Третья дорога

Ирина Первушина (2024)

Продолжение и окончание приключений Хавьера Норрьего, Веточки и других героев из моих книг "Песни Великой пустыни" и "Пески все поют". Открылась третья дорога: новый полный старых врагов мир, неуклонно летящий в огненную бездну. Чтобы предотвратить катастрофу и вернуться в свою реальность к любимой семье, Хавьеру нужно вынести нечеловечески тяжелые испытания плоти и духа, найти хозяев стихий, свершить древний ритуал в Небесном городе и от души простить всех, включая себя.

Глава 4

1.23

Закончив разговор с Августой, Тирдэг поднялся на второй этаж особняка и подошел к своему кабинету. Прислушался. Все тихо. Повернул дверную ручку. Не заперто. Вошел.

Внутри комнаты обнаружились две неподвижные фигуры. Норрьего спал в большом глубоком кресле. У противоположной стены в другом кресле лежал бесчувственный Мадино. На полу валялись плеть и кинжал.

— Мой государь… — тихо позвал Тирдэг.

Норрьего сразу же открыл глаза и сел, сказав:

— Проходите, генерал. Я уже давно слышу ваши шаги и жду вас. У нас довольно мало времени. Молодого человека нужно поместить под замок, приставив надежную охрану. Пока не возьмем под контроль Триволи, придется подержать его здесь. Кляп рекомендую получше закрепить и не убирать. Я полагаю, юноша станет буйствовать, а лишняя огласка нам сейчас совершенно ни к чему. Ваши слуги надежны? Или ему лучше надеть мешок на голову?

— Лучше, — выдохнул Тирдэг, с трудом отрывая тяжелый взгляд от маняще открытой шеи Мадино. — Слуги, конечно, надежны, однако осторожность никогда не помешает. Я сейчас все организую. Но… Мой государь, вы не…

— Не тронул его? Да… Можно и так сказать… — тихо отозвался Норрьего, снова откинулся в кресле и усталым жестом прикрыл глаза рукой. — В обморок он упал, как и выказал позорную телесную несдержанность, исключительно от собственной чрезмерной впечатлительности. А вы хотели бы увидеть здесь его обезображенный труп?

Он убрал ладонь от лица и вопросительно посмотрел на Тирдэга. Тот неопределенно повел плечами. Норрьего снова прикрыл глаза и продолжил:

— Если б я начал, то, наверняка, не смог бы остановиться… Знаете, разговоры про южное безумие, это ведь не только разговоры. Мы, ньеттийцы, действительно можем впасть в боевую ярость перед лицом врага. Особенно ненавистного врага. И тогда нас уже никому и ничем не остановить… До чьей-нибудь смерти. А возможно и после. Потому я и выслал свою гвардию вместе с Лэло подальше из Гардорры той ночью. Если б они остались, то бились бы до последнего вздоха, стараясь меня освободить. Положили не одну сотню ваших вассалов и погибли сами.

Норрьего замолчал, открыл глаза, но посмотрел не на Тирдэга, а куда-то в сторону и так, чуть слышно, произнес:

— У меня тоже бывают такие приступы. Слава духам, крайне редко, и, если уж происходят, то я в состоянии удержаться от того, чтобы в исступлении рвать на части все живое вокруг. Но лучше не обострять. Я даже тут не могу себе позволить дать волю чувствам и отомстить так, как мне бы хотелось…

Тут Тирдэгу показалось, что он услышал скрип зубов. Однако Норрьего продолжил говорить также тихо и ровно:

— Молодого человека ждет суд и публичная казнь, скорее всего. И да, у него очень слабое сердце. Возьмите это в расчет.

Тирдэг молча кивнул и, стараясь не думать о том, с кем намеревался соприкоснуться, прошел к Мадино. Быстро взрезал веревки, удерживавшие его на кресле, связал по рукам и ногам. Затем сдернул с окна штору и накинул на везучего мерзавца, которого уже не думал увидеть не то что без единой царапины, но и живым. А вот озвученное только что отношение Норрьего к мести заслуживало отдельного очень вдумчивого размышления.

Непредсказуемый в решениях будущий король Кордии, между тем, следил за его действиями ничего не выражающим холодным взглядом.

— Полчаса вам хватит, чтобы уладить все формальности? — поинтересовался Норрьего таким же ровным тоном. — Отлично. Тогда, как только закончите, выезжаем во дворец. И еще… После сегодняшних событий здесь… Рекомендую избавиться от того кресла. Не стоит держать в доме подобную мерзость.

***

Хэлен сидела у окна выделенной ей комнаты на третьем этаже особняка Драммонда в… Наверное, уже снова в Кестерии. Мадинор исчез так же внезапно, как и появился. И ее корона вместе с ним.

Шарль… Нельзя сказать, чтобы Хелен любила мужа. Правильней сказать, терпела.

Когда Тирдэг объявил, что Кестер низложен, и она может стать женой нового короля, Хелен уже который год почти затворницей жила вместе с матерью в одиноком замке на западных окраинах Кордии. Из приданого — только громкий титул наследной графини Эргард. Некогда славный, богатый род, из которого считали честью брать невест самые гордые королевские и княжеские дома, ныне лишился могущества. Войны, болезни, неурожаи разорили графство. Земли постепенно отошли соседям за долги. После всех бед и потерь от былого величия остался только обветшалый замок и пожилая графиня с младшей дочерью.

На достойные выезды в столицу и даже в ближайшие города не хватало денег. Единственное развлечение — бесконечные посвященные Творцу службы и огромная библиотека замка. С редкими визитами приезжал только сын давно почившей младшей сестры графини, Тирдэг Драммонд. Он привозил какие-то подарки, и помогал деньгами, но серьезно повлиять на судьбу родственниц не мог. Или не хотел. Хэлен старалась тогда не думать об этом. У князя Тарда была своя семья: горячо любимая жена, которую он боялся оставлять надолго одну, скоро ожидалось рождение первенца.

Руки будущей графини Эргард, конечно, постоянно добивались всевозможные купцы и мелкопоместные дворяне. Однако Хэлен неизменно им отказывала. Матушка вздыхала и говорила, что нужно смириться с тем, как сложилась жизнь, и хоть как-то устраивать судьбу, пока не стало слишком поздно. Но Хэлен объявила раз и навсегда: и с одним человеком, у которого титул будет ниже, чем у нее, она в брак не вступит.

И вот, два с половиной года назад, к ним в замок приехал Тирдэг и все изменилось. Князь Тарда предложил ей стать королевой Кордии. Сказал, что Кестер низложен, а на трон взойдет молодой рантуанский принц, которому вскоре понадобится супруга.

Хэлен согласилась, не раздумывая. Кем бы там ни был этот самый Шарль Мадино! Хоть демоном с рогами и хвостом! Брак с ним все равно лучше, чем сидение в одиноком холодном замке в ожидании неизвестно чего!

Как наивна она тогда была. Мадино оказался не демоном, но и не человеком. Просто заносчивый мстительный мерзавец. Шарля всегда интересовал только Шарль. А все остальные — только в той мере, в какой приносили ему пользу.

Жизнь королевы во дворце Мадинора стала полной разочарований, обид и тоски драмой. Хэлен, конечно же, не ждала от будущего мужа пылких чувств и романтических вечеров. Она прекрасно понимала, что представляет брак по договоренности. Но рассчитывала хотя бы на простое человеческое общение и понимание. Не случилось даже этого.

