Расскажи еще…

Итиль Анвар

Лёжа на смертном одре в последние дни своей жизни, испытывая мучительные пытки от потери рассудка, старик Алаиз думал лишь об одном – как сохранить хотя бы крупицу своей памяти. Расставаясь с последними воспоминаниями, он находит родственную душу, еще не испорченную взрослыми, и делится с ней собственносочиненными историями, но с большими лакунами из-за обострившейся болезни. И теперь ей предстоит разобраться, что было истинной историей ее семьи, а что лишь плод воображения старика.

Глава 2

Фонарь над крыльцом освещал подъездную дорожку к дому. Холоф стоял у выключателя и крутил отверткой болт стягивающий провод и клему.

— Чертовы крысы. Хилл! Там все готово? — пьяный голос прогремел на всю округу.

Он заглянул за угол дома и посмотрел на сына. Свет из окна освещал дорожку и было видно как тот протягивал новый провод в кабель-канал. Луч от налобного фонарик сына гулял то влево то вправо в сумрачной темноте.

— Сейчас. Секунду. Подключаю, — Хилл крикнул в ответ, не глядя на отца.

Холоф что-то заметил и спрыгнул с крыльца. Он быстро, но тихо пошел к сыну. Хилл был увлечен подключением провода к коробке с предохранителями и не слышал как отец подкрался к нему.

— Готово, — оборачиваясь, сказал Хилл. Он не ожидал увидеть отца так близко и от испуга вздрогнул.

Холоф замахнулся на него отверткой, ее металлическое острее заблестело в свете фонарика.

— Ааа… ммм, — вздрогнул Хилл.

— Тихо, — Хол заткнул сыну рот свободной рукой и с размаху опустил руку вниз.

Отвертка пронеслась мимо головы Хилла и ударила в деревянную полку за его спиной. Хилл обернулся и на него из ячейки старого стеллажа выскочил серый большой комок и пружиня на тоненьких ножках отскочил от парня, скрывшись в полумраке ночи.

— Черт побери! Свети! Свети. Где она? — закричал Хол.

— Какого черта! — в ответ закричал Хилл.

— Свети на землю! Свети! А, дай сюда! — Хол сорвал фонарик с головы сына и начал шарить лучом по земле.

— Вон она, вон! У стены! — Хилл водил пальцем.

— Топчи ее, топчи! А то убежит!

Мужчины накинулись на зверька с двух сторон, принявшись топтать его ногами. Зверек метался между стеной дома и опасной поступью нападавших, ловко уворачиваясь от неуклюжих ног. Хиллу было жалко животное, а Холоф просто не мог точно попасть из-за выпитого алкоголя. И все таки он умудрился краем подошвы наступить на зверька, от чего тот громко запищал, но продолжил убегать. В отличие от сына ярость Холофа была по настоящему жестока, а поняв, что это бесполезно, и силы его скоро иссякнут, протянул свободную руку в сторону стеллажей, и как по волшебству в ней появилась штыковая лопата.

— Стоять! — закричал Хол. И сын послушно замер.

Фонарик удачно осветил серый комочек, глаза зверька заблестели в луче света, он тоже на секунду замер. В следующий момент раздался лязг и скрежет металла о бетонный пол. Холоф держал черенок крепко сжимая его в руке. Острие лопаты попало в цель. В углу между стеной дома и бетонной дорожкой лежала крыса, разделенная плоским листом металла на пополам.

— Ха! Попалась, поскуда! — радостно выпалил Холоф.

— Ну, все пап, она уже мертва. Давай ее уберем с дорожки.

Холоф ослабил хватку. Полотно лопаты сдвинулось от стены. Крыса открыла глаза почувствовав свободу и рванула вперед.

— Ах, ты ж тварь живучая! — вскрикнул Холоф. Он бросил фонарик, взявшись обеими руками на черенок, и подняв лопатой словно меч над головой, рубанул в темноту.

Снова зазвенел металл. Хилл поднял фонарик и посветил на отца и ему под ноги. На дорожке лежало полотно, отломанное от черенка, прикрывая одну половину крысы.

Свет фонаря над крыльцом дома как прежде освещал подъездную дорогу к дому. Женщины выглянули в окно.

— О, мои мальчики починили фонарь, — Виктория одобрительно посмотрела на мужа.

— А что это были за крики? — Тихо спросила Мария.

— Ох, я уже давно не обращаю внимание на такое. Стоило детям перейти в старшие классы, и Хол стал только так разговаривать с ними. Крик, недовольства, грубость. «Я воспитываю, раз ты этого не делаешь», так он говорит, — Виктория тихо ответила сестре, возвращаясь за стол.

— Хорошо, что у тебя нет девочек! — Мария улыбнулась.

