В омуте страсти

Ирина Туманова

Её любовь похожа на зависимость, на лихорадку, на чёрный омут, который затягивает и уже не отпускает. Любовь подчиняет, ломает характер, ломает психику, меняет жизнь. Она затягивает в омут страсти, где холодно и одиноко. Алиса влюбляется в Максима – ветренного красавца-мужчину, мужчину-самца, с которым у неё всего лишь одна ночь…

День начинался. Вставало солнце, чистое, умытое и еще немного сонное. Оно медленно расправляло лучи, и небо загоралось розовым светом. Розовый свет, голубое небо и немного белого пуха облаков — картину безмятежного счастья рисовало утро. Восход солнца — это тот короткий момент восторга, когда душа, срываясь с цепей, летела к солнцу, к небу, к облакам, к свободе и безмятежности.

Солнечный луч добрался до незашторенного окна и залил комнату теплым светом самой близкой к людям звезды. Алиса сонно улыбнулась, приветствуя новый и, без сомнения, чудесный день. Сбросила на пол одеяло, подставив под теплый луч загорелое тело, на котором не было следов от купальника. Какая ослепительно белая полоса в жизни! Такая ослепительная, что Алиса по-детски завидовала сама себе. Но пройдет совсем немного времени, и девочка Алиса перестанет завидовать себе, перестанет улыбаться солнечному «гостю», и зло сжав зубы будет ждать с нетерпением прихода хотя бы грязно-серой полосы.

Где-то совсем рядом уже был мужчина, который затянет ее в омут нездоровой страсти.

Ну, а пока Алиса блаженно потягивается крепким шоколодным телом, нежится в теплой постели и по утрам, вскочив с дивана, гуляет по квартире довольной кошкой, мурлыкающей, томной, неодетой, отражаясь в больших зеркалах, возбуждаясь от вида красивого тела. В этом был особый шик и особый животный кайф. В этом была свобода и легкие воспоминания о шальной юности.

* * *

Вера Сергеевна была преподавателем от бога, воспитателем от души, но с собственной дочуркой сладить не могла. Как говорится, сапожник без сапог. Единственная и выстраданная дочь Алена была девочкой мягкой и нежной, до тех пор, пока не сталкивались их интересы. Как только интересы пересекались — Аленка становилась невозможной, она становилась упрямой и слишком вздорной.

Глубокая морщинка на лбу Веры Сергеевны — это результат Аленкиной работы.

От грустных мыслей ее отвлекает стук в дверь.

— Вера Сергеевна, у нас опять ЧП! В 215-й слышали детский плач. А там же соплюхи первокурсницы живут, — доложила сухая, словно высушенная на солнце вобла, комендант общежития. — Неужели опять кто-то нагулял?

— Ну, пойдем, посмотрим, кто еще распрощался с детством, — грустно сказала Вера Сергеевна, думая о своей дочурке, которая еще принесет ей большую ложку дёгтя.

В коридоре Вера столкнулась со своей любимицей, надеждой института. Алька опаздывала, как всегда. И как всегда — глаза красные, не выспавшиеся. Но такая вся счастливая, святящаяся, довольная жизнью и собой! В сердце Веры Сергеевны добавилось тревоги, она не хотела, что бы ее любимая студентка по глупости попала в скверную историю, в которую так любили попадать, вырвавшиеся из-под родительской опеки, вчерашние дети.

Но Алиса уцелела от таких историй, находясь под присмотром заботливой Веры Сергеевны. Истории начнутся с ней позже, как только она с подружкой махнет на море, праздновать окончание студенческой поры.

И вот тела их стали шоколадными. Морские купания и пешие прогулки сожгли остатки жира. Бронзовые, поджарые с горящими глазами они вполне могли рассчитывать на повышенное внимание к себе. И оно, действительно, было повышенным. Волнующим сном пролетали темные ночи на пустынном пляже у костра. Темнота плотно окружала и, казалось, что это необитаемый остров, и во всем мире больше нет никого…

Иногда луч прожектора с пограничной вышки вырывал их из темноты и возвращал на пустынный пляж курортного поселка. Но как только луч уходил — необитаемый остров, ночь, звезды, ласковый шепот прибоя и мужские губы, соленные от морской воды и сладкие от красного вина.

— Хорошо ли тебе, девица? Хорошо ли тебе с «красного», — допытывался Сергей, щекоча губами Алькину шею.

