Ночь на окраине

Ирина Уральская, 2021

Повесть «Ночь на окраине» – это история о женщине, встретившей НЛО и не только… Книга написана в жанре магического реализма – это смешение жанров, это тогда когда в бытовые сюжеты привносятся элементы фантастики. Для широкой аудитории любителей фантастики. Я с трудом пробираюсь в неизвестных мне космических величинах, кому-то это может показаться смешным, кому-то странным, а кому-то бесполезным, но найдутся настоящие любители космических приключений, и мы с ними пойдем в дальние уголки космоса без всякого страха. Я не рассчитываю на критиков-фантастов со стажем, на физиков и астрономов. Это моя первая книга в прозе, и я пишу для души. Пишу и переживаю о гибнущей природе, о родной сердцу реке Урал… о гибнущей рыбе осетровых . Прошу и вас, читайте, это помогает мечтать. Любое сходство героев этой книги с реальными людьми – чудесное совпадение, и автор ответственности не несет.

1 глава Есть контакт

И всё это полностью удовлетворяло Этическим уравнениям.

Мюррей Лейнстер

Облака плыли в нестерпимо ярком небе. Горело солнце. Пыль и жара были где-то совсем рядом. На пульте шел прием телефонных звонков, запись в журнал регистрации хозорганов, проверка сигнализации и прочие рабочие моменты. Время текло медленно и скучно. Без конца звонил телефон. Большая тяжелая трубка повторяла одни и те же фразы. Схема приема объектов под охрану была проста. Все сдающие под охрану продавцы или владельцы квартир, или другие люди назывались хозорганами. Они должны сдать объект под охрану и так же при снятии его с охраны назвать кодовое число.

Разговор был короток:

— Алло, говорите громче, 23-25? Кто сдал? Мальцев? Моя фамилия Ди-ми-ден-ко, не Димденко, и не Димидиенко, и не Дмиденко. Не ломайте мне руки. Сейчас проверю. До свидания.

— Алло, 03 — 12, кто сдает? Петров, а Иван Иванович? Всего хорошего, Димиденко Лариса…

— Ха-ха-ха, вы как всегда шутите, красавица…

— Вы ж не видели меня…

— До свидания.

— Алло, кто снял? Назовите кодовое число, что забыли? Здрасьте. А вспомнили, 65-15? Хорошо, фамилию свою не забыли? Танечка? Вы в своем репертуаре. Ладно, Димиденко, моя фамилия Димиденко.

— Уф, ну и жара разыгралась, к дождю, наверное, духота какая, — по привычке вслух сказала я, поправила прическу, пышную копну подкрученных на ночь в бигуди тёмно-русых волос.

Успокоилась. Хотела глянуть в зеркало, но в разбитый осколок зеркала не принято смотреться. Я и так знала, что на мне давно немодная болотного цвета блузка-батик с вышитой пальмой на кармашке и юбка годе. Глаза я красила густо, подводя длинные стрелки, удлиняя круглые распахнутые глаза. Не глядя сунула руку в сумку и достала блестящую перламутровую помаду, не глядя же быстро смазала губы.

Работала по инерции, в голове прокручивая картину переживания вчерашнего дня: последние слова мужа Ивана, естественно о разводе, и мечтала, как бы отомстить своему когда-то обожаемому мужу путем измены. Для измены кандидат жил напротив.

Несколько лет безуспешных ухаживаний. Кричания под балконом. Антибанов Сашка. Я вздохнула. Всё-таки в девяностые годы при полном развале Союза мне повезло… Так думала я, и мысли окутывали меня, неустанно сверлили мозг и не давали покоя. Работа была не пыльной и спокойной. Брат Николай помог найти. А как без блата в наше время? Брат работал в отделе охраны начальником пульта и уже дослужился до старшего лейтенанта, и продвинул мою кандидатуру в освободившееся тёплое местечко.

Все кто был в Поссовете давно ушли домой, а мне предстояла ночь еще длиннее, чем день. Когда она настает, становится жутко и тихо. Здание поселкового совета стоит на окраине города в поселке Зачаганск. Это небольшой пригород за рекой Чаганом. Рядом школа № 20, и между школой и Поссоветом лесок.

