Драконья кровь

Карина Демина, 2022

Сколько ни отворачивайся от прошлого, так просто оно тебя не отпустит. И Уне предстоит разобраться со многим. Со зловредным мальчишкой-соседом, который вдруг превратился в агента ФБР. С маньяком, что много лет держался подле. С исчезнувшим бывшим, чью голову преподнесли на блюде. Со старым другом, таким нерешительным и тихим, что само по себе подозрительно. А главное, с собой. Кто она? Девчонка-полукровка, которая боится жить? Или та, что способна говорить с драконами?

Глава 7

Возвращались в Тампеску на машине.

Вертолет им предлагали, но Лука отказался. Он полночи сидел над картами, пытаясь понять, как, мать его, получается, что засранец этот влез если не всюду, то почти?

Он расчертил побережье, разделив на куски.

Он провел нити старых дорог. И решился отправиться по одной из них. А Милдред просто бросила сумку в запыленный «понтиак».

— Тебе лучше воздухом.

— Ненавижу летать. — Она забралась на сиденье рядом с водительским. И очками отрезала себя от мира. Черные, зеркальные, они закрывали половину лица. И Милдред казалась чужой.

Впрочем, ей шла эта короткая рубашка мужского кроя. И джинсы.

И местные глазели на нее, благо дальше взглядов дело не заходило, иначе Луке пришлось бы сложнее. Нехорошо бить местных.

— Уверена?

— Мне нужно. — Она все же опустила очки. — Я хочу посмотреть на пустыню. И… может, вспомню что-то? Я не буду мешать.

— На. — Лука сунул ей револьвер с коротким дулом. — Спрячь.

Возражать она не стала.

Старая дорога откололась от шоссе сразу за городом. Вот мелькнули серые груды многоэтажек, вот остались позади грязные домишки, что подбирались вплотную к пустыне. Исчезла редкая зелень. Асфальт стал темнее. Запахло им, раскаленным, пусть и осень на дворе. Но у пустыни свой взгляд на время.

Она присматривалась к людям. Она хранила тайны и решала, стоит ли поделиться ими. Она держалась за границей столбов, притворяясь, будто и они, и тонкие жгуты проводов на их плечах по-настоящему серьезная преграда.

Развилка.

Предупреждающий знак. И бутылка воды в руке Милдред. Как поняла, что он пить хочет? Ведьма… и вправду ведьма… повязала платок на светлые волосы, и хвосты его спускаются до самых плеч. Щекочут, наверное.

— Спасибо.

Старая дорога неровная. И скорость пришлось сбросить. Как-то вдруг линия электропередач осталась слева, столбы сперва уменьшились, а после, когда дорога нырнула вниз, и вовсе исчезли.

Песок. Красный. И темно-красный. Алый, нарядный, будто кровь, которую расплескали щедро. Кое-где из песка затонувшими кораблями поднимались скалы. Солнце било в глаза.

А ям становилось все больше и больше. Да здесь просто так не пробраться. Но странно. Старое шоссе короче раза этак в два, если не в три. Новое прокладывали по дуге, которая огибала и Долькрик, соединяясь с ним тонкой перемычкой проселочной дороги. А это шоссе шло напрямик, будто специально проложенное…

— Остановись, — попросила Милдред.

И Лука остановился.

Она выбралась, не дожидаясь, когда он подаст руку. Огляделась, хмурясь…

— Там. — Милдред указала куда-то в сторону красной скалы, похожей на драконью голову. — Я ее помню! Я помню ее… и…

Она пошла, ускоряя шаг, а потом и вовсе побежала, позабыв обо всем. Песок же поглощал следы. А Лука достал револьвер. С ним он чувствовал себя спокойней.

— Здесь. — Она забралась на огромный валун, на вершине которого и стояла, раскинув руки, пытаясь сохранить равновесие. — Точнее там, видишь?

— Что?

Лука видел лишь песок. И солнце.