Шарль был с ней холоден с первого и до последнего взгляда. Воспринимал супругу исключительно как приложение к трону и неизбежное зло. Вдобавок оказался болезненно самовлюбленным ревнивцем. Мадино всегда пристально следил за тем, чтобы королева выглядела хорошо, но не слишком. Чтобы ни в коем случае не затмевала собой его несравненную красоту. Не казалась умнее, веселее, музыкальнее. Хорошо хоть, он был высок ростом. А то Хелен, наверняка, пришлось бы стоять в присутствии супруга на коленях.

Разговаривать ей разрешали только с придворными дамами. Никаких кавалеров и близко не допускалось. А то, не приведи Творец, посмотрят на хозяйскую вещь!

Поначалу Хэлен сходила с ума от заведенных Мадино порядков. Потом притерпелась и перестала обращать внимание. Просто жила, выполняя придуманные мужем правила. Хлопала глазками, изображая глупую куклу на троне, а сама повторяла в уме трагедии Зоргулиса на древнекестерском языке или современные трактаты по арифметике и звездоописанию.

Беременность нисколько не изменила ни бесправное положение Хэлен во дворце, ни отношение к ней супруга. Шарль видел в ребенке не свое продолжение, а будущего соперника в борьбе за трон, и потому заранее ненавидел.

Хэлен невольно сравнивала в этом Мадино со сходящем с ума от беременной жены Тирдэгом. Увы. Испытать то, как чувствовала себя окруженная всесторонней заботой и любовью Маргарэт, королеве Кордеи было не дано.

1.24

Дверь открылась, Хэлен тут же отвернулась от окна, встала, помогла заметно прихрамывавшей матери пройти до кресла. Затем сама села напротив и нетерпеливо спросила:

— Что он еще вам сказал? Что с нами будет?

Августа как всегда мягко улыбнулась и сказала, осенив себя знаком Творца:

— Все хорошо, дитя мое. Не волнуйся. Слава Всевышнему, Тирдэг по-прежнему расположен к нам. Он не только не арестует тебя, но даже не вышлет нас из столицы, а оставит жить здесь, в этом особняке.

— Слава Всевышнему? — с горькой иронией переспросила Хэлен. — Вы, матушка, готовы благодарить Творца за любое событие! Хоть за солнце на небе, хоть за свои больные колени. Даже за то, что я осталась без короны!

Августа с нежной грустью посмотрела на дочь.

— Да, Элис, готова. И продолжу восхвалять Отца Небесного, пока дышу. А когда уйду за грань жизни и смерти, завещаю тебе написать на моей могиле: «Слава Творцу за все!» Запомнила? Сделай так пожалуйста. Не забудь мои слова. А что касается короны… Разве она принесла тебе счастье, доченька? Может то, что происходит сейчас, и есть благословенный ответ Вседержителя на наши молитвы? Ты не думала о таком?

Хэлен слегка нахмурилась.

— Хотите сказать, я стану счастливее, сидя здесь взаперти? Так? Нас ведь отсюда никуда не выпустят? Верно?

Августа кивнула, подтверждая:

— Верно. Пока в столице не наведут порядок после смены власти, мы не сможем выйти. А потом, насколько я поняла, все будет зависеть от пожеланий нового короля. Тирдэг прямо мне сказал, что, как бы он к нам ни относился, против воли нового государя он никогда не пойдет.

— Чудно, — ухмыльнулась Хэлен. — Выйти из-под власти одного сумасшедшего, чтобы попасть в лапы другого. И кто он такой, наш новый король? Драммонд назвал вам его имя?

— Назвал, доченька. И, слава Творцу, это добрые вести. Королем станет Хавьер Норрьего!

Хэлен изумленно подняла бровь.

— Ньеттский палач? И это, по-вашему,«добрые вести»? И как он может стать королем, если Норрьего отрубили голову два года тому назад? Вы уверены, что Тирдэг сказал именно о нем?

Августа улыбнулась и кивнула.

— Уверена, Элис! Князь сказал, что казнь Норрьего была обманом. Мадино приказал сделать так, чтобы надежнее спрятать Хавьера в тюрьме, где тот и провел больше двух лет. Бедный мальчик! Но, слава Творцу, теперь он свободен и взойдет на трон!

Хэлен подняла уже обе брови.

— Слава Творцу? Бедный мальчик? Это Норрьего-то «бедный мальчик»? Мы с вами вообще говорим об одном и том же человеке или нет?

Августа покачала головой, заметив:

— Девочка моя, ты совсем его не знаешь и судишь с чужих слов.

— А вы? Вы разве его знаете? Говорите о нем, как о близком родиче!

Еще раз покачав головой, Августа снова улыбнулась и начала:

— Знаю, Элис. Я знаю Хавито Норрьего с рождения. Мы были очень дружны с его матерью — Франческой. Еще с тех пор, когда девочками попали в королевский дворец и стали фрейлинами матери Алегорда Кестера. Мы с Чеси сразу же почувствовали родство душ и стали неразлучны. Нас при дворе так и звали: «две графини-вишенки на одной веточке».

Потом мы выросли, вернулись в свои семьи. Потом я вышла замуж за графа Эргарда, а Чеси — за князя Норрьего.

Но нашей дружбе перемены нисколько не помешали. Мы часто переписывались и навещали друг друга.

Августа остановилась, взяла со столика бокал с водой, сделала несколько глотков, затем продолжила:

— А потом Чеси заболела. У нее всегда было слабое здоровье, а рождение детей отняло очень много сил. Хавьер был пятым. После него она перестала вставать. Только лежала или сидела. Я старалась приезжать в Норрвальдо так часто, как только могла. А после моя младшая сестра вышла замуж за отца Тирдэга. Ты ведь слышала про вековую вражду Драммондов и Норрьего? Так вот, став княгиней Тарда, Розалин потребовала от меня выбирать: зваться ее сестрой или продолжать дружить с Чеси. Что мне оставалось делать? Я выбрала семью. А с Франческой иногда тайно обменивалась письмами.

Хэлен повела плечами, тоже выпила воды и уточнила:

— Вы дружили с его матерью? Видели его в детстве? И каким же он был? Издевался над слугами? Мучал животных?

Августа всплеснула ладонями.

— Господь с тобой, девочка моя! Откуда такие мысли? Хавито рос добрым ребенком. Шебутным и непоседливым, это да. Но он никогда не был злым или жестоким. Нет. Особенно же изменился после поездки в Нузар.

— Нузар, матушка? Что он потерял на краю света?

— Согласна, Элис, тут очень странная история. Чеси писала мне, что Хавито устроил погром в палаццо на свое тринадцатилетие, и в наказание князь отправил сына на полгода жить в пустыне среди каких-то кочевников.

Хэлен торжествующе улыбнулась и воскликнула:

— Вот оно, матушка! Ваш «добрый мальчик» только притворялся добрым из-за страха получить наказание от сурового отца! А тот, наверное, видел сына насквозь и потому держал в строгости!

Августа покачала головой.

— Все так, да не так, Элис. Фидель был очень строг с младшим сыном, это правда. Никому из старших детей не доставалось от князя столько выговоров и наказаний, сколько пришлось на долю Хавито. Однако, когда я спросила Чеси, в чем причина, она меня сильно удивила, сказав, что все только от безумной любви Фиделя к их «солнышку».

— Солнышку? — насмешливо фыркнула Хэлен. — Что за пошлость? Другого прозвища не нашлось?