Алиса пьянела в объятиях молодого курсанта. Его губы сначала бережно и осторожно касались ее щеки, потом уголка рта. И обоюдный всплеск страсти рождает жаркий поцелуй. Алиса задыхается от приступа желания, ласки становятся всё интимней, всё сильней. И всё опасней. Курсант и девушка переплелись в объятиях, пляжная галька превратилась в мягкую сексуальную постель. Мужская рука скользит по бедру, комкая легкий шифон короткой юбки, движется еще выше и натыкается на кружево кокетливых трусиков. Замирает перед кружевным препятствием, а потом несмело отодвигает резинку вниз. Мощная волна желания накрывает Алису, и приятная тянущаяся боль внизу живота горячо пульсирует и дает понять, что грань между ласками и сексом скоро будет нарушена. Но Алиса не хочет нарушать эту грань. Не хочет Алиса подпускать так близко к телу без Ее Величества Любви. И загасив огонь, она вырывается из неглубокого омута страсти.

Алиса просит:

— Всё, всё, Сергей, пойдем искупаемся, остынем…

Сергей тяжело переживал возвращение к прозе жизни. «Но не насиловать же ее, черт возьми? Зачем портить такую ночь?» — решает он и послушно идет к воде.

Алиса плыла по «лунной дорожке» тихо, осторожно, стараясь не нарушать сказочной картинки. «Почему здесь так хорошо? — думала она, уплывая все дальше от берега. — Может это морской воздух делает людей лучше и добрее?» Она была почти уверена в этой чудотворной силе воздуха и воды.

Достаточно было Алисе ощутить на себе сильные, и в тоже время нежные морские объятия, вдохнуть свежий, пахнущий арбузом воздух моря, как энергия мощными потоками начинала вливаться в нее. И тогда, не чувствуя усталости, Алиса плывет как можно дальше от берега, и неудержимая, животная радость переполняет ее душу. Она счастлива в этих необъятных морских просторах; она счастлива от острого страха перед глубокой бездной, из черноты которой, возможно, смотрят на нее чьи-то злые хищные глаза. И нахлынувшее необъяснимое счастье выталкивало из ее горла первобытный крик. И уже не в силах сдержать распирающий восторг, кричит она на разные голоса, пугая морских обитателей. А, наоравшись вдоволь, плывет к берегу и валится в изнеможении на прибрежные камни.

Это ли не счастье? Хотя, как известно, кто-то любит арбуз, а кто-то — свиной хрящик. И еще известно, что жизнь — штука полосатая, и за светлой полосой неотвратимо грядет полоска потемнее.

Проснулась Алька одна. Лена с раннего утра упорхнула на горную экскурсию, оставив записку, что будет поздно. «Вот и славно, трам-пам-пам… Зачем нам кузнец? Не, нам кузнец не нужен», — обрадовалась Алиса неожиданному одиночеству. Она распахнула большие, в полстены окна, взяла горсть шоколадных конфет и книжку про большую чистую любовь и приготовилась наслаждаться жизнью.

Ласковые прикосновения теплого бриза были так приятны, что обнаженное тело медленно покрывалось мурашками. С моря доносился успокаивающий шепот прибоя: «Все будет хорошо, хорошо, хорошо…» Алиса растворялась в эротической неге и блаженстве… Пальцы легонько прошлись по теплой коже. Живот напрягся. Рука плавно скользнула вверх, на грудь, прошлась круговыми движениями по розовым соскам. Соски затвердели и стали отзывчивы к ласкам… А море шептало. Ветер ласкал. Алиса наслаждалась собой. Согнутые в коленях загорелые ноги напоминают крылья бабочки, присевшей на цветок. Пальцы оставили в покое грудь и перешли к самой эрогенной зоне.

Беспомощной рыбкой трепыхалась она в крепких сетях подступающего оргазма. Где-то совсем рядом раздаются голоса, но Алиса не слышит их. Она вся сконцентрировалась на кончиках ласкающих ее пальцев. И вот сладостно-мучительная волна обожгла, захлестнула и накрыла с головой. Тело выгнулось в истоме, страстный шепот-стон удовлетворенной плоти замер на покрасневших губах.

Придя в себя, Алиса мечтательно посмотрела в потолок и подумала с легким сожалением: «Хорошо-то хорошо, но хотелось бы уже вдвоем с любимым парить в экстазе…» А любимый даже не маячил на горизонте, и уж тем более не ожидал ее, нетерпеливо выхаживая по горизонту со словами: «Элис, дорогая, ну, сколько можно ждать?! Пора уже со мной любовью заниматься…» Вся беда в том, что Алька стала чересчур разборчивой, она копалась в мужчинах как в несвежем белье, и в каждом находила своё пятнышко, свой обязательный изъян, который не позволял ей влюбиться до сумасшествия, до лихорадки, до желания утонуть в омуте любви и страсти. Время шло-шло, а герой, который избавит ее от одиночества всё не шёл и не шёл.

Отдых на море подходил к концу. В последний раз подруги зашли в кафе полакомиться чем-нибудь кондитерским. Никаких предчувствий, разумеется, не возникало. Купили по песочной «корзинке» с большими кремовыми цветами и, осторожно впиваясь зубами в хрупкую конструкцию, поспешили выйти из кафе, еще не успевшего превратиться в полутемный, оглушенный децибелами ночной клуб.