Много песка и много солнца, от которого зачесалась макушка. Надо было тоже что-нибудь на голову повязать. Или шляпу купить, как у местных, чтобы были поля широкие. Правда, в шляпах он выглядит по-дурацки. Но и с обгоревшей рожей будет ничуть не лучше.

— Смотри. — Она вцепилась в протянутую руку. — Видишь? Там, далеко? Будто ниточка… это дорога, по которой мы ехали.

И вправду, если верить карте, пятьдесят третье шоссе подбиралось вплотную к этому, полузабытому.

— А потом он свернул. Здесь была проселочная дорога. Дэйви еще в городе спросил у кого-то, и ему сказали, что так будет быстрее. К драконам…

Милдред задрала голову, и Лука посмотрел.

Небо ясное. Солнце желтое. И драконов, к счастью, не наблюдается.

— Дальше, — сказала она с убежденностью. — Мы перевернулись дальше…

— Но в отчете говорится…

— Именно. — Милдред позволила снять себя с камня, который выглядел слишком уж ненадежным, чтобы позволить ей стоять на его вершине. — В отчете сказано, что машина перевернулась на трассе. Но я помню эту скалу, пусть и с другого ракурса… едем.

Это было похоже на приказ. И Лука подчинился. Не стоило возражать женщине, которая вдруг уверилась, что вот-вот раскроет тайну.

Может, и вправду.

Они остановились пару миль спустя. На той же разбитой дороге, почти занесенной песком. И Милдред долго ходила вокруг машины, что-то бормоча под нос, и явно не хвалебное. Она то замирала, то приседала, пыталась раскапывать песок, будто и вправду надеялась найти что-то под ним. Потом вскакивала, бежала к камням. Возвращалась.

И, устав, сказала:

— Поехали дальше. Здесь все равно пусто… но стоит поговорить с шерифом. Кстати, он меня узнал.

— Что? — Лука замер с бутылкой воды.

— Узнал. Я не говорила? В самый первый день, когда мы приехали. Это он нашел нас. И получается, что я ему жизнью обязана. Только как-то не получается у меня благодарной быть. — Она стянула платок, и светлые волосы вздыбились. — Но все равно странно… столько лет, а он меня узнал. Сказал, что навещал в больнице. Беспокоился. А я не помню. В больнице я была, мягко говоря, после аварии и обгоревшая. Но он все равно меня узнал.

Не потому ли, что видел до аварии?

— Держись у меня на виду. — Лука испытал преогромное желание запихать ее в машину и развернуться. В Тампеске ей будет безопасней. А лучше всего в Нью-Йорке или на Аляске. Если хорошо поискать, глядишь, и на Аляске найдется пара-тройка ненормальных, требующих пристального изучения.

— Не злись. — Она робко улыбнулась. — Я все понимаю. Но… я никуда не уйду.

— Женщина.

Прозвучало почти безнадежно.

До Долькрика добрались без приключений. Дорога вдруг стала лучше, песка на ней поубавилось, будто работали еще древние защитные артефакты. А может, и вправду работали, ведь иначе пустыня поглотила бы ее, как поглотила пару домов, от которых только и остались, что дырявые крыши, выглядывавшие из песчаного моря.

Один Лука даже осмотрел. Из любопытства.

И потому, что старый заброшенный дом — удачное место, чтобы спрятать кого-то. Или что-то. Но конкретно этот дом скрывал лишь полуразрушенные стены, ржавую кровать, прикрученную к полу, и погрызенный термитами шифоньер.

— Нет, — сказала Милдред, глядя, как Лука бродит по комнате. Пол скрипел, песок сыпался, норовя укрыть следы. — Здесь слишком грязно для него. Он аккуратист. А еще ненадежно. Ему нужно где-то хранить инструмент, держать пленных и женщин, пока идет игра. Выделывать кожу. Собирать скелет. Это требует много времени. А здесь любой может подойти, заглянуть. Нарушить уединение.

Следовало признать, что она была права.

Дорога окончательно выровнялась. Она обогнула старый дом, на крыльце которого удобно устроился Томас. Он сидел, накинув старый халат поверх майки, напялив широкополую ковбойскую шляпу, и жевал травинку.