— Тут дело не в прозвищах, — терпеливо пояснила графиня, — а в «страшной-престрашной тайне», которую знает любой ньеттиец. Младший Норрьего родился с рыжими волосами. Именно поэтому он и ходит всегда с покрытой головой.

Хэлен потерла виски.

— Вы меня совсем запутали, матушка. Рыжие люди бывают только в сказках! Но оставим это пока. Я хочу понять про его отца. Почему князь постоянно наказывал сына, если так любил?

Выпив еще глоток воды, Августа продолжила:

— Потому, что боялся за него. Чеси писала мне, что Фидель по какой-то причине страшно боялся за жизнь Хавито. Потому и терял голову от каждой его выходки. А мальчик, как назло: то в море с друзьями сбежит, то бросится коня дикого обихаживать или в скачках участвовать, то из окна по плющу на башню полезет… Вот Фидель его и строжил. А когда в пустыню отправил, так вообще, чуть не слег. Чеси писала, что князь, пока Хавито домой не вернулся, ходил по замку белый, как призрак, и одного за другим слал гонцов к султану Нузара, чтобы узнать, все ли там хорошо.

— А зачем тогда Фидель сам отослал сына в пустыню, если потом настолько боялся последствий?

— А вот этого Чеси не знала, — сообщила Августа со вздохом. — Она спрашивала князя, но тот не ответил. Отшутился, мол, так бабушка сказала. А какая такая бабушка, если даже его родителей в то время уже на свете не было? Тут определенно какая-то родовая тайна Норрьего сокрыта. Потому что вернулся Хавито из Нузара другим человеком. Чеси писала, что по приезду, он примирился с отцом, больше не рисковал собой понапрасну и стал готовиться к воинской службе.

Хэлен чуть подалась вперед и прищурилась.

— Тайна? Что за тайна?

— Чеси не знала, — повторила Августа.

Выпила еще воды, затем сказала чуть тише:

— А я так думаю, что там не обошлось без хозяев мира.

— Матушка! — вскинулась Хэлен. — Вы сегодня решили собрать воедино все сказки! Мало того, что Норрьего рыжий, так он, по-вашему, еще и хозяин мира? Вы же не всерьез сейчас это говорите, правда?

— Очень даже всерьез, девочка моя, — заявила Августа. — Хозяева стихий не сказки. Более того, моя бабушка слышала воду!

Хэлен схватила мать за руку и нетерпеливо воскликнула:

— Так это правда? Хозяева существуют?! А вы? Вы сами, матушка?

— Нет, доченька, — постаралась успокоить ее Августа. — Я не хозяйка. Но они действительно существуют и были в нашем роду. А Норрьего… Он, скорее всего, хозяин. Потому отец так берег Хавьера, и потому Мадино его не казнил, а спрятал. Кстати, Тирдэг тоже может быть хозяином. Род Драммондов издревле слышит землю. Если другие стихии сами выбирают, с кем говорить, то земля верна только князьям Тарда.

Августа замолчала, попила воды и внимательно посмотрела на дочь, а затем строго спросила:

— Что за взгляд, Элис? Уж не думаешь ли ты вновь стать королевой?

— Почему бы и нет, матушка? — Хэлен вскинула подбородок. — Насколько я знаю, Норрьего холост. А я очень скоро окажусь вдовой.

Августа печально улыбнулась.

— Ты не в его вкусе, девочка моя.

— Откуда вы знаете? — быстро спросила Хэлен, нахмурившись.

— Видела ту, которую он любил. Хавито тогда было лет восемнадцать, насколько я помню. Розалин скончалась, я смогла приехать в Норрвальдо без того, чтобы рвать все отношения с родными. Там я в последний раз виделась с Чеси и ее детьми. Старшие сыновья князя к тому времени уже погибли на войне. У Норрьего осталось две дочери и Хавьер как наследник. И вот этот самый наследник преподнес родителям очередной сюрприз: влюбился в дочь рыбака. Причем так влюбился, что жить без нее не мог. Привел девушку в замок и объявил, что женится или на ней, или ни на ком другом вообще. Даже Фидель не смог его отговорить или переупрямить. Ларилья, так звали ту девочку, осталась жить в палаццо на женской половине, а Норрвальдо начал готовиться к свадьбе княжича.

— Но… Они ведь не поженились. Что помешало?

Августа достала платок, промокнула глаза, затем заговорила еще тише и медленнее:

— Смерть, Элис. Помешала смерть. Я не могла долго оставаться в Ньетто и уехала к себе еще до свадьбы. А потом до меня дошли страшные вести. В палаццо Норрьего возник черный мор. Как туда проникла зараза, так и осталось тайной. Но смерть унесла больше половины жителейзамка. В том числе и мою любимую Чеси с обеими дочерями.

Хэлен наполнила бокал водой и подала матери. Та благодарно кивнула, попила, немного помолчала, затем продолжила:

— Та девушка, Ларилья, тоже погибла. Мне написала отом одна из доверенных служанок Чеси. Сказала, что княгиня завещала ей сделать это, если та останется в живых: сообщить мне как все случилось. Так вот, по ее словам, как только стало понятно, из-за чего в палаццо умирают люди, именно Ларилья заставила Хавьера уехать из Норрвальдо, а сама осталась ухаживать за больной княгиней и ее дочерьми. Когда княжич вернулся, их никого уже не было в живых. А вскоре скончался и Фидель. Так Хавьер стал князем. Потом вернулся в армию. А потом начались разговоры о «бездушном ньеттском палаче».

Хэлен задумчиво поправила волосы.

— Вот как… Это многое объясняет. Никому не пожелаешь пережить такое. Но… Это же случилось несколько лет назад. А сейчас…

— Элис! — резко прервала ее Августа. — Послушай свою мать! Во-первых, такая любовь просто так никогда не проходит. А во-вторых, повторюсь, ты, девочка моя, не в его вкусе. Ларилья была хрупким созданием со смоляными локонами и темными глазами, как у нузарской газели. А ты… Ты ведь совсем другая. Настоящая королева севера! Высокая, статная, с глазами цвета неба и льняными косами! Истинная внучка своего великого прапрадеда — конунга Гардорры! Поверь мне, доченька, тебе не нужно думать о Хавьере. Оставь эти мысли раз и навсегда. Ни к чему хорошему они не приведут.

Я рассказала тебе обо всем лишь затем, чтобы ты знала, кто станет нашим королем. И только!

Хэлен поджала губы. Августа недовольно покачала головой.

— Элис! Поверь, тебе не нужны ни Хавьер, ни его корона! Неужели тебе не хватило одного несчастного супружества? Хочешь пережить все снова? Ты не послушала меня в прошлый раз, так послушай теперь!

Я сколько могла защищала тебя от Шарля… Но что я могу? И жить мне уже осталось недолго. Ты останешься совсем одна посреди чужих людей! Одумайся, доченька! Лучше помолись Вседержителю, и он пошлет тебе настоящего любящего мужа!

1.25

На рабочем столе Бернара Леджера снова высилась гора неразобранных бумаг. Фельдмаршал взял верхнюю и погрузился в чтение. Наконец-то, все вошло в привычную колею, и он смог сосредоточиться на работе. В течение нескольких часов до этого Бернар не находил места от тревоги и непонятных предчувствий.

Хотя, что могло случиться в доме Драммонда? За последние годы обитель князей Тарда превратилась в настоящую крепость за высокими стенами. И если бы Бернару предложили выбрать любое место в столице, чтобы пережить длительную осаду, он, не задумываясь, поехал бы в особняк на площади Лип.

