Кёнигсбергские цветы

Ирина Радова, 2022

Молодая женщина из современного Калининграда и девочка – подросток из послевоенного Кёнигсберга. Хотите узнать, что их объединяет? Белые розы, а точнее история, связанная с ними.Аромат цветов уносит главную героиню – Аню сквозь время в послевоенный полуразрушенный город, где она становится свидетелем драматической истории любви. И не просто свидетелем, а отчасти её участником.Какова роль Ани в этой истории? И почему она возвращается туда снова и снова, пока не увидит всё до конца? Спешите узнать об этом на страницах моей книги, которая вряд ли оставит кого-то равнодушным. Тайны старого прусского города открываются только для тех, кто готов их услышать…

Глава 3

— Папа, папочка, пожалуйста, не надо, — кричу я.

— Дрянь ты малолетняя, немецкая шлюха… Я разучу тебя раз и навсегда ходить к этим нацистам.

Отец, что есть силы, бьёт меня розгой. Я убегаю, пытаюсь оградиться от него мебелью, но он беспощаден. И вот я уже вся исполосована ярко — алыми, горящими линиями. Я плачу и кричу, но он совсем меня не слышит. Словно вся его боль, вся ненависть и злость к фашистам сосредоточена в его руках, и вся она разом обрушивается на меня.

— Олег, оставь её. Она сполна получила, — говорит мама, и смотрит чуть виновато.

Это она рассказала отцу, что я хожу к Гюнтеру. Она тоже их ненавидит. Также как и все. Но именно сейчас я понимаю их как никогда. Ведь также как на меня сейчас, на них все эти годы не раз обрушивался гнев и ненависть. Война сделала человеческие сердца жесткими и черствыми. Видевшие смерти близких и родных, сами чудом уцелевшие, люди с большим трудом могли принять немецкую вдову с двумя детьми, живущую теперь уже на их земле.

Отец иногда выбивал из меня «дурь». Дурь — это хождение в дом к немцам. Но хватало меня на несколько дней, а потом я снова убегала к ним. За несколько недель мы очень подружились.

У Марты есть ещё одна дочь, её зовут Ева. На вид ей лет семнадцать, и она совсем не похожа на маму и брата. Глаза у неё светло — голубые, словно мутные, волосы белые, всегда аккуратно завязанные в небольшой пучок на голове. У Марты же и у Гюнтера волосы тёмно — русые, а кожа бледная и тонкая, казалась никогда не знавшей загара.

Несмотря на уже совсем не юный возраст, у Марты не было ни одного седого волоса, да и выглядела она невероятно молодо. Мне она напоминала дам девятнадцатого века, которых я видела на картинках в книгах. На ней всегда было длинное платье, красиво облегающее её стройную фигуру. Одевались они очень бедно. Я часто видела на их платьях аккуратно пришитые заплатки, но всегда их одежда была безупречно чистой.

Марта держалась с каким-то аристократическим достоинством, несмотря на то, что работала она поломойкой в городской библиотеке. И что меня удивляло больше всего, что за все эти годы, после оккупации, её никогда не пытались изнасиловать, или причинить другой физический вред. Хотя в ту пору такие случаи часто бывали.

Конечно же, были и другие, те, кто видел в оккупированных немцах, прежде всего таких же людей. Многим из них помогали, делились едой, давали возможность заработать. Мои родители к их числу не относились.

В сторону Марты сыпалось много злых и презрительных слов, часто они были и от моего отца, но она всегда молчала, и лишь смотрела виновато и с такой тоской, словно в одном её взгляде была мольба о прощении за те ужасы, к которым она была причастна по — неволе, только потому — что по своей национальности являлась частью адской нацистской машины.

Ева и Гюнтер никогда не покидали своего дома и небольшого участка земли вокруг него. Ева всё время возилась в огороде. Сажали они всё, что удалось бы вырастить. У них был картофель и укроп, кабачки и огурцы. Около крыльца росли низкорослые бархатцы.

