Дикая сердцем

К. А. Такер, 2020

Калла Флетчер возвращается в Торонто другим человеком и изо всех сил пытается жить дальше, но не может выбросить из головы сурового пилота, покорившего ее сердце. И когда Джон появляется на ее пороге, она с энтузиазмом бросается назад на Аляску, в их захватывающее совместное будущее. Проходит не так много времени, когда Калла понимает: возможно, за этот компромисс придется заплатить высокую цену. Жизнь в темной непроходимой глуши, Джона, которого вечно нет дома, соседи, один из которых хочет превратить ее в настоящую жительницу Аляски, а второй – скорее застрелит сам, чем придет на помощь… Все это – лишь часть испытаний на пути к счастью. Не похоже на то будущее, которого хотела Калла, и это заставляет задуматься: что, если она все же обречена пойти по стопам матери?..

Глава 9

Март

— Клянусь, я правда хочу приехать, но не думаю, что мы можем себе это позволить в этом году со всеми этими счетами! К тому же нам придется лететь в чертову Коста-Рику. На свадьбу его сестры. Кто вообще заставляет свою семью выкладывать тысячи долларов, чтобы попасть на свадьбу?

Я улыбаюсь, вспоминая времена, когда Диана мечтала, как чудесно было бы сыграть выездную свадьбу где-нибудь. Однако сейчас не время напоминать ей об этом.

— Давай я оплачу ваши билеты?

С тех пор как в январе этого года Диана переехала со своим парнем в однокомнатную квартирку в Либерти-Виллидж по непомерно высокой цене и решила, что хочет учиться на юридическом факультете, она постоянно жалуется на нехватку денег. А может быть, я замечаю это лишь потому, что для меня деньги скоро перестанут быть проблемой.

— Это очень щедро с твоей стороны, Калла, но ты же знаешь Аарона… Он ни за что на это не согласится.

А еще, не дай бог, Диана проведет несколько дней вдали от него, если решит приехать сюда одна.

— Уверена, мы что-нибудь придумаем. Когда приезжают твои родители?

— Я не знаю. Мама говорила что-то о конце июня, на мой день рождения, но магазин всегда так занят из-за свадеб, что, вероятно, не получится.

— Я уверена, она разберется. И я тоже. Обещаю! Если не в этом году, то в следующем точно, — звучит в моем ухе раскаивающийся голос Дианы.

— Не могу дождаться.

С тех пор, как я обняла свою лучшую подругу на прощание — то эмоциональное прощание накануне моего отлета сюда, — прошло два с половиной месяца. Хотя мы все еще продолжаем переписываться, словно живем в одном и том же городе, груз пропущенных еженедельных встреч и веселья остается где-то на заднем плане, под всем этим шквалом активности, связанной с моим переездом, и в редких случаях, когда я слышу голос Ди, этот груз напоминает о себе.

— Знаю! Боже, Аарон не перестает говорить об Аляске с тех пор, как я упомянула о ней. Я жалею, что вообще сказала ему.

— Нет, не жалеешь.

— Не жалею, — соглашается Диана, и я чувствую улыбку в ее голосе. — Наш личный пилот и собственная взлетно-посадочная полоса! И Джона отвезет нас на самолете, куда мы скажем, так?

Я смеюсь, представляя себе выражение лица Джоны, когда он узнает, что ему придется играть роль личного пилота моей подруги. Если он думал, что это я не вписываюсь на Аляске, то пусть дождется Диану.

— Калла! Ты готова? — доносится глубокий голос Джоны из кухни моего отца.

— Почти! — кричу я в ответ, проводя кончиком пальца по тускло-розовому краю маминого рисунка лилий каллы на стене.

На следующей неделе Агнес закрасит их белой краской к приезду нового арендатора. Она продала дом Барри с условием, что нескольких следующих лет он будет сдавать его в аренду. Хотя не знаю, насколько это условие окажется весомым в суде, ведь для Агнес достаточно простого рукопожатия и дружеской соседской договоренности.

Для новых грядок прилегающей земли более чем достаточно. Агнес даже сама нашла Барри его арендатора — недавно переехавшего сюда пилота «Аро» — и согласилась взять на себя хлопоты с покраской и уборкой дома. Мы с Джоной предлагали помощь, но она улыбнулась, покачала головой и сказала, что у нас и так достаточно забот, так что здесь справится сама.