Недавно в этом леске солдаты чуть не изнасиловали девушку, знакомую моей операторши. Она прибежала зареванная на пульт, и Ирина Захаркина помогла ей справиться с неудачей в жизни, успокоить по-житейски.

— Не думай об этом, Манька, — говорила Ирина, — успокойся. Мы пойдем в часть и заяву накатаем. Или я скажу соседскому Вовке, он соберет ребят, и набьем их подлые солдатские хари! Что, думают, нас защитить некому?

Значит, недалеко был солдатский КПП и их служивые здания. Еще пара пятиэтажек и частный сектор. Недавно стали давать тут землю под застройку домов. Работу брат Коля нашел мне такую, где я была бы одна. Неуживчивый характер и неумение подчиняться сослужили мне плохую службу. Когда я впервые вошла в комнату, мне сразу не понравились клиенты, матерящиеся при сдаче объектов.

С улыбкой вспомнила, как бросив служебное помещение, я пошла в кинотеатр, выяснять отношения. Гневно спрашивала кассиршу кинотеатра «Дружба»:

— Девушка, с какой стати вы матерились и кричали на служащую охраны пульта? То бишь на меня, — важничала я.

Смущенная девушка лет так-эдак сорока отвечала, не ожидая наскока из-под угла:

— Вас как зовут?

— Орхидея Ивановна! Вам зачем? Я не знакомиться пришла! — требовательно и с силой нажимая на фразы, с ехидцей, присущей всем потомственным уральским казачкам, резко говорила я.

— Да вы простите, запарилась. Я на пульте всех знаю, а вы кто, новенькая? — не переставая отпускать толпившихся в кинотеатр детишек, отрывала им билеты, давая сдачу, задавала вопрос кассирша, немного оторопев.

— Ладно, — улыбнулась я, — шучу я. Меня зовут Лариса. Вы уж, пожалуйста, в трубку больше не орите. Всё-таки мы милиция.

Я развернулась на своих платформах и побежала обратно, пыля и трясясь от страха.

«Мне ж, дуре, попадет, зачем я ушла?» — переживала я и торопилась еще быстрее, глядя вдаль на открывшуюся школу, лесок и пустырь напротив Поссовета.

Летела назад, благо это было недалеко, и вдруг заметила Кудаисова Лёшу — начальника Пульта охраны (у всех казахов в советское время были в русские имена).

Лёшина фигура длинная и худая с огромной фуражкой и кокардой, выделявшаяся на фоне белой стены, не обещала ничего хорошего. Под мышкой он держал папку с документами — обязательный элемент настоящего мента. Он гневно и ошалело смотрел на новенькую.

— Димиденко, вы откуда бредете? Мать вашу… — он запнулся и покраснел от натуги, не знал, как выразить возмущение, и дальше, уже взяв себя в руки, терпеливо и монотонно стал объяснять: — Вы себе как представляете объекты без охраны? Вы что не соображаете? Вам что инструкция неизвестна? — он переложил папку в другую руку, снял фуражку и вытер платком лоб, с которого бисером стекали капельки пота.

Я, притормозив сходу, молчала от неожиданности и неприятности момента. А он раздухарившись, продолжал:

— У вас сколько объектов находится под охраной пульта? Вы, наверное, даже не знаете степень важности объектов! — заключил он. — Нельзя ни на минуту, даже в туалет, оставлять объекты без надзора. Я надеюсь, вы меня поняли, или ни бельмесын? Вы по-русски понимаете? Я вам, казакша, объясню. Молчит она…

Я кивнула головой.

В конце концов, он взял объяснительную, которую положил себе в карман на долгое время, надеясь на еще один косяк. Всё тогда, аут, увольнение, и избавление от протеже вышестоящего начальства.

— Кого набирают?! Они там что думают, сюда кого попало можно принимать? — он уходил и всё ворчал, и ворчал.

А я пошла расстроенная на пульт и ругала себя, что какая я глупая и как подвожу своего брата.

