О бедной сиротке замолвите слово

Карина Демина, 2018

Маргарита знала, что в этой жизни ничего не достается даром. И если уж выпал шанс изменить свою жизнь к лучшему, то надо держаться за него и руками, и ногами, и новообретенным даром. А то, что окружающие насчет этого дара и самой Маргариты имеют собственные планы, так это исключительно их проблемы.

Глава 15

Мастер Варнелия покачала головой и, проведя ладонью над телом, вздохнула. Если ее догадка верна… Она и надеялась, что верна, и опасалась этого.

Молчать.

Подобный дар что шило в мешке, его не удержишь, но девочке повезло хотя бы в том, что она не связана родовыми узами. Кажется, еще немного, и мастер поверит в высшую справедливость. Она улыбнулась, представив себе лицо старухи, когда та узнает…

Обязательно узнает.

И попробует вернуть беглянку, но…

Нет, не о том думать надобно. Она укрыла девочку и вышла из палаты. Тихо щелкнул замок, запирая дверь, и развернулась завеса сторожевого заклятья. Может статься, конечно, что предосторожность излишняя, но… мастеру так спокойней.

Теодор нашелся внизу.

Сидел, подперев рукою щеку, и пялился в остывший чай. И снова головная боль мучит, но ведь не признается, упрямец этакий… Мастер вздохнула и погладила его по плечу.

— Как ты?

— А она как?

— Жить будет, и, полагаю, со временем очень даже неплохо. Что выяснил? Сиди смирно, лечить буду… сиди, я сказала, — она дернула за жесткую прядку, и Тедди, вздохнув, подчинился.

Его боль была красной и колючей и не желала отступать.

А вот и причина.

И эта причина ей совсем не нравится, и мастер латает истончившуюся стенку сосуда, понимая, что латка эта, как и предыдущие, продержится недолго.

— Тебе отдыхать надо…

— Когда? — Теодор потерся щекой о ее ладонь. — Выходи за меня замуж.

— Всего-то двадцать лет прошло, и ты созрел для предложения.

— Я бы и раньше, но… кем я был? И кем была ты… А теперь все иначе.

— И теперь все по-прежнему, но ты не увиливай. Ты должен отдохнуть. Я не хочу становиться потенциальной вдовой.

— Значит, согласна?

— Согласна подумать, — мастер Варнелия села рядом и забрала чашку с чаем. — Тебе вредно, сейчас настой укрепляющий заварю…

— Только не снотворный!

— Поспать тебе тоже не мешало бы.

— Позже… обещаю… приду и позволю запереть себя в какой-нибудь… — он махнул рукой. — Ну ты поняла, да? Тогда и учи, и лечи, и вообще…

Серьезное обещание с учетом того, что Тедди терпеть не мог лечиться, полагая, что самой природой ему дано крепкое здоровье и вообще больных магов не бывает.

Какое распространенное заблуждение.

— Что с девочкой?

Укрепляющий сбор пах мятой, которая слегка сглаживала горечь трав. Мастер сыпанула в чайник пару сушеных ягод зимноцвета: пусть уж и аромат появится мягкий. Тедди никогда не любил горьковатого вкуса, которым обладало большинство настоев.

Капля силы.

И благодарный кивок.

— Это похоже на самоубийство, — произнес наконец Витгольц.

— Похоже?

— Похоже… очень похоже… я нашел ее следы, и только…

— Дождь…

— Был, — Тедди кивнул. — И изрядно помог, но ее следы остались — не все, однако если поискать… Правда, с другой стороны, тот, кто затеял эту игру, скажем так, знал, что следы будут искать, а потому наверняка потрудился, чтобы не оставить лишних. Я одного понять не могу, как он заставил ее в воду залезть… Тело чистое, ты же сама его видела, ты…

— Я посмотрю снова, — она провела по жестким волосам. — Сейчас… а ты отдохни, ладно?

— Вызовут…

— Утром… все утром, — мастер Варнелия погладила его по плечу. — В конце концов, сейчас ты сделал все, что мог. Поэтому отдохни…

Мне снилась Эрика.