— Хорошо. А может он был бы помягче с дочками? Не знаю. — Виктория пожала плечами. — Кстати о дочках. А где твоя?

Никто не видел как штора на втором этаже задёрнулась и темный силуэт скрылся во тьме комнаты второго этажа.

Лара сбежала под шумок от матери, тайком прокравшись в спальню к старику. Прежде она выслушала подробную инструкцию по обращению со стариком от Виктории, братьев и немного от дядюшки. Но ее, все еще детский мозг не был готов к реальности в которой живет дедушка Голд. Интерес и любопытство привели ее в этот познай час сюда, а еще строгий и не понятный наказ матери попусту не тревожить деда. Лара приоткрыла дверь и вошла в комнату. Было видно, что старик не спит, он ворочился в кровати.

— А где твоя сестра? Где Виктория? Неужели с этим несносным Холофом Прайсом снова сбежала. Ты ей передай, что грипп, этот чертов грипп продлиться не долго. Я встану и выпорю этого мальчишку! Грубый, назойливый, два слова из него не вытянешь! Еще не дай бог, в мужья нашей Виктории набивается. Набивается? — Голд строго глянул на девочку.

— «Кого-то он мне напоминает», — сказала про себя Лара, думая о дядюшке Холофе и пожала плечами. — Не знаю.

— А ты не смотри на сестру, она у нас взбалмошная. Ей вкрутили в уши всякую чушь эти учителя школьные, — продолжал, не останавливаясь дедушка. Он снова будто бы устал, но продолжал что-то бубнить. Лара закрыла глаза пытаясь понять о чем говорит старик, было похоже что он кому-то жаловался:

« — Крохотный номер в этом придорожном отеле! Старые простыни, полупустой бар с теплым пивом и в автомате на улице нет льда! Мне все это надоело, Уилфред! Ты мне обещал, что я буду собирать стадионы фанатов!

— Ну, Клинтон. Надо еще немного потерпеть. Еще чуть-чуть.

— Сколько еще можно терпеть, Уилфред? Мы уже полтора года колесим по этой чертовой планете, и ничего! Мы потратили последние деньги на перелет, и вот уже полтора года не можем выбраться с этого богом забытого, мрачного, черт знает, куда летящего шара! Тут у половины жителей даже нет ушей, а у другой — нет вкуса!

— Ну и что, зато ты необычно выглядишь. И песни у тебя хорошие. Правда, хорошие. Ты помнишь, какой фурор ты произвел в Бразилии? Помнишь?

— Это были земляне, Уилфред! Земляне! А тут, оглянись! Тут даже нет нормального стадиона. Я выступаю в супермаркетах! Ты просто вслушайся в эти позорные слова — в супермаркетах!

— Ну, знаешь… За то ты на свободе. И вообще, если бы ты не вел себя как последняя сволочь, мы бы сейчас все еще были на Земле.

— То есть это я виноват, в том, что ты меня хотел продать в рабство этому шейху?

— Там контракт то был, всего на годик! Всего на один короткий годик!

— Годик? Год, Уилфред, это 365 дней, как его не назови! Год, черт тебя побери!

— Ну, хватит кричать, успокойся. А то голос посадишь. Посмотри на меня, видишь я спокоен, и голос мой спокоен, и мой пульс спокоен, и я не покраснел как ты, и капилляры в глазах не полопались как у тебя, и руки не трясутся.

— Что мне делать, Уилфред?

— Ну, во-первых, не надо было спать с его женами. А во-вторых, ты убил его последнего тигра. Буквально, последнего на Земле тигра.

— Всего с двумя, Уилфред, всего с двумя. У него их много было. А тигр. Тигр сам съел ту гадость, которой меня кормили.

— Там было четко написано, «не кормить»!

— На арабском, Уилфи, на арабском!

— Весь мир говорит на арабском. Кроме тебя. Ты же у нас звезда, «я не могу читать задом наперед, у меня кружится голова».

— Да, Уилфред, такое у людей бывает! У меня даже где-то была справка от доктора МакМерфи.

— Это я заплатил за эту справку, чтобы доктор тебе ее выдал!

— О, Уилфред. Как же мне быть? Я задыхаюсь тут, мне нужен большой размах, сцена, миллионы жадных глаз…

— Замолчи.

–…Пышные наряды, гримеры…

— Заткнись! Я говорю, заткнись. За дверью вроде патруль. Если они снова нас увидят, мне нечем будет давать им взятку.

— Почему?

— Потому, что наша лицензия и паспорта давно истекли.

— Какого черта, Уилфи?

— Ну, так вышло. И вообще, говори, пожалуйста, шепотом, как я.

— Вот так?

— Нет. Еще тише.

— Уилфи, может черт с ним? Полетели домой.