У них даже были две курицы, которых чудом удалось сохранить в тот страшный голод. Иногда курочки несли яйца, и Ева заботилась о них как о родных детях. Она рассказывала, что при переселении в этот дом к ним часто приходили с проверкой русские, было даже нападение мародёров, и в эти моменты она спешно прятала кур у себя в шкафу.

До оккупации они жили в просторной квартире в самом центре города. Марта работала учителем младших классов, а отец Гюнтера и Евы был профессором в университете. Он погиб в конце сорок четвертого. После зверских пыток его убил эсесовский офицер, за то, что он прятал в подвале своего дома еврейских детей, спасая их от Холокоста.

Смерть ждала бы и Марту с детьми. Гитлер не прощал предательства, но уже начиналась волна оккупации, и до вдовы профессора просто не успели добраться.

С того момента, как пошли слухи о приходе русских в Кёнигсберг началась хаотичная и спешная миграция немцев. Все, кто мог бежать, бежали сразу же, не дожидаясь оккупации. Немалая часть и осталась, но ненадолго.

После британской бомбардировки пришли советские войска. Оставшихся в живых немцев выселяли из своих квартир в подвалы и мансарды, кто-то ютился в разрушенных домах. Депортировать сразу всех возможности не было, а нужно было селить советские семьи, приехавшие для того, чтобы поднимать и возрождать этот край, ставший теперь частью могучей страны. Потому у немцев в большей степени была плачевная участь. Многие умирали от холода и голода, многие от начавшихся болезней. Те первые послевоенные годы унесли жизни тысячи местных жителей.

Позднее немцев стали брать на работу. Если те конечно хотели работать прислугой или вкалывать в полях и на стройках. И большинство оставшихся немцев охотно соглашались на это, и до самой депортации трудились наравне с советскими работягами.

Марте и детям просто невероятно повезло. Она говорила, что Господь всегда рядом и заботится о них.

Во время бомбардировки она не покинули своей квартиры, да и как это можно было сделать с мальчишкой в инвалидном кресле. Куда им было бежать? Еву она выгнала прятаться в бомбоубежище, а сама осталась с Гюнтером. Но чудесным образом их дом уцелел после бомбёжки.

Когда пришли русские их определили переселить в подвал того же дома, разрешили взять всё самое необходимое, в том числе запасы продуктов. В их квартиру сразу же поселили три советские семьи. Но Марта понимала, что сын не сможет выжить в сырости и темноте подвала, и она пошла в Советское Управление.

Она рассказывала, как страшно ей было туда идти, но если бы она этого не сделала, Гюнтер не прожил бы в подвальном помещении и недели.

И снова случается чудо. Уже старенький советский офицер проникся рассказом немецкой вдовы, которая на ломанном русском пыталась ему объяснить о болезни сына, и о том, что мальчик не выживет в подвале. Марта молила застрелить её прямо здесь, если он не сможет ей помочь, ведь она не вернётся домой смотреть, как умирает её ребёнок. Офицер уверил её, что сделает всё возможное и отправил домой. И через несколько дней им дали старый полуразрушенный после бомбёжки домик.

В доме было две комнаты и просторная кухня. От прежних жильцов им осталось немного мебели и печь. А самое главное — вокруг домика была земля. Благодаря ей-то они и выжили.

Через время Марта устроилась на работу и была очень этому счастлива. Сначала она получала купоны на продукты, как и все в то время, а потом небольшие деньги.

Поначалу соседи их дичились, обходили семью «фрицев» стороной. Но со временем они привыкли к скромной женщине с двумя детьми — подростками. Их не обижали, но и особо никто с ними не разговаривал. Никто, кроме меня.

Я просыпаюсь в три часа ночи в ледяном поту. Опять эта история, но теперь уже во сне. Я включаю в комнате свет, и, пытаюсь успокоится.

«Это сон… Это всего лишь сон», — говорю я самой себе.