Сталинградские новеллы

Казбек Туаев, 2023

Эта книга рассказывает о ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ, когда каждый человек должен был сделать свой тяжёлый выбор. О детях войны, которые при этом не переставали радоваться, восхищаться и любить. О том, как люди помогали друг другу в своём бесконечном стремлении выжить.

Глава 1

Переправа через Волгу

Был у меня друг, товарищ, с которым нас связывали общие производственные интересы и который был непосредственным участником тех сталинградских баталий, где он оставил одну ногу взамен многих орденов и медалей. Человек по всем статьям положительный (и пусть читатель мне простит, но как упустить возможность и не похвалить себя?) — с иными я не дружу.

Так вот, если об Арсене сказать, что он был законопослушным человеком, то это просто ничего не сказать, он был законником во всех смыслах этого слова. Он поднялся почти на самую высшую иерархическую ступень правоведения. Начиная с нуля, он добрался до самых высоких и ответственных должностей. Прокурор одной из древнейших областей Советского Союза, заслуженный юрист, советник юстиции, не знаю, какие там бывают ранги, но самого высокого… Но какие бы должности человек не занимал, если он мужчина, то в нём прежде всего будут превалировать мужские качества. Пусть он к тому времени уже был в возрасте, потерял былые возможности, но мужчина, если он когда-то им был, — навсегда останется мужчиной, пусть даже и в душе.

И у Арсена временами появлялась потребность вспомнить свои прошлые мужские заслуги. Он время от времени осторожно приоткрывал дверь в прошлую жизнь и так же осторожно впускал кислород для исцеления своих старых душевных ран. Как бывалый вояка, потерпевший и натерпевшийся, повидавший много чего, он мне, как менее искушённому, иногда поверял свои душевные тайны, и не то чтобы раскрывал все секреты, нет, просто отдельные эпизоды, наиболее волнующие его и требующие, по его мнению, частичного исповедания. А исповедь, если кому-то кажется, что бывает только перед священнослужителем, то он глубоко ошибается.

Исповедь — это потребность человека облегчить давление на свою душу накопившихся негативных эмоций и чувств.

Человек время от времени должен изливать свою душу (например, как тот же самый компьютер периодически требует очистки от «шлаков»), а делать это самостоятельно не может, такова его природа. Для этого нужен другой человек — собеседник или слушатель, живой участник этого сложного и ответственного действа. А как нам известно, любой акт подразумевает или требует присутствия нескольких участников.

Так вот, иногда, расслабившись, он позволял себе кое-какие откровения и при этом смотрел мне в глаза, как бы проверяя мою реакцию. До сих пор не могу понять, зачем это ему нужно было, ведь я в этих делах ни при каких обстоятельствах не мог быть для него ни прокурором, ни судьёй, ни адвокатом — всё как раз было наоборот! Но это де-юре, как говорят, а де-факто мы были хорошими приятелями, а наши связи настолько близкими, что некоторые из сторонних наблюдателей считали нас родственниками.

Однажды, в конце шумного праздничного дня, мы сидели под виноградником, столы ещё не были убраны, гости разбрелись по разным углам. Кто-то гулял по саду, кто-то плескался в бассейне после изнурительной ташкентской духоты. Мы с Арсеном расположились подальше от женского визга и брызг и вели обыкновенный разговор о том о сём. Был праздник 9 Мая, День Победы, который в Узбекистане к тому времени не то чтобы отменили (таких официальных постановлений не было), но фактически был сведён на нет. Прежних парадов, салютов и фейерверков давно уже не было. Так, кое-где ещё допускали стихийные местечковые торжества, организованные самими же ветеранами войны, где их и поздравляли разные комитеты и общества. Мой друг всё это, конечно же, знал и в душе, разумеется, осуждал, но как официальный представитель власти и вообще законопослушный человек открыто не выражал своё несогласие с такой политикой. Обычно он отмалчивался и ограничивался какими-нибудь междометиями. Но сегодня на него нашло — то ли под влиянием выслушанных поздравлений, то ли под воздействием им же самим принесённого армянского коньяка, — и он начал барабанить пальцами по столу, что означало крайнее нервное возбуждение.