Я попила чайку на ходу и взялась читать книгу, первоначально задернув шторки. Сумерки заволокли комнату, потянулась включить свет. Задела лампу и грохот свалившейся книги гулко разнесся по длинному коридору. «Опять мыши шуршат или еще кто-нибудь», — встревожилась я. Прислушалась. Дверь длинного коридора мало того была по новой моде стеклянная да еще выходила на злополучный пустырь. На этом пустыре всегда росли одуванчики. Хотелось бегать и собирать их. Я любила колючие осенние цветы или попросту колючки и ставила их в вазы. Одуванчики гнездились всю зиму на подоконнике. Татьяна Женова — соседка и многолетняя подруга говаривала, что неживые цветы держать в комнате нельзя. Таня была моим доверенным лицом, жилеткой для слез и бесконечных жалоб, вездесущим понимающим советчиком в любых жизненных неприятных ситуациях. Как только вспомнила о ней, передо мной встала приятная маленькая аккуратная фигурка с головой как тот же одуванчик на пустыре, светящейся изнутри с нежными голубыми глазами, без памяти любившая своего мужа Валерия.

Ночью вырубился свет. В девяностом году веерные выключения электричества были сущим мучением для охраны. Пульт засвистел и рация захрипела. Я переключила рацию на автономный режим. Стала вызывать мотоциклистов двадцатого маршрута, называть им кодовые числа:

— 23-25, 24-15, 27-45, — командным голосом говорила я быстро.

— Объекты 23-25, 24-15, 27-45 приняты, — хрипела рация, и двадцатый маршрут, состоявший из мотоцикла и двух дежурных милиционеров Шкондина Антона и Сдыка Мухамедова, тут же начинал проверку объектов.

В комнате стихло наконец, и только пощелкивание, и потрескивание рации раздавалось в тишине. Как там дверь стеклянная? Пойду, гляну. Всегда боялась, что в эту дверь кто-нибудь «нечаянно» залезет.

Сквозь стеклянную дверь разлилось голубое сияние. Яркая звездочка заметалась в небе и стала приближаться очень быстро. Я рванулась к выходу, слетела со ступенек и застыла (хотя делать это было, строго говоря, запрещено). С детства не боялась неба и неожиданностей. Звезда быстро превратилась в растущую точку, а потом в шарик. Яркий и прозрачный он метался и чертил хаотичные линии. Наконец он плавно как кленовый лист начал падать, и в течение нескольких минут или секунд приземлился на пустырь.

Да, совсем вылетело из головы, к ночи на небе появились тучи, а сейчас они сгустились, и поднялся ветер, и «казахстанский дождь» закрутил пылищу. Всё мое сознание было в тумане. Вспомнить подробности, потом я не могла. Был ли ветер или шел дождь. Темь ли была, или сначала была темь, потом окатило ярким светом зарева. Уж очень нереально всё, что со мной происходило, поэтому и рассказ сумбурный.

Захлестал по улице дождь, сверкнула молния, и заревел гром, а я стояла как вкопанная, не отрывая глаз от летящего объекта. Прозрачный шар плавно вошел в землю (примерно мне по колено), взрыхлив поверхность и задымился. Только тогда я очнулась и побежала к нему. «Шар прозрачный, может там живое существо? Ясно же, что случилось что-то, — решила я. — Ну конечно, это инопланетянин. У нас таких шаров еще не изобрели. Не успею, сгорит еще». Я бежала вся мокрая, как курица. Дождь лупил по плечам и лицу, и по голове моей непутевой, не думающей о собственной безопасности.

Когда добежала, путаясь в колючей траве, шар загорелся. В кресле и вправду сидел поникший силуэт, откинувшийся назад, странный, страшный — на мой взгляд. Роста чуть выше моего, без шлема. Окна аппарата при соприкосновении с землей на скорости были разбиты. «Значит, наш кислород ему не вреден», — летали пугливые мысли.

Достать его было проблемой. Шар был всё же огромен для меня. Рассматривать его было некогда. Надо как-то проникать внутрь. На стекле была продавлена пятерня. Я вложила свою руку и пыталась крутить, и давить в разных направлениях. Видела где-то в звездных фильмах. Стеклянная дверь поддалась и открылась. Но была еще и невидимая преграда около самого «человека» — биополе. Включился и стал переливаться красно-зеленый цвет. Тревожное биополе. «Это чтоб испугать меня», — догадалась я.