Утром стало известно, что в Мадинор вернулся из вотчины князь Драммонд. Король безмерно тому обрадовался и уже предвкушал скорую встречу со своим главным советником. Но все пошло не так. Вместо Тирдэга во дворец прибыл посыльный с какой-то странной депешей. И обычно такой осторожный и сдержанный Шарль как будто сошел с ума. Стал требовать организовать ему срочный выезд к Драммонду! Да еще вместе с Хэлен и Августой! И без должного сопровождения!

Хорошо хоть от охраны король не отказался. Бернар отправил с ним тридцать гвардейцев и предложил поехать в карете без гербов. Один из стражей, согласно приказу, вернулся во дворец и доложил, что король и обе дамы благополучно добрались до особняка и проследовали внутрь, где их встретил хозяин поместья.

Казалось бы, визит шел по плану, но Бернар все несколько часов отсутствия Шарля не мог сосредоточиться на работе. Но вот, слава Творцу, секретарь доложил, что кортеж благополучно вернулся во дворец, а король в сопровождении князя Драммонда проследовал в свои покои. Правда Хэлен и Августа почему-то остались в особняке на ночь. Но это как раз вопросов не вызвало.

После скорбных вестей из Тарда о том, что Тирдэг погиб под снежной лавиной, королева сказалась нездоровой, а ее мать проплакала всю ночь. Когда на следующий день получили опровержение, дамы, конечно, успокоились, но приезда князя ждали с явным нетерпением. Так что, трех часов для семейных разговоров им, видимо, оказалось мало.

Но разобраться в бумагах Бернару так и не удалось. Не успел он вникнуть в суть читаемого отчета, как двери кабинета распахнулись, и постовой гвардеец, стукнув тяжелой алебардой о мраморный пол, гаркнул во весь голос:

— К вам его сиятельство князь Тирдэг Драммонд!

— Пропусти, — тут же приказал Бернар и встал из-за стола, чтобы поприветствовать долгожданного гостя.

Вскоре вошел, как всегда, собранный и серьезный князь Тарда.

— Тирдэг! Как я рад твоему благополучному возвращению! Признаюсь, ты порядком здесь всех напугал своей гибелью!

— Здравствуй, Бернар! — Драммонд слегка улыбнулся. — Я тоже рад тебя видеть. Как видишь, все обошлось. Я цел и невредим. Лавина действительно сошла на то место, где я проезжал, и вернуться домой мне удалось только через несколько дней. А в замке успели поднять панику, объявить меня погибшим и отправить вам депешу. Но все в прошлом.

— Вот и славно! — Бернар подошел и пожал Тирдэгу руку. — Как прошел визит к тебе его величества?

— Все благополучно. Тетушка и Хэлен решили задержаться, а наш король уже у себя в апартаментах. Кстати, именно поэтому я здесь. Он желает видеть тебя и сказал мне сходить за его фельдмаршалом лично. Видишь, как он тебя ценит, Бернар!

— Да уж… — протянул тот. — Честно говоря, я иногда не знаю, чего ждать от таких визитов… Пойдем. Нельзя же заставлять его величество ждать нас.

У дверей в покои короля Тирдэг и Бернар сдали постовым гвардейцам все оружие и, дождавшись приглашения, вошли внутрь.

Драммонд жестом указал дорогу — мол «тебя звали, ты и ступай вперед». Бернар кивнул и твердым шагом направился вглубь приемной. Король ожидал их, сидя в кресле. Он о чем-то задумался и опустил голову так, что поля шляпы почти полностью закрывали лицо.

«Почему он в черном? — подумал Бернар, опускаясь на одно колено. — Обычно Шарль одевается в серо-голубые цвета…»

— Приветствую вас, ваше величество! Вы желали меня видеть? Я к вашим услугам.

— Встаньте, друг мой.

Услышав незабываемо певучий с легким рокотом согласных голос, Бернар тут же вскочил и впился взглядом в лицо короля. Тот поднял голову и, сверкнув зелеными глазами, улыбнулся.

— Норрьего… — потрясенно выдохнул Бернар, хватаясь за отсутствующую шпагу.

Он резко обернулся к двери, но перед ней незыблемой горой возвышался также улыбающийся Тирдэг. Бернар мысленно выругал себя последними словами. Это надо же было, не обращая внимания на все предчувствия, так легко попасться в ловушку! Он снова повернулся и посмотрел на сидящего в кресле самозванца.

— Я вижу, вы узнали меня, друг мой. — Норрьего снял широкополую шляпу вместе с пепельноволосым париком и снова улыбнулся, пройдясь рукой по бритой налысо голове. — Вы всегда узнаете меня. Хотя в последнюю нашу встречу я выглядел гораздо менее презентабельно… Князь Драммонд рассказал мне, о том, что вы переживали о моей судьбе. Даже неоднократно пытались узнать у него и Шарля, что со мной происходит. Повлиять на результаты суда и отменить казнь… Не скрою, я этим весьма тронут.

Бернар уже оправился от первого потрясения, смог овладеть собой и спросить:

— Князь, я, конечно, рад видеть вас живым и в добром здравии, но где мой король? И к чему весь этот маскарад?

Норрьего стал серьезным и четко заявил:

— Шарль низложен и арестован. А ваш король перед вами, граф. И прежде чем вы решите броситься на меня с голыми руками, позвольте принести самые искренние извинения за все те бедствия, которые свалились на вас по моей вине. За последние два с половиной года у меня было более чем достаточно времени на то, чтобы хорошенько подумать над своими поступками, а также их последствиями. Прошу вас, граф, простите мне то жестокое безрассудство, с каким я обрушился на Ривер, и то безразличие, с которым отнесся к вашему изгнанию. Сейчас я понимаю вашу позицию по данному вопросу и полностью ее поддерживаю. Лучшая победа есть предотвращение войны. Также хочу добавить, что горжусь тем, что имел честь служить под вашим началом, и считаю вас одним из самых выдающихся полководцев Кордии. Что же касается меня лично, то я намерен в будущем правлении вернуться к той мысли, что важна каждая человеческая жизнь. То, как я вел военные кампании после получения чина полковника, прошу считать временным помутнением рассудка, вызванным потерей близких. Меня это, конечно, ни в коей мере не оправдывает, но прошу поверить: больше такого не повторится. Посему, уважаемый граф Леджер, если вам дорога наша родина, и вы, как я на то надеюсь, действительно желаете ей мира и процветания, предлагаю вам присоединиться к восстановлению законной власти в Кордии. Я, как известно каждому дворянину, являюсь первым в Табели об очередности престолонаследия в случае пресечения династии Кестеров. Поэтому готов принять корону и начать восстановление мирной жизни. Вам, граф, я предлагаю стать одним из моих генералов и главных советников.

И я, и вы совершили много ошибок в прошлом. Давайте забудем о них и начнем служить Кордии с чистого листа. Призываю вас признать мое право на трон и продолжить вашу доблестную службу на благо нашего многострадального отечества. Уже под моими знаменами. Так, как сделал князь Драммонд. Я искренне хочу видеть в вас друга и союзника. И у нас очень много работы впереди.

Бернар, испытывая самые противоречивые чувства, медленно опустился на одно колено.

1.26

— Клянемся верно служить князю Хавьеру Норрьего, будущему законному королю Кордии!

Эхо присяги волной прокатилось по дворцовой площади и многократно отразилось от покрывавших ее серых каменных плит.

