Благоприятный момент. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть V

Ирина Фургал

Мы успели вернуться в родной город и предотвратить ожидаемые несчастья, пусть и не все. Мой друг Петрик Тихо считает, что сейчас благоприятный момент для того, чтобы поведать мне, и даже всему миру, чужие тайны, которые он хранил от меня. Всё в заботе обо мне же и о будущем наших семей. А ведь дружба со мной, волшебником Миче Аги, едва не стоила ему жизни. Я же опасаюсь быть запертым в сумасшедшем доме за все наши подвиги. Спокойная жизнь, исполнение надежд, возвращение солнца – где вы?

ГЛАВА 2. ЧУЖИЕ ЗАСЛУГИ

О хорошем? Ладно.

Было кое-что. Да, было.

Сая развелась с омерзительным Троком.

Он и его мамаша, она же свекровь, прочно сели в тюрьму за издевательства над Саей и прочие свои преступления. Дядюшка заплатил за недопустимое отношение к племяннице такой штраф, что ого-го! Кажется, ему пришлось переехать в жильё, чуть лучшее, чем сортир на огороде. Ещё долго будут говорить об этом по ту и эту сторону Айкри: пусть другим неповадно будет. А Сая стала теперь обладательницей хорошего приданого. Разбирательство тянулось долго, уже после того, как Сая стала свободной. Вызывали, как я уже говорил, и нас с Чудилой.

Перед знаменательным событием, возродившим в нас надежду на побег, мне приснился сон.

В оконце вливались свет Навины и прохладный ветер середины весны, тихий говор охраны и далёкий рёв Някки. Я глядел в тёмный квадратик воли, и заснул незаметно. И видел всё в том же тёмном квадрате распустившуюся ромашку, любимый цветок моей покровительницы Эи, разумнейшей из сестёр. Серединка ромашки была оранжевой и светилась в небе звездой. На миг заслонив собой эту звезду с лучами-лепестками, в окошко прыгнул чёрный, молодой, здоровенный волчище.

— Привет, знакомец! — обрадовался я, ничуть не испугавшись. Во сне мне показалось, что это тот самый волк, которого я спас от расправы на пляже у реки. Я был рад, что он уже не хромает, а хвост держит высоко и победоносно. Выглядел зверь не страшнее домашнего пса, и я протянул руку — захотелось его погладить. Но он отшатнулся от меня, сел на пол и взглянул укоризненно. Тогда я заметил, что он принёс мне письмо. Простой желтоватый конверт волк держал в зубах и показывал, чтобы я его взял. На конверте вместо адреса было написано имя Петрика Тихо.

Я, было, протянул руку, но вдруг почувствовал, что то, что заключено внутри, имеет силу убийственную и страшную, схожую с той, что заключена в безобидных фигурках светящихся зверушек. Я сказал себе, что не могу позволить Петрику держать такое в руках. Я вскрыл конверт сам — и крик вырвался у меня. Все страхи, весь ужас, который только может испытывать человек, отчаяние от осознания невосполнимости утраты — то самое, что я испытывал, думая, что навсегда потерял Рики — всё это жило под тонким слоем бумаги, а теперь набросилось на меня, на моё сердце. Картины чего-то невозможного, чего я не хотел видеть, какие-то руины, чёрный дым в ясном небе, крики и мольбы о помощи, разбитые окна, топот копыт и ног по мостовым… моей Някки. Чёрно-красное море под безмятежностью синевы. Блеск клинка, который страшнее всего. Голос Петрика, ворвавшийся в этот кошмар:

— Миче! Миче, чего орёшь? Ночью даже! Что за привычка орать?

— Орёшь? Что орёшь? — спросил я чёрный силуэт, нависший надо мной. И сам поразился тому, как слаб мой голос, и как он дрожит.

