Книга о прошлом

Ирина Ринц

Ветви сосудами тянутся в небо Без Неба этой Земли не было бы Земля прорастает в Небо корнями Ему устилает дорогу тенями Встречает его, робкая, вечером Думая, что останется незамеченной Влага небесная на ковре травном Которая дарит этой Земле главное — Жизнь…

Глава девятая. Лепесток священного огня

***

За окном поезда расстилался совершенно фантастический пейзаж: до самого горизонта тянулась лишённая растительности равнина, которая сверкала в розовых лучах восходящего солнца, отражая свет миллионами рассыпанных по её красноватой поверхности кристаллов.

— Это соль, — пояснил Радзинский, заметив, что аспирант практически прилип к стеклу, привлечённый редкой красоты зрелищем.

— Значит, они соль собирают? — Николай с интересом проводил взглядом фигуру бредущего вдоль насыпи человека с ведром в руке. Тот иногда останавливался, поднимал с земли очередной соляной «слиток» и, придирчиво осмотрев его, опускал в свою жестяную тару.

— Совершенно верно, — вздохнул Радзинский, вертя в пальцах зажигалку — и курить хотелось, и выходить не хотелось. Аспирант, конечно, ни слова не скажет, если начать дымить прямо в купе, но дышать при этом будет стараться через раз.

— А это нефтяные вышки? — продолжал любопытствовать Аверин. Вдалеке, на самом краю этой равнины, упирались в небо загадочные конструкции. Словно перекладины гигантских качелей взмывали вверх — в такую высь, что дух захватывало — и размеренно опускались вниз.

— Угу, — промычал в ответ Радзинский, со вздохом убирая зажигалку в карман. — Скоро приедем, — предупредил он, взглянув на часы. — Минут сорок осталось, может чуть больше…

— Жалко, — аспирант отвлёкся, наконец, от разглядывания окрестностей и повернулся к попутчику. — Я бы всю жизнь так ехал, — с обезоруживающей улыбкой признался он. — Ты на редкость приятный сосед.

Радзинский постарался улыбаться в ответ не слишком широко — знал бы Аверин, каких усилий стоил ему этот праздник души. Хотя нет, пусть лучше не знает. Ведь если бы аспирант был в курсе всех махинаций собеседника, он бы, наверное, больше не захотел с ним общаться. А так — Николай доволен, и никаких вопросов, почему, мол, мы почти трое суток трясёмся в поезде, хотя могли полететь в Баку на самолёте? Или — что за чудеса: поезд переполнен, а мы едем в купе вдвоём, но оборотистый проводник никого к нам не подселяет?

Розовый диск над горизонтом между тем давно уже вспыхнул золотом, и ослепительный свет затопил тесное купе с пыльным потёртым ковриком на полу, сверкающим на двери зеркалом и полосатыми колбасами плотно свёрнутых матрасов на аскетичных узких полках.

Радзинский, отгораживаясь от яркого солнца, задёрнул шторку со своей стороны и подвинул Николаю гранёный стакан, крепко сидящий в металлическом подстаканнике с изображением Девичьей Башни.

— Допивай, — вздохнул он.

Аверин глянул на попутчика как-то слишком понимающе и усмехнулся, оплетая стакан своими тонкими пальцами:

— Закуривай.

Радзинский дважды просить себя не заставил, и скоро над столиком поплыли волны сизого дыма.

Они молчали, и, странно, но в этом не было никакой неловкости, напряжения или фальши. Радзинский задумчиво курил. Николай баюкал в ладонях стакан с чаем, в толще которого под горячими солнечными лучами зажглись красные огненные искры. А потом Аверин спросил:

— Ты понимаешь, зачем мы едем?

***

Закинув на плечо спортивную сумку с надписью «СССР» и подхватив аверинский чемодан, Радзинский шагнул на перрон и озабоченно оглянулся — не отстал ли аспирант. Тот смотрел перед собой отрешённо, как будто именно толпа и привокзальная суета помогали ему погрузиться в глубочайшую задумчивость. Тем не менее, поспевал он за Радзинским легко, словно шагал по специально для него расстеленной ковровой дорожке, на которую не смел ступить никто из возбуждённых, издёрганных пассажиров.