Но не успели… у дверей их схватили за руки, довольно грубо и бесцеремонно. Дерзкая Алиса резко обернулась, готовая дать отпор по принципу: «Кто к нам с мечом придет — тот в «забрало» и получит».

— Чо такое?! — возмущенно начала она. И осеклась — на нее в упор смотрели тупые, стеклянно-оловянные глаза. Ни намека на улыбку, ни намека на ухаживание и желание познакомиться не было в лице невысокого жилистого мужчины лет тридцати.

— Зашли назад, — приказал он, еле разжимая зубы.

И сразу же задавил страхом. И моментально подчинил себе. Девчонки как кролики смотрели на удава и шли за ним против воли и желания. Правда, «удав» еще слегка помогал руками, грубо толкая «кроликов» вперед. Нелепо смотрелись в руках хрупкие кремовые «корзинки», которые расхотелось есть.

У дерзкой Алисы пропала вся агрессия, она не стала кричать, не стала шуметь и вырываться, а сразу же подчинилась грубой силе. Ее испугала звериная ярость мужчины, которая, казалось, вырвется наружу при малейшем сопротивлении.

За столиком, куда звероподобный привел девчонок, сидел амбал с таким же нехорошим выражением лица. Мужчины начали вполголоса переговариваться между собой:

— Туристки? — спросил амбал.

— Не наши, — уверенно ответил жилистый.

И они заговорили совсем тихо, бросая на туристок неприязненные, оценивающие взгляды. А потом жилистый принял от амбала пачку денег.

Безумными глазами смотрела Алиса на дикую сделку. Амбал встал и сказал, как приказал:

— Пошли…

Но не успел закончить фразу. К нему подошли двое, и после короткого разговора амбал недовольно прохрипел:

— Арчил, я отлучусь на пару минут. Ты следи за товаром, — кивнул он на очень бледный, несмотря на загар «товар».

Вначале сердце у Алисы больно стукнулось о ребра, а потом по телу медленно разлился противный холодок обреченности. Ее словно опутали стальной холодной проволокой, и стягивали проволоку все сильней, не давая пошевелиться, не давая возможности даже закричать. И уже трудно было дышать, и не возможно было встать и побежать. Сковало, парализовало. Подчинило.

Девчонки только жалобно просили отпустить, не трогать и всё такое прочее, как будто он — хозяин, они — его рабы.

— Хватит скулить, — убивая всякую надежду, рявкнул Арчил. — Слушай сюда, дом красный на скале видели? Хотите вернуться оттуда — ведите себя хорошо. Не хотите вернуться — тогда башкой вниз, с обрыва.

Холод в груди усиливался. От этих слов скупых и безжалостных веяло страшным. Временами страх исчезал, притуплялся, а его место заполняло странное тоскливое чувство обреченности, оно росло как снежный ком, давило, распирало и мешало дышать. Неизбежность насилия, после чего вот просто так — «башкой вниз» — как удар в живот. В покорном отупении сидела Алька без движений, без мыслей, холодея от липкого страха, и только твердила скороговоркой:

— Отпустите нас, пожалуйста, отпустите…

Арчил раздражен, ему до смерти надоели эти перепуганные курицы, от которых вряд ли можно получить большое удовольствие. Но деньги за них уже в кармане. Теперь скорее бы спихнуть трясущийся «товар».

Неизвестно, что послужило толчком. Возможно, сработал инстинкт самосохранения — основной инстинкт, который лучше ориентируется в опасном и враждебном мире, чем трезвый холодный расчет. Как по команде обе девушки вдруг резко вскочили и бросились бежать. Если сказать, что Арчил был очень удивлен — это значит вообще ничего не сказать! Ведь он им вполне доходчиво объяснил, что лучше не делать лишних телодвижений — иначе…

Алька бежала так быстро, что ноги не успевали отталкиваться от асфальта и, казалось, она сейчас взлетит или упадет, запутавшись в ногах. От скорости зависело всё. И вдруг она заметила, что бежит одна! «Где Ленка? Неужели бросила?!» — метнулась мысль. А Лена молча свернула в парк, где полно людей, где можно если не найти защиту, то хотя бы затеряться в толпе. Лена не окликнула Альку, надеясь, что за ней одной, менее привлекательной, тем более в парк, Арчил не побежит. Оставшись одна, Алиса испугалась еще сильней. Она бежала упрямо вперед, никуда не сворачивая, совсем как дурная курица. За спиной Алиса слышит приближающейся топот. Арчил догоняет. Топот всё ближе, громче. Алька холодеет от ужаса.

Догнав, Арчил бьет ее по лицу. Замахивается еще, но Алиса испуганно сжимается и просит униженно:

— Не надо! Не бей!

Боли почти нет, просто страшно, очень страшно!

Арчил тащит ее назад, в бар. Толкает в спину, грубо хватает за руки, оставляя на коже красные следы. Люди, что встречались на пути и те, что стояли на остановке, внимательно наблюдали за происходящим. Кто-то сочувствовал, но не до такой степени, чтобы заступиться и спасти девушку от рук насильника. Кому-то было не жаль эту чужую девушку, просто чертовски хотелось узнать, чем же всё закончится. А кто-то злорадствовал тихонько: «Ну, что — допрыгалась?! Сами во всем виноваты! Ходят в коротких юбках, соблазняют!»

Жилистому безумно надоело вялое сопротивление «рабы». Так надоело, что он взял ее за бусы, как за ошейник и повел уже ни как рабу, а как дворовую собаку.

Дверь бара уже близко. А там Алису ждала расправа! Там будет больно, страшно, противно, стыдно… «Раба» остановилась. Хозяин дернул за бусы. Бусы порвались… Рассыпанные бусинки вывели «рабу-собаку» из отупения.

— Пусти!!! Я ни куда не пойду, лучше убей здесь! — закричала она.

Толпа оживилась. Страсти накалялись. Теперь уже глазели все, не стесняясь, откровенно и как-то даже невоспитанно.

— Ну, что вы смотрите?! Ну, помогите же! — просила Алиса. — Он же убьет меня!!!

Но отдыхающие на то и отдыхающие, чтобы приятно отдыхать, а не решать чужие проблемы и связываться с местными ребятами. Тем более из-за какой-то незнакомой девки, которая скорей всего сама и виновата.

Алиса вцепилась в фонарный столб, стоящий возле дверей бара, а озверевший Арчил молча тыкал кулаком ей в бок. Зрители, затаив дыхание, наблюдали за развязкой.

Арчил уже разжал ее пальцы, еще минута и он затащит ее в клуб, а там…

— Помогите!!! — крикнула Алиса не своим голосом, а тем особенным голосом, которым кричит человек, когда ему действительно очень нужна помощь.

Алиса не заметила откуда появилась фигура в белой футболке. Ей показалось — произошло что-то странное, случилась какая-то заминка. И вдруг Арчил мотнул головой, потом еще раз. «Его бьют», — дошло до Алисы. И вот злобный мужчина уже отпустил ее и сцепился с рослым парнем в белой футболке. За эту футболку Алиса держалась все время, пока продолжался мордобой. Иногда она мешала своему защитнику наносить удары, сковывая его движения, боясь даже на секунду расстаться со своим единственным спасителем.

Вокруг стояли кучками угрюмые мужчины, стояли кучно, заинтересовано, но в драку не влезали.

Больше всего Алиса боялась, что жилистый окажется сильней или за него впрягутся хмурые дружки. «Тогда он меня… тогда он меня…» — опять холодело у нее в груди.

Мужчина в белой футболке припер избитого Арчила спиной к стене:

— Я же тебе говорил, что бы бросал свои дела! Тебе неймется?! — и, повернувшись к Алисе, предложил. — Иди, врежь ему по морде.

— Нет, нет! — зашептала Алиса, стараясь не смотреть в перекошенное от ненависти лицо Арчила.

Ей не хотелось его бить, ей не хотелось касаться морды поверженного, но опасного врага. Она просила умоляюще:

— Пойдем отсюда, пожалуйста, скорее.

Отцепив затекшие пальцы от белой футболки, она сразу же схватила его за руку, боясь даже на мгновенье лишиться связи со своим спасителем. Герой и спасенная красиво уходили с поля боя: он вел ее как ребенка, за руку. Она держалась крепко, и глаза ее блестели от благодарных слез. Он — высокий, смелый, сильный, настоящий герой. Она — маленькая испуганная девушка в белом платье. Зрелище удалось. Некоторые зрители даже пропустили свой автобус, и всем без исключения хотелось крикнуть: «Браво! Бис!»

Алька уходила всё дальше от страшного бара, крепко держась за Влада вспотевшей ладошкой. И за каждым кустом ей мерещился злобный Арчил. Шаги за спиной пугали ее до такой степени, что она вскрикивала и прижималась к крепкому благородному телу. Вот он ее настоящий, долгожданный герой! Кто бы мог подумать, что он появится так внезапно?!

— Тебе нельзя сейчас домой. Он может выследить, — после долгого молчания сказал Влад.

— Да, — послушно ответила Алиса, она полностью доверилась своему Герою.

Тогда они свернули к пустынному пляжу. В темноте с трудом угадывались смутные очертания «фанерных» домиков, которые тоже служили временным пристанищем неприхотливых дикарей. Безлюдный пляж и эти хрупкие строения были не самым безопасным местом в курортном поселке. Что-то тревожное шевельнулось в усталом мозгу, но Алиса сразу же прогнала сомнения: «Да он же герой! Как в кино… Я и не думала, что такие еще есть!.. Ему лучше знать, где мне безопасней».