Или не травинку.

— Интересно, — сказала Милдред, отвлекшись от собственных мыслей. — Очень интересно.

Парень оттолкнулся, и старое кресло-качалка едва-едва сдвинулось, будто протестуя против подобного обращения.

— Остановиться?

— Нет. Не нужно мешать. Эта девочка настроена против нас, но его она подпустила. Если влезем, все испортим.

Лука кивнул.

Парнишке он затрещину отвесит, но позже, чтобы знал, что не стоит смешивать личное и службу. Оно-то, может, сейчас и на пользу, хотя Лука весьма сомневался, что девчонка заговорит, а если и заговорит, то совсем не о том, что им нужно. Но ведь в жизни всякое бывает.

Сколько таких молодых да ретивых погорели, связавшись не с теми людьми? То-то и оно.

— Не одобряешь? — Милдред затянула косынку.

— Нет. Правила нарушает.

— Мы тоже.

— Нам можно.

— Почему? — Показалось, она улыбается.

— Потому что это мы… Глянь — дракон.

Зверюга парила, раскинув крылья, и даже с земли гляделась невероятно огромной. Она то поднималась выше, будто желая заслонить солнце, то опускалась. И тогда на темной чешуе ее вспыхивали искры.

Одна за другой. Одна…

— Красивый.

— Страшный. — Лука остановил машину и выбрался. — Он же здоровый, как… как…

— Как дракон? — Она все-таки улыбнулась.

— Как дракон. А еще огнем дышит.

— Дышит. — Милдред не сводила с дракона восторженного взгляда. И это было обидно. Лука ведь лучше, если разобраться, а ему и десятой доли восхищения не достается. — А ты ворчишь, как старик.

— Я и есть старик.

— Что-то не заметила.

Дракон сделал еще один круг, явно высматривая что-то внизу, затем издал протяжный, ноющий звук и поднялся выше.

— Любуетесь? — Шериф стоял на другой стороне улицы. — Это Гранит. Он вообще редко сюда выбирается, но скоро осень, вот и присматривает.

— Что присматривает?

Шляпа. Клетчатая рубашка. Винтовка. Слишком уж он похож на тот образ шерифа, который полюбился киношникам. И даже стоит, ноги раздвинув, руки на груди скрестив, точно к съемкам готовится.

— Подарок. Скоро месяц драконьих свадеб. Это красиво. Если задержитесь, то увидите.

Драконий крик перекрыл голос человека.

— Это он заявляет о своей силе, вызов бросает.

— И что, примут?

— Кто? Гранит и Лютого мог бы подвинуть, если бы захотел. Но он одиночка по натуре, такой не будет со стаей возиться. Может, позже, как свой выводок на крыло встанет.

Шериф говорил об этом просто, как о вещи обыкновенной и в толковании не особо нуждающейся.

— А пока вон просто красуется. Как съездили?

— Спасибо, хорошо. — Милдред улыбнулась. Почти искренне. Надо же, Лука, похоже, научился различать оттенки ее улыбки. — А у вас тут?

— Тишь, да гладь, да божья благодать. — Шериф подхватил винтовку. Вот интересно, она у него после такого обращения стреляет? — Ваши землю роют, да попусту… Сад Эшби вон перекопали. Ник сказал, что на следующий год садовников наймет нормальных, пусть восстанавливают.

Он сплюнул под ноги, явно выражая отношение и к федералам, которые не желают понимать очевидного, и к проблеме в целом.

— К слову, — Милдред изобразила улыбку, — а мистер Эшби в городе?

— А где ж ему еще быть? — ненатурально удивился шериф. — Ваши запретили уезжать. Да и… он и не стал бы. В школе найдете. Только это… его тещенька в суд подала, так что смотрите, он не в настроении крепко. А когда Эшби не в настроении, лучше держаться от него подальше.

Роза была точь-в-точь как та, которую Томас сорвал.

Но откуда?

