На льду

Камилла Гребе, 2015

Эмма, скромная красавица из магазина одежды, заводит роман с одиозным директором торговой сети Йеспером Орре. Он публичная фигура и вынуждает ее скрывать их отношения, а вскоре вообще бросает без объяснения причин. С Эммой начинают происходить пугающие вещи, в которых она винит своего бывшего любовника. Как далеко он может зайти, чтобы заставить ее молчать? Через два месяца в отделанном мрамором доме Йеспера Орре находят обезглавленное тело молодой женщины. Сам бизнесмен бесследно исчезает. Опытный следователь Петер и полицейский психолог Ханне, только узнавшая от врачей о своей наступающей деменции, берутся за это дело, которое подозрительно напоминает одно нераскрытое преступление десятилетней давности, и пытаются выяснить, кто жертва и откуда у убийцы такая жестокость.

Петер

Манфред с невозмутимым видом наклоняется над телом, обводит взглядом аккуратный разрез от груди до пупка, царапины на предплечьях.

— Так она отчаянно сопротивлялась? Судмедэксперт кивает. Фатиме Али сорок лет. Она родом из Пакистана, но училась в США. Мы с ней уже работали несколько раз вместе. Она до абсурдного педантична, как многие ее коллеги по профессии, и всегда аккуратна в выражениях. Я ей доверяю. Она никогда ничего не упускает. И никогда ничего не боится. Ничто не ускользает от ее внимательного взгляда.

— У нее травмы на лице и затылке и восемнадцать порезов на руках и ладонях. Большинство с правой стороны. Значит, нападавший правша.

Фатима наклоняется ниже, раздвигает пинцетом края глубокого пореза на руке, обнажая плоть.

— Смотри, — говорит она. — Глубина пореза говорит о том, что нападавший правша примерно вот такого роста. — Она поднимает руку в голубой перчатке и показывает рост преступника. Манфред инстинктивно отшатывается.

— Можешь сказать, сколько они боролись? — спрашиваю я.

Фатима качает головой.

— Сложно сказать. Но ни один из этих порезов не был смертельно опасным. Она погибла от травмы шеи.

Я смотрю на голову женщины на стойке из нержавеющей стали. Темные волосы в запекшейся крови. Аккуратные брови. Под ними месиво из мяса и костей.

— А что по поводу шеи? — спрашиваю я. Фатима кивает, вытирает лоб тыльной стороной ладони. Жмурится от яркого света.

— Несколько ударов по шее. Даже одного было достаточно, чтобы убить ее, но преступник явно задался целью отделить голову от тела. Позвоночник был разрезан между третьим и четвертым позвонком. Требуется достаточно мощная сила, чтобы сотворить такое. Или упрямство.

— Насколько мощная? — спрашивает Манфред, подходя к ней.

— Сложно сказать.

— Могла бы женщина или слабый человек сделать это? Фатима приподнимает брови и скрещивает руки на груди.

— Кто сказал, что женщины слабые? Манфред переминается с ноги на ногу.

— Я не это имел в виду.

— Я знаю, что ты имел в виду, — демонстративно вздыхает Фатима. — Да, женщина способна на такое. Пожилой человек. Молодой сильный мужчина. Это уже ваша задача выяснить, кто убийца.

— А что еще ты узнала? — спрашиваю я.

Фатима кивает, смотрит на бледное тело на столе.

— Я могу сказать, что ей лет двадцать пять-тридцать. Рост сто семьдесят сантиметров. Вес шестьдесят кило. Нормальное телосложение. Здоровая, спортивная.

От запаха в помещении меня тошнит. Мне хочется думать, что у меня после стольких лет морга выработался иммунитет, но к этому запаху невозможно привыкнуть. Его нельзя назвать вонью, это больше похоже на запах, который появляется через неделю у срезанных цветов, смешанный с запахом сырого мяса, но я чувствую, что мне срочно нужно на улицу. Я мечтаю о глотке свежего холодного воздуха.

— Еще кое-что, — добавляет Фатима. — Она родила ребенка. Или, по крайней мере, была беременна.

— Родила? — переспрашивает Манфред.

— Сложно сказать, — отвечает Фатима, с треском стаскивая перчатки.

Манфред ведет машину. Мы возвращаемся в участок. Снова идет снег. Уже темнеет, хотя на часах только три.