— Ты же в курсе, что с тобой сделает шейх?

— В курсе. Я же не питона его приговорил… А тигром быть не так уж и плохо. Лучше чем человеком на этой планете.

— Ты проведешь остаток дней в клетке, в полосатой шкуре, рыча на посетителей. Ты это понимаешь?

— Да, Уилфи, да! И я не хочу говорить тише. Пускай он меня превращает в своего нового тигра! Офицер, офицер! Мы Земляне без регистрации! Депортируйте нас домой!

— Ах, ты ж не благодарный кусок дерьма, Клинтон! Какая же ты сволочь. Вон смотри, что ты наделал. Иди, открывай, за тобой пришли.

— Ничего, Уилфи. Зато я успокоился. Мой голос в порядке, пульс тоже. Ты же этого хотел.

— Открой уже наконец-то дверь, музыкантишка. А то они ее сейчас выломают.

— Иду, иду. Открываю. Вот открыл. Проходите, господа офицеры. Добро пожаловать.

— Билинг, этот человек на меня скалится!

— Нет, нет, офицер! Это я улыбаюсь. Я рад вас видеть. Честно.

— Билинг, можно я его огрею палкой?

— Мирок, он же человек. Даже если он на тебя броситься с улыбкой на лице, тебе ничего не будет. Ты же двух метровый мужик с чешуей крепче черепашьего панциря по всему телу. Он даже ногти у тебя на пальцах отгрызть не сможет своими зубками.

— И то верно говоришь, Билинг.

— Ты лучше Мирок, зачитай им их права и грузи в повозку».

Лара слушала внимательно каждое слово. Смысл сказанного был ей не ясен, но она уловила, что это был разговор двух или трех людей, где-то далеко. За окном что-то зашумело, Лара обернулась в сторону двери и на секунду увидела яркий свет, будто солнце пробивалось сквозь стекло коридорного окна. Видение исчезло с той же скоростью что и появилось. Лара подскочила и подбежала на цыпочках к окну. Но за стеклом был полумрак, слегка подсвеченный уличным фонарем с той стороны дома, а в стекле отражался светлый коридор. Девочка заглянула в комнату, в ней была видна только ее же тень, стелившаяся по полу и растерянно придерживающая рукой свою голову.

Лара не видела в темноте, как на лице ее дедушки появилась легкая улыбка. «Сладких снов, доченька», звучало в голове старого Голда.

Лара сбежала по лестнице и наткнулась на маму и тетю.

— Вы сейчас видели яркую вспышку и еще громкие крики, будто двое или трое ругались? — Лара спросила слегка возбужденным голосом, заглядывая за плечо матери. Ее взгляд был направлен на окно.

— Да, не волнуйся, Лара. Это Хилл и дядя Хол отремонтировали свет на крыльце, — ответила Виктория.

— Да и Холоф учил сына, как охотится на грызунов, — Мария скорчила гримасу отвращения, вспомнив, что она увидела через окно.

— Точно? Больше ничего не слышали? Мне показалось. А ну, да, ладно, бог с ним. Что на ужин? Надеюсь не грызуны? — Волнение сменилось на игривое настроение, и на лице появилась милая улыбка.

— Мама приготовила, рагу из тыквы, пирог из тыквы, запекла тыкву, и на десерт тыквенные рулет. — Люк появился в комнате. — Это в честь вашего приезда. Она говорит, что это любимая еда тети Мари, — он подмигнул матери, и стрельнул в нее из пальца-пистолета.

Та в ответ хлестнула его полотенцем:

— Люк преувеличивает, десерта не будет. Не успела.

— Спасибо, сестра. Но тыква это мое самое нелюбимое растение с детства.

— Ох, я бы запомнила, если бы ты чаще появлялась в родном доме, сестра, — Виктория прошла в прихожую и распахнула дверь. — Хол, мальчики, к столу.

Не дождавшись ответа она захлопнула ее и вернулась обратно.

— Солнышко, — она обратилась к Ларе. — Ну, ты то хоть не переняла скверных привычек от своей матери?

— Тетя Виктория, я вся в отца! — Лара дразнила свою мать. — Он не привередливый. Мы дома едим все, что готовит мама.

— А готовить она никогда не умела… — Виктория подмигнула племяннице. — Идем Солнышко, поможешь мне накрыть на стол. А на счет криков ты быстро привыкнешь. Потом еще скучать по ним будешь! Они у нас в доме вместо будильника. Хорошо наш отец, твой дедушка, уже плохо слышит. А то давно бы уже всех на место поставил и кричал громче всех.