Когда они оказались внутри «фанерного» строения внезапная перемена Героя поразила Алису. Он что-то бормотал про благодарность, он рисковал, он спас, он даже получил синяк… А ее обязательно скинули бы в море после группового изнасилования. Такое уже было и не раз… И вновь про благодарность.

— Ну, что тебе стоит? — неискренне удивлялся Влад. И уже совсем паскудненько добавил. — Ты просто лежи, а я сам все сделаю.

Нервы не выдержали напряжения, сработала система защиты, которая не дала сойти с ума от пережитого страха, от неудачной попытки бежать, от предательства лучшей подруги, от еще более мерзкого предательства Спасателя, от мысли, что зря столько времени боролась за свою жизнь, здоровье, честь. Где-то в правом полушарии замигала красная лампочка: «Перегрев. Аварийное отключение». И послушная приказу нервная система перестала реагировать на раздражения.

Алиса лежала под Владом бесчувственным поленом, не передергиваясь от его торопливых и похотливых поцелуев, не чувствуя отвращения от вынужденного совокупления. «Удовлетворился уже», — сонно отметила Алиса, когда Влад задергался в конвульсиях.

Сколько времени продолжался «акт любви», и как они вышли из домика — Алиса не помнила, защитная реакция, провал в памяти, анестезия чувств. По дороге к дому «спасенная» больше не хваталась за руку своего «Героя»… По загорелым ногам противно стекала сперма Предателя.

— Сдохнуть бы сейчас, — сдавленно прошептала Алиса.

Защитник и Герой ее не слышал.

Не успела Алиса прийти в себя после поездки к морю и втереться в сплоченный коллектив терапевтического отделения, как на нее лавиной обрушилась беда. Она беременна! От кого — сомнений не вызвало. Был только один контакт. «Чертово семя во мне прорастет! Ну, уж нет! Выдеру с корнем!» — бесновалась Алиса, крича от злости. И забыв о том, как важно произвести первое впечатление на окружающих, ушла с головой в свою проблему, лишь мельком здороваясь с коллегами и создавая ложное впечатление важности и некоммуникабельности. За это ее сразу не полюбили, за это ее называли «фифа».

А «фифа» вся в мыльной пене бегала по врачам-коллегам, требуя, умоляя дать направление на аборт. А ее уговаривали, убеждали, стыдили и просто тянули время, надеясь, что одумается или пропустит срок.

Время шло, начались недомогания, тошнота, скачки настроения и прочие прелести беременности, омраченные диким нежеланием рожать от героя-насильника. Алису бесило присутствие в ее организме частицы того подонка, одетого в чистую белую футболку, на которой сухие слезы Алисы. Она никогда не сможет полюбить его ребенка. Их общего ребенка!!! «Ужас! Помогите! Уберите из меня ЭТО!» — стонала Алиса. Ее выворачивало наизнанку от одних только слов — «их общий ребенок». Даже сейчас, не видя сходства, она люто ненавидит дитя насилия. А когда оно, дитя насилия подрастет и станет похожим на папку?! Алиса сходила с ума от мысли, что этого ребенка надо любить, растить и терпеть всю жизнь. Ей было до одури противно, и никаких материнских чувств.

Она все-таки успела получить направление до того крайнего срока, когда уже никакие уговоры не заставят врача убить зародыш. К этому времени начался жуткий токсикоз. Он тоже успел. Беременную мутило от запахов, от еды, от жизни вообще. Но когда Алиса легла на больничную койку, ожидая своей очереди, тошнота прошла разом, как будто ее и не было. «Почему?! Неужели ОН все понял?!» От такой шокирующей догадки горло перехватил спазм. Алиса уткнулась в подушку, чтобы не зареветь, чтобы не слышно было ее жарких, отчаянных: «Прости, малыш! Прости, малыш!» Как молитву шептала она эти два слова, а сердце рвалось на куски. Но нельзя давать волю минутной слабости, потом это пройдет, схлынет… а направления уже никто не даст. Нельзя раскисать, нельзя, нельзя… «Прости, малыш», — умоляет Алиса. И ей слышится детский шепот: «Не надо, мама…» Алиса глухо вскрикнула, забила рот подушкой, задавила стон… Ее вызвали. Почти бегом, чтобы не передумать. Быстро на операционный стол. Скорей наркоз. Всё. Перед глазами темнота и только желтые звездочки. Но вот и они погасли. «Не надо, ма…» — как сквозь вату. «Прости, малыш…» — как сквозь звездный туман…

Месяц понадобился ей, чтобы успокоиться, забыть жалобный шепот и простить себя. И за этот месяц она еще сильнее отдалилась от коллектива, бродила по коридорам мрачная, неразговорчивая. Злая и чужая.

И вот тут совсем неожиданно на Алису «свалилась» отдельная квартира. В результате ловкой, не совсем чистой махинации великовозрастное чадо главврача переселилось из ведомственной «однёшки» в другую, получше и побольше. А в освободившуюся на белых крыльях влетает Алиса. Через полгода дом снимут с ведомости и Алиса, одурев от радости, получит ордер.

Счастливая новоселка летает по квартире, подставляя солнцу бронзовое тело. Молодая хозяйка сидит на своей, с любовью обустроенной кухне и после невероятно вкусного ужина мечтает томно о любви. Легкие занавески чуть заметно колышутся от теплого сквозняка, а желтый свет абажура насыщает все таким теплом и спокойствием, что у Альки приятно щемит в груди. Белая полоса! Просто ослепительно белая!

* * *

В отделении реабилитации открылся новый спортивный зал. Алиса стала его первой посетительницей.

— Нет, ну это праздник какой-то! — обрадовалась она, предвкушая хорошую тренировку. И сразу же приступила к энергичному качанию пресса.

Она не видела, как в зал вошел еще один любитель спорта. «Ну, надо же?! Я тут не один», — подумал не столько любитель спорта, сколько любитель женщин, в виде спорта. Любитель того и другого решил повременить со спортом и понаблюдать за девушкой. Он был уверен, что девушка смутится, когда почувствует пристальный взгляд бывалого самца. Он был уверен, что девушка начнет кокетливо конфузиться и жеманно флиртовать, совсем как из немых черно-белых фильмов. Так делали все бывшие подружки Макса. О, как же он устал от этого притворства, от предсказуемости, от их доступности! Как надоели ему эти куклы с куриными мозгами, длинными волосами и длинными ногами, которые лишали его азарта охотника — не надо выслеживать, подманивать, обхаживать добычу, ожидая момента, когда она, пойманная, забьется в его крепких руках. Он покорял быстро, без усилий. И так же быстро остывал. Все пойманное и разгаданное не интересовало его, как неинтересен и не нужен разгаданный кроссворд. Имена и лица за ненадобностью стирались из памяти, освобождая место для новых имен и лиц. Макс бросался к очередному красивому объекту в смутной надежде встретить хоть малейшее сопротивление, приложить хоть минимум усилий, продлить «режим ожидания». Но снова победа в один вечер… И после очередной победы его не волновало, что делает, как поживает брошенный объект — списан, вычеркнут, забыт. А брошенный объект мучился, стонал, кусал локти и ногти, проклинал, любил и ненавидел.

Да, Максим был чертовски неотразим, возбуждающе груб, изысканно хамоват и дьявольски безжалостен.

Он подкрался тихо, как барс, встал возле Алисы и сбил ее с ритма. От неожиданности Алиса расслабила пресс и не смогла оторвать спину от доски.

— Черт! — выругалась она и неласково посмотрела на охотника.

Макс ухмылялся и откровенно разглядывал ее. Это очень мешало заниматься спортом, мешал его дразнящий взгляд и такой же дразнящий запах мужского парфюма, как будто насыщенного его феромонами.

«Хочет смутить меня своей невыносимой красотой», — догадалась Алиса и перестала обращать внимание на чернявого Дон Жуана. Легкое удивление отразилось на красивом лице — красивое лицо приятно удивила реакция неконфузливой спортсменки.

— Меня не замечают? — проронил он небрежно.

А в ответ тишина.

Выполнив положенное количество подъёмов Алиса легла на спину, положила руки за голову и спокойно, без тени кокетства ответила на вопрос:

— Да нет, заметила. И что?

Это был совсем не ее тип мужчины. Ну не любила Алиса самоуверенных мачо, заласканных женским вниманием, испорченных любовью к самому себе. Еще раз одарив Макса недобрым взглядом, она направилась к выходу.

Охотника и ловеласа зацепило. Почувствовалось, наконец, приятное бурление в крови, как перед охотой на изворотливую дичь. А с этой дичью, похоже, придется повозиться. Зато, какой азарт! Какой накал! Какое предстоит сражение!

Но Макс не успел проследить, где обитает дичь. Птичка упорхнула на редкость быстро и без следа.

«Ну, подумаешь, тип какой-то посмотрел на меня во время занятий спортом. Ничего особенного. Ерунда. Даже вспомнить-то нечего… и совсем не возбуждающе» — вспоминала Алька встречу в тренажерном зале, и этот пронизывающий взгляд с порочными желаниями. Но вспоминала она его гораздо чаще, чем хотела, и чем чаще вспоминала, тем сильней хотела…

За окнами всеми цветами радуги бушевала золотая осень. Деревья в больничном саду, переодетые в осенний наряд, стояли тихо, не шурша. И Алису потянуло к ним, захотелось окунуться в эту умиротворенную красоту, прикоснуться к засыпающей листве, вдохнуть свежего, уже немного колючего воздуха осени.