— Хорошенькая, — говорит Манфред, включая радио.

— Фатима?

— Нет, та, что без головы.

— Ты больной.

— Я? Ты же сам видел. Она была красоткой. Такое тело. Такая грудь…

Я обдумываю его слова.

— Нам известно, кто она?

— Нет.

— А Орре мы взяли?

— Нет. На работу он вчера не явился.

— А сегодня?

— Не знаю. Санчес проверяет. Но вся Швеция его ищет, так что долго он прятаться не сможет.

— Предварительный отчет криминалистов готов?

— Лежит на твоем столе. Никаких следов грабежа. Значит, кто-то впустил убийцу внутрь или это был его дом. Тогда это Орре. Они нашли следы мочи на полу и отпечатки рук и подошв, но соседка там основательно потопталась, так что не знаю, поможет ли это следствию. И много разных волокон, но ничего примечательного. Орудие убийства — мачете. Они послали его на экспертизу. Посмотрим, что обнаружат специалисты. И они подключили того парня — Линдблада, который специализируется на пятнах крови на стенах и может реконструировать ход событий.

Пауза. Манфред стучит пальцами по рулю в такт музыке, и я понимаю, что он нервничает. Он давно не брился, под глазами — мешки.

— Наде получше? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня и поправляет воротник пальто из верблюжьей шерсти.

— Всю ночь капризничала. Афсанех чуть с ума не сошла. Ей нужно было рано на работу. Ее аспирант защищается. И она снова начала говорить о браке. Как будто у нас без этого забот мало. Почему женщины так делают?

Мне нечего на это ответить. С моим браком было то же самое.

Мы встречались с Жанет около года, когда она начала говорить о браке. Я не знаю, как это получилось, но почему-то она решила, что я согласен. Разумеется, мне нужно было твердо сказать нет, а не изворачиваться, как я обычно делаю. Но, наверно, я не хотел (или боялся) ее разочаровать. И позволял нудеть дальше.

Все последующие месяцы Жанет обсуждала цветы, меню и пригласительный список. Она приносила домой торты на пробу, рисовала план рассадки гостей и ставила свадебные марши на диктофоне. И сидела на диете.

Я даже начал переживать за нее. Она ела как птичка, чтобы влезть в свадебное платье. Платье, которое мне нельзя было видеть до дня свадьбы. Это было чертовски важно.

Сам я, как обычно, был занят работой. Мы расследовали убийство женщины-полицейского, занимавшейся делом о незаконной парковке в Тенсте. Меня недавно повысили, и мне важно было доказать, что повышение было заслуженным. На мою работу Жанет было плевать. Она постоянно требовала к себе внимания. Вместе мы должны были смотреть церкви, бронировать свадебное путешествие и репетировать брачные клятвы (которые она сочинила).

Однажды вечером она пришла домой с пачкой конвертов в руке. Я помню, что она была очень возбуждена, как в те дни, когда покупала что-то очень дорогое или находила выгодную поездку в одном из каталогов, которые таскала домой десятками.

Глаза у нее блестели, светлые волосы были растрепаны. Жанет рассказала, что приглашения готовы, протянула мне пачку и спросила, не мог бы я их отправить. Не помню, что я ответил. Наверно, что мы обсудим это позже, но, как обычно, она меня не слушала.

Я помню, что сидел дома в кресле с приглашениями в руках и думал, что, черт возьми, мне с ними делать. Конечно, можно было послать их по почте. Это было бы самое простое. Просто пойти на перекресток и сунуть в желтый почтовый ящик и больше о них не думать. Но я не мог себя заставить это сделать. Я не был готов. Не готов сделать этот решающий шаг по направлению к браку, которого не хотел. Сначала я хотел поговорить с Жанет и сказать все, как есть на самом деле: что я боюсь свадьбы и что я хотел бы ее отложить. Но когда я вошел в спальню, она уже спала. И я положил приглашения в ящик письменного стола и решил поговорить с ней потом.

А потом вышло как вышло. Не то чтобы я забыл про приглашения, просто у меня не было сил их обсуждать. Каждый раз, когда я хотел поговорить с Жанет, что-то мне мешало или она была не в настроении говорить. У нее бывали такие периоды, когда она просто была в дурном настроении и не желала ничего обсуждать. Причем явно без особых на то причин. Вспоминая то время, я понимаю, что ищу оправдание своему поведению. Даже пытаюсь оправдаться перед самим собой.

