь, тетки тебя накормят.

Орос не оглядываясь широким шагом, уходил по взгорку.

Пима все еще утирая с лица кровь, корча рожи, выпирая язык, продолжал плакать и смеяться одновременно.