Она танцевала на берегу озера, и танец этот был отвратителен. Эрика вихляла бедрами, оттопыривала зад и хохотала. В конце концов она задрала подол белой своей рубахи и трубным голосом велела:

— Иди ко мне…

Я сделала фигу.

Кошмар? Снились и позабористей.

Очнулась я, как ни странно, вполне отдохнувшей. И, увидев у постели мастера Витгольца, нисколечко не удивилась.

— Допрашивать станете? — я пригладила вздыбленные волосы.

— Стану, — сказал мастер как-то… обреченно, что ли? Будто не ждал он от этого допроса ничего нового, как и ничего хорошего.

Я подтянула одеяло, а то… двусмысленно как-то… Нет, вряд ли я представляю интерес в этом плане, изрядным извращенцем быть нужно, чтобы воспылать страстью к мятой девице с опухшим после сна лицом. И запашок изо рта еще тот… и вообще…

— Как ты там оказалась?

— Не знаю, — честно сказала я и, поерзав, добавила: — Все было… странно.

На его месте я бы в такую историю не поверила.

Вышла.

И потеряла память на пару часов, а потом вдруг очнулась возле трупа…

— Я ее не трогала! — на всякий случай добавила я, завершив рассказ. — Точнее, трогала… мне показалось, что она еще не совсем мертва, то есть мертва, но… не знаю, сейчас я понимаю, что не должна была ничего делать… на помощь позвать, и только, а там вдруг… как нашло оно.

Я сдавила голову ладонями.

— Она ожила… ненадолго, да… но вы ведь видели, да? Это вы пришли… вы меня спасли…

Мастер Витгольц потер подбородок и признался:

— Я.

— И… она вправду ожила?

— Относительно, — он пододвинул стул поближе. — Видите ли, Маргарита, сделать мертвое живым не под силу никому, некроманты и те лишь создают иллюзию жизненных процессов. Хотя, конечно, вы удивили…

— Я не снимала браслеты сама!

— Не снимали, — он был подозрительно доброжелателен. — У вас не получилось бы… Но подозреваю, что смерть девушки спровоцировала нарушение защитного контура, а вкупе с дождем… Вода — идеальный проводник энергии. Случился прорыв, в который вы и попали. Отсюда и ваши… ощущения. Браслеты просто-напросто не справились с потоком и перегорели. Что до остального, то…

Мастер Витгольц побарабанил пальцами по собственному колену.

— Что она вам сказала?

— Я…

Промолчать?

Солгать, что не помню? Нет, что-то — должно быть, здравый смысл — подсказывает мне, что лгать мастеру Витгольцу — не самая лучшая идея. И он, кивнув, будто и вправду прочел мои мысли, сказал:

— Не стоит, Маргарита… вам оно надо? Вы в этом деле, похоже, случайный человек…

— Айзек…

— В каком смысле?

— Она сказала: «Айзек». А в каком смысле… понятия не имею. Может, думала о нем…

— Любопытно… — мастер прикрыл глаза. — Снова, стало быть… Айзек, Айзек…

— Она не сама, — сочла нужным сказать я и, подтянув одеяло — все-таки не привыкла я подобные беседы в неглиже вести, — добавила: — Да и он… вряд ли… они мирно разошлись и… даже не знаю… у нее были планы на будущее, и вполне конкретные. Айзек собирался помочь…

— Даже так?

Пересказывать чужие интимные беседы, конечно, нехорошо, но, во-первых, никто не просил меня хранить тайну, а во-вторых, сдается мне, Айзек в эту историю влип по уши, а потому не самое лучшее время для мелких секретов. Тем более вряд ли мастера волнует моральный облик отдельно взятого мажора.

— Знаете… — мастер поднялся. — У вас удивительный талант оказываться в нужном — или в ненужном? Тут уж как посмотреть — месте. Я должен буду запротоколировать нашу с вами беседу. Полагаю, вы не откажетесь подписать протокол кровью?

Я кивнула.

Вот… вряд ли это обычная практика, хотя… подозреваю, перспективы открывает немалые.