Но мне нет оправдания. Я поступил незрело и по-идиотски, и я глубоко ранил Жанет, которой никогда не желал зла. Как я мог так поступить? Я не хотел ее обижать. Я просто хотел, чтобы она оставила меня в покое.

Когда дата свадьбы начала приближаться, — думаю, оставалось три-четыре недели, Жанет присела рядом со мной на край кровати. Волосы, которые она отращивала для свадебной прически, висели паклей вокруг ее грустного лица. Отвисшая из-за диеты грудь болталась. «Никто не отвечает на приглашения, — сказала она. — Ты не находишь это странным?»

Я читал в кровати протокол, который обещал прокурору закончить к завтрашнему утру, и у меня не было ни сил, ни времени обсуждать с ней приглашения. Но все равно этот разговор меня расстроил. Мне стало стыдно.

— Думаешь, они потерялись на почте? — спросила она тихо.

Ее поникшие плечи, безжизненный голос ранили меня в самое сердце. Я чувствовал себя предателем. Мне было очень плохо.

Но я не мог найти в себе сил рассказать ей правду. В тот момент. И я решил, что все расскажу на следующий день. Но и на следующее утро я не смог заговорить с ней. Позднее я понял, что вел себя как придурок, но было уже слишком поздно.

Ночью, пока я спал, Жанет обыскала квартиру. Видимо, она подозревала, что на самом деле случилось с приглашениями. У нее всегда было это шестое чувство. Меня разбудил чудовищный вопль. Никогда больше я не слышал такого ужасного крика. Сперва я подумал, что ее убивают, что кто-то ворвался к нам в квартиру и пытается ее изнасиловать или убить. Я вскочил, споткнулся о стул, упал, ударившись о журнальный столик, и рассек подбородок. Кровь хлынула из раны, но я поднялся на ноги и побежал на крик. Я нашел Жанет перед столом. Письма были разбросаны по полу, как осенняя листва. Она только продолжала вопить. Жанет кричала и кричала, хотя я обнял ее и пытался успокоить, как ребенка. И когда я зажал ей рот рукой, чтобы она прекратила кричать, Жанет меня укусила.

Несмотря на боль от укуса, я испытал облегчение. Во всяком случае, она перестала кричать.

Манфред, Санчес и я сидим в комнате для переговоров на четвертом этаже, справа от чулана. Она выглядит так же, как и все комнаты для переговоров в доме: белые стены, мебель из светлого дерева с синей обивкой, белый стол.

В окне подсвечник. Гуннар принес его из дома в попытке создать рождественскую атмосферу. На стене выцветший постер с инструкцией оказания первой помощи.

Мы готовимся к завтрашней встрече с отделом предварительного следствия и его руководителем — одним из новых прокуроров, Бьёрном Ханссоном. Я с ним еще не встречался, но, по словам Санчес, он «умный, но руки у него растут из жопы, и он слишком высокого мнения о своей персоне».

Манфред принес кофейник, а Санчес — булочки с шафраном из круглосуточного магазина и нож для масла. Рядом с булочками лежат фотографии с места преступления. Я тянусь за булочкой, стараясь не смотреть на фото с отрезанной головой.

Два дня прошло с тех пор, как тело женщины нашли на вилле Йеспера Орре в Юрсхольме, а мы по-прежнему не знаем ее имени. И где-то родные даже не подозревают о том, что случилось с их дочерью, сестрой или матерью. И где-то на свободе ходит ее убийца.

Санчес подвела итоги собрания:

— Йеспер Орре был на работе в последний раз в пятницу. По словам коллег, в его поведении не было ничего необычного. Он уехал из офиса в половине пятого, сообщив, что направляется домой. О своих планах на выходные он ничего не говорил, но у него был отпуск до среды, что указывает на то, что он планировал поездку. Его сотовый и бумажник обнаружились дома. В бумажнике были кредитные карточки. Деньги с них не снимали. Криминалисты сфотографировали отпечатки подошв в снегу. Сорок третий размер. Судя по всему, это его следы. Они нашли также отпечатки соседки и жертвы, чья личность не установлена. Отпечатки на мачете пока не готовы, но коллеги сообщили, что они имеются.

