Каждый час ранит, последний убивает

Карин Жибель, 2018

Тана с восьми лет обслуживает богатую семью, не имеет права выйти из дома, терпит побои, умудряется оставаться живым человеком в нечеловеческих условиях и мечтает о свободе, не помня, что это такое. Безымянная тяжелораненая девушка заявляется в дом неуравновешенного горюющего отшельника Габриэля, не помня о себе вообще ничего. Отшельник, увы, о себе помнит всё и со своими воспоминаниями расправляется кроваво, потому что они его убивают. Всем троим предстоит освобождаться из рабства – буквального и метафорического, – и в итоге каждый отыщет свои непростой путь к свободе. Книги королевы триллера Карин Жибель переведены на десяток языков и удостоены многочисленных литературных наград, в том числе Prix Polar за лучший роман на французском языке. За роман «Каждый час ранит, последний убивает» она получила «Золотое перо французского триллера» и Prix de l'Evêché. Этот роман Жибель написала по мотивам реальных историй женщин, лишившихся свободы и столкнувшихся с крайними формами насилия, – и получился триллер о человеческой жестокости, искуплении и личной свободе, которая стоит очень дорого и порой оплачивается только кровью. Впервые па русском!

14

Тама заболела. Иногда с ней это случается. Насморк, ангина или бронхит. Но на этот раз дело посерьезней. У Тамы температура, высокая температура. Она едва стоит на ногах, и ей кажется, что мозг словно плавится в кипящей воде, а ноги голые, ледяные. У нее ужасно болит голова, все тело ломит.

Несмотря на это, она приготовила обед и убрала в доме.

Сейчас восемь вечера, все сидят за столом, ожидая, пока их обслужат. Тама вынимает из духовки запеканку с мясом и приносит ее в столовую. Блюдо слишком тяжелое для ее худеньких ручек… Она уже почти дошла до цели, но ноги отказывают. Она падает на пол, разбивая блюдо. Девочки орут, Сефана резко вскакивает с места.

— Вот идиотка! — кричит она.

Тама по-прежнему лежит на полу с закрытыми глазами. Она слышит далекие чужие голоса. Как будто говорящие сидят в пластиковых шарах.

«Что с ней? Она сознание потеряла, что ли? Ломает комедию, говорю вам!»

Шарандон трясет ее за плечи, но Тама не реагирует.

Когда она приходит в себя, то лежит в постирочной на своем матрасе. В полной темноте. В полном одиночестве.

Ее трясет, стучат зубы. Она накрывается одеялом и сворачивается калачиком на своем убогом ложе. Они не будут вызывать врача, Тама в этом уверена. Потому что семейный доктор не знает о ее существовании. Никто не знает, что она здесь. Никто не должен этого знать.

Она умрет, точно умрет. Ее унесет лихорадка, как до этого ее маму.

Тогда Тама начинает молиться. Прошу вас, сделайте так, чтобы этой ночью я умерла. Но, пожалуйста, без особых страданий.

* * *

Три дня Тама провела, не вставая, на своем матрасе, у нее был ужасный грипп. К ее большому удивлению, Сефана дала ей аспирин и приготовила суп. Она сделала это не потому, что Тама страдала, а потому, что хотела, чтобы та поскорее вернулась к своим обязанностям.

В течение трех дней у Тамы были видения. К ней приходила ее мать, прямо сюда, в грязную постирочную. Таме казалось, что в гостиной беседует ее отец. Он говорил Сефане о том, что та плохо заботилась о его дочери и что он забирает девочку обратно. Ей даже привиделась ее подруга Батуль, она принесла ей восточных сладостей. Батуль со школы совсем не изменилась, у нее только не было одной руки, совсем как у куклы Тамы.

Лихорадка просто играла с девочкой.

Никто не зашел, чтобы поддержать Таму, никто не вытащил ее из этого ада. Чуда не произошло, и в начале третьего дня Сефана заявила, что девочке лучше и что ей надо приниматься за работу. Так что Тама умылась и оделась. Несмотря на ужасную усталость, блестящие от жара глаза и боль во всем теле.

Сефана очень взвинчена и говорит, что служанка заразила почти всю семью.

— Это Фадила, а не я, — ответила Тама. — У нее температура поднялась за день до меня.

— Почему ты постоянно все валишь на других?! — заорала Сефана.

— Не знаю, как я могла чем-то заразиться, если я никуда не выхожу.

У Сефаны закончились аргументы, поэтому она дала Таме пощечину и покинула кухню.

Шарандон лежит в лежку уже три дня, Эмильен тоже. Фадила встает, но пока еще не ходит в школу. К ним, однако, пришел врач и выписал кучу лекарств. Тама думает, что они не такие выносливые, как она, и эта мысль наполняет ее некоторой гордостью. А еще одна мысль — о том, что они страдают, — приносит ей очевидное удовольствие. Пока она стирает и развешивает накопившееся за дни болезни белье, Тама надеется, что ее не накажут за такие плохие мысли.