Из госпиталя меня отпустили через сутки, и подозреваю, держали исключительно из-за дел, напрямую со здоровьем моим не связанных.

Еще одна беседа, на которой, помимо мастера, присутствовал безымянный господин вида столь откровенно невыразительного, что я сразу заподозрила его в принадлежности к некой государственной структуре, ссориться с которой было по меньшей мере неразумно.

Я вновь говорила.

Мастер слушал.

Кристалл в его руках наливался темно-лиловым цветом. Господин молчал и разглядывал меня, не скрывая вялого интереса. Завершилось все ритуальным прокалыванием пальца. Кровь мою кристалл поглотил, моментально сменив окрас на бледно-золотой.

И господин произнес:

— Очень хорошо… надеюсь, вы понимаете, сколь важно обеспечить защиту свидетеля…

Ага… следовательно, я прохожу свидетелем.

— А вам… — господин уставился на меня столь пристально, что стало даже как-то слегка неловко. Почему-то возникло ощущение, что он не отказался бы от куда более подробного осмотра, скажем, в рот бы заглянул, зубы сосчитал. — Настоятельно не рекомендую покидать пределы университета.

— Мне в город надо, — буркнула я.

В любом ином случае я бы промолчала, потому что, во-первых, не в моем положении наживать себе даже не врагов — недоброжелателей, а во-вторых, меньше говоришь — целее будешь, но это вот внимание раздражало.

Выбивало из колеи.

Не понимаю… смотрит? Пусть себе смотрит, и раньше вон смотрели… И пощупать дамся, хотя тут смотря где щупать станет…

— И что же вам понадобилось в городе?

А тон такой ласковый-ласковый…

— Куртка… у вас тут сезон дождей начинается, а у меня одежды подходящей нет.

— Куртка… — задумчиво произнес господин. — Если проблема в куртке, то не переживайте, одежду вам доставят.

И развернулся к выходу.

— Эй, — а что, сам виноват, что не представился. — У меня, между прочим, средства ограничены!

А то знаю я… доставят куртку по цене десяти шуб, а потом что?

— О стоимости не переживайте. Считайте, мы заботимся о свидетеле…

Ага, настолько ценном, что такой клад только закопать. И вот как-то не понравилась мне эта мысль. Совершенно не понравилась…

— Надеюсь, — господин открыл дверь, — вы понимаете, что нашу беседу, как и то, чему вы стали свидетелем, обсуждать не стоит…

А то, я вообще понятливой уродилась. Да и обсуждать здесь нечего…

Не угадала.

Марек отыскал меня в столовой.

— Привет, — он плюхнулся рядом и подвинул мой поднос. — Давно не виделись. Соскучилась?

— А то, — мрачно сказала я. — Давно…

— Не злись, пришлось срочно уехать. Конечно, стоило записку оставить, но… спешил.

— Да ладно…

В конце концов, мы друг другу никто, так, чуть больше, чем случайные знакомые, и несоизмеримо меньше, чем друзья. Друзей у меня нет, не было и, полагаю, не будет, хотя понимание сего факта не отзывалось в душе моей скорбью.

— Сестра заболела, — вздохнул Марек. — Точнее, она давно болеет. Просто иногда ей становится хуже. И тогда…

Он махнул рукой.

А я кивнула.

Что тут еще скажешь? Знаю я таких… затяжная болезнь с ее обострениями и ремиссиями, которые порой затягиваются надолго, и тогда даже начинает казаться, что болезни как таковой вовсе нет. Иллюзию здоровья, как правило, разрушает очередной приступ.

— Сейчас все почти нормально. Спасибо, что спросила, — Марек обиженно засопел. А я пожала плечами: ждать от меня сочувствия не стоит. Не умею я. — А ты что делала?

— Училась.

— Ага… и как оно?

— Нормально.

На некоторое время воцарилось молчание. Марек ковырялся вилкой в каше, я раздумывала над тем, куда отправиться: в библиотеку или в свою комнату, где меня ждал недописанный конспект по основам рунологии. А еще на послезавтра надо подготовить две главы из учебника по академическому построению малых словоформ.

