Расскажи еще…

Итиль Анвар

Лёжа на смертном одре в последние дни своей жизни, испытывая мучительные пытки от потери рассудка, старик Алаиз думал лишь об одном – как сохранить хотя бы крупицу своей памяти. Расставаясь с последними воспоминаниями, он находит родственную душу, еще не испорченную взрослыми, и делится с ней собственносочиненными историями, но с большими лакунами из-за обострившейся болезни. И теперь ей предстоит разобраться, что было истинной историей ее семьи, а что лишь плод воображения старика.

Глава 5

Сразу за домом старика Алаиза стоял большой амбар, он же мастерская Холофа. Запасов в нем давно поубавилось, с тех пор как старик стал слабеть умом, а вот Холоф приспособил его по-новому. Он сделал из него свое логово. Огородил часть помещения, очистил, залил бетонный пол и поставил кое-какую мебель. Вторую часть он оборудовал под мастерскую. Поставил пару слесарных станков, чтобы упростить себе немного жизнь, и было чем заняться на пенсии. Еще заставлял сыновей освоить все станки, инструменты и каждое лето проверял, не забыли ли они чему он их научил. С тех пор как он стал отцом, его смыслом жизни стало передать детям все хорошее, что было в нем. Выточить из этих еще податливых болванок, нечто стоящее, достойное приличного общества. И пока Холоду не приходилось краснеть за своих детей.

Эти летние каникулы были не исключением. Хилл был уже как год выпускником Национальной Академии Финансов и взял небольшой отпуск в конторе за свой счет. А Люку предстояла еще два года учебы в университете, и как минимум один месяц в году он будет проводить в кругу семьи. Отец был за то, чтобы дети уехали из родительского дома, чтобы плодились и размножались по всей стране, но «быть мужиками вы должны везде. Лампочку починить, колесо поменять или в конце концов дом построить — это вы обязаны сделать сами», неустанно повторял он, глядя как его чумазые отпрыски ковыряют его старую машину, в очередной раз разбирая и собирая ее по частям.

— Люк! — крик из амбара разнесся по округе. — Люк! Где ты ходишь? Я долго буду ждать?

— Иду! — раздалось где-то далеко от мастерской.

— Да поздно уже. «Идет он», видите ли. Бежать надо было! — Холоф стоял на пороге с поднятой вверх правой рукой.

По предплечью стекала тонкая струйка, пропитывая рукав рубашки красным.

— Вот, пап. Все, что нашел. Аптечка в доме, — отозвался Хилл подбегая к отцу.

— Да не пойдет эта тряпка! Рви рукав! — приказал Холоф сыну. Сделать это самому было трудно, зажимая левой рукой рану.

Сын рванул за рубаху и скатал рукав до запястья.

— Теперь вижи, — Хол отодвинул немного ладонь и из-под нее начала хлестать кровь.

Минуту назад лезвие циркулярной пилы треснуло и отлетев, полоснуло Холофа по предплечью, разорвав кожу и порезав вены; через порез можно было разглядеть красную плоть. Блага никого кроме него рядом не было — его мальчишки сидели в салоне машины, отлынивая от работы, и все остальные осколки разлетелись в холостую.

— О, боже, спасибо тебе, что они такие ленивые, Господи! — тихо причитая Хол направил взгляд в небо.

— Чего ты глаза выпучил? Бери машину Мари и вези меня в больницу. Надеюсь, с этим справишься? — Он тихо рявкнул на сына.

Из-за дома показался Люк:

— Не могу найти аптечку! Мама ее куда-то спрятала, наверное!

— Ага! Конечно. Вашей матери делать больше нечего. Наверняка у тебя между глаз лежит, а ты не видишь, — Хол отмахнулся здоровой рукой от сына.

— Хилл, заводи. А ты Люк останешься дома. Предупреди остальных и за дедом приглядывай. А это что у тебя в руках, ты меня мыть собирался, брезгливый ты мой? — зло рявкнул на младшего сына отец. Тот пожал плечами.

— Лишь бы успели. Лишь бы, лишь бы, — причитал Люк, держа в руках желтые резиновые перчатки.