Наконец, сделав небольшую паузу, он произнёс:

— Говнюки они все! Вот посидели бы там под Сталинградом в окопах между жизнью и смертью, тогда бы не отнимали у нас этот праздник! Сижу я вот здесь, а мне всё мерещится, что я лежу на той влажной траве… Ночь, предо мной бескрайнее серое зеркало воды, которое время от времени озаряется разноцветными всполохами ракет, снарядов и бомб. Казалось, небо, земля и вода слились в нечто единое и образовали тот вечный неуправляемый хаос, который существовал до сотворения мира. Ты же знаешь, что я атеист, но в этом случае нет более подходящего варианта, чем цитировать Библию, как-никак я же родился в православной семье, и в нашем доме Библия была настольной книгой. Так вот, немцы почти захватили Сталинград, рвались к Волге и через Волгу. А здесь, на левом берегу, формировались наши резервные войска и частями переправлялись на противоположный берег. Слово «переправлялись» тут использовано символически, так как нормальной переправы как таковой не было и не могло быть по объективным причинам. Моторные лодки, катера, баржи, плоты, плоскодонки и прочие «плавсредства» из бочек и гнилых деревьев вместе с плавающим мусором прибивало к берегу искусственными волнами. В это же время другие загружали в баржи пушки, снаряды и прочее и делали очередную попытку перебраться на правый берег. Разумеется, вражеские отряды тоже предпринимали такие же попытки и трудно было понять, удалось ли кому-то из них добраться до цели или нет. Люди тонули, кое-кто цеплялся за коряги и обломки ящиков, всё кишело, как в муравейнике. И поди определи, кто куда плывёт, кто свой, а кто чужой! Во время очередного всполоха от нефтяного костра можно было кое-что разглядеть и отстреляться от немецких надувных лодок, наседающих на наш берег. Иногда луч прожектора помогал нам разобраться в ситуации и принять соответствующие меры. В этой кромешной тьме и неразберихе трудно было определить, кто есть кто. Но, однако, я тебе скажу…

Мой собеседник умолк, поразмышлял, стоит ли продолжать дальше или нет, наконец, решившись на отчаянный шаг — была ни была, — он произнёс, как бы ступив на минное поле:

— Обстановка была очень тяжёлая, и если кто-то скажет, что было не страшно, то он просто балаболка. Правильнее будет сказать, что нам некогда было бояться, да и кого ещё бояться, если в любую минуту тебя могла настичь смерть?! Но, однако же, у нашего «особого отряда» и задача была особая, мы должны были выполнять «специальное задание»!

Он понизил голос, посмотрел по сторонам, будто мы разведчики и находимся в окружении немцев, и тоном, который я никогда раньше у него не замечал, он произнёс, как бы оправдываясь:

— Понимаешь, был такой приказ… времена были такие, надо было поддерживать порядок и дисциплину… Мы должны были расстреливать паникёров и трусов, пытавшихся бежать с передовой линии!.. Некогда было разбираться в тонкостях человеческих душ, надо было «тушить пожар», а при пожаре дороги и каждая минута, и каждое ведро воды, и горсть песка, брошенные в огонь. Вот и у нас тоже, и у них, и у тех, которые руководили фронтами и армиями, не было возможности спрашивать каждого труса: «Почему ты бежишь с поля боя?». И хорошо, что ты не знал того Сталинграда, который знаю я! Для большинства из вас это лишь сомнительные лозунги «Россия — Сталин — Сталинград» или красивые мемориальные комплексы наподобие Мамаева Кургана. Вы просто не представляете того настоящего, живого Сталинграда, для которого это прилагательное через час, неделю или месяц могло смениться на совсем противоположное, и тогда это звучало бы как «Мёртвый Сталинград». И слава Богу, что вы всего этого не видели, порой человеку выгоднее не знать кое-какие грязные закоулки жизни, для кого-то же должна жизнь оставаться светлой и прекрасной! Именно для этого, пусть и будет пафосно сказано, наше поколение претерпело такие великие муки. И легче всего, конечно, нас осуждать: не так поступали, не того расстреляли! Но, однако, эта переправа, у которой я лежу вот уже несколько дней, была единственной «воронкой», которая связывала Азию с Европой, и именно здесь решалась судьба каждого из нас, пусть даже не все мы об этом думали; решалась судьба России и всего мира. В то время, когда европейская часть страны была охвачена огнём, вся остальная Россия, поднявшаяся на помощь своим братьям, столпилась здесь, у «переправы», и именно здесь решалась судьба планеты — ступит ли нога завоевателя на азиатскую землю или нет? А ты, я вижу, тоже кривишь свою морду, ну как же, твой друг расстреливал бедных «предателей» и «трусов»… Ну да, вы все святые, с чистыми руками и чистой совестью! А ты знаешь, что иногда убить человека бывает труднее, чем быть убитым самому? Не знаешь? А я знаю! И вот представь себе — в этом великом столпотворении пришла долгожданная баржа, прицепленная к какому-то катеру, больше похожему на груду движущегося металлолома, и все устремились навстречу ей, затаскивают пушки, пулемёты, ящики с боеприпасами, упирающихся лошадей, короче, народ валит валом на помощь попавшим в беду братьям и сёстрам… И вдруг ты замечаешь, как в этой суматохе и толкотне кто-то тащит лошадь за узду в обратную сторону и, пользуясь всеобщим переполохом, пытается бежать, спасая свою шкуру, да не один, а прихватив с собой ещё и столь важное «транспортное средство»! Ты что будешь делать? Опять не знаешь? Аян тогда знал, и сейчас знаю, что надо делать с такими людьми! Вот такой у тебя друг, и делай с ним, что захочешь…