— Ага… — Марек поерзал и поинтересовался: — Говорят, это ты Эрику нашла?

Интересно, кто говорит и вообще откуда это известно? Хотя сплетни — дело такое, никто не знает, как именно они рождаются, главное, что, появившись однажды, они выходят в люди и уже там обрастают самыми удивительными подробностями.

— Я.

— И… как ты?

Марек заботливо коснулся руки.

— Нормально. Кошмары не мучают. Совесть тоже, — я поднялась. Продолжать бессмысленный этот разговор не было ни малейшего желания. — Мне пора…

— Погоди, — Марек догнал меня. — Не злись, пожалуйста, просто… я очень о тебе волнуюсь.

— Не стоит…

— Мне сказали, что ты ездила с Айзеком в город…

— Случайная встреча.

И почему я вообще должна оправдываться и что-то объяснять? Но Марек уже подхватил меня под руку и потянул за собой.

— Он опасен, Маргарита, очень опасен. Я кое-что узнал… — он оглянулся, будто подозревая, что нас подслушивают. Нет, в свете недавней беседы с безликим господином вполне могло статься, что и подслушивают, и отслеживают, и вообще… но вряд ли Марек, крутя головой, обнаружит эту самую подслушку. Сомневаюсь, что местное ведомство опустится до такой банальщины, как шпион в кустах.

— Идем, — но Марек то ли в здравый смысл не верил, то ли пребывал в похвальном заблуждении, что чем уединенней место, тем меньше шансов, что кто-то услышит лишнее. Он тянул меня в глубь парка и выглядел настолько взбудораженным, что появилось желание немедля позвать на помощь.

Мало ли…

— Сядь, — Марек толкнул меня к замшелому камню, выглядывавшему из земли. Сам же, заложив руки за спину, ходил кругами. — Моя сестра… так уж получилось, что она… деструктор. Среди нас деструкторы рождаются крайне редко, а уж с сильным даром, как у нее… В Ирхат дорога ей была закрыта, туда не принимают девушек, но знакомый отца предложил ей обучение по индивидуальному плану.

Ага, значит, так тоже можно?

Мне почему-то о таком варианте никто не сказал. Не потому ли, что знакомые моего отца вряд ли догадывались о существовании у него еще одной дочери?

— Она появлялась в академии на тренировки. Их полигон адаптирован для деструкторов и сдавать зачеты. Там и встретила Айзека…

— Как понимаю, это было до того, как она заболела?

Марек тряхнул головой, вцепился в волосы руками.

— Она влюбилась в него. Она только и говорила о том, какой он замечательный, и вообще… Ее пытались образумить, но она ведь взрослая, самостоятельная и лучше знает, что ей от жизни надо. А мы так… мешаемся лишь.

Я присела у камня.

Трава была мягкой, гладкой и ластилась к ладоням. Шелестела листва, будто деревья переговаривались. Тоже сплетничали? Обо мне? Мареке? Или Айзеке с его подружками, их, полагаю, деревья перевидали изрядно. Или им, великанам, вовсе не было дела до каких-то там людей. У них небось собственные беды… Скажем, древоточцы, или корневая гниль, или вот жуки-листогрызы…

— У них случился роман, то есть она полагала, что это любовь, и навсегда, что Айзек разорвет помолвку и… А он воспользовался моментом.

Что ж, где-то я его понимала.

Если девица не против, то почему бы и нет? А уж за чужие фантазии человек не в ответе.

— И когда Мариша ему надоела, он… он заявил, что ничего не обещал.

— А он что-то обещал?

— Неважно! — Марек сжал кулаки. Лицо его побелело, а на щеках вспыхнули алые пятна. Похоже, не стоило задавать опасных вопросов. — Он не имел права. Он должен был… он… воспользовался ею, а потом выкинул…

— И она заболела?

— Нет… — с большой неохотой признал Марек. А я подумала, что разговаривать о короедах куда интересней… или о листогрызах. О бабочках еще… В детстве я мечтала коллекцию собрать, пока не поняла, что для этого бабочек придется убивать. — Все немного сложнее… Он утверждал, что это был несчастный случай.