— Что он за человек, этот Орре? — спросил Манфред, звучно отхлебывая кофе из чашки.

— Коллеги из руководства компании им восхищаются, но остальные сотрудники считают жестким и чересчур принципиальным начальником. Многие его побаиваются, — сообщает Санчес. — А персонал низшего звена его просто ненавидит. Как и профсоюз. Но вы уже в курсе. Родители на пенсии, живут в Бромме в том же доме, где Йеспер Орре вырос. Они отзываются о сыне как об амбициозном, спортивном и позитивном человеке. О психических проблемах им ничего не известно. У него вот уже много лет нет постоянной девушки, но он ведет, как они выразились, активную личную жизнь.

— Что это значит? — интересуется Манфред. Санчес нагибается и смотрит Манфреду в глаза.

С набитым булкой ртом произносит:

— Это означает, что в его постели дела идут поживее, чем в твоей, Манфред.

— Не обязательно, — комментирую я, но мой комментарий только вызывает у Санчес смех. Крошки сыпятся у нее изо рта на короткую черную юбку.

Манфреда разговор только забавляет. Он снимает клетчатый пиджак, аккуратно вешает на спинку стула и ударяет кулаком по столу, чтобы привлечь наше внимание.

— Давайте напряжем мозги, чтобы поскорее закончить это собрание и отправиться домой. Санчес, какая у тебя версия?

Санчес у нас самая младшая, поэтому ее всегда спрашивают первой. Это часть обучения. Пусть перенимает опыт у коллег постарше, поопытнее. Санчес выпрямляется, делает серьезное лицо, сцепляет руки на столе.

— Это очевидно. Йеспер Орре ссорится с одной из своих девиц. Ссора перерастает в драку, и он ее убивает, а потом скрывается.

— Но почему без мобильного и кошелька? — спрашивает Манфред, отряхивая невидимые крошки с розовой рубашки.

— Потому что не хочет оставлять следов, — предполагает Санчес. — Или просто забыл. Голова была занята другим.

— Само убийство, — говорю я, показывая на фото головы, растущей как гриб из пола, — наталкивает на разные мысли. Зачем такая жестокость? Разве мало было просто убить ее? Зачем отрезать голову?

Санчес хмурится.

— Наверно, он был сильно зол. Она его взбесила.

— Я думаю о том, специально ли убийца поставил голову так, чтобы она смотрела на входящего. Вы это заметили? Может, он что-то хотел нам сказать?

— Например? — спрашивает Манфред.

Мы смотрим на фото. Глаза у женщины закрыты. Слипшиеся пряди волос падают на лицо. Санчес пожимает плечами.

— Не знаю. Может, хотел сказать: «Смотрите, что бывает, когда меня пытаются обмануть»… или что там она такого ему сделала.

У Манфреда звонит мобильный. Он достает его из кармана, слушает и говорит:

— Мы сидим в переговорной на четвертом. Можешь проводить ее сюда? Хорошо.

Он собирает фотографии в аккуратную стопку и кладет рядом с собой. Делает глубокий вдох и откидывается на спинку стула.

— У нас гости, — говорит он. — Помните, мы говорили об убийстве в районе Сёдермальм лет десять назад? У которого был похожий почерк. Я позволил себе пригласить сюда специалиста, который тогда участвовал в расследовании. Не потому что считаю, что между ними есть связь, а потому что надеюсь, что она может помочь нам вычислить преступника.

И тут раздался стук в дверь. Меня сначала бросило в холод, а потом в жар. Сердце бешено заколотилось в груди. По спине побежали мурашки. Стены комнаты начали сжиматься, потолок падать вниз, словно грозя меня сплющить. Открылась дверь, и на пороге появилась она в слишком большом для нее черном пуховике и сапогах, которые подошли бы для экспедиции на Северный полюс.

Но одежда никогда не была ее сильной стороной. В густых каштановых волосах появилась седина. Очки придавали ей строгий вид, но в основном она не сильно изменилась. Выглядит как десять лет назад. Она столь же прекрасна. Разве это возможно? Мелкие морщинки и худоба придают ей хрупкости и беспомощности, и это делает ее еще красивее.

— Это Ханне Лагерлинд-Шён, — представляет Манфред.