Ужин проходил замечательно. Холоф сквернословил, пересказывая новости за неделю, Мария убеждала всех в том, что не стоит верить всему, что показывают по телевизору и пишут в сети, Виктория сжалилась над младшей сестрой и подала к столу курицу, после того как пятнадцать минут наблюдала как Мария ковыряла свою порцию супа. Хилл проявлял благоразумие и не встревал в споры между взрослыми. Лара же ела молча, наблюдая за происходящим, но она будто отсутствовала за столом. Девочка думала о том, что было у дедушки в комнате.

— Лара, а ты что думаешь по поводу нашего президента? — вдруг спросила Виктория. Но девочка не ответила.

— Лара! — громче позвала ее мать.

— А. Что с президентом случилось? Я не расслышала, — Лара пришла в себя.

— Вот твой дядя Холоф, говорит, что ему пара уступить место кому-то по моложе, без семьи, и более либеральными и современными взглядами.

— Да, — она ответила на автомате.

— Вот, у ребенка вполне здравомыслящая точка зрения! — Холоф стукнул бутылкой по столу.

— Мама, а у дедушки есть друзья или знакомые по имени Клинтон и Уилфред? — Лара перебила дядюшку.

— Кто, Прости? Повтори? — переспросила Виктория, удивленно озираясь на Марию.

— Вроде Клинтон и Уилфред, — не смело повторила девочка.

В комнате наступила тишина.

— Уилфи — это мой пес. Он был у меня в детстве, — тихо продолжила Виктория глядя на Марию.

— Откуда ты это взяла, кто тебе рассказал? — Марии спросила дочь. Ей стало понятно по выражению лица Виктории, что Лара услышала эти имена не от нее.

— Да, точно. Уилфи! Так дедушка и сказал, — ответила Лара.

— А Клинтон — это был мой кот, — ответила Мария. — Тебе это дедушка рассказал?

— Да нечего особенного, мы поговорили немного пока он ел. я правда ничего не поняла из его рассказа, будто он сам с собой говорил, — ответила Лара будто оправдываясь.

На нее удивленно смотрели все кто был за столом.

— А что, разве это не тот кот, Мари, который упал в дерево-дробилку? Я помню, Виктория рассказывала, как ты две недели не выходила из своей комнаты. А кстати, комната в которой сейчас живет Голд, она была твоей? — Спросил Холоф. — И что можно было понять из невнятного бурчания старика Голда, — он продолжил трапезу.

— Мама? Это правда? — с ужасом спросила Лара.

Мария молчала грозно сведя брови и глядела на Холофа.

— Мой пес Уилфи, вообще-то его должны были звать Вулфи. Я просто не выговаривала букву «В» в детстве, за год я успела научиться выговаривать имя Вулви, но все уже окрестили его Уилфредом, — пояснила Виктория. — Так вот, он хвостом ходил за Клинтоном. Куда кот туда и собака. Это было похоже на дружбу. Но Клинтону так не казалось. Он бегал от Уилви и однажды убежал не туда.

— Ну, все! Хватит сестра, — она взяла Викторию за руку и перевела взгляд на дочку. — Дальше у меня был нервный срыв, и отец запретил заводить домашних животных. Раз и навсегда. Потом я выросла и сама больше не хочу этого делать. Мне хватает и тебя. За тобой так же нужно убирать, кормить три раза в день, чесать, ласкать, и следить, чтобы не сбежала, — Мария заметила улыбку на лице дочери. — А что? Скажешь это не так?

В ответ она услышала только тихое кошачье «фррр» от дочери.

— Но помню, что отец не особо любил этого кота. Он был персидской породы, все время оставлял всюду свою шерсть и постоянно мяукал, будто пел что-то, — улыбнулась Виктория. — Отец постоянно приходя домой выгонял Клинтона на улицу. Ладно. Хватит о плохом, давайте приступать к десерту!

— А что с Уилфредом случилось? — спросила Лара.

— А он потом сбежал! Хотя зная отца, он мог его отдать, чтобы никому не было обидно, — спокойно ответила тетя. — Может это и к лучшему. Наверняка так было лучше, повторила она, уходя на кухню.

В комнату вошел Люк, его руки по локоть были в машинном масле. Он провозился в гараже дольше положенного и пропустил ужин.

— Что здесь такое происходит? Почему такие задумчивые у всех лица? — спросил он.

— Нам родители рассказывают странные истории из их детства, — пояснил Хилл.

— Ох, интересно послушать, — обрадовался Люк.

— Не выйдет, мы уже поужинали. Иди приведи себя в порядок. Ты мне понадобишься позже, — Холоф вмешался в разговор, строго и без колебаний. — Ты закончил ремонт?

— Нет, — Люк посмотрел на отца.

— Тем более.

— Иди мойся, — из кухни появилась Виктория. — Я тебя позже покормлю, — сказала она и быстро засунула кусочек пирога сыну в рот.