Всего лишь тело

Ирэн Борецкая, 2021

Она не имеет имени. Всего лишь тело. Столкновение с НИМ подарит ей ощущение, что она, наконец, нашла себя и свое место в жизни. А что если это ощущение ложно? Она поймет это в сравнении, когда будет метаться между сумасшедшей любовью-адреналином и нежной заботой, подаренной другим. В итоге она разрушит все и воскреснет, как Феникс, чтобы обрести Имя.

Глава 22. Детали

После Ильи я ни с кем не занималась сексом. До тебя. Я встречалась со многими, многие уверяли меня, что влюблены и, конечно, же лгали, ибо даже не могли ответить на простой вопрос, какого цвета мои глаза. С некоторыми мне нравилось целоваться, с некоторыми — говорить. Но как только они все пытались снять с меня трусики, я сбегала.

Такими темпами через пару лет я оказалась в кресле у сексолога.

— Я фригидная, — заявила я прямо, развалившись в кожаном коричневом кресле, как у себя дома.

— С чего вы это взяли? — интеллигентного вида мужчина лет сорока восьми, с проседью в аккуратной бородке, иронично посмотрел на меня поверх стильных очков. В его левом ухе поблескивала серьга, маленький гвоздик серебристого цвета.

Он сидел нога на ногу, слегка наклонив голову вправо и прижимая указательный палец правой руки к уголку верхней губы. Рассматривал меня с интересом, как диковинного зверька.

Я была в черных капроновых колготках в горошек и коротких кожаных шортах, свитере ажурной вязки цвета фуксии с треугольным вырезом, открывающим худенькие ключицы. Прическа растрепана. Влажные от прозрачной помады губы полуоткрыты. На оголенных до локтей руках позвякивают многочисленные браслеты. Весь мой вид эпатирует и кричит:"Я хочу секса!", тогда как рот заявляет, что я фригидна. Бедный доктор.

— Вы мастурбируете? Получаете удовольствие? — снова спросил он.

— Получаю ли я удовольствие? Я довожу себя до экстаза всевозможными вибраторами, игрушками и приемами. Почти до обморока. Я знаю, как и куда нажать, с какой силой. Я целую свои запястья с языком, покусываю их, представляя, что это партнер. Я сплю голой, и за ночь могу мастурбировать до десяти раз, каждый раз удовлетворяя себя успешно. Но я не могу этого с мужчиной…

— Вы подвергались насилию?

— Нет. Никогда.

Мне стало скучно. Я поняла, что он мне не поможет, это ж очевидно. Я надула пузырь из жвачки, нарочито громко хлопнула его и скинула ботфорты, забравшись на сидение с ногами.

Взгляд доктора скользнул от моих маленьких ступней до кромки шорт. Задери я ляжку повыше, и он смог бы различить цвет моего нижнего белья. Похоть на долю секунды овладела им, но он сдержался.

— Вот, — ликующе ткнула я пальцем в сторону его глаз. — вот, что я вижу всегда. Похоть. Я устала быть объектом вожделения! Они все хотят меня трахнуть, всего лишь. А мне этого мало.

— Чему вы удивляетесь, ведь вы всем своим видом подаете мужчинам сигналы сексуального характера. И дело даже не в одежде. Вы смотрите как женщина, которая знает об удовольствии все. Вы словно ласкаете взглядом, обещая некий фокус. Но при этом у вас такое невинное лицо, и это сочетание невинности и разврата ошеломляет, и возбуждает. Вы ходячий секс, вряд ли мужчина может думать о высоком рядом с вами!

— Я не хочу, чтоб он думал о высоком. Я хочу, чтоб он думал обо мне, — мой взгляд стал жестким и отстраненным.

— А, недолюбленность! Так, я и думал, — он радостно хлопнул в ладоши — Кто не дал вам любви в детстве? Мать? Отец?

— Оба, — тихо сказала я. Всю мою дерзость как ветром сдуло. Я готова была рассказать ему все.

Я родилась третьим ребёнком. Нежеланным. Мать забеременела, когда среднему сыну еще не было и года. Отец только потерял работу, финансы и быт трещали по швам. Свекровь орала благим матом:"Вы меня до инфаркта доведете!"и уговаривала мать сделать аборт. Та думала. И профукала все сроки. Делать аборт стало поздно.

Свекровь злилась, тюкала ее по любому поводу, изводила морально. И довела до того, что я родилась недоношенная на два месяца, ногами вперед, с огромной и продолговатой головой как у инопланетянина.

— Еще и урода родила. Да и девку к тому же, — плюнула в сердцах свекровь, когда ей об этом сообщили. Ей, вырастившей четверых сыновей, девочки были чужеродны и противны.

Меня поместили в инкубатор. Врачи говорили, что я вряд ли выживу. Но я так сильно хотела жить!

Я выжила. Голова вернулась к нормальным размерам. Вопреки прогнозам врачей о слабоумии, я быстро училась и соображала куда лучше братьев.

Все детство родня делала вид, что я пятая нога у собаки. Вроде лишняя, но отрезать жалко. Братья поначалу пытались доминировать силой, но, когда я научилась давать сдачи — поняли, что лучше меня не злить. Дралась я яростно и до крови. Разумеется, их.