Он смотрел на меня в упор, не моргая, и, казалось, не дышал; временами отворачивался и говорил будто сам с собой или с невидимым собеседником. Он говорил о вероломности врага, о чьей-то доверчивости, о долге каждого командира и воина, а я невольно представлял себе того молодого парня, который никогда до этого не слышал выстрела и вдруг попал в такой ад! И буду я до конца своей жизни думать о нём и спрашивать себя: кто же он всё-таки — невинно убиенный или заслужил эту кару? Таких парней, конечно, было немало, и правда ли то, что они не знали, от кого и зачем бегут? Разумеется, у каждого из них в деревне были родители, любимые девушки, но я убеждён, что в тот момент они думали не о них и даже не о себе, они ни о чём не думали. Они просто поддались сиюминутной слабости, неуправляемому психологическому стрессу и были подкошены злым роком.

Вот давайте теперь и рассудим, что же это такое и кто он на самом деле этот «злой рок»? Сидит вот предо мною живая, неотъемлемая частица этого «рока», и он тоже не может ответить на все эти вопросы. Такова стоимость наших жизней: того парня, который так и не понял, что произошло; его «убивца», всю оставшуюся жизнь страдающего в оболочке строгого и справедливого прокурора; и моя жизнь, добровольного посредника между ними, пытающегося разобраться в чём-то. И что есть жизнь вообще? И чем отличаются друг от друга все эти живые существа — звенья той таинственной цепи, которая объединяет паукообразных банкиров, не менее жадных политиков, безмозглых вождей и их жертв и нас, летописцев, оставляющих свои каракули на пергаменте?

Я, например, знал своего друга как доброго и справедливого человека, знал, что он участник Сталинградской битвы, я знал о нём очень много, но в таких подробностях о своей фронтовой жизни он мне никогда не рассказывал. Поэтому я был очень удивлён, растерян и не знал, как эту информацию переработать. Воистину, чужая душа — потёмки!

Некогда я очень интересовался этим варварским приказом НКО № 227 ^от 28 июля 1941 года. Заинтересованные лица этот приказ замалчивали до последнего, поэтому глубоких исследований по этому поводу не было. Много лет я рассуждал об этом, как об абстрагированном для себя факте, случившемся когда-то и где-то; неоднократно слышал об этих самых заградительных отрядах (заградотрядах), и вдруг — вот тебе на — неожиданно оказался втянутым в самое пекло этих событий! Ну и дела, я вам скажу… И везёт же мне в жизни — постоянно попадаю в какие-то дурацкие лабиринты.

А по сути, эта проблема существовала ещё с тех древних времён, когда начали конфликтовать между собой различные общественные группы, и вожди этих группировок не гнушались никакими методами борьбы во имя превосходства над соперником. По поводу нравственной стороны этого вопроса существует множество ответов, но не один из них до сего дня не может быть нравственно оправданным и узаконенным. Вопрос этот очень сложный, спорный и трудно доказуемый, так как граничит с интимной стороной человеческой морали, которая не всегда в ладах с нравственными, гражданскими и человеческими законами.

Совершенно понятно, что люди, имеющие конкретное отношение к этой проблеме, будут молчать до своего скончания. Непосредственные исполнители таких приказов, в силу тех же чувств самосохранения, будут молчать. Разумеется, и первые, и вторые являются трусами, но если первые были подотчётны только своей совести, то последние кроме этого были под прессом вышестоящего начальства, и вина их, очевидно, должна делиться с руководством.

Вообще-то нет официальных исторических данных, были ли такие меры приняты при каких-нибудь древних сражениях. Все наши рассуждения на эту тему ограничиваются советским периодом, когда у правительства возникла нехватка кадров для собственной защиты, и оно вынуждено было освободить из тюрем своих идеологических противников и направить их на передовую линию обороны. Коммунисты под страхом превосходящей опасности вооружили миллионы людей, которым никогда не доверяли. Это великое нравственное преступление коммунистов никакими «добрыми деяниями» нельзя оправдать. Они этим людям не верили, но, посылая их на неминуемую смерть, использовали их в своих интересах. Что может быть безнравственнее?!