Весь последний месяц мы сортировали, выбрасывали и паковали вещи в доме Джоны. Большую часть мебели оставили. Она не стоит того, чтобы переправлять ее в Трапперс Кроссинг. Мы берем только одежду и личные вещи, а также несколько сентиментальных мелочей, в частности впечатляющую коллекцию фильмов с Джулией Робертс моего отца. Что-то из этого останется здесь, в коробках, чтобы отправиться в путь вместе с Джорджем на Арчи, втором самолете Джоны, через несколько недель.

— Слушай, Ди, мне пора, но я напишу тебе, когда мы устроимся. Интернет, кабельное и все остальное нам проведут не сразу.

— Хорошо, но не жди слишком долго, чтобы выложить новый пост.

— У меня перерыв, помнишь?

— Знаю! Но всем интересно, когда твой горячий аляскинский пилот сделает предложение.

Я закатываю глаза. Диана создала на нашем сайте целый раздел, посвященный моей новой жизни на Аляске, любовно названный «Красавица и Йети». Среди наших подписчиков он стал настоящей кормушкой для романтиков. Хотя никто из нас больше не ведет такую же активную деятельность, как это когда-то было на «Калла и Ди» — мы обе поглощены переездами и будущей карьерой, — в ночь перед моим отъездом мы заключили слезное соглашение, что приложим все усилия, чтобы поддерживать наш сайт на плаву в той или иной форме.

Для меня он стал летописью моей новой жизни на Аляске.

— И не надо закатывать глаза! — восклицает она так, будто видит сквозь телефонную трубку. — Держу пари, он сделает тебе предложение к концу года.

— О боже! Не начинай, пожалуйста. — Я смеюсь, даже несмотря на нервный всплеск бабочек в животе.

Не то чтобы эта мысль совсем не приходила мне в голову. Приходила, и не раз. Но я сразу же отгоняла ее, говоря себе, что для этого еще слишком рано.

— У нас и так хватает забот с домом и открывающейся компанией.

— Калла! — зовет Джона.

— Мне нужно идти. Йети теряет терпение.

— Ладно. Наслаждайся первым днем в своей бревенчатой хижине в глуши. Сумасшедшая! Люблю тебя! Пока!

И она вешает трубку до того, как я успеваю ответить.

Да, возможно, я, и правда, сошла с ума, раз согласилась на все это.

Но я безумно люблю Джону.

Я выдвигаю пустые ящики комода, чтобы в последний раз убедиться, что мы не оставили что-то важное из вещей отца, а затем прохожу по коридору, оглядываю пустую гостиную и инстинктивно перевожу взгляд на тот угол, где когда-то стояла больничная койка. Старой потертой мебели уже нет, и воздух пахнет запахом свежей краски.

Это больше не дом Рена Флетчера, напоминаю я себе.

Вхожу в кухню и слышу резкий звук чего-то рвущегося. Джона медленно сдирает со стены полосу тех самых ужасных обоев с утками.

— Решил помочь Агги.

— И как оно, полегчало?

Он изучает обрывок бумаги в руках размером с небольшое письмо.

— Вообще-то да. Чертовски полегчало. — Он протягивает его мне, и я вижу соски, которые они с Максом, еще одним пилотом «Дикой Аляски», в шутку пририсовали каждой утке. — Что думаешь о том, чтобы вставить это в рамку и повесить на стену у нас дома?

— Отличная идея, — ухмыляюсь я, и в груди становится теплее. — И думаю, тебе пора уже перестать ворчать на Агнес за вождение грузовика моего отца и признать, что ты большой ностальгирующий ребенок.

Джона ухмыляется, засовывая обрывок обоев между страницами книги для сохранности.

Мое внимание привлекает дребезжание металла — где в маленькой переноске для животных сидит Бандит; его пухлое тельце бьется о закрытую дверцу, а ловкие лапы бьют и царапают защелку в неистовой попытке вырваться на свободу.

— Он не выглядит взволнованным, — замечаю я.

— Он будет в восторге, когда увидит свою новую нору.

Фил договорился с соседом, чтобы тот забрал оставшийся у него скот — включая, слава богу, и козла, — что освободило целый загон для нашего енота. И разумеется, по словам Джоны, у нас нет другого выбора, кроме как забрать его с собой. Если мы оставим Бандита здесь, то он залезет на грядки Барри, и тот его пристрелит.

Я качаю головой.

— Помнишь, ты говорил мне, что он не твой питомец?

Джона сокращает расстояние между нами.

— Помнишь, ты говорила, что я мудак?