Накажут… а кто ее может наказать?

Она всегда слышала, что существует некий Бог. Где-то там, наверху. Ей о Нем иногда рассказывала тетя Афак. «Он знает все, что мы делаем, угадывает каждую нашу мысль, судит за каждое наше действие».

Если Ему известно, что она здесь переживает, то почему Он не вмешивается?

Может быть, она слишком незначительна для того, чтобы Он обратил на нее внимание. Но разве не Богу дано разглядеть то, что не видно человеческому глазу?

Или Его просто-напросто не существует. Совсем.

* * *

Я три раза стучу в дверь, забираю поднос, который поставила на пол, и вхожу в комнату. Шарандон лежит в постели, его голова утопает в мягкой подушке.

Он и правда неважно выглядит. Еще хуже, чем обычно. Лицо осунулось, под глазами — фиолетовые круги. Я спрашиваю себя, так же ли я выглядела, когда болела.

Нет, я не могла быть такой уродливой, не может быть!

Сефана приказала мне отнести ему поесть чего-нибудь легкого в спальню, потому что «бедняжка» Шарандон не может встать.

Как только я вхожу, он сбрасывает одеяло и садится на край матраса. На нем только трусы, что меня очень смущает. Мне уже приходилось сталкиваться с ним, когда он выходил из ванной комнаты, но я впервые вижу его в спальне практически голым.

Я ставлю поднос рядом с ним на кровать. Он меня не благодарит. Хотя спасибо я от него никогда не слышала.

— Где моя жена?

— Она поехала в магазин, — отвечаю я. — Вам чего-нибудь еще?

— Подай телефон, — бурчит он.

Я беру телефон, который лежит на комоде, и приношу его. Думая, что он его уже держит в руке, я ослабляю хватку. Телефон падает на паркет. Я быстро его поднимаю, и он вырывает телефон у меня из рук.

— Могла бы хотя бы извиниться, мелкая тварюга! — говорит он, проверяя, что его ценный айфон работает.

Да, я могла бы извиниться. Но, как ни странно, я не могу произнести ни слова. Хуже того — я пристально на него смотрю.

Не знаю, почему я так поступаю. Вероятно, потому, что мне так хочется. Хочется, и все. И контролировать это невозможно.

Наверное, потому, что он назвал меня «мелкой тварюгой». Хотя я привыкла, что меня обзывают и он, и все члены его семьи.

Он поднимает голову и натыкается на мой взгляд. По его глазам я понимаю, что мой взгляд ему совершенно не нравится. Я чувствую, что ситуация становится взрывоопасной. Несмотря на это, я продолжаю смотреть на него с вызовом.

Он хватает меня за запястье и резко тянет к себе. Поскольку он сидит, наши лица находятся на одном уровне.

— Опусти глаза, — приказывает он.

— Я не «мелкая тварюга».

— Заткнись. Опусти глаза.

У меня в голове криком кричит голос:

Слушайся, Тама. Слушайся, иначе он тебя прибьет.

Потом голос замолкает, его место занимает ярость.

— Я не «мелкая тварюга», месье.

Неожиданно он улыбается. Ужасной улыбкой.

— Нет, ты просто мелкая «прислуга»… Ты ноль на самом деле. Просто ноль.

Моя ярость усиливается. Осторожность забыта. Я стараюсь освободить руку, но он лишь крепче ее сжимает.

— А вы тогда кто? — спрашиваю я.

Мне в голову приходит одно слово. Вернее, ругательство, которое я выучила здесь, в этом доме, слушая, как разговаривают мои палачи.

— Сволочь, наверное.

Улыбка Шарандона пропадает. Он выкручивает мне правую руку, слышится страшный хруст. Я кричу, потом падаю на колени. Он хватает меня за волосы.

— Еще раз так со мной заговоришь, убью! — говорит он тихо.

Он поднимается, чуть спотыкается и протягивает одну руку к двери, а другой по-прежнему крепко меня держит. Когда я слышу, что в замке поворачивается ключ, место ярости занимает страх. Я зашла слишком далеко. Он будет меня бить, может быть, убьет. Но, в конце концов, разве не этого я хочу?

Он возвращается, садится напротив меня, закидывает мне голову, выворачивая шею.

— Хочешь поиграть, мелкая шлюшка? Я научу тебя вежливости, вот увидишь…

Последним усилием воли, а может быть, просто инстинктивно я снова пытаюсь вырваться. Но он намного сильнее меня… Битва проиграна с самого начала. Одним движением он прижимает мою голову к своим трусам, другой рукой вытаскивает член и тычет мне в лицо:

— Открой рот…

Я отворачиваю голову, чтобы избежать этого отвратительного контакта. Он снова выворачивает мне шею:

— Открывай рот, шлюха!