— Не я ору, а ты, — укорил меня мой друг, хвала светлой Эе, вне сна. — «Мама! Папа! Бегите, бегите!» — вот что ты кричал, Анчутка. И ещё меня звал. Миче, что это значит? Что-то случилось? Там, в Някке?

Спросонья я не мог сообразить, как объяснить ему приснившийся кошмар. Живописать подобные ужасы?

— Случилось ли, спрашиваешь ты? Я не знаю. Но вот-вот мы получим известие.

— О чём, Миче? Скажи мне, как предсказатель: хорошее или плохое известие?

— Не могу знать, Петрик. Если хорошее, я бы так, наверное, не орал. Приснилось мне чёрт знает что! Думал, покончено с моим страхом. С тем, что мучил меня всю жизнь. Страх за Рики. Но снова здравствуйте. Бой… Пожары… Резня… Изначально, в детстве, я боялся именно этого. Ты ведь помнишь?

— Предчувствие?

— Наверное, да. Наверное, как предсказатель, я боялся стать свидетелем резни. Я был запуган взрослыми ещё в раннем детстве. Но загнал эту боязнь далеко. Глубоко-глубоко. Мне было велено об этом не думать. Я думал только о Рики, потому что он маленький, и очень дорог мне всегда был. То есть боялся опасности для него. Когда он родился, у меня всё перепуталось. Потом — факелы саду, и сгорел мой дом. Мне показалось, что всё, что то, чего я боялся, в прошлом. Ан нет.

— Тебе приснился сон о том, что должно случиться? Или что мы получим известие о том, что случилось? Или что ты станешь свидетелем того, что случится? Где?

— Я ли? На конверте, Петрик, было написано твоё имя. Приснилось, что конверт мне принёс знакомый волк.

— Я стану свидетелем?

— Чему ты удивляешься? Почему мы провели зиму в дороге и попали в тюрьму? Сам сказал осенью, что надо вернуться в Някку, всех всполошил, толковал о катаклизме и перевороте, вызванном будущими реформами — и я сразу понял, что пойду с тобой, и ты прав. Помнишь?

— Такое не забывается, Миче.

— Так что, тебе ничего не мерещилось? Не предвиделось? Не снилось? Только умозаключения по прочтении новостей в газетах? Ты сумел меня убедить, что твои выводы правильные, что мы не совершаем ошибки, возвращаясь в столицу, что мы всех спасём и всё предотвратим. Да, мне приснился кошмар, но паниковать мы не будем. Дождёмся известия.

— И станем действовать по обстоятельствам! — подхватил Чудила. — И постараемся предотвратить. Не бойся, Миче. Ты уже не маленький, и знаешь, что всё проходит. Твой страх пройдёт после того, как ты встретишься с ним.

— Утешил! Вспомни, что было, когда я встретился в прошлый раз.

— Но мог ли ты избежать встречи? — философски заметил Петрик. — Зато ты смог избежать потери. Потому что спас от одиночества и тоски Инару Кереичиките, а она потом вернула тебе Рики живым. Всё связано. Наконец-то дело сдвинется с мёртвой точки. Я знаю: мы сможем бежать. Двинуться навстречу своему страху и победить.

Петрик прямо на глазах становился прежним. Деятельным, собранным, обманчиво спокойным, готовым встать во главе и заговорить невозможно царственным тоном, которого не ослушаться. Да, он идёт навстречу опасности и страхам, чтобы они были побеждены и не мешали жить. А я всё ещё трепыхался и переживал под впечатлением сна. Права мама, прав дядя Тума Мале: я впрямь чувствительный, как девчонка. И, кажется, задумавшись, произнёс это вслух. Чудилка усмехнулся:

— Ты же поэт. Поэты — они такие. Был бы другим, не писал бы стихов.

Да, однозначно, уже совершенно нормальный Петрик.

— Ты ничего не боишься, кроме летающих глаз в долине Айкри? — спросил я, на что он ожидаемо ответил:

— Глаза уже были, поэтому бояться их больше нет смысла. Я боюсь опоздать в Някку. Не справиться с поставленной задачей. И я… Да, что-то мерещилось. Мне мерещился чёрный дым в ясный день, цветная плитка Воздушной площади Вершинки, замаранная кровью, разбитые окна большого дома, крики и топот. Мраморный пол. Блеск клинка… Хорошо, Миче, что ты вечно носишься с деревянным.

— Хорошо, что ты волшебник, и помнишь о защите. Ведь помнишь, Петрик?

— Конечно.

Ложиться и досматривать сны уже не имело смысла: настало утро. А прямо перед завтраком к нам пожаловал неожиданный гость. Аарн собственной персоной. Его никогда не пускали. Он не настаивал на том, что наш друг, придерживался версии, что мы попутчики, и не напрашивался в гости. А тут пришёл в сопровождении начальника тюрьмы, и оба сияли, как тазики для варенья.

Аарн сиял больше. Значительно сильнее. Он просто лучился. Он сказал, что суд окончен, он благодарил нас за содействие Сае и ему, и за то, что мы выступили, как свидетели, спросил, мы что, не рады, раз сидим с такими скучными физиономиями? Я старательно растянул губы от уха до уха. Петрик тоже. Мы оба понимали: вот он знак. Наш товарищ принесёт нам известие. Надо быть начеку. Аарн рассмеялся, глядя на нас. Начальник тюрьмы хмыкнул и лихо подкрутил ус. Неуместное веселье.

И тут Аарн огорошил нас сообщением: у них с Саей сегодня вечером свадьба, и нас просят ещё раз побыть свидетелями.

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!

Мы с Петриком переглянулись, озадаченно сдвинув брови. А потом подняли глаза на этого типа, который клялся, что не женится никогда, что не женится на Сае, который рассуждал о жертвах и о свободе.

Чудилка осторожно пихнул меня в бок локтем: это что-то неспроста. Я тоже пихнул его: мол, не теряй бдительности.

— Сегодня, — говорил, страшно довольный начальник тюрьмы, — будьте вечером при параде. Пойдёте на свадьбу: как без вас? Но будете, конечно, под наблюдением. Помните предписания. Не пытайтесь бежать или получить какие-то сведения. Будете сидеть среди доверенных людей, также получивших предписания. Сможете потанцевать, но опять же, под наблюдением. Не надейтесь, что наши люди напьются и разболтаются — они при исполнении. Поскольку свадьба будет тут, в крепости, кругом охрана. Но я рад, ребятки, что есть для вас такой чудный случай встряхнуться.

Мы разулыбались. Не стоит думать, что свадьба в крепости — это только ради нашей лучшей охраны. Нет, просто Сая и Аарн покорили сердца местных чиновников и охранителей правопорядка. Город предоставлял им место для гулянки, помня о том, что молодым хотелось бы видеть на свадьбе Миче и Петрика. Вот так.

Высказавшись, эти двое собрались уходить. И начальник тюрьмы уже поворачивался, чтобы пропустить мимо себя Аарна, когда в коридоре, за открытой дверью кто-то что-то пропел женским голосом.

— Что за чёрт? — начальник резво подскочил к проёму и выглянул в коридор.

Хоп! Рядом со мной на кровать шлёпнулась сложенная во много раз и стянутая резинкой газета. Я тут же накрыл её одеялом, а Аарн уже тоже выглядывал в коридор.

— О! — сказал он. — Привидение! — Обернулся и подмигнул.

Мимо проёма и остолбеневшего начальника тюрьмы проплыла Унагда собственной персоной. Совсем почти прозрачная, как неровное стекло, с яркими, озорными, почти живыми глазами. Вот уж не думал, что ещё когда-нибудь её увижу.

— У-у-у!!! — сказала Унагда начальнику, проструившись спиралькой вокруг своей оси и тоже подмигнув нам. И поплыла себе дальше.

Аарн был рад, как щенок.

— Уффф! — начальник тюрьмы принялся обмахиваться такой же газетой, выудив её из кармана. — Анчутская королева! Видали? Анчу тут везде жили, слыхали? Но она, хоть и из этих мест родом, правила Нтоллой, подземной страной. Время от времени Унагда Агди — так её зовут, проходит то там, то тут, но это не значит, что будет плохо. Это значит, она, как королева, смотрит, выполняются ли предписания, данные начальством, правительством и Покровителями. У нас они выполняются неукоснительно. А значит, бояться не стоит. Нужно тренироваться не бояться. Я научусь! Я уже второй раз её вижу.

— Уффф! — выдохнул я. Нельзя сказать, чтобы я был в восторге от новой встречи с Унагдой. А Петрик — ничего, даже помахал ей рукой.

— Уффф! — сказал Аарн, и, с видом явного облегчения от удачно выполненной миссии, просочился в коридор. Я понял — он в сговоре с местными призраками. Ради него они готовы даже пройтись то тут, то там и отвлечь внимание начальства, получившего предписания о тщательном наблюдении.

Едва дверь закрылась, мы с Чудилкой набросились на подкинутую нам газету, как собаки на кость. Единственный клочок информации за долгое время! А ну-ка, посмотрим.

*

Газета увидела свет вчера утром. Я сказал:

— Ага! Надо запомнить эту дату. Петрик, ты, как защитник природы, радоваться обязан. Тем более, что сам всё затеял и подготовил. И! Наш король, конечно, сильно упал в моих глазах, как человек, но я не могу не восхищаться им, как государственным деятелем. Он молодец. Смотри, вот он, наконец, и объявил долгожданные реформы. Как ты и предсказывал, раньше оговоренного с тобой времени.

Весь номер был посвящён охране уникальной природы великой и прекрасной нашей страны и, главное, природы её столицы, прославленного курорта. Ещё — охране здоровья граждан, особенно в свете недавних событий, связанных с искусственно созданными солнцами. Сама история упоминалась вскользь, без имён и подробностей, с обещанием разобраться и осветить в ближайшем будущем. И это правильно. Прежде, чем освещать что-либо, надо провести расследование и знать подробности.

Первая страница непривычно толстой газеты раскрывала перед глазами хорошо подготовленного к реформам народа пагубность технического прогресса в том виде, каков он сейчас. Отмечались его замечательные достижения, назывались в похвальном ключе имена учёных и изобретателей, но и приводились данные о том, как страдают окружающая среда, животные и человек от этих самых достижений. Правительство признавало: технический прогресс не остановить. Но вы, как и я, знаете, что была большая предварительная работа и пропаганда, и общественное мнение было давно подготовлено к радостному восприятию дальнейшего. Статьи, подобные этой, и даже Петриковы статьи, я уже читал, особенно, в ту пору, как мы путешествовали на «Комарике». Одна из них, как вы помните, подвигла нас с Петриком на побег в родные края. И, чтобы рассказать вам покороче, правительство сейчас предлагало ряд мер.

Частично перевести торговый и военный порты из столицы Някки за мыс Читира, чтобы не наносить вреда пляжам и природе в устье реки Някки. Взять под ещё более строгий контроль вырубку и восстановление лесов и использование вод. Труды учёных, предлагающих что бы то ни было, что может нанести вред окружающей среде: воздуху, рекам и морям, плодам, лесам и недрам, поощряться не будут. Зато очень заманчивыми были предложения работать в дальнейшем над двигателями, механизмами, устройствами, что не будут дымить, вонять, засорять воды, разрушать места обитания животных или памятники старины, и от чего отходов меньше. Но при этом будут приносить такую же пользу, как пароходы, паровозы и тому подобные замечательные машины. Особое внимание уделялось охране вод, водоохранных зон и курортов. Отмечалось, что производство не должно наносить здоровью рабочих какой-либо существенный вред. Создавалась комиссия по контролю. Одна, но крайне суровая. Назывались ужасающие меры взыскания. Описывалась выгода от проводимых реформ — представьте себе, именно финансовая. При том, что если даже слегка затормозить технический прогресс, выгоды, обычно, не бывает. Правительство подготовилось лучше некуда, и всё как следует подсчитало. Сообщалось о том, что уже восемь стран поддерживают нашу и готовятся пойти по её стопам. С горечью предполагалось, что следующее поколение будет называть столицей другой город на побережье. Някка не может принять в себя всех желающих жить в главном городе страны, она должна оставаться, в первую очередь, курортом.

В довершение всего, король с королевой, упоминая о том, что перемены, конечно, не могут произойти молниеносно, объявляли конкурс на изобретение альтернативных средств передвижения и разных других механизмов. Это могут быть новые устройства. Либо, что предпочтительнее, старые, для использования которых уже проложена железная дорога. Только двигатели не должны покрывать копотью окрестные леса.

Здесь рукой Аарна стояла приписка: «А что, Тихо, слабо поучаствовать? Ты бы снова поднял магию на недосягаемую высоту! Разве не ради этого всё затеяно? Я бы, например, подал заявку».

Нет, он не решится подать заявку на конкурс, пока считает, что несвободен, подумал я. Обидно. А в отношении Петрика он прав. Чудилка мог бы заколдовать пару двигателей и огрести главный приз.

Где-то в начале всего упоминалось о том, что идею всей суматохи подкинул родителям их юный сын, королевич (безымянный он что ли?), который, выражает таким образом нужды и стремления молодого поколения. Отмечалось, что благодаря его образованности и искусству убеждать и пошли за Няккой те самые восемь стран, и это далеко не предел. Петрик закусил губу.

Здесь я произнёс:

— Молодец он, наш королевич! Присвоил себе твои заслуги?

На что Петрик рассеяно ответил:

— Что? Я не сержусь.

— Как можно не сердиться! Как ты разрешаешь так с собой обращаться?!

— А что я сделать могу? И не всё ли равно? Лишь бы результат был.

— Ты ведь его знаешь, Чудилка. Говорил, что королевич нормальный парень, а он вон что себе позволяет.

— А? Да. Очень хороший парень, — неожиданно хихикнув, подтвердил Петрик. — Успокойся, Миче. Так и было задумано. Я ведь собрался делать карьеру в тайной полиции. А где что-то тайное, там шум не нужен. Зато королевскому сыну нужна эта штука такая… Репутация.

— Дешёвая репутация. И ты уж как-нибудь определись с планами на будущее. То одно говоришь, то другое. Расскажи мне: к сыночку, наверное, государи не относятся так, как к тебе, хоть ты и родственник. Видишь, как расписали.

— Мм… — неопределённо протянул Чудила. И выдал: — Не о том думаешь, Миче. Если газета выпущена вчера, может, сегодня ещё наши родители живы?

Я охнул.

— Чудик, ну газета при чём? О весенних реформах было известно уже осенью.

— Просто теперь начнутся настоящие взыскания, наказания… Штрафы… Я знаю людей из комиссии. Это люди неподкупные, очень ответственные. Реформы позволят хорошо прижать Коркам хвост. Ты уже понял, что они одни из немногих, кому плевать на указы и комиссии. Они имеют производства, и засоряют реки, и плохо относятся к здоровью рабочих, и даже, как я слышал, незаконно вырубают леса, и даже у водоёмов. При этом провалились попытки захватить престол, да ещё накрылась их авантюра с солнцами. Тут их того и гляди выведут на чистую воду. А мерзавец Воки, надежда и опора, сыграл в ящик. Представь, Анчутка, как они озвереют. Реформы объявлены раньше оговоренного со мной срока. Теперь уж точно мы опоздали. Если Корков не заперли на замок и не посадили на цепь, они непременно взбунтуются. Они не станут ждать окончания расследования.