Она стремительной походкой покидала удушливую атмосферу больничного кабинета и в дверях буквально влетела в зеленую хирургическую куртку. Подняла глаза вверх и обомлела. Это он! Незнакомец из спортзала. Божественно хорош и, к тому же, хирург. «Да, зеленый цвет ему явно идет», — отметила Алиса восхищенно, она была застигнута врасплох и не успела облачиться в броню суровой неприступности.

Во время столкновения Макс приобнял ее, лишь для того, чтобы остановить быстродвижущееся тело. Когда «опасность» миновала — он продолжал обнимать уже просто так, лишь для того, чтобы обнимать. Он обнимал всё настойчивее, крепче, помогая себе таким же крепким, обволакивающим взглядом. И у Алисы под ногами зашаталась земля… Его руки прижимали требовательно, пальпируя чуткими пальцами оголенный нерв, и даже сквозь одежду чувствуется сексуальный жар. Взгляд возбуждал не меньше, чем смелые руки. Он был такой бесстыжий, такой откровенный что у Алисы сладко закружилась голова. Ее глаза туманятся, тело расслабляется и растворяется в его объятиях. А голова всё кружится и кружится от сильного желания отдаться на волю победителя… отдаться прямо сейчас! Кружение длилось недолго, всего минуту, не больше. Тактичный кашель прозвучал пушечным выстрелом. Алиса вздрогнула, «проснулась» и сбросила с себя дурманящее наваждение.

Через секунду она полностью пришла в себя, а нахальный хирург продолжал обнимать ее на глазах у сплетницы Ларисы. Про ее существование Алиса забыла сразу же, как только вошла в горячее облако желания.

— Пусти, — еще хриплым от волнения голосом прошептала смущенная Алиса.

— Ты хочешь ЭТОГО? — вопрос был задан с такой двусмысленной, понимающей улыбкой, что Алька даже не знала, как и ответить. Они прекрасно понимали, что он подразумевал под словом «этого». Конечно, Макс заметил с какой отзывчивостью Алиса таяла в его руках, и вопрос его звучал так: «Ты хочешь секса?»

А разомлевшая девушка всё молчала и не знала, как достойно выйти из щекотливой ситуации. Чтобы такое соврать? Но так изящно и непринужденно, без фальши в голосе, чтобы все приняли за правду. Да она хотела с секса! Впервые в жизни она хотела секса так сильно! Так, как хочет распаленный мужик, так, как хочет мартовская кошка! Вот так она хотела секса с этим безумно возбуждающим хирургом. Но эту «страшную тайну» из Алисы не вытащить клещами, за эту тайну она готова гореть в огне.

Так и не дождавшись ответа, Макс нехотя разжал объятия. Но теперь-то пташка поймана, и далеко не упорхнет.

Колючее дыхание осени не остудило тело. Оно продолжало трястись от желания сильного, почти мужского. «Что это со мной? — удивлялась Алиса. Никогда еще не влекло ее к мужчине так властно, по-животному, на всю катушку. Было дело — влюблялась, симпатизировала, но секс ее не увлекал. Она, по возможности, даже старалась избегать половых утех. Вот флиртануть, зажечь, увлечь, погулять при луне — это с удовольствием и на «пять». И вдруг такое «моральное падение»! Да еще на работе, где ее и так почему-то совсем не любят. «Вот уж позабавила всех. Вот уж будет теперь о чем поговорить: смотрите — какая сексуальная распущенность среди нас, медицинские братья и сестры!» — злилась Алиса на себя и на свою внезапно проснувшуюся страсть.

И слухи поползли. И скоро до Алисы дошли сведения о том, как Дон Жуан в хирургическом халате загубил ни одну девичью жизнь. Но не раскаялся и не сострадал, не одумался и не удочерил.

Помимо воли Алиса теперь постоянно думала о нем и только о нем, злилась, старалась переключить мысли на другое. Но опять и опять возвращаясь к мимолетной, но уже незабываемой встрече. А встреча-то была пустяшной, если честно. «Ну, прижал к груди. Ну, пробежал ток. И все. Не густо». Однако Алиса упорно продолжала фантазировать, мечтать и отдаваться в эротических фантазиях. И как-то тонула в них незаметно, как в омуте. Сны ее стали продолжением дневных грез, только более откровенные и непристойные. Сны, не скованные запретами и условностями. В них нет стыда, в них нет морали, нет осуждения коллег. Во сне она любила Макса, во сне им было так хорошо, так сладко, что утром Алиса просыпалась вся влажная и горячая от страсти. Она охлаждала тело холодным душем, а мысли выученным заклинанием: «У меня с ним ничего не будет. Я не хочу страдать и унижаться. Он бросал всех и всегда. И меня бросит, потому что он такой… по природе… вечный искатель».

На работе она боялась и избегала его, как чумы, как оспы. А Макс торжествовал, он знал, что час победы близок. Но он не торопил этот приятный час. Птичка уже в силках, еще правда, трепыхается, но — пара-тройка умных ходов — и она, сложив крылышки, сама упадет в его цепкие, жаждущие объятия. «А всё же, стоит отметить, блиц с ней не получился», — удовлетворенно думал Макс, как спортсмен, который хорошо разогрелся на тренировке после долгого и вынужденного безделья.

Перед Новым годом Алиса совсем измучилась, бичуя и усмиряя плоть. А Макс, как голодный охотник, выслеживал ее и заставлял краснеть и биться в эротических припадках. Он зажимал ее в каком-нибудь углу и задавал какой-нибудь простой вопрос. Но глаза «раздевали», руки «ласкали», губы «впивались» в полуоткрытый рот. Алиса тонула как в омуте, тянулась к нему. Большие и потемневшие от желания глаза кричали: «Я хочу тебя!» Макс ясно видел страсть в ее глазах. Но только рука его касалась Алисы — она вздрагивала, очнувшись от крепкого эротического сна, напускала на себя как можно больше строгости и сухости. Огонь желания потухал в глазах, и она старалась быстрее уйти. Быстрее, чем следовало для того, чтобы не показать смятение и слабость. Макс комментировал поведение смущенной девушки:

— Да.… И хочется и колется. Но как хочется! Ах ты, маленькая ханжа.

Алька бежала подальше от соблазна, ничего не видя, ничего не слыша, желая только одного. В такие минуты ей казались ужасно глупыми все эти условности, запретные нагромождения морали. «Что за мазохизм? К чему эти страдания на ровном месте? Хочется секса с ним — пожалуйста! Он всеми руками «за». Зачем осложнять жизнь мыслями о будущем. Ну, бросит меня Макс, ну паду очередной жертвой. Ну, посмеются надо мной…» Доходя до этого места в своем мысленном пылком монологе, Алиса сразу остывала. Удовольствие будет коротким, как вспышка молнии, а цепь последующих неприятностей долгая и нудная, как затяжной осенний дождь. В том, что Макс не способен любить долго и по-настоящему Алиса была уверена, она знала этот тип мужчин — «одинокие волки», холодные соблазнители и коварные обольстители. Она не хотела иметь ничего общего с этим жестоким типом.

И как-то незаметно подкрался Новый год, и бал-маскарад в больничных стенах. Волнуясь и возбуждаясь, Алиса пошла на бал. Она была уверена — там случится чудо…

Программа вечера оказалась скучна и традиционна до безобразия. Алиса прилагала неимоверные усилия, чтобы не уснуть и не упасть со стула, тем более ее героя-соблазнителя в зале пока не было.

Он появился ближе к ночи. И не один. Вокруг него кольцами извивалась длинная, яркая и многообещающая блондинка. «Ну, что? Дождалась? Какое чудо?! Он пришел… Конечно — он меня любит! Одну меня!» — издевалась Алиса над собой и над своей верой в чудеса, сглатывая сухие колючие комки, застрявшие в горле.

Разум возмущенно кипел и брызгал раскаленной слюной на себя, на фантазии разбушевавшейся плоти, на нереальные и такие далеко идущие планы, на него, проклятущего. Хотя Макс и не обещал беречь себя для неё и вечно ждать.

Кровь и шампанское бурлили в Алисе, как вода в джакузи. И вдруг от бешеного бурления проснулся пакостливый чертик, который дремал где-то в глубинах подсознания. Теперь он настойчиво и властно потребовал какой-нибудь дикой, но симпатичной выходки. Может, чертенок так ничего бы и не добился от Алисы, но тут из колонок раздался грустный, тоскующий шепот влюбленного мужчины. Голос с нежной хрипотой по-английски предлагал своей женщине: «Возьми мое сердце, возьми мою душу…» И тогда сентиментальный чертик окончательно взбунтовался и пинками погнал Алису на сцену. Как она туда поднималась — Алиса помнила, но очень смутно. Поймав удивленный взгляд Максима, она слилась с мелодией и начала танец соблазняющей пантеры, томной пластикой передавая свою страсть. Алиса чувствовала возбуждение в каждой клеточке взбесившегося тела и щедро отдавала его Максу через танец, который был только для него. Фужер с шампанским нагрелся и закипел в руке Максима. Он весь напрягся, подался вперед, совсем забыв о длинноногой. В его глазах — адская смесь удивления, восторга, желания сорвать с Алисы одежду и дико, грубо прямо сейчас войти в это маленькое сладострастное тело, которое так призывно, так эротично соблазняло его.

Конец ознакомительного фрагмента.