Не тут-то было.

Земной человек интересное существо, его пугает малейший шорох в темноте за спиной: прикосновение маленького паучка или паутинки к лицу, мокрица, ползущая по своим делам, ужик в кустах или в воде, лягушки, квакающие в камышах у реки, или летучие мышки, летящие на свет божий. Но в каких-то по-настоящему страшных ситуациях его не остановить ничем. Ни огнем, охватывающим всё большую территорию, ни светом, переливающимся ниоткуда, ни инопланетянином, оглушенным при посадке незнакомого летательного аппарата.

«Вдруг он взорвётся?» — сердце сразу заныло. Вездесущий нос мгновенно почувствовал гарь и копоть пластмассы. Распространился едкий удушающий запах — смесь совсем незнакомых материалов. Странное существо открыло глаза, если эти студни можно назвать глазами, нажало кнопку на груди, и биополе исчезло. Он будто звал меня. Я это почувствовала шестым чувством. Стала неуклюже громоздить его на спину, стащила с кресла, и поволокла к выходу.

Огонь всё быстрее захватывал территорию. «А она и не маленькая, — убедилась я, — эта территория шара». Он открыл глаза и шевельнул пальцами, между пальцев показался прозрачный шарик, и он судорожно, стал катать его, пытаясь найти нужное положение, чтобы заговорить на земных языках. Раздалось бормотание, и как в радио обрывки английского, итальянского, немецкого:

— Hello!.. Bonjour!.. Shalom!.. Buena's diаs….. Konnichi wa! Merhaba! — трещало в его «рации».

— Давай быстрее, миленький, хороший мой, — лопотала я, пытаясь тащить его по скользкой и сразу ставшей липкой глине, по горелой земле, по выгоревшей вокруг при посадке шара, траве.

Он мотал головой и пытался вертеть шарик в руках, что меня страшно раздражало.

Наконец он вставил шарик в коробочку, прикрепленную на груди, и из коробочки на чистом русском языке стал вещать голос. Вернее, рот он раскрывал и бормотал свое, а коробочка переводила:

— Вернись, вернись быстрее! Там всё моё в «квадрате».

Он сполз с меня. А я, проклиная всё на свете, помчалась назад в шар. Тыкаясь как кошка в темноте по углам. «Дети останутся без мамки, две дочки и псина. Зато мужу наконец насолю или ему повезет, когда меня не станет? Останется ему прекрасная квартира в новом четвертом микрорайоне с балконом и отоплением, паркетными полами сияющими и лаковыми. Тьфу, черт! О чём думаю?.. Через тернии к звездам, — горестно про себя думала я. — Где же этот квадрат?» Мысли петляли и пугались.

Вдруг стало внутри головы ясно, мои мысли исчезли, как будто за меня кто-то думал. Зеркальный квадратный сундук килограмм на пятнадцать был под панелью передвижения. «Быстрее, быстрее», — я торопила себя, дым ел меня изнутри. Огонь распространялся быстро. Над панелью был экран звездного неба, там метались точки, и это на секунду отвлекло меня.

Я вернулась к телу, лежащему на земле. Он немного оклемался. Открыл панель на сундуке, поработал с кнопками управления. Вдруг огонь, шар и всё это место стали прозрачными — невидимыми глазу. Не сразу, а постепенно, сначала сквозь растворяющееся марево исчез догорающий шар, а потом стерлись все остальные следы, обгоревшие кусты, дерево, обломки. Мое любимое выражение «Портал открылся и закрылся» сработало. Только обгоревшая трава осталась и гроза, лупившая по плечам и двум головам. Он и я на траве.

Некстати вспомнился орел с поломанным крылом в нашем старом доме. Ваня принес его и кормил. А он всё равно сдох. Не жилец был, если крыло сломано. Вот с этим орлом я и осталась один на один. Да еще сундук. Не потяну два предмета. Потащила по очереди. Костей у него не было, мягкое тело, ничего не упиралось, не тыкало в спину. Пришелец легче нашего мужика, хотя их я не носила на себе. Как там санитарки на войне по нескольку солдат выносили из-под огня? Рука свешивалась перед моим лицом, и я ее невольно разглядывала. Говорили, когти у них, а тут длинные тонкие пальчики, правда, с перепонками. Что за дурацкие мысли? Мысли глупые, сама грязная, еще подумает, что все женщины у нас такие же страшные.