Закопчённый бок поезда дрогнул, и состав потихоньку тронулся. В этот момент Радзинский увидел, наконец, черноволосого красавца Эльгиза в заметной издалека белоснежной рубашке — тот внимательно просеивал взглядом толпу. Рядом, вертя на пальце ключи от машины, стоял пузатый, улыбающийся Рафик. Пышные усы придавали ему вид добродушный и мирный, а характерная для кавказца кепка-«аэродром» — даже слегка анекдотичный.

Эльгиз, едва московские гости подошли, сразу же шагнул навстречу, радушно распахивая объятия. Ритуальные похлопывания, потряхивания и смачные поцелуи в обе щеки достались Радзинскому и от него, и от Рафика. Однако Аверину Эльгиз только поклонился, прижимая руку к сердцу и цепко глядя аспиранту прямо в глаза — как дрессировщик, который входит в клетку к тигру.

Эльгиз был скуп на жесты и телодвижения. Наверно поэтому каждое из них было таким выразительным. Глядя на товарища, и Рафик растерянно опустил, протянутую было для рукопожатия ладонь, а потом в точности повторил эльгизово приветствие. От внимания Радзинского не ускользнула эта красноречивая демонстрация иерархической зависимости со стороны Рафика, но виду он не подал. Здесь, на Востоке это было в высшей степени уместно.

— Саламим хардадир?³ — сурово сдвинув брови, прикрикнул вдруг Эльгиз на увлёкшегося наблюдением Радзинского. И пальцем погрозил, как ребёнку.

— Салам алейкюм⁴, Эльгиз-муэллим⁵, — театрально склонил голову Радзинский и Эльгиз снисходительно потрепал его по волосам.

— Ты заставил себя ждать, Кеша-джан⁶, — усмехнулся Эльгиз. — В глобальном смысле, — пресёк он попытку Радзинского оправдаться. — Поэтому теперь подождёшь ты. Наш гость, — он снова церемонно склонился перед настороженно прислушивающимся к их беседе аспирантом, — в нашем чудесном краю первый раз. Поэтому несколько дней погостите у меня: придёте в себя с дороги, посмотрите город…

***

Эльгиз обитал в роскошной семикомнатной квартире на Самеда Вургуна. Когда Радзинский вошёл внутрь, он расхохотался. «Учитель» всё время их знакомства не переставал третировать своего подопечного за недостаток аскетизма в быту. Его вдохновенным проповедям о воздержанности позавидовал бы даже Саванаролла. Теперь выясняется, что сам он живёт далеко не в пещере. Синяя с золотом лепнина под потолком, вычурные светильники, старинные персидские ковры — вся эта восточная роскошь навязчиво демонстрировала чрезвычайно высокий статус хозяев дома.

Пыхтящий сзади с сумками Рафик понял бурную реакцию Радзинского по-своему и шепнул, предварительно ткнув хохочущего востоковеда слегка под рёбра, чтобы привлечь к себе его внимание:

— У Элика брат — первый секретарь Шекинского обкома. Его называют там Шекин-шах.

— Не делай поспешных выводов, Викентий. — Эльгиз, конечно же, наслаждался произведённым эффектом. — Я могу жить во дворце и оставаться аскетом. А ты — сам понимаешь… — Эльгиз невозмутимо поднял раскрытую ладонь, и Радзинский с размаху звонко по ней шлёпнул, что означало, что он оценил шутку.

Скинув ботинки, и всё ещё похрюкивая от смеха, Радзинский последовал за наставником вглубь квартиры, предоставив на этот раз Рафику возможность подыскать тапочки для Аверина. Нужно было перекинуться с учителем парой слов наедине.

— Элик-джан, — негромко пророкотал Радзинский над самым ухом Эльгиза, когда догнал его в коридоре. От наставника горько пахло каким-то незнакомым парфюмом. — Надеюсь, у тебя найдётся комната, в которой ты мог бы разместить нас обоих. Ты же понимаешь, что я не могу оставить нашего друга без присмотра.

— Желание гостя — закон, — вежливо улыбнулся Эльгиз и распахнул дверь в комнату с двумя аккуратно застеленными кроватями и парой одинаковых письменных столов у окна. — Это спальня моих старших сыновей. Они оба сейчас учатся в столице. Подойдёт?

— Премного благодарен. А курить здесь можно?

— А это ты спрашивай у своего соседа. Сомневаюсь, что ему это понравится. Он же, наверное, и так натерпелся от тебя по дороге? — Эльгиз насмешливо покосился на спешащего к ним Аверина, вокруг которого суетился едва ли не танцующий от избытка чувств Рафик.

— Ты бы лучше меня пожалел, — Радзинский попытался придать своей физиономии скорбный вид. — Знал бы ты, чего я натерпелся.

— Чего жалеть дурака? — ласково ответил Эльгиз и покровительственно потрепал Радзинского по плечу.

***

— Что случилось? — Эльгиз остановился и внимательно поглядел на Аверина. Тот последние полчаса стал заметно отставать, а теперь, закусив губу, и вовсе прихрамывал с мученическим выражением на лице.

— Ничего страшного. Ногу натёр, — вздыхая, признался аспирант.

— Вай-вай-вай, — сочувственно поджал губы Эльгиз. — Не привык так много ходить? — Он скользнул по лицу и фигуре Аверина изучающим взглядом и сразу отметил испарину на лбу и покрасневшую на открытых для солнца участках кожу. — Ты ещё и обгорел? Так быстро? — тихо изумился он, выразительно приподнимая бровь. — Ничего. Сейчас мы решим все твои проблемы. Обопрись на меня. — Эльгиз подставил Николаю плечо, крепко сжал за запястье обвившуюся вокруг его шеи аверинскую руку и надёжно обхватил аспиранта за талию. Эльгиз был не слишком высоким и по-восточному тонкокостным, но сильным, поэтому Аверин мог смело на нём повиснуть.

Они поковыляли по боковой аллее Нагорного парка прочь от смотровой площадки, где оживлённо беседовали на какие-то научные темы Радзинский и Рафик.

Те нагнали их довольно быстро.

— Коль, что с ногой? Вывихнул? Ударился? — Радзинский тормошил Аверина, не замечая ни усмехающегося Эльгиза, ни недоумевающего Рафика.

— Натёр, — краснея, выдавил вконец смущённый Николай.

— Куда? — сразу переключился на учителя Радзинский.

— Во-о-он к тому ресторанчику, — указал подбородком Эльгиз. И сухо приказал Рафику, — В аптеку сбегай.

Радзинский проводил Рафика взглядом и вдруг нерешительно предложил:

— Может, я донесу?

— Меня?! — запаниковал аспирант.

— Уймись, Викентий, — старательно пряча улыбку, урезонил его Эльгиз. — Ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. — И потянул Николая за собой.

Радзинский смиренно пошагал следом к полупустому в это час ресторану, где толстые стены надёжно укрывали от дневного зноя, а постоянный ветер с моря приносил ощутимую свежесть и прохладу.

Эльгиз опять удивил: пошептался с официантом и тот принёс небольшой тазик и кувшин с водой. Опустившись на колени, Эльгиз собственноручно расшнуровал аверинские ботинки, осторожно снял с аспиранта носки и принялся бережно омывать его ступни. Оказалось, что ноги Аверин стёр в кровь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

1 Что-то вроде «почему не здороваешься?». Так обычно говорят детям.

4

2 Мир вам — (араб.). Обычное приветствие для мусульманского мира. Калька с еврейского «шалом алейхем».

5

3 Муэллим — учитель. Уважительное обращение к старшему в азербайджанском языке.

6

4 Душа (сердце, жизнь) — (фарси). Обращение к близкому, родному, дорогому человеку.