Не из прошлого точно. Томас не настолько верит в чудеса. Эшби? Но там он не видел ни цветочницы, ни розового куста, что странновато, ибо розы эти существовали столько же, сколько и сам особняк.

— Не трогай, — сказал он, но Уна не послушала.

Она наклонилась. Подняла цветок. Поднесла к носу и вдохнула тягучий сладкий аромат.

— Значит, не показалось, — задумчиво произнесла она, протянув розу Томасу. — Здесь и вправду гость ходил.

И стоит вызвать бригаду, но тогда придется объяснять, что Томас делал в этом доме. И куда собрался. Уходить запретят, а найти ничего не найдут.

— В воду поставить надо, — он слышал себя будто со стороны.

Нельзя нарушать правила.

Правила созданы именно для того, чтобы их соблюдали. Но море шелестело, дразнило, нашептывало, что оно не готово ждать слишком долго, что если уж Томасу захотелось вернуться в прошлое, то ни к чему откладывать.

— Надо. — Уна смотрела внимательно. — Знаешь, мне твоя затея не нравится.

— Мне тоже, но… — Томас коснулся листа, по краю которого появилась сухая полоса. — Я знаю, что должен. И может, ты найдешь кого… скажешь про… а я к камням?

— Бестолочь. — Уна забрала розу и исчезла в доме. А вернулась уже с пустыми руками. — Если вздумаешь помирать, вытаскивать не стану.

Томас не поверил.

Драконьи камни не изменились.

Та же узкая полоска между гранитной стеной и морем. Красный камень. Белый песок. Серая вода. Волны отползали, оставляя за собой след из водорослей и осколков раковин.

Старое кострище.

Удочки, которые Уна достала откуда-то из-под валуна. Точно. Там яма, похожая на нору. И Берт тоже хранил там снасти, прикрывая вход круглыми булыжниками. Не теми ли, белесыми в крапину, которые отодвинула Уна?

Кострище сырое.

Воздух горький. Море вот оно, ползет медленно, рассыпая клочья грязной пены. Замирает, так и не добравшись до камней, и отступает.

— Ну что? — поинтересовалась Уна, забираясь на валун.

— Ничего, — вынужден был признать Томас. — Совсем ничего…

Он пришел сюда с Бертом? Или следом за ним? Кто кого разбудил? И как они выбрались из дома? Хотя в этом как раз нет ничего сложного. Дикий виноград давно освоил стену, разросся, расползся темным покрывалом. И старые ветви его были достаточно прочны, чтобы выдержать вес мальчишки.

— Может, к лучшему? — Уна распутывала леску.

— Не уверен.

— Расскажешь?

— А ты… не помнишь? — Рассказывать было страшно.

Стоять над кострищем по меньшей мере глупо. Да и вообще Томас, говоря по правде, чувствовал себя на редкость неспокойно.

Чужая одежда. Чужая обувь. И жизнь чужая. Его место не в этом захолустье… или в этом?

— Что именно?

— Как мой брат погиб.

Уна задумалась. Темная коса ее лежала на спине толстой змеей, которой хотелось коснуться. Развязать кожаный ремешок, расплести, пропустив сквозь пальцы пряди. Посмотреть, как изменится женщина, которая притворяется равнодушной.

— Не знаю. — Она прикусила губу. — Вот… я вроде взрослая была, но вспомнить… помню, как ты меня доставал. Помню, как злилась на тебя. И на матушку, которая все пыталась сделать меня копией Зои. И на Зои тоже — за то, что она есть, вся такая идеальная. На отца — ему было глубоко наплевать и на меня, и на матушку. На Вихо, что он веселый и со всеми приятельствует. Он умел просто жить.

— На Эшби?

— Ник? Нет, на него невозможно было злиться. Даже когда он ее выбрал. Я… не буду лгать, что обрадовалась и сказала, будто желаю ему счастья…

Коса кажется слишком уж тугой.

— А что сказала?

Говорить надо о прошлом. Коснуться кострища. Закрыть глаза, вытащить из расколотой памяти то, что получится. И глядишь, тогда она смилостивится над Томасом.