Дождь кончился внезапно. Кино бесплатное. Остановилась передохнуть, вытерла лицо рукавом. «Слава богу, — опять некстати подумала я, — он двуногий и двурукий. Что теперь делать?» Он кое-как передвигался. Затащила его в комнату, туда, где пульт охраны. На пульте горел свет, меня вызывал центральный пульт охраны. Я кинулась отвечать. Переключать ключи. Работа не ждала. Хорошо хоть «тревог» не было.

У нас была подстилка неизвестного происхождения, общая, иногда ночью можно было полежать на стульях, сдвинув их. Вот туда я и определила дорогого для Земли гостя. Великосветский прием, прямо скажу, не удался. Как у нас водится, включила электрический чайник. В углу стоял обычный умывальник. Умылась и ему предложила. Посмотрела на свой вид в разбитое зеркало на стене. Ужаснулась. Какая там прическа, завивка, косметика?!

Шел час за часом, он лежал с открытыми глазами, вроде в сознании. «Завтра суббота. Сюда никто не придет, может, еще сутки отдежурить, а может, скорую помощь вызвать?» — горестно прикидывала я.

— Не надо! — ясно сказал он безо всякой коробочки, и ноги у меня подкосились.

Значит, читает мысли. «А мне скрывать нечего, — безрассудно рассудила я. — Думать о чём-то хорошем не могу, чего уж тут хорошего. Даже если увезут, лечить не смогут. Что они в инопланетянах понимают, если в своих земных болезнях не разберутся, еще отравят». Вопросов даже у меня море, а к нему сейчас радио, телевидение, и родное «Приуралье» пожалует, и КГБ, и вообще спрячут от греха в бункере.

Первый контакт. Посланец из космоса. «А со мной что будет? Ликвидируют», — с ужасом представила я. Да таких контактов полно было, всё покрыто мраком и законспирировано. Зревший против правил протест оформился. Ни до чего ему, это сразу видно.

— Я хочу остаться здесь, на Земле. Мои не отпускают. Во мне много человеческого. Буду полезным.

Так коротко и ясно.

— Ладно, разберемся.

Я отвела его по лестнице на второй этаж.

— Сиди, не высовывайся.

Утром пришла Ирина Захаркина, сменщица. С быстрыми горящими как черный уголь глазами, ее стройная и точеная фигурка была предметом разговоров досужих сплетниц. Душа открытая и распахнутая. Добродушная и веселая девушка. Волосы были окрашены перекисью водорода и сияли белизной, зубки тоже. Губы сочные и спелые подкрашены малиновой помадой, краснели, грудки торчком, короткая черная юбочка открывала стройные ноги.

— Что это с тобой? Ты что на сеновале всю ночь была? — она радужно засмеялась.

— Ага, на траве валялась с инопланетянином, — буркнула я, — такая смена была, гроза, дождь. Пришлось к ребятам выходить вручную на бумажке писать и передавать объекты, — врала я самозабвенно, — вся вымокла, до нитки. А завтра с дочкой в больницу надо. Я сегодня еще останусь на смену. Что поделать, надо.

— Ла-а-ды! — протянула Иринка Захаркина. — Мы тогда купаться поедем, со своим.

— Какое купание дождь же был?

— У него машина «Жигули»… там место есть, недалеко от Чагана… шашлычки… коньячки… А тут работа! Вот я сейчас ему и позвоню…

Телефон для связи был с круглым номеронабирателем и тяжелой трубкой. Иринка тут же набрала, и я знала какой номер. Поэтому и не спросила из бабьего любопытства. Она коротко сообщила новости и, промурлыкав, положила трубку.

Мое счастье сидело на втором этаже голодное. Она быстро собрала манатки, и учесала в сторону «моря», то бишь реки Урала или Чагана. Я уныло поплелась на второй этаж. Надо везти его домой. А у него рожа. Огромные глаза кое-как оформились к утру, нос вроде то появится, то снова пропадет. Он пытался из себя человека, что ли изобразить? К утру стал больше походить на человека, а я на общипанную курицу, хоть сейчас в суп.