Я похолодел:

— Прямо сейчас взбунтуются?

— Вопрос нескольких дней.

Вот и дожил я до обещанных моим другом беды и катаклизма. И заперт. Не могу предотвратить. Волна возмущения и обиды поднялась в душе.

— Зато тебя, Чудик, хорошо защищают, — насмешливо произнёс я. — Послушай-ка, что скажу. Честно и открыто. Тебя упрятали в эту крепость, чтобы ты не лез куда не следует. Не вмешивался. Зачем ты в Някке? Кто ты такой? Твои заслуги приписаны другому, лоботрясу, сосунку и трусу. Папенькиному сынку! А ты, не дай-то Эя, будешь качать права. Не дай-то Эя, кто проболтается о твоих заслугах! А так — тебя нет, и можно утверждать что хочешь. Ты сделал всю работу за другого, и больше не нужен. Твоим соратникам можно заткнуть рты убеждением, деньгами или угрозами. И знаешь что? Знаешь, что делают с теми, у кого воруют идеи?

— Что? — Петрик заворожено смотрел на меня большими и круглыми глазами.

Ну, я ему и показал что. Приложив руки к горлу и высунув язык. И добавив:

— Втихаря.

— Допрыгались, — сказал Чудилка и рассмеялся. — Нет, Миче, этого можно не опасаться.

— Свидетелей надо прихлопнуть, — возразил я.

— Нет-нет! Мне вреда не причинят, — он едва сдерживал смех. — Вот говорил я им, что когда-нибудь случится большая неразбериха! Королю с королевой! Ты, Миче, пожалуйста, не называй их сына сосунком, ты же не знаком с ним.

— Зато наслышан!

— И уж тем более, не называй лоботрясом и трусом. МНЕ неприятно это.

— О чём ты думаешь? — возмутился я. — Тебе угрожает опасность! Время идёт, люди стареют. Король с королевой тоже. С возрастом они могут свихнуться. Это безумие — запереть тебя здесь и не посадить на цепь Корков. При огромном количестве свидетелей приписывать твои заслуги другому! Никчёмному такому…

— Миче…

— Ничего смешного! Ты просто ещё не знаешь, что родители делают для своих деток. У самых лучших людей начисто отшибает разум, когда речь об отпрысках заходит. Бесполезное существо продвинуть в лидеры! Что может быть желанней? Я теперь понял всё!

— Миче!..

— Кончай хихикать! Всё неспроста! И каковы твои отец и мать! Совершенно не борются за ребёнка! При таком раскладе тебя обвинят в чём угодно и сошлют на каторгу! Не думай, что отвертишься от меня — я сошлюсь с тобой! И не удивлюсь, если где-нибудь там, загибаясь в болоте, мы с тобой прочтём, что это наш будущий государь, это нынешнее ничтожество, а не ты, открыл вред возрождённого солнца!

— А не мы, — поправил Чудилка. — Миче, ты что раскипятился? Ты сам не о том думаешь.

— Я о том думаю! Не смей мне указывать, как называть этого… этого… королевича!

— Ладно-ладно, — примирительно проговорил Петрик, — называй как хочешь. Пожалуйста. Хорошо. Но, может, если вы когда-нибудь познакомитесь, ты изменишь своё мнение. Я только прошу тебя уяснить: может, меня и сошлют, но уж точно не прихлопнут. Понятно? Угомонись.

— Нет, не понятно, — мотнул я головой.

— Когда всё снова станет хорошо, я попрошу родителей… ну, королевичевых… объяснить тебе, почему произошла такая путаница с именами и заслугами. Постараюсь быть убедительным. Они, конечно, могут отказаться, но тогда я, наверное, расскажу без спроса. Нет, не наверное. Обязательно.

— Никто не убедит меня, что всё это справедливо.

— Я всё решил, но всё же необходимо предупредить их. После того, как я объясню тебе, всё встанет на свои места. Ты всё поймёшь и перестанешь обзываться.

— Нет, — упрямился я. — Как это можно понять?

— Но ты прекратил за меня бояться?

— Ну… Если ты утверждаешь…

— Никто не свихнулся от возраста, Миче. Никто не придушит меня втихаря, об этом забудь.

— Ладно. Что делать станем? Как бы твои родственнички ни упали в моих глазах, я не хочу, чтобы Корки пришли к власти. Или попробовали прийти.

— Будем бежать, Анчутка. Посмотри, каков Аарн! Едва узнал про реформы — всё сообразил и затеял свадьбу. И подкинул нам газету, как знак. Не сиди. Собираться давай.

К назначенному часу мы с Чудилкой были при параде и держали при себе самое дорогое. Он — ту самую книгу старинных заклинаний, которую у него не отобрали в тюрьме потому, что приняли за сборник советов новобрачным. Я — свою саблю. Её мне оставили потому, что клинок всё-таки деревянный. А ножны — к ним даже прикоснуться боялись, чтобы потом я не обвинил кого-нибудь в поломке или чём похуже. Конфисковать золото и драгоценные камни, полученные сыном известного столичного ювелира за большие заслуги от принца дружественной страны, никто не решился. Оставить саблю в камере не позволил Чудилка. Сказал, если клинок деревянный, глупо к нему относиться с опаской. Зато он уже историческая реликвия, уцелевшая в пожаре, вещь, оставленная на память.

— Ты не имеешь права разбрасываться вещами, о которых будут слагать легенды, — укорил он меня. — Например, легенду о том, как ты вручил мне деревянный клинок в самый драматичный момент сражения с белобрысой нечистью Воки. Деревянную саблю, прошедшую с тобой подземелья Нтоллы, водные пути, снежные бураны. Которой ты проткнул насквозь металлическую обшивку корабля «Чёрный Мститель». Раскрошил каменных великанов, напугал в Аес всех бандитов и на две половины разрубал ядовитые светильники-солнца прямо с одного маха. Говорящие глаза Айкри слетелись из всех её пределов специально для того, чтобы выразить своё мнение об искусных столярных изделиях из балька. Завидев этакий удивительный клинок, призрачная королева Нтоллы, ныне безлюдной, в экстазе вкричала: «Это ОН!» и предсказала, что ты непременно повесишь его на ковёр над кроватью. Откуда он у тебя? Его сама Някка, дочь Эи вручила, призвав тебя куда-нибудь на мелководье. И — ах, да! — ты передал деревянную саблю мне, а я кокнул ею белобрысую нечисть Воки Ловкача. Так рождаются сказания о героях. О нас, между прочим.

Я смеялся:

— А ведь и впрямь началось всё с того, что на пляже, у реки, я пригрозил ею мучителям большого волка снятого в клетке с пиратского судна. Выпустил волка на волю. Он мне сегодня снился.

— И ты вспомнил, как сказал он тебе человеческим голосом: «Отпусти меня, Миче Аги, я тебе пригожусь». Пригодился?

— Во сне он принёс мне известие.

— Хороший волк, честный. Всемогущая деревянная сабля.

— Твоё имя не Телепатель? Никто не станет такое рассказывать. Никому в голову не придёт, что деревяшкой можно проткнуть обшивку военного корабля.

— Победить недоверие, защитить обречённого, освободить невольника, придать уверенности, завоевать дружбу, выручить в беде. Да. Никому в голову не придёт. Моё прозванье Главный Выдумщик Някки. Но ты, Миче Аги, никогда не бросай деревянную саблю. Не имеешь права. Повесь на ковёр над кроватью, как предсказано было.

— Ох, и навыдумывал ты! Не имею права разбрасываться драгоценными камнями, которые нам могут в дороге пригодиться, — сообщил я, запихивая за пазуху кошелёк.

— Что ж. Мы готовы к дальнейшим подвигам?

— Да, мы готовы.

Время пришло.