— Сказала, что он идиот, а Зои — хитрозадая тварь. Что? Я считаю, что друзья должны говорить правду. А правда в том, что ей нужны были только деньги Эшби.

Обветренные скулы. И губы покрыты корочкой омертвевшей кожи. Ее руки пахнут морем. И хочется нюхать их. Трогать тонкие пальцы, пересчитывая россыпь ожогов и ссадин.

Хочется просто быть. Рядом.

— Но он не поверил? — Разговор не о том, но, если Томас заговорит с ней про руки и губы, Уна сбежит. Он знал это точно. Она пока не готова распустить свою косу.

— Нет, конечно. Она же милая. И красивая. Почему мужчины глупеют рядом с красивыми женщинами?

— Может, — Томас все-таки опустился на колени рядом с кострищем и сунул в него пальцы, — потому, что в противном случае они бы спасались бегством?

Уна хмыкнула. И улыбнулась. Улыбка ее меняла, лицо становилось будто мягче, а на щеках появлялись едва заметные ямочки.

— Твоя правда… — Она закинула удочку. — А про твоего брата… Боюсь, я была слишком занята собой. Я знаю, что мама разговаривала с Вихо, спрашивала его про что-то.

Она нахмурилась.

— Говорила, чтобы не ходил к усадьбе ночью… тебе бы с нею побеседовать.

Обязательно.

— Только вряд ли она скажет правду. — Уна уставилась на поплавок, с которым играло море. — Она отлично врет. Даже мне иногда хочется ей верить.

Томас зачерпнул песок, смешанный с пеплом, черный и вязкий. Он сжал его в кулаке, закрыл глаза… вот костер.

…Был костер. И ветер был. С моря дул, а потому у Берта далеко не сразу получилось разжечь огонь. Он то наклонялся, ворочал камни, пытаясь из них соорудить стену, которая бы защитила огонь, то отстранялся, повторяя под нос слова, которые повторять не стоило.

Встряхивал головой. Шипел.

И складывал гору из щепок и стружки, которую принес с собой. А Томас сидел. Да, вот на том камне, который облюбовала Уна, и сидел. Он хотел было сказать, что огонь не так уж и нужен, что ночь теплая и ветер тоже, так зачем мучиться? Но, поймав взгляд брата, промолчал.

А потом у Берта получилось. И огонь, зародившийся в клочках бумаги и сухого мха, добрался до щепок и стружки, вытянулся, пробуя на прочность тонкие ветки. Он сожрал их быстро, и Берт сунул в костер поленце. Затем и другое.

Дрова он принес заранее.

А может, они всегда были здесь, в укромном уголке меж камнями.

— Вот так лучше… — Голос брата донесся издалека. — Мелкий, слезай. Или ты оттуда рыбачить собираешься?

Томас сполз, но как-то неловко, по острому краю камня, который полоснул по рубашке и боку.

— Аккуратней. — Берт сплюнул под ноги. — А то мамка орать станет, если поцарапаешься. В кого ты такой неуклюжий? — Он теперь говорил почти как отец.

— Я нормальный.

Свои удочки Берт не дал. Но у Томаса тоже имелась парочка, пусть и не таких красивых, но он сам выбирал гибкую лозу на удилище, а леску снял с отцовской старой, которую отыскал на чердаке. Там же и поплавок нашелся, и крючки. Последние, правда, пришлось чистить от ржавчины, и пока чистил, все пальцы исколол. Но это ж мелочь.

Он не девчонка, чтобы на такое внимание обращать.

Томас и червей накопал. И теперь пытался насадить одного, особо толстого. А Берт наблюдал, этак снисходительно, всем видом своим показывая, что другого и не ждал. Что зря он вообще на уговоры поддался. Мелкому место не на Драконьих камнях.

— Крепче держи. — Он опять сплюнул.

У Берта выпала пара нижних зубов, и он очень гордился дырой, через которую было удобно сплевывать.

Томас попытался перехватить червя, но собственные руки стали вдруг непослушными.