Хилл мигом нашел ключи от внедорожника Марии и машина, пыля всеми четырьмя колесами, умчалась в сторону города.

В доме наступила тишина. Повсюду были разбросаны вещи и раскрыты шкафы. Пол был усеян ровным слоем макулатуры. Это Люк вывернул и вытряхнул все, что смог открыть.

Прибрав немного беспорядок Люк поднялся на верх к старику. Алаиз лежал в постели, неподвижно глядя в потолок.

— Все в порядке дедушка? — Спросил для проформы Люк. — Папа порезал руку и Хилл увез его в больницу. Тут не далеко, скоро вернутся! — ему хотелось с кем-нибудь поговорить.

Он подошел ближе и сел на кровать спиной к дедуле. Люк накрыл своей ладонью кисть старика и не навязчиво проверил пульс.

— Ты еще живой, дедуля. Это радует. А вот у отца порез очень глубокий, не повезло ему, — тихо и грустно шептал Люк.

— Хол Прайс? — дед повернул и резко схватил внука за руку, тараща свои больные глаза. — Ты чего делаешь тут? Где Виктория?

— Я не Хол, я Люк Прайс, дедушка, — паренек подскочил от неожиданности с кровати, но не смог далеко отскочить. Кисть Голда как железный капкан, хоть и старый и уже давно ржавый, но все же держала его руку.

— Да! А так похож на Хола, — старый Алаиз на пару секунд задумался, а потом ослабил хватку. — А ты мне не принесешь воды!? В горле пересохло.

— Хорошо, — ответил Люк потирая запястье. Он был сильно удивлен таким поведением старика.

— А я тебе потом, что-то расскажу. Но пусть это останется нашем секретом, — Алаиз снова откинулся на подушку.

***

Автомобиль подскакивал на каждой кочке и бился колесами о каждую ухабину, Хилл гнал на грани между безумием и здравым смыслом. Скорость на поворотах иногда была не меньше, чем по прямой, но приземистый внедорожник Марии уверенно вписывался в трассу, оставляя за собой лишь пыль. Холоф сидел на заднем сидении и держался за руку, обняв спинку переднего кресла. Он молчал, полностью доверившись сыну. Боль в руке прошла уже давно, о ране напоминало только большое красное пятно, пачкающие кремовую кожу обивки салона. Холоф не боялся женщин и их гнева, и в жизни не мог подумать, что когда-то ему придется виновато смотреть в лицо одной из них и вымаливать прощение. Мысль о порезе потеряла смысл, когда он представил себе разговор с Марией, если он конечно, выживет сегодня. Силы в руках пропадали, голова начинала кивать и биться о подголовник. Сознание покидало его. Хилл позвонил по дороге в больницу, когда машина выскочила на трассу.

Он успел привести отца во время. Местный хирург, доктор Октавио быстро остановил кровь, заштопал порез и наложил повязку. Даже пришлось влить немного чужой крови.

— Ох, вам повезло. Хотя порез глубокий и рана получилась рванная, но сухожилья целые. Быстро заживет, Хол. Главное не шевели рукой какое-то время, а то швы разойдутся. И повязку меняй раз в день, — предупредил доктор.

— Хорошо доктор, я прослежу, — подтвердил Хилл, в отличии от отца внимательно слушавший доктора.

— И хорошо, что дети были рядом. А то до больницы бы не дотянул, — доктор подмигнул Холофу. — Быстро гнал, наверное, Хилл?

— Да еле плелся, машина не так, — скромно ответил парень. — Вы бы видели, какой у меня сосед взял «аппарат»…

— Так, хватит брехать, — вмешался отец. — Пойди-ка, узнай, успел ли позвонить твой брат матери. Давай-ка, трепло, иди уже. Сосед у него «аппараты» покупает!

— Понял, — грустно ответил сын. — Будет сделано.

Хилл вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

— Долго еще мне тут лежать, Октавио? — нахмурился Хол.

— День…

— Ну, хорошо.

— И ночь! — Доктор поднял указательный палец. — Завтра поедешь домой. Я скажу твоему сыну, что может забрать тебя с утра.