Мимо окон шли люди, гуляли. На детскую площадку прибегали вольные земные дети и орали во всю мощь своих глоток. Мамаши и бабки чинно сидели на лавках и болтали о событиях ночи. «Как мимо всех провести незаметно такого необычного человека? Надо ехать домой и оставить его на пульте. Может, повезет, и никто не вспомнит меня пока, ну, в крайнем случае, уволят, — уныло сознавала я. — Дома Иван самый надежный в мире человек, хоть и муж». Я объяснила новому оператору — инопланетянину, как отвечать на вызовы рации и передавать тревоги, закрыла его на пульте и вышла из здания Поссовета.

На пустыре уже ходили и измеряли опаленный круг люди в тёмных плащах, и солдаты толпились в сторонке, и черная «Волга», и зеленые военные газики стояли по бокам. Но не было ни одного репортера и газетчика. В нашей стране так, если надо раздуть новость, ее раздуют. Если не надо и опасно волновать народ, всё тихо и шито-крыто. Сейчас передвигаться нельзя нам с чужим человеком без паспорта.

Сев на автобус № 5, я поехала на остановку Гагарина.

Ваня копался в машине, неторопливый и важный, и глыбистым айсбергом возвышался в большом заросшем саду и пятачке для машины. Дом этот был огромный и двухэтажный, принадлежал его семье, и было ему сто лет. Строил дом дед, яицкий казак. Бревенчатый с резными окнами и фронтоном врос он в землю первым полуподвальным этажом.

Сам Ванча всегда вызывал добродушным видом расположение к себе любого человека, который входил в дом или в отношения с этим человеком. Познакомившись, его уже никогда не хотели отпускать ни знакомые, ни друзья, ни женщины. Он казался легкодоступным и веселым, играл на гармони и гитаре, сыпал шутками. Был он всегда неряшливо одет, но это скорее был стиль, нежели любовь к неряшеству. По одному случаю можно было составить мнение о нём. Однажды в ворота постучались две женщины, проверяющие электричество, сняв показания счетчика, они остались пить самодельное вино, которое в огромных бутылях стояло повсюду, а потом стали часто наведываться за ради удовольствия.

А еще по одной черте характера можно определить его незавершенные фантастические проекты. Долгое время посередине двора зияла яма. Эта яма была притчей во языцех. Ванча хотел сделать бассейн для уток. Да так и не собрался. Вырыл яму в яблочно-вишневом саду и не велел трогать. Утки и собаки, без конца падали в эту яму. Да и сами мы с чертыханием, собирая вишню или яблоки, с опаской обходили злачное место, которое по весне заливалось водой. Утки и куры вольно ходили и летали по всему огромному двору, занимавшему немалую площадь, где-то на задворках висел обглоданный курами виноград и бегали свиньи в загородке. Тем не менее, всё это прощалось ему, как только он садился на крылечко и брал в руки баян или аккордеон, и выводил прекрасным голосом:

«Раз пошли на дело я и Рабинович,

Рабинович выпить захотел.

Отчего ж не выпить бедному еврэю,

Если ж у него нету важных дел?»

Ванча всегда находил себе интересное дело и начинал его с воодушевлением, не все его проекты кончались плохо, со временем он научился очень хорошо выводить утей в собственном инкубаторе, стоявшем посередине огромного зала, с отдельным пересадочным ящиком с подсветкой, который висел на стене около картины матери. Там росли маленькие цыплята и утята. А зимой больших уток он мыл в бане в огромной ванне и носил сушить в зал. Они крякали и важно ходили по комнатам, удивляя даже кота. Глядя на утей и кур в доме, собаки тоже поскуливали и старались проникнуть за порог. Всё это вызывало возмущение одной только дочери, которой приходилось мыть и убирать за всем этим бесчисленным хозяйством.

Зато это был безотказный человек, чем пользовались его многочисленные друзья, не раз занимавшие деньги и не отдававшие никогда. Он, экономивший на всём, скапливал определенную сумму и обязательно поддавался на уговор и проценты с какого-нибудь нового дела, влюбляясь в товарища с его проблемами, живя его интересами, обязательно отдавал свое накопленное тяжким трудом и оставался на бобах. Это было и в истории с магазином, который открыла женщина в Атырау. Долго ждал он проценты и сумму в шесть тысяч долларов, пока рукой не махнул. Скрепя сердце, терпеливо и не обсуждая, продолжал он жить дальше, приступая к новым проектам.