Тяжелый лист упал на колени.

Подарок? Темно-красная глянцевая поверхность, будто лист из пластика отлит, и золото жилок.

— На полигоне они оказались вдвоем… ночью… что они там делали?

— А спросить?

— Мариша утратила память… и частично — личность, она знает, что любит Айзека, что… Если бы он проявил хоть немного сочувствия… Мои родители умоляли его хоть иногда навещать Маришу, но нет, он заявил, что она сама во всем виновата, что он видеть ее не желает.

Марек раздраженно пнул дерево.

— Их нашли на этом полигоне… Поступил сигнал о выбросе энергии — неконтролируемом. Вызвали дежурных, и пока пришли… Мариша истекала кровью, а Айзек просто сидел и смотрел. Он ничего не сделал! Ничего, чтобы ей… Она выгорела, понимаешь? Лишилась сил, а он…

Дерево укоризненно покачало ветвями.

Ему не нравилось, когда его пинали. И вообще люди представлялись дереву излишне эмоциональными созданиями. В конце концов, со всеми случаются неприятности.

И молния в ствол попасть может, и медведки корни подгрызут, и трещина в коре пропустит гниль, которая медленно убивает, но разве ж это повод вести себя столь откровенно неподобающим образом?

Дерево шелестело.

И шелест его почти заглушил тихий голос Марека:

— Он отказался давать объяснения, и мы хотели подать в суд. Мои родители не так богаты, чтобы мы могли тратиться на целителей, а ей нужны хорошие целители, но адвокат, которого они наняли, отсоветовал. Он устроил встречу с отцом Айзека и…

Жизнь — дерьмо.

Я поняла это рано и успела смириться, даже как-то приспособиться, главное, что больше не испытывала иллюзий по поводу того, что мир, меня окружающий, прекрасен и только и ждет, как бы облагодетельствовать. А вот Мареку сложнее. Милый домашний мальчик, вдруг столкнувшийся с чем-то, что находится за пределами его понимания.

— Они отказались от суда. Марише оплатили лечение в Королевской клинике, но…

— Не помогло?

— То, что от нее осталось, это не Мариша. Она сидит и смотрит в окно, только сидит и смотрит… целый день… смотрит, смотрит… Когда дни хорошие, она говорит. Об Айзеке, только об Айзеке. Спрашивает, где он… Мама лжет, что в магазин вышел и скоро вернется. Иногда это помогает, а иногда она помнит, что Айзек ее бросил, и приходит в ярость. Если дни плохие, случаются судороги, и… и когда меня вызвали, она напала на мать. Воткнула заколку ей в горло…

Марек выдохнул и закрыл лицо руками.

— Говорят, что дальше будет хуже, что ее надо отдать в… отделение для душевнонестабильных, что… она все равно никого не узнает. Деструкция личности… дар ее разрушает. Сил не осталось, он все равно… И Айзек… он хотя бы извиниться мог! Или спросить о ней! Но нет, ему плевать! Из Ирхата вышвырнули, так его устроили сюда. Конечно, с такими родителями… сделали все, чтобы скандала избежать. Только ему тот выброс тоже не прошел даром… Ты не думала, что… уже трое умерли, и вряд ли это случайность.

Еще какая неслучайность.

Но Мареку об этом знать не положено.

— Я много думал… Понимаешь, Айзек ведь тоже деструктор, и дар у него яркий, как и положено — кровь сказалась. И дефект выявить сложно, но убийство в природе деструкторов. Разрушение — часть их натуры. Правила, запреты сдерживают ее, но… если вдруг он тоже безумен? Мариша не способна справиться с приступами ярости, а вот Айзек…

Все это звучало на редкость логично, вот только логика эта была мне не по вкусу. И не потому, что Айзек стал вдруг симпатичен, скорее, я в своем взгляде на мир с его нюансами понимала: племянник короля убийцей быть не может.

Никак.

Нет, Марго, не стоит этим голову забивать.