— Присяжные еще не определились с вердиктом, — дразню я.

Он наклоняется и мягко целует мои губы.

— Ах да, почти забыл. — Джона достает кофеварку и ставит ее на стол. — Что предпочитаешь понести: это или его?

— Я возьму то, что не будет царапать мою ногу, спасибо.

Моя рука гладит пластик, предаваясь воспоминаниям. Этот дешевый прибор был неотъемлемой частью незамысловатой рутины моего отца. Однажды утром я приготовила самый ужасный кофе из всех известных человечеству, используя эту машину. Но папа выпил всю чашку без единой жалобы.

— Тише, тише… расслабься, — успокаивает Джона ругающегося Бандита.

Оба наших взгляда в последний раз окидывают кухню отца, и каждый из нас на мгновение погружается в свои воспоминания.

А потом Джона смотрит на меня.

— Готова?

Покинуть все, что я знаю на Аляске, ради чего-то совершенно незнакомого и нового? Я делаю глубокий успокаивающий вдох.

— Да.

И он выводит меня из дома с безмолвной решительной улыбкой на губах.

* * *

— Я думала, он должен был уехать, — шепчу я.

Когда мы прибыли, входная дверь была не заперта. Длинный узкий коридор оказался все еще завален пальто, обувью и шарфами. В гостиной все еще стоят потертый диван и тумбочки. В сушилке по-прежнему расставлены тарелки и стаканы. А угрюмые лось и пара оленей все так же скорбно смотрят на меня со стены.

На дощатом полу остаются снежные следы, когда Джона проходит к кухонному столу, на котором лежат связка ключей и лист бумаги. Он просматривает написанную от руки записку и хмурит брови.

— Фил уехал. Улетел сегодня утром, — подтверждает он, бросая листок на стойку. На его губах появляется мрачная улыбка. — А он не шутил, когда сказал, что оставит все.

— Это точно, — бормочу я и подхожу к холодильнику, откуда на меня смотрят глянцевые фотографии маленьких мальчиков, незнакомых мне. Наверное, стоит их выбросить? — Это странно.

— Ага, — соглашается Джона. — Но, наверное, ему было слишком сложно убирать все самому. Слишком тяжело, учитывая его воспоминания о жене.

Я открываю холодильник.

— Да, этот недоеденный сэндвич, несомненно, навевал слишком много воспоминаний, чтобы его выбрасывать. — В моем голосе слышны горечь и досада.

На нем можно даже разглядеть следы зубов. Рядом стоит бутылка молока, несколько ломтиков плавленого сыра, банки с соленьями — огурцы, свекла, варенье… и яйца? Нижняя полка покрыта жиром и прочими пищевыми пятнами. Ничего не помыто.

Джона открывает кухонный шкафчик и обнаруживает множество специй и консервов. Соседний буфет тоже полон, но в нем стоят уже разномастные кружки и стеклянная посуда. Он медленно проверяет их все.

— По крайней мере, он хоть немного прибрался на кухне.

Я с ужасом смотрю на засохшие мыльные разводы и приставшие частицы пищи на дне раковины.

— Джона, здесь просто свинарник!

И что-то подсказывает мне, что чистящие средства для устранения этого бардака — единственное, что Фил нам не оставил.

Тупая боль в голове, появившаяся на полпути нашего тряского перелета сюда, расцветает вместе с ужасом перед предстоящей работой. Я сжимаю переносицу, чтобы заглушить боль.

— Как ты можешь видеть в этом хоть что-то хорошее?

Потому что я сама готова закричать или расплакаться, или и то и другое.

Как бы настороженно я ни относилась к покупке собственности Фила в самом начале, с тех пор как мы подписали бумаги месяц назад, этот день я представляла себе с волнением. Представляла, как мы войдем в наш новый дом, в пустые комнаты с голыми стенами, и наши взгляды будут жадно вглядываться во все пустующие закоулки, выискивая маленькие секреты и изъяны, не увиденные ранее. Мы бы начали составлять мысленный список того, за что возьмемся в первую очередь, поднимем тост за это захватывающее новое начало. Я даже положила в свою сумку фужеры для шампанского.

Но это совсем не то, что я себе представляла.

Джона подходит ко мне сзади и обхватывает руками мою талию.

— Нам двоим понадобится не так много времени, чтобы разобрать все это. И могу поспорить — нам многое пригодится. Этот погреб был полон консервов, когда мы видели его в последний раз.

— А что насчет хлама, который нам не пригодится?