Собирал бутылки по поселкам, и там его настиг крах. Пустые бутылки из-под вина и водки, тара, тогда стоили копейки, но и с этих копеек получались неплохие суммы. Менял бутылки на жвачки, и дети с удовольствием приносили мешками грязные бутылки, валявшиеся в огородах и подворьях, а мы потом мыли и сдавали в пункт приема. В один прекрасный день напарник забрал заработанные дивиденды и уехал в солнечный Азербайджан, обещая вернуться. У него занимали без отдачи и с отдачей. Время остановилось в этом доме. Всегда был один и тот же уклад. Тихий и спокойный он никогда не бунтовал. Если его пытались вывести из себя, отшучивался и никогда не оставлял о себе плохого мнения, отличаясь великим спокойствием и философским отношением к жизни.

У нас же была собственная квартира на окраине города, только в противоположной стороне от работы, полученная на моей прошлой работе. Квартиры нам давали абсолютно бесплатно. Когда я забежала, запыхавшись, во двор, напилась холодной колодезной воды, бегая туда-сюда и суетясь в надежде привлечь внимание мужа. Напрасный труд. Ванька на меня даже не взглянул. Мы же пытались развестись позавчера, о чём говорить.

Я подошла и сходу путано и сбивчиво выложила историю. Повисла на руке, а этого он просто терпеть не мог. Но Ваня, есть Ваня.

Остыл и спросил:

— Когда везти?

— Ночью-ночью. Сейчас там незаметно не проехать.

Еле-еле доплелась я назад. Жара разыгралась, душный воздух плыл и испарялся. Голова ватная, ноги тоже. Навалилась нечеловеческая усталость. Вхожу, моего знакомца нет на пульте, а сидит приятный мужчина странно-знакомого вида. Посмотрела на фото артиста Ерёменко вырванного из журнала и висевшего не стене. Точно он!

Я на всякий случай, сказала:

— Здравствуйте! — пытаясь пожать руку.

Кости были, значит, землянин. Кто он? Заметались мысли. Наверное, милиция забрала пришельца. Решила притвориться овощем. Ничего не знать.

— Это маска, маскарад, пойми, — сказал брутальный мужик, — и костного скелета нет, у вас скелет, у нас — нет. Масса плотнее там, где надо. Усилием воли можем форму менять. Сгустки формировать. Плавить. Это нетрудно, и легче путешествовать без костей по мирам. Атомы расщепляются легче. Мы давно избавились от костных тканей и форм, и скелета.

Тут, мне стало основательно плохо, и я полезла за таблетками. Он положил мне руку на темечко. В голове замелькали радужные картинки, светотунель, бабочки… Полная отключка.

Очнулась темно. Ночь выползла из окон и смотрела зловеще. Это был даже не сон, провал памяти без сновидений. Надо сказать, проснулась я свежей. Давно не чувствовала радости от пробуждения, часто затекали руки, спина болела, и что-то колотилось внутри, тридцатилетнее сердце видно остывало и давало такие толчки с перебоями. А тут на удивление полное обновление организма. Щенячье чувство радости обуяло меня. Волна неподходящего этому месту тепла и света обдала и захватила полностью. И еще чувство зверского голода.

Гудки автомобиля раздались совсем близко. Мы вышли под старое звездное небо. Ванча, так я называла мужа в минуты близости и хорошего настроения, поздоровался важно и торжественно. Миссия спасения прибыла на стареньком автомобиле «москвич» зеленого цвета. Открыл дверь, не спросив и так и не сказав ничего, даже не удивился облику почти земного мужика. «Мужик» тоже ничему не удивлялся и хранил молчание сфинкса, будто наперед всё знал о нас. Оставшись одна, я поела, попила, поработала, а спать не хотелось совсем.

Ночь прошла спокойно. Утром сдала смену и бегом домой, умирая от любопытства и тревоги. Как они там?