Когда я отказываюсь, он дает мне пощечину, потом еще одну.

— Пришло время впрячь тебя в кое-что еще, кроме уборки, — говорит он и мерзко ухмыляется.

Я начинаю дрожать, плакать.

— Что, перестала храбриться, да? Открывай рот, не то глаза выколю…

Вдруг кто-то барабанит в дверь. Шарандон застывает на месте, но меня не отпускает. В коридоре раздается голос Фадилы.

— Папа?

— Что? — рычит он.

— Подойти к Эмильену! Мне кажется, ему совсем плохо!

— Иду…

Фадила пытается открыть дверь.

— Иду, говорю тебе! — орет ее отец.

Он пристально смотрит на меня.

— Скоро увидимся, — произносит он тихо. — И не забывай, кто ты…

Он отпускает мою руку и выходит из комнаты. Несколько секунд я продолжаю стоять на коленях у кровати. Меня так трясет, что я не могу подняться на ноги.

Я чувствую, что только что избежала чего-то ужасного. Чего-то грязного. Но я знаю, он этого так не оставит. Теперь меня подстерегает новая опасность. И эту опасность я не заслужила, в чем бы я ни провинилась.

И я знаю, кто я на самом деле.

* * *

Сегодня Рождество. Дети получили горы подарков. Столько игрушек, что я спрашиваю себя, когда они будут в них играть… Сефана подарила мне новую рубашку, розовую в синий цветочек. Я не ожидала, что получу подарок, поэтому удивилась и даже обрадовалась. А еще мне подарили плитку шоколада и дали кусочек праздничного пирога. В этом году рождественское полено^[3] сделали с ванилью, было очень вкусно.

Когда все наконец легли спать, я включила лампу и взяла свою книгу. Я использую листы в крупную клетку, которые украла из спальни девочек. Я смотрю на картинку, очень тихо произношу слово и потом копирую буквы. Это сложно, особенно после проведенного в труде дня. Но я начала учиться еще в Марокко, когда изредка ходила в школу. На арабском, конечно, но метод такой же.

Я говорю себе, что в следующем году на Рождество я смогу прочитать всю книгу и полностью ее переписать. Я говорю себе, что когда-нибудь это мне пригодится. И потом, не знаю почему, это придает мне сил.

Позавчера снова приходил Изри. Он сказал, что я становлюсь все красивее. Фадила это услышала, и я увидела, что она чуть не умерла от зависти.

И это тоже придает мне сил.

Но я постоянно думаю о том, что попытался сделать со мной Шарандон. Чем бы я ни занималась, мысленно я постоянно возвращаюсь в ту комнату.

* * *

Каникулы скоро заканчиваются. Сефана с детьми пошла в гости к Межде. Наверное, они получат новые подарки, еще лучше прежних.

Тама в кухне, чистит картошку на ужин. Шарандон не захотел пойти с женой в гости и сидит на диване у телевизора.

Как это часто бывает, Тама погружена в мечты. Она сидит на лучике звезды и пытается представить себе все то, что ей неизвестно о мире вокруг. Тама знает, что мир скрывается в книгах, и ей не терпится начать их читать.

Вдруг она замечает в дверном проеме Шарандона, он стоит, скрестив на груди руки, и пристально на нее смотрит. Сердце девочки судорожно колотится. Он медленно приближается и садится около нее.

— Мы в прошлый раз не закончили, — напоминает он с гадкой улыбочкой.

Маленькие пальцы Тамы сжимают ручку ножа. После того как Шарандон сжег ей кожу на правой ладони, она научилась готовить левой рукой.

— Иди сюда, — приказывает Шарандон.

Она делает шаг назад, он хватает ее за руку, привлекает к себе.

— Тронете, расскажу вашей жене! — шепчет Тама. — И детям.

— И что? — веселится Шарандон. — Они тебе не поверят.

— А потом я вас убью! — добавляет она с удивительной решимостью.

Шарандон начинает смеяться и просовывает руку Таме под рубашку.

— Ты? Меня убьешь?

— Да. Я возьму нож и перережу вам горло во сне. Или всажу нож в живот. Несколько раз.

Шарандон убирает руку.

— Если ты так сделаешь, то попадешь в тюрьму! — предупреждает он.

— Я уже в тюрьме.

Он смотрит на лезвие ножа, когда выходит из кухни. Тама падает на стул. У нее дрожат руки и губы.

Она знает, что на какое-то время он оставит ее в покое. Что она победила, выиграла битву.

Битву, да.

Но не войну.

Примечания

3

Рождественское полено — традиционный рождественский торт, распространенный во Франции и бывших французских колониях, разновидность рулета. Обычай выпекания этого торта восходит к средневековому обычаю сожжения рождественского полена.