— Дети… — Этот голос заставил вздрогнуть, и червь выскользнул из пальцев, плюхнулся на песок. — Детям ночью не спится?

Этот голос был вкрадчивым и мягким. Но Берт подобрался.

— У меня револьвер есть! — сказал он в темноту.

— Надо же. — Мистер Эшби вступил в круг света, и страх моментально исчез. А Томас даже выругаться себе позволил. Мысленно. — Это весьма неосмотрительно со стороны ваших родителей.

— Чего вам надо?

Берт тоже выдохнул. Тогда, много лет тому, он казался Томасу воплощением невозмутимости, а выходит, что и ему бывало страшно.

— Ничего. Просто гуляю.

Сейчас мистер Эшби выглядел обыкновенно. Для себя, само собой. Черный костюм. Черный котелок. Белая рубашка. И запонки, которые поблескивали отраженным светом. Галстук.

А главное, что выглядит так, будто не по камням пробирался, а по дороге шел, а то и вовсе не шел, летел над этой дорогой. Одежда чистая, опрятная.

— Увидел свет. Решил посмотреть, кто занял мое любимое место.

— Оно не ваше. — Грубить Берт не рискнул, но и радости он явно не испытывал. — Оно общее.

— Общее, — спокойно согласился мистер Эшби. — И в то же время мое. Это особое место… когда-то, давным-давно, здесь человек впервые заглянул в глаза дракону.

— Ага…

Берт явно не был настроен на разговор. А Томас чувствовал себя виноватым, хотя определенно не понимал, в чем именно его вина.

— Человек хотел лишь, чтобы война между крылатым народом и людьми прекратилась, ведь людей много и драконов рано или поздно истребили бы. А с ними из мира ушла бы магия, как уходит сейчас. — Мистер Эшби смотрел в огонь. И отблески пламени делали его лицо другим. Более… острым, что ли? — У него получилось заключить перемирие, хотя и цену он заплатил немалую. Впрочем, вряд ли вам это интересно.

Он отряхнулся и сказал:

— Поверьте моему опыту, рыбалки сегодня не будет.

— Это почему?

— Скоро ветер усилится. И волны будут такими, что оставаться на берегу просто-напросто опасно. Идите домой.

Берт хотел было возразить и, будь это не мистер Эшби, возразил бы.

— Завтра будет спокойная ночь. — Эшби отвернулся от огня. — Но если вам нечем заняться этой ночью, приглашаю в гости… у меня найдется что показать. Верно, Томас?

И Томас кивнул. А Берт, сворачивая удочку, сказал:

— Мы лучше домой. Верно, Томас?

— Как скажете. — Мистер Эшби развернулся. — В мое время, правда, дети были куда более любопытными. Их не испугало бы небольшое ночное приключение.

— Я не боюсь.

А вот у Томаса руки дрожали.

— Нет, конечно. Я знаю, что ты храбр и благоразумен, но в то же время… смотри, какая луна.

Полная. Круглая. С легкой желтизной по краю. И луна эта отражается в водах, будто придавливает их своей тяжестью. А ветер крепчает. Он норовит поднять волну за волной и гонит их, спешит накрыть узкую полоску земли.

— В такие ночи возвращаются призраки.

— Призраков не бывает.

— Ты не прав, мальчик, — как-то печально произнес мистер Эшби. — У каждого со временем появляются собственные призраки, которые изрядно мешают жить. А в такие ночи леди Патриция возвращается, чтобы проверить свои розы. Когда-то она очень их любила.

Костер почти погас. И ветер спешил дотянуться до пепла, поднять его, рассыпать мелким крошевом.

— Ее видел не только я. Но если вы не верите, то вполне можете взглянуть. Мое приглашение все еще в силе…

Мистер Эшби ушел.

А Томас остался. И Берт тоже. Он стоял, сжимая удочки, глядя в темноту, не способный решить, что же ему делать: домой возвращаться или наведаться в старую усадьбу. Призраки… никто в школе не мог бы сказать, что видел призрака.

И если бы у Берта получилось, он бы… он прославился бы.

Да. Именно так…