Залежей хлама, если быть точнее. Они были женаты пятьдесят лет! Они жили в этом доме с 1985 года!

— Пожертвуем на благотворительность или просто выбросим. Или сожжем. Мы можем устроить огромный костер. Похоже, возле озера есть отличная яма.

Джона как-то слишком спокоен.

Прижимаюсь головой к его груди, изо всех сил стараясь сосредоточиться на положительных моментах ситуации: я на Аляске с Джоной, и мы купили наш первый дом. Место, в котором случится множество важных для нас событий. Здесь немного не убрано, слегка грязно. Но ничего такого, с чем бы мы не смогли справиться. Это ничто по сравнению с тем, через что мы уже прошли.

— Чертовски зла, — рычу я.

Джона усмехается.

— Я знаю. Но однажды ты посмеешься над этим.

— Думаешь?

Он наклоняет голову, чтобы коснуться губами моей шеи, щекоча своей бородой.

— Обещаю, — скользит его дыхание по моей коже.

— Ты прав. Может быть, через час, когда я допью бутылку шампанского, которую положили нам Джордж и Бобби, это действительно покажется мне смешным.

— Пьяная злая Барби. Не могу дождаться, — язвительно произносит Джона, вызывая мой смешок. — Но прежде чем ты откупоришь пробку… у нас есть еще одна проблема, которую мы должны решить на заднем дворе. — Он тяжко вздыхает. — Вот из-за нее ты будешь в ярости.

* * *

— Да ты, должно быть, шутишь!

Джона почесывает бороду.

— Не-а.

— А что случилось с соседом, который должен был забрать его?

Я сидела прямо напротив Фила за его кухонным столом, когда он вслух подтвердил — спустя несколько бокалов виски, — что парень на другом берегу озера забирает скотину.

— В записке сказано, что они поссорились и тот парень передумал. Но кур он забрал.

Джона стоит перед большим загоном для скота, огороженным проволочной изгородью, положив руки на бедра, и смотрит на черно-белого козла.

Который, судя по всему, теперь принадлежит нам.

Я морщу нос от слабого едкого запаха птичьих испражнений, пропитавшего холодный воздух, поскольку слева от нас стоит опустевший курятник — ветхая коробка, сбитая из фанеры и бессистемно прибитых кусков черепицы. Рядом с ним находится гораздо более крупное, но такое же ветхое строение. Предполагаю, что это ночное убежище Зика.

— Поссорились из-за чего? Какая ссора заканчивается словами: «Я заберу твоих кур, но оставлю твоего козла»?

— Без понятия. В записке лишь было написано, что Фил и этот парень, Рой, поссорились и что сена, а также зерна Зику хватит до весны.

Джона поджимает губы в раздумье.

И мне не нравится это выражение лица. Я уже видела его раньше. Он просчитывает варианты.

Но здесь нет никаких вариантов.

— Мы собираемся убедить Роя передумать, так? — предполагаю я.

Джона трясет головой.

— А ты точно боишься этого малыша?

Зик испускает громкое блеяние и поворачивает свои тревожно-горизонтальные зрачки в мою сторону. По моему позвоночнику пробегает дрожь.

— Нам не нужна коза.

— Бандиту, возможно, понадобится друг.

— У енотов не бывает друзей.

Джона упрямо выпячивает челюсть.

— Кто сказал, что он не может подружиться с козлом? Козы не любят оставаться в одиночестве.

Уже вижу, к чему все идет, и мое разочарование вспыхивает с новой силой.

— Я согласилась поселиться в деревянной хижине в лесу ради тебя. Я не стала жаловаться на енота в клетке. Я вот-вот начну разгребать чужое дерьмо, скопившееся за пятьдесят лет, а здесь, напомню, весь пол в ванной залит мочой, потому что Фил был слишком пьян, чтобы попасть в унитаз. Я провожу черту здесь — в вопросе с козой! — Мой голос гулко разносится над густым безмолвным лесом, который нас окружает.

Губы Джоны начинают подергиваться.

— Это не смешно.

Он трет лоб.

— Ладно. Ты права. Прости.

— Отлично. — Я делаю успокаивающий вдох. — Значит, пошли знакомиться с Роем.

Брови Джоны подлетают вверх.

— Что, прямо сейчас? Мы же только прилетели. Я думал, ты хотела поехать за матрасом сегодня.

Зик громко блеет и бьет копытом по стальной проволочной ограде загона.

— Да. Прямо сейчас.