Именно вот эта неуверенность и заставила коммунистических вождей придумать такой сложный механизм «сжатой пружины» для выдавливания немецких войск из занятых территорий. Разумеется, эта идея родилась в глубине режима и решалась в тайных беседах вождей, но любая тайна в процессе своего воплощения становится полутайной. Это как венерическая болезнь, о которой вслух никто не говорит, но многие догадываются. Этот приказ, как его ещё называли «Ни шагу назад», является генетическим производным философии «честно работающих и халявщиков». В основе этой теории лежит принудительное воздействие на любителей воспользоваться плодами труда той части кооператива, которая честно выполняет свой долг. В человеческом обществе всегда существовали конфликты между честными тружениками и «филонами», не желающими выполнять свои обязанности.

Что касается древних времён, то всем известный Филипп Македонский, отец Александра Македонского, во втором ряду своей разношёрстной наёмной армии ставил отборные части преданной кавалерии, которые заграждали собой передние ряды и не давали им возможность отступать назад. Я не думаю, что именно он был основоположником этой хитрости, но по крайней мере он был уличён в этом историей. Полководец Ганнибал тоже использовал наёмных воинов разных национальностей и религии и не доверял им, поэтому вслед за ними шли преданные карфагеняне, которые подгоняли их вперёд. Даже в древней Индии дезертиров, бежавших с поля боя, побивали камнями или сжигали заживо.

В Советской или Красной армии заградительные отряды, как правило, располагались на поле боя в прямой видимости, в ближнем тылу, на дорогах, на опушках леса и прочих удобных местах для бегства дезертиров и стреляли в спины бегущих назад.

Пишу я вот об этом, и во мне опять, уже который раз заспорили те два человека, которые своей непримиримостью много лет травят мне жизнь.

«Взявший меч от меча и умрёт!» — начал философствовать один из них, тот, который всё знает и «правильно читает» Писание. «Коротко и ясно написано, что тут не понять?!»

«Я вижу — ты очень понятливый, скажи мне в таком случае, от чьего меча он умрёт, тот самый, взявший меч? От своего, что ли? Или кто-то другой опять должен взять меч и умертвить его?! Следовательно, и этот, второй, должен умереть от чьего-то меча, и таким образом люди по цепочке должны друг друга уничтожить, так что ли?»

Но тот педант, «читающий правильно Писание», настаивал на своём, и спор норовил перейти в ссору.

А Арсен между тем продолжал:

— Ну да, конечно, все хотят чистенькими попасть в рай и сидеть там ангелочками, а кто же за них будет делать всю ту грязную работу, на которую они смотрят, как на бяку? Уж больно всё это похоже на фарс!

И так как я не мог определиться со своими «присяжными заседателями», то вынужден был молчать.

А Арсен всё распалялся:

— Я вижу, все начали рассуждать о высоких материях и стали знатоками Священного Писания, но давайте опустимся чуть ниже и рассмотрим события на этом уровне. Да, Сталин проявил недальновидность, оказался доверчивым и, как джентльмен, положился на клятвы своего «друга», «врага», «соседа» — Гитлера — и развесил уши, как говорится. В то же самое время его «партнёр» планировал совсем другое и неожиданно напал на Россию. И что советский народ должен был делать — сидеть и рассуждать, кто виноват, или защищать свою родину?! И опять же, допустим, что твой дом загорелся, по твоей ли неосторожности, по вине ли домочадцев — вы будете искать виновного или хватать вёдра и тушить пожар? Точно так же случилось и с нами, и большинство людей отреагировали правильно. Я видел, как гибли и мирные люди, и те, кто им хотел помочь. Теперь ты хочешь сказать, что я должен был закрыть глаза и не замечать тех, кто, спасая свою шкуру, оставлял своих товарищей в беде? Ты этого хочешь?! Сижу я вот возле тебя, без ноги, без здоровья, без… много чего, тебе со стороны виднее, но я горд оттого, что защитил свой народ, свою родную землю и Родину с большой буквы! Да, я не без греха, но я чувствую внутри себя присутствие Живого Бога и полагаюсь на Его суд, а суд людской меня мало интересует!

Я передаю почти дословно прямую речь Арсена, благо он умел и написать, и сказать.

Прошло уже значительное время после его смерти, но я не могу ни опровергнуть его слова, ни поддержать их, единственное, в чём я убеждён, — вся эта людская масса, не достигшая желанного противоположного берега, уходила в последний путь вниз по реке мимо спящих деревень, больших и малых городов и вместе с Волгой впадала в Каспийское озеро. Оттуда уходила в вечность одному только Богу известным путём, так как Каспийское море не сообщается с мировым океаном.

И кто знает, возможно, этот таинственный путь, кроме Бога, знал ещё и Расул Гамзатов, иначе как он мог говорить о том, чего не видел? Послушайте его:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей…

И кто знает — может быть, и Арсен «в такой же сизой мгле, в тумане, на исходе дня» проплыл в этой стае белых журавлей?