— Да, твою же… Какого… — Холоф нецензурно выругался. Да, так что доктор заткнул демонстративно уши. — Это я не тебе, — пояснил пациент. — Ты, доктор — молодец. Я вообще, про ситуацию в целом.

— Ну, ясно. Спасибо, — доктор открыл дверь и вышел. Холоф остался один в кабинете, полулежа на откинутой спинке больничного кресла.

***

Виктория умудрилась проехать поворот к домику. Мысли о прошлом копошились у нее в голове, возникая все более и более ясными воспоминаниями.

— Виктория, а куда мы едем? — Тихо спросила Мария.

— Черт, проехали! — очнулась сестра.

— Проехала, — пояснила Мария.

— Да, да. Снова я виновата, — она крутила руль, пытаясь развернуться. Машина послушно совершила маневр и тихо посвистывая, покатилась вниз по склону.

— Вот. Вот этот поворот.

— Знаю, Мари. Я просто задумалась, вот и проскочила его. Не надо из этого делать трагедию.

— Я и не делаю.

— Нет, делаешь.

— Сейчас-то я уже взрослая, — вмешалась Лара в детскую перебранку взрослых людей. — А вот скажи, мама. Когда я была маленькая, я у вас с папой просила братика или сестренку?

— Почему ты спрашиваешь? — отвлеклась Мария.

— Так ведь понятно почему спрашивает, — ответила Виктория, по очереди указывая пальцем то на себя то на Марию. — Она тонко высмеивает наши отношения.

— А. Ну, если ты переживаешь, что у тебя была бы такая же сестра как твоя тетя Виктория, так не переживай. Это только старшие сестры такие… — она замешкалась подбирая эпитет для сестры. — Ну, знаешь, вот такие, — она поджала губы и скорчила гримасу.

К тому времени машина подъехала к забору, за которым и был «дачный» домик с родственниками Алаиз. Младшая сестра Голда, Аими Алаиз была одной из жильцов, которая сегодня осталась дома одна. А вот ее муж и маленькая внучка пошли на прогулку по лесу. Дети Аими оставляли своих отпрысков на лето бабушки и дедушки, а сами отправлялись в отпуск на склоны горнолыжных курортов или в дебри восточных стран.

Услышав звук приближающейся машины, Аими тотчас же поспешила встретить гостей.

— Будто дежавю, — тихо пробубнила Мария под нос, когда увидела на пороге в тени козырька высокий женский силуэт.

— Ага. Это ты в старости, — поняв о чем идет речь, Виктория опередила сестру язвительной речью.

— Невыносимая.

— Да обе вы оказывается, невыносимые, — Лара открыла дверь и выскочила из машины.

Аими вряд ли помнила давно уже повзрослевшую малютку Лару. Но старческая дальнозоркость позволила ей разглядеть в девочке знакомую походку ее племянницы Марии.

— Ты ее дочь!? — громко прозвучал голос бабушки с порога. Он показался Ларе до боли знакомым, она его слышала последних два дня.

— Ее. Я Лара, — девочка протянула руку женщине, поняв о ком говорит Аими.

Без лишних слов эта внешне суровая на вид женщина схватила крепко девичью ладонь и без лишних прелюдий подтянула ее к себе, заключив в объятия. Лара успела только глубоко вздохнуть перед этим и уповать на бабушкину осмотрительность.

— Ну, и достанется сейчас твоей дочери, — сообщила Виктория, улыбаясь.

— Да, уж. Мои кости все еще помнят объятья Аими, — потирая кончик носа сказала Мария. — С годами они стали только крепче.

Женщины сидели в машине, и ждали пока вся «любовь» Аими достанется девочке.

— Чего вы там расселись? — прозвучало грозное контральто прям над ухом Лары.

Лара осознавала свою беспомощность и ей оставалось лишь беспомощно прибывать в объятьях старушки. Хотя такой ее назвать было сложно, не смотря на старческий запах который шел от ее одежды. На вид ей было около пятидесяти, рост выше среднего и плотное телосложение, она при желание могла остановить всадника на лошади.

Насладившись крепкими семейными объятиями, Аими отпустила внучку, но тут же резким движением поставила ее рядом с собой.

Конец ознакомительного фрагмента.