Свекровь кидалась к раненым внукам как коршун, с трудом отрывала меня от них, швыряла в угол и бормотала, не глядя в мою сторону:"Не девочка, а исчадие ада! Сущий демон!". Я была виновата всегда и во всем.

Если она покупала подарки, то только мальчикам. Со мной она не играла, и старалась не контактировать вообще, как будто я прокаженная.

У меня не было ничего своего. Ни кукол, ни книжек. Я все была вынуждена делить со старшими братьями. Мою женственность также упорно отрицали, подстригая под мальчика и заставляя донашивать мужскую одежду.

В двенадцать я взбунтовалась и добилась отдельной комнаты. Мать, наконец, заметила, что у меня есть грудь, и купила мне бюстгальтер. Но я швырнула его ей в лицо, заявив, что с этого дня буду одеваться как хочу.

К тому времени отец уже давно нашел работу, и пропадал на ней допоздна. Если он и разговаривал со мной, то часто не дослушивал на середине, отмахиваясь и переключаясь на телевизор. А мать была скупой на эмоции и ласку, со мной по крайней мере. Братьев она целовала, обнимала, гладила волосы. На ночь глядя могла сидеть у их постели часами. Их рассказы о школьной жизни она слушала с трепетом. Их редкие четверки воспринималась как праздник: покупались сладости, пеклись пироги, тогда как мои постоянные пятерки, победы на олимпиадах, успехи в школьном театре и прочие достижения проходили незамеченными, как песок сквозь пальцы.

"Ты никто. И победы нам твои не нужны. Ты всего лишь тело, нехотя выброшенное из лона в эту жизнь" — читалось в семейном укладе. А я упорно пыталась добиться признания. Своей личности. Своей уникальности. Я пыталась показать им свой огромный внутренний мир с кучей идей, надежд и мечт, но никому это было не интересно.

В шестнадцать я впервые поняла, что красива. В школе я была лучшей в группе по французскому языку, и меня взяли для участия в концерте к приезду французской делегации.

Я исполнила отрывок из песни известной французской певицы, а затем прочитала на французском свои стихи. Это не было запланировано, и учительница недоуменно смотрела на меня из зала. Однако французы аплодировали стоя.

После концерта я и еще одна девочка начали разбирать декорации. Делегация и группа учителей с директором что-то обсуждали в зале. Один француз из делегации оторвался от разговора и подошел ко мне. Я стояла на сцене в сарафане по колено, с волнами каштановых волос, отросших уже до пояса, и пыталась размотать гирлянду с бутафорской колонны. Огоньки подсвечивали мои волосы, глаза, играли бликами на сарафане.

Французу было слегка за тридцать. Он не был красив, но в нем был мужской шарм и стать. И тогда я впервые увидела этот взгляд — так мужчина смотрит на женщину, желая ее. Он смотрел завороженно, снизу вверх: на мои щиколотки, тонкую талию, небольшую, но уверенно очерченную грудь.

— Вы очаровательны, дитя мое! — сказал он мне по-французски. Я смутилась. Он улыбнулся довольной улыбкой ловеласа и вернулся к группе обсуждения.

Как выяснилось, они обсуждали мою судьбу. Французы хотели, чтобы я поехала учиться к ним. На полный пансион. С последующим переходом в университет.

Узнав эту новость дома, мать пришла в ужас.

— Никуда ты не поедешь! Еще чего! Какие французы?! Тебе надо здесь в институт поступать, — кричала она.

— Конечно, не хватало еще, чтоб в проститутки завербовали, — вторила свекровь — Поди опять жопой там вертела. Довертишь как-нибудь, что поймают и оприходуют! Вечно ты вляпываешься в истории!

Помня странный взгляд француза, я поверила им, и никуда не поехала. Вместо меня поехала менее талантливая девушка, которая добилась во Франции и высот, и гражданства, и дома за городом.

Мать все же заставила меня поступить в лингвистический университет. Но втайне от нее я подала документы на факультет восточных языков, чтобы больше никогда не иметь дела с французами. И кем я стала? Преподавателем китайского.

— Вы не любите свою профессию? — спросил сексолог после того, как я изложила ему свою историю вкратце.

— Почему же, люблю. Но я перестала хотеть достигать чего-то большего. Я топчусь на одном месте…

Мы проговорили тогда более трех часов. Он звал меня на повторные сеансы, но я не хотела. Я все поняла с первого раза, я же быстро учусь.

Проблема была в обезличенности. Своим равнодушием родные люди обезличили меня, и я смешалась с толпой. Не выделяться, не достигать. Зачем? Ведь я обычная. Как все. Работа-дом-работа. Мужчина… а зачем мне мужчина? Если я умею сама себя довести до оргазма.

А потом был ты и твой вспыхнувший взгляд. Ну, наконец-то, думала я. Меня заметили. Я особенная! Ведь я знала это всегда.

А ты снова сравнял меня с асфальтом своей одновременной интрижкой с Ритой. И ты будешь наказан. За всю нелюбовь и пренебрежение, что мне пришлось испытать.