Люди Драммонда и Леджера в кратчайшие сроки собрали там весь гарнизон охраны и всех обитателей королевской резиденции от поварят до высших придворных, чтобы пред ними явился новый правитель. Будущий король — князь Хавьер Норрьего.

Когда потрясенный столь внезапной сменой власти дворец начал возвращаться к обычной жизни, по всей столице, ко всем заставам, воинским частям и дальше, за предместья по всей стране, полетели вестовые и наряды гвардейцев.

К вечеру следующего дня Кестерия вновь стала сама собой.

А в кабинет ее будущего короля доставили юную Одэль Б‘Риверльен.

***

— Ваше сиятельство! — почти пропела девушка и присела в глубоком придворном поклоне возле дверей.

— Добрый вечер, сударыня. Прошу вас, проходите, располагайтесь.

Хавьер внимательно присмотрелся. Его гостья была среднего роста и телосложения. Каштановые волосы убраны в две тугие, перевитые лентами косы. Лицо слегка вытянутое. Острый носик, удивленно приподнятые брови. Уверенный взгляд темных глаз. Ни тени робости.

— Как добрались, сударыня? — поинтересовался он светским тоном, после того, как Одель села в кресло напротив. — Не устали в дороге?

— Нет, что вы, ваше сиятельство! Я в дороге отдохнула!

Хавьер от души рассмеялся. Эта девочка определенно нравилась ему своей непосредственностью. А то, что она ответила словами старой доброй сказки, выдавало в ней начитанного, обладающего хорошим вкусом и тонким чувством юмора собеседника.

— Замечательно, — одобрил он. — Есть ли у вас какие-то просьбы ко мне?

Одэль мило улыбнулась, чуть склонив голову набок, и пропела:

— Какие-такие просьбы могут быть у живущей в приюте сироты к новому королю? Разве что, хотелось бы узнать: для чего меня так спешно к вам привезли?

— О, этот вопрос очень легко разрешить. Ваш отец, сударыня, был замечательным лекарем и не раз выручал меня. Недавно я узнал о произошедшей с вашей семьей трагедией. Примите мои искренние соболезнования. В память о достопочтенном Гаспаре, я хотел бы взять вас под личную опеку. Если вы, конечно, не станете возражать и не пожелаете вернуться в пансионат.

Услышав об отце, Одэль на миг опустила взгляд. Затем вскинула голову, еще больше распрямила спину и ответила очень четко:

— Благодарю вас за почтение памяти моей семьи, ваше сиятельство. Однако я предпочитаю идти по жизни своей дорогой и прошу отвезти меня обратно в дом святой Эллы.

Хавьер улыбнулся.

— Достойное решение. Будь по-вашему, сударыня. Сейчас вас проводят. Было приятно познакомиться. Если возникнут трудности, вы всегда можете обратиться ко мне.

Одэль вновь мило улыбнулась, встала и присела в прощальном поклоне.

***

— Хавито… Могу я задать тебе один вопрос?

— Вопрос, граф?.. Пожалуй, что можете…

Хавьер отложил гитару и поджал под себя ноги, сидя в большом кресле у пылающего камина. Фельдмаршал Кордии Ланс Фрежак расположился рядом с младшим сыном умершего друга. За окнами королевского кабинета уже давно цариланочь. На столе у камина остались почти нетронутые закуски и едва початая бутылка красного вина.

Ланс сделал маленький глоток, затем поставил бокал на пол возле себя. Хавьер молча опустил голову. Он искоса наблюдал за тем, кто заменил ему погибшего после черного мора отца.

Граф Ланс Фрежак был ближайшим другом и одним из самых верных генералов Фиделя Норрьего. Тот, являясь фельдмаршалом Кордии, очень высоко ценил воинские таланты Фрежака, всегда с ним советовался и поручал самые ответственные задачи. После внезапной болезни и смерти Фиделя, именно Ланс занял его место во главе армии королевства. И именно он стал тем, кто подставил плечо потерявшему семью Хавито. Помог с управлением княжеством, а затем посоветовал вернуться в армию.

Сейчас, сидя напротив камина в королевском кабинете, Хавьер вспоминал то время. Как он через неимоверную боль заставил себя больше не чувствовать страдания людей. Убийца, желающий скрыть следы злодеяния, сжигает дом своей жертвы. Так и он. Хавьер тогда страстно желал вырвать у себя сердце, чтобы только забыть о том, что это именно оно привело к больному старику, заразившему весь замок. И Норрьего, можно сказать, сделал так. Отгородился собственными страданиями от бед мира. Закрыл сердце. Перестал слушать и слышать. Зачерствел и заледенел душой.

Фрежак, видя как молодому князю тяжело находиться во внезапно опустевшем палаццо, предложил Хавьеру вернуться в армию. Мог ли Ланс догадываться, какого демона выпускает на волю? Наверное, нет. Хавито всегда отличался мягким характером. А во время службы под началом Леджера прославился тем, что берег людские жизни даже во время самых страшных сражений. Всегда думал о том, как победить с наименьшими потерями с обеих сторон.

Фрежак не мог знать о том, что дикая боль потерь выжгла в Хавьере все чувства. Что он стал просто оружием. Страшным и безжалостным оружием в руках короля. Да, Алегорд Кестер не был святым. Когда до него дошли сведения, что молодой полковник Норрьего готов снести все и всех на своем пути, он не отозвал того из армии, не отправил обратно в палаццо вести учет урожая абрикосов. Нет. Алегорд, несмотря на возражения многих, поддержал Хавьера и приблизил к трону. Норрьего веками служили роду Кестеров, были защитой и опорой их власти, совершая для короны невозможное. А то, что иногда сходили с ума от пролитой крови… Так что же. У любой победы есть цена. Князья Ньетто, шагнувшие за грань гениальности, платили за талант полководцев настигавшим их через два-три десятка лет войны безумием.

Алегорд не мог этого не знать. И не остановил Норрьего. Король решил использовать появившееся в его руках оружие по полной. В прошлой жизни Хавьер вырезал окраины Джерзеги. В нынешней — сжег половину населения Ривера. Все во благо Кордии…

И никакой Фрежак ему уже был не указ. На первой дороге Алегорд, видимо боясь упустить время, уже через десять лет назначил Хавьера фельдмаршалом. В тридцать один год! А пытавшегося остановить это безумие Фрежака отправили в почетную отставку подальше от столицы. Хавьер тогда произошедшего даже не заметил. Ему никто не был нужен. Он думал только о том, где найти очередную войну и как ее поскорее выиграть.

После возвращения в Кордию из Нузара в качестве короля, Хавьер узнал, что Фрежак скончался в родовом имении после крайне подозрительного неудачного падения с лошади. Тогда было уже ничего не изменить. Получится ли сейчас?

Сможет ли фельдмаршал понять и простить его? Поверит ли, что Хавьер стал прежним? Станет ли вновь считать его близким человеком? Как бы хотелось все исправить!

Хавьер не решался заговорить первым. Только думал о том, чем убедить Фрежака поверить ему. Тот, конечно, согласился служить новому королю Кордии и присягнул, но… Служить можно очень по-разному. Хавьер же от всей души хотел видеть рядом с собой не просто фельдмаршала, а близкого, почти родного человека…

***

Молчание в кабинете затянулось. Наконец Ланс решился и тихо произнес:

— Послушай, Хавито… Я должен тебя спросить. Это сильнее меня. Я откладывал этот разговор, сколько мог. И даю слово, что никогда никому не говорил об этом и не скажу. Буду служить тебе, как и прежде. Никогда не предам ни тебя, ни Кордию. Что бы ты мне сейчас ни сказал. Но прошу, ответь мне, Хавито! Заклинаю всем тем, что было нам когда-то дорого! Памятью Фиделя, прошу, ответь мне! Это ведь был ты? Ты! Ты выиграл эту треклятую Короткую войну!!!

Выкрикнув рвавшее его душу обвинение, Ланс уставился невидящим взглядом в потолок, затем тихо продолжил:

— Я тебя сразу узнал. И ни на грош не поверил в твою казнь. Там, в битве при Вайсгере… Так распорядиться резервами и выстроить стратегию атаки мог только ты! Ты, Хавьер! Но почему?! И потом тоже… И когда погиб Жоржи… Да ни у какого Мадино и его недогенералов не хватило бы ума устроить нам такую засаду!

Смахнув злые слезы, Ланс взял бокал и с размаху выплеснул вино в камин. Густые темно-красные капли веером разлетелись и бесследно исчезли в языках пламени. Тот, кого Ланс когда-то считал почти сыном, замер и молчал. С каждым мигом безумно тягостной тишины что-то обрывалось и умирало навсегда.

— Почему, Хавьер? Что с тобой? Где ты провел все эти годы? Расскажи мне! — потребовал Ланс, еще на что-то надеясь.

Норрьего по-прежнему неподвижно сидел, обхватив колени руками, и смотрел на огонь. Ланс дернул углом рта, резко встал, отошел к столу и, взяв открытую бутылку, осушил ее в несколько больших затяжных глотков.

— Простите меня… Если сможете… Сам себя я уже никогда не прощу…

Услышав тихие, сжигавшие все мосты слова, Ланс тут же оглянулся. Плечи короля чуть заметно вздрагивали, но голову он не повернул и больше ничего не сказал.

Через полчаса неподвижного молчания, не дождавшись хоть каких-то оправданий, фельдмаршал вышел, чеканя шаг, и громко хлопнув дверью.

1.27

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство, беда!

— Что такое, Лэло? Ночь на дворе…

Тирдэг поднял голову от разложенных перед ним на столе бумаг и уставился на взъерошенную голову ньеттийца, заглянувшего в приоткрытые двери кабинета.

— Проходи уже, рассказывай. И давай-ка без титулов. От тебя они звучат, как издевательство.

— Как хотите, ваша милость.

Лэло Тэкирос, верный ординарец Норрьего, бывший, как недавно выяснилось, не только его охранником еще с детства, но и получившим для того особую силу хранителем души мира, быстро вошел и, упершись жилистыми руками в стол Тирдэга, уставился на того в упор полубезумным взглядом.

— С королем нашим беда! Они с фельдмаршалом в кабинете до темна сидели. Потом Фрежак ушел и дверью грохнул. А король наш тут же велел себе корзину вина доставить. А недавно ему вторую корзину притащили!

— И что? — Тирдэг непонимающе поднял бровь. — Он ведь не маленький мальчик. Напьется, проспится. Чего ты так переполошился?

— Вы не понимаете, ваша милость! — крикнул Лэло, сжав кулаки. — Он ведь вообще никогда не пьет! Не любит этого еще с детства! С тех пор, как чуть не половину дворца по пьяне разнес. И раз уж сейчас начал, то знать ему жуть как плохо. А самое-то главное, вы ведь наверное знаете, его ж яды не берут! Он не упадет под стол, как обычный пьяница! Он будет глотать и глотать эту дрянь до утра и дальше! Хоть несколько дней подряд! И будет делаться только злее и безумнее! И кто его потом тут остановит, если его понесет куда? Что он натворит?! Спасайте, ваша милость! Меня он уже не слушает! Еще немного и придется на цепь сажать! А один я с ним не справлюсь!

Последние слова Лэло говорил на бегу, догоняя выскочившего из кабинета Драммонда.

***

— Ваше величество… — негромко позвал Тирдэг и тут же отступил обратно за дверь.

Со свистом пролетевшие кинжалы воткнулись в косяк на ладонь выше его головы.

— А… Это ты… — раздался из темноты неузнаваемый голос. — Заходи… Ес-сли не боиш-шься встреч-чи с чудовищ-щем…

Тирдэг выдохнул, шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь, оставляя в коридоре всклокоченного Лэло. Они договорились, что, если уговоры не подействуют, то хранитель поможет лишить Норрьего чувств и сковать, пока тот не придет в себя. Иначе все могло закончиться большой бедой.

Пройдя в полутемный кабинет, Тирдэг двинулся на звук гитары. Мелодию никак нельзя было назвать гармоничной. Она терзала слух резкими аккордами, взлетала и падала, выворачивая душу.

Наконец в слабых отблесках пламени догорающего камина он увидел самого короля. Норрьего с ногами сидел в большом кресле и, низко склонив голову, окровавленными пальцами мучил гитару.

Лица было не рассмотреть. Вокруг на полу валялся десяток пустых бутылок. На столе рядом стояла еще корзина вина.

— Ваше величество…

Король не отозвался. Только ударил по струнам так, что задрожали оконные стекла. Тирдэг сделал еще шаг и снова тихо позвал:

— Ваше величество…

Еще разрывающий душу аккорд. Норрьего будто его не слышал. Тирдэг подошел вплотную и положил руку на гриф гитары. Норрьего на мгновение замер, а затем бросил инструмент, вскинул голову и, оскалившись, клацнул зубами. Еще миг, и он одной рукой притянул к себе Тирдэга, легко согнув того пополам, а другой приставил ему кинжал к горлу.

— Реш-шил умереть? — прошипел почти потерявший человеческий облик безумец.

Тирдэг медленно опустился перед ним на колени, затем также медленно поднял руки, тихо сказав:

— Решил не дать умереть вам.

Норрьего не ответил. Только наклонил голову набок и прищурился. Глаза его были совсем чужие. Даже у Мердок так не смотрел. Ни тени мыслей, чувств. Только безграничная звериная злоба на всех и вся. Тирдэг понимал, что никакими уговорами тут не поможешь, потому не стал и пытаться. Он осторожно положил руки на гитару, а потом негромко запел одну из старинных тардийских колыбельных.

После первого куплета Норрьего закрыл глаза. После второго убрал кинжал от горла Тирдэга. После третьего разжал пальцы, отпустил его и откинулся в кресле. Не переставая петь, Тирдэг сел на пол там, где стоял.

Больше Норрьего не двигался и, казалось, спал. Только когда Тирдэг затянул колыбельную в пятый раз, король, не открывая глаз, подался вперед, положил ему руку на плечо и тихо произнес:

— Тирдэг… Хорошо, что ты пришел… Сюда так давно никто не заходил…

— Вы сказали, что зарежете любого, кто переступит порог кабинета, — также тихо ответил тот, перестав петь.

— Почему же ты пришел?

— Моя жизнь и моя смерть в любом случае принадлежат только вам, мой государь.

Норрьего чуть сильнее сжал плечо Тирдэга и еле слышно шепнул:

— Побудь рядом… Прошу тебя, побудь рядом… И помолчи… Нам с тобой есть… О чем помолчать…

***

Солнце только начало всходить, а по сонному дворцу короля Кордии уже прозвучали четкие быстрые шаги.

— Нельзя? Почему нельзя? Кто сказал?

Двери с воткнутыми в них кинжалами распахнулись, и в кабинет уверенно вошел Санчос Горельо.

Уснувший на кресле с гитарой в руках, король открыл глаза и поднял голову. Тирдэг, который полночи провел сидя у ног своего государя, поспешно встал.

— И что такое у вас происходит, Хав? Что за беспорядок ты здесь устроил?

Норрьего отложил гитару, тепло улыбнулся неожиданному гостю и воскликнул:

— Санчос! Друг мой! Добро пожаловать! Ты быстро доехал.

Не дожидаясь приглашения, Горельо пододвинул себе кресло и сел напротив.

— Это за тобой, Хав, не угонишься. То ты казнен, то вдруг пишешь мне письма. С Оссарда я выезжал в Мадинор как военнопленный, а приехал уже в Кестерию как ближайший сподвижник нового короля!

Норрьего пожал плечами, затем пояснил:

— Ты же знаешь, Начи, как я не люблю стандартные решения, долгие ожидания и пышные церемонии. Казнь моя была фальшивкой. Коронация состоялась неделю назад. А писал я тебе, когда на троне еще сидел Мадино.

Санчос кивнул.

— И что же у тебя ко мне за срочное дело?

Драммонд слегка поклонился.

— Мой государь, позвольте удалиться.

— Конечно, генерал. Благодарю вас за помощь. Она, как всегда, была неоценима. Отдыхайте.

После того, как за князем Тарда закрылись двери, Норрьего встал, прошелся по кабинету и сел за стол.

— Во-первых, Санчос, я очень рад видеть тебя живым и здоровым.

— Это ты рад? — воскликнул Горельо. — Нет, братишка Хав! Это я рад, что ты жив. Когда я услышал, что тебя пленили на поле боя, я не поверил. Потом сообщили про суд и про казнь…Наши тут же подняли за тебя флаги кровной мести!.. На мачтах, башнях, копьях…Все конные, кто мог держать в руках оружие, двинулись на Мадинор. А мы — на корабли — и туда, где адмирал Кордии встал. Как же нам тебя не хватало, Хав… Все, все было бы тогда иначе… Но что теперь отом говорить… Я безумно рад, что ты остался цел и невредим!

Старый друг встал, подошел к поднявшемуся с места Норрьего и крепко обнял его на несколько минут.

— Спасибо, Санчос… — как-то хрипло ответил Хавьер. — Радоваться и праздновать победу мы будем чуть позже. Меня действительно пленили, а чтобы никто о том не знал, устроили представление с отсечением головы. Но теперь все в прошлом. И поговорить с тобой я хотел совсем о другом. Давай повернем кресла к камину.

После того, как друзья детства расположились у давно потухшего огня, Норрьего продолжил:

— Скажи мне, Санчос, ты ведь слышишь ветер?

— Что за странный вопрос, Хав? Все слышат ветер…

— Но, согласись, не всех он слушается…

— Ты на что намекаешь? — прищурился Санчос.

— Да я не намекаю, я говорю открыто. Я полагаю, друг мой, что ты — нынешний хозяин воздуха. Слышал такие сказки про хозяев мира?

Несколько минут они внимательно смотрели друг другу в глаза. Наконец, Санчос сложил руки на груди и произнес:

— То есть, ты не шутишь. А кто тогда такой ты? Ты ведь тоже всегда слышал воздушные песни. Только не говори мне, что ты…

— Вот именно, — подтвердил Хавьер. — Я душа мира. Но это не главное. Главное то, что приближается гибель всего сущего. Скажи, тебя часто посещают страшные сны в последнее время?

Санчос отпрянул.

— Да, Хав… Часто… Умеешь ты сообщать новости… У тебя есть, что выпить покрепче?

— У меня — нет. Но скоро мы пойдем в трапезную на завтрак. Если не передумаешь, тебе принесут. А потом обсудим все более обстоятельно.

***

— Мой государь? Вы просили зайти к вам.

— Проходите, генерал. Проходите, садитесь. Отдохнули? Простите, если нет. Но у нас очень мало времени. Вы видели Одэль? Что можете о ней сказать?

Норрьего и Драммонд сидели в кабинете друг напротив друга.

— Одэль? Видел, мой государь. Девочка как девочка. Ничего особенного.

— А что земля? Она вам что-то сказала о ней?

— Нет, мой государь. А вам?

Норрьего покачал головой.

— Нет, генерал. Не сказала. Но это ничего не значит. Во время нашего разговора вода в стакане звенела. Одэль может быть хозяйкой, но все нужно проверять. И вот еще что. Скажите, кто кроме слуг находился тогда в особняке?

— Кроме Мадино? Только кузина и тетушка. А в чем дело? — насторожился Драммонд.

— Дело есть… Видите ли, генерал. Я что-то почувствовал в тот день. Силу хозяина. И, поскольку, слуг новых, как я понимаю, у вас не появилось, то это был кто-то из гостей. И точно не Мадино. Получается, это ваши дамы. Мне нужно будет увидеться с ними. Где они сейчас? Уже в Тарде? Простите, что так долго не говорил вам об этом. Думал, с прибытием Санчоса, стихии скажут что-то определенное. Но нет. Нужно разбираться самим.

— Понимаю, мой государь. Нет. Они не в Тарде. Я разрешил им остаться в особняке под охраной. Привезти их сюда к вам?

— Что вы, генерал! — взмахнул рукой Хавьер. — Не стоит беспокоить милых дам. Хорошо, что они остались в столице. Вы всегда все делаете правильно. Полагаю, мы с вами вполне сможем обеспечить собственную безопасность. Я не хочу лишней огласки. Обойдемся без королевского кортежа и сотни стражников?

Тирдэг улыбнулся.

— Думаю обойдемся. Только возьмите еще Лэло. Втроем надежнее. Можем поехать уже сегодня.

Хавьер улыбнулся в ответ.

— Конечно, генерал. Без Лэло я теперь и шагу за порог этого кабинета не сделаю. Так мне бабушка наказала.

1.28

В тот же вечер во двор особняка на площади Лип въехали три неприметных всадника. Высокие ворота за ними тут же закрылись.

— Вот мы и на месте, мой государь. Прошу в дом. Нас уже ждут.

Хавьер кивнул, спешился и прошел вслед за Тирдэгом. Лэло последовал за ними, подозрительно оглядываясь и метнув недобрый взгляд в сторону встречавшего их Эгора.

Внутри особняка они прошли в небольшую гостиную. Находившиеся там дамы при виде гостей встали с кресел и склонились в реверансах.

— Прошу вас, не нужно церемоний! Садитесь! — сказал Хавьер, быстро подошел к старшей из дам, подхватил ее под локоть, помог подняться и сесть. Затем сам расположился в кресле напротив. Лэло встал за его спиной.

Тирдэг сел в кресло рядом с ними и произнес:

— Мой государь, позвольте представить моих родственниц: вдовствующая графиня Августа Варденария Риолина Эргард и ее младшая дочь Хэлен.

— Весьма польщен знакомством. — Хавьер слегка склонил голову, а затем вскинулся и впился взглядом в графиню. — Эргард? Августа Эргард? Тетушка Густи? Это ведь вы? Я ничего не путаю?

Она с улыбкой кивнула.

— Ты узнал меня, мой мальчик? Да, Хавито! Это я.

Он тут же оказался возле Августы, с поклоном поцеловал ей руку и сел на ковер у ее ног.

— Простите мне эту вольность, тетушка… Но я не могу иначе. Вы позволите мне так называть вас и немного посидеть рядом? Не прогоните?

Августа всплеснула ладонями.

— Господь с тобой, мальчик мой! Конечно же нет! Сколько раз ты сидел вот так возле нас с Чеси… — Она вытерла набежавшие слезы и попила воды. — Ты вырос, Хавито. Стал настоящим мужчиной. Очень рада, что ты остался жив. Я молилась за тебя все последние годы. За тебя, за Чеси с Фиделем… За всех, кого не стало… И за тех, кто еще жив…

Хавьер вновь поцеловал ей руку, затем посмотрел на вторую даму, предположив:

— А это значит и есть та самая «чудная малышка Элис», которую вы с матушкой прочили мне в жены?

Хэлен робко улыбнулась и обмахнулась веером. Хавьер вновь взглянул на Августу. Та кивнула и подтвердила:

— Да, мальчик мой. Это моя Хэлен. Вы оба выросли. И у обоих судьбы сложились очень непросто. Не такого мы с Чеси хотели для своих детей. Но на все воля Творца. Зачем ты хотел нас видеть?

Хавьер еще раз поцеловал руку тетушки, омыл лицо руками, встал, вернулся вкресло, затем произнес:

— Это очень серьезный разговор. И он касается даже не трона Кордии. Тирдэг передал мне ваши слова о том, что Хэлен и ее ребенок не станут претендовать на престол. Я рад такому решению и верю вам. Ведь в противном случае, мне, как любому благоразумному королю, пришлось бы надежно упрятать вас обеих подальше от столицы. Повторюсь, я рад, что мне не придется так поступать. Более того, когда в Кестерие станет поспокойней, я предлагаю вам обеим переехать во дворец и жить там. Вы, тетушка Густи, одна из очень немногих в Кордии людей, которые все еще считают меня кем-то близким. И мне очень хотелось бы видеть вас рядом постоянно. Если, конечно, вы, ваша милая дочь и князь Драммонд не станете возражать.

Августа благодарно склонила голову, затем выпрямилась и осенила присутствующих знаком Творца. Хавьер немного помолчал, затем чуть тряхнул головой и продолжил, переводя взгляд с одной дамы на другую:

— Однако, это произойдет еще не скоро. И наш сегодняшний разговор касается совсем другого предмета. Вы, тетушка, я полагаю, знаете о том, кто такие хозяева мира. Я прав?

Августа кивнула и ответила, став очень серьезной:

— Прав, Хавито. Я знаю. Но к чему ты ведешь?

— К тому, что я сам слышу стихию. И она говорит мне, что, возможно, одна из вас является хозяйкой воды. Вы чувствуете в себе силу, тетушка?

Графиня отрицательно покачала головой.

— Нет, мальчик мой. Я не слышу и никогда ничего подобного не чувствовала.

— А вы, Хэлен?

Все обратили взгляды на молодую графиню. Та выпрямилась еще больше и несколько раз взмахнула большим веером из пушистых белых перьев.

— Не могу дать точный ответ, ваше величество, — Хэлен смотрела прямо на короля и говорила очень ровно и уверенно. — Я замечала за собой некоторые странности, связанные с водой… Но не могу сказать, что сие означает.

Хавьер понимающе кивнул.

— В таком случае, милые дамы, я вынужден просить вас пройти небольшую проверку. Найти хозяйку воды жизненно необходимо для спасения нашего мира от грядущей катастрофы. Мне потребуется капля вашей крови. Согласны на такую жертву? Благодарю вас. Генерал, поможете нам?

— Конечно, мой государь.

Тирдэг встал и пошел к Августе.

— Вы позволите?

Она протянула руку и Тирдэг, уколов ей указательный палец, промокнул появившуюся каплю белым платком. Затем проделал то же самое с Хэлен.

— Прошу, мой государь.

Он подал платок Хавьеру. Тот принял, аккуратно свернул и убрал в рукав.

— Вот и все. О результатах проверки генерал вам сообщит. Только ответ будет еще очень не скоро. Думаю, его поиски займут у нас не менее месяца. И вот еще что. Тетушка! Не желаете ли взять воспитанницу? В пансионате святой Эллы сейчас живет одна очень милая девочка…

1.29

Пережившая смену власти и посвященные коронации торжества Кестерия снова притихла. Жизнь столицы вернулась в привычное русло и пошла своим чередом. Тем более, что новый король вместе с приближенными дворянами выехал из дворца в летнюю резиденцию, чтобы продолжить праздновать восшествие на престол уже там.

Жители Кестерии отнеслись к новости с пониманием. Все хорошо знали, что последние два с половиной года Хавьер Норрьего провел в застенках Триволи. После такого кому угодно захочется отдохнуть подальше от важных дел. А король — не человек что ли? Вот и уехал. А столицу и власть в стране оставил на Ланса Фрежака. У того не забалуешь. Он еще при Кестере всю армию королевства в кулаке держал.

***

— Порядок, — шепнул Тирдэгу Хавьер, отвесив прощальный поклон тут же исчезнувшим посреди жаркого марева двум конным воинам в синих лисамах. — Можем продолжить путь. Наши с Лэло имена здесь помнят.

— Это и есть ваши кири, государь? — уточнил все еще настороженный Тирдэг.

— Да, генерал. Сейчас весть о нашем визите уже, наверное, дошла до Ризава. Так зовут отца народа, в стан которого мы и направляемся. Я попросил братьев не устраивать пышную встречу. Чем меньше внимания мы к себе привлечем, тем будет лучше.

— Пышную встречу? — удивился Тирдэг. — Вы и тут успели повоевать?

Хавьер неопределенно махнул рукой и оглянулся, давая сигнал приблизиться остальным спутникам. Когда Санчос и Бернар нагнали их, Норрьего чуть поклонился им, а потом поскакал вперед немного быстрее. Лэло жестом показал остальным, чтобы придержали коней.

— Он хочет побыть один, — пояснил хранитель. — Пусть. Он давно здесь не был. Пусть поговорит с песками.

— Давно? — снова спросил Тирдэг, с прищуром глядя на удаляющегося Хавьера. — И когда успел, спрашивается? В детстве что ли?

— Ага, — подтвердил Санчос. — В детстве. Ему тогда только-только тринадцать исполнилось. Только вот с тех самых пор детство у нашего Хавито и кончилось. Другим он отсюда вернулся. Совсем другим.

Тирдэг настороженно посмотрел на задумчиво ехавшего рядом с ним Лэло.

— Ты можешь рассказать, что тут произошло? Полагаю, мы должны знать, куда едем. И чем нас встретят. Как мальчишка мог заслужить пышную встречу у кочевников, которых весь восток боится, как огня? Ответь, пожалуйста!

Лэло тяжело вздохнул и качнул в отрубленном на четверть ухе золотую серьгу с крупным изумрудом, затем решительно начал:

— Хорошо. Только мне придется вам заодно и про себя рассказать. Да, так-то оно, наверное, правильнее будет. Вы ж нашему Шерику-то теперь роднее любых родных станете. Значится, и обо мне всю правду знать должны. Ну, что ж. Слушайте. Кири нашу историю называют сказкой про то, как один маленький жеребенок весь табун из волчьей пасти достал. А началось-то все аж за полгода до того. В синем-пресинем Ньеттском море, из какого меня не кто-нибудь, а сам князь Фидель Норрьего собственноручно выловил…

***

Летнюю резиденцию кордийских королей хозяева мира покинули без лишнего шума. В уединенном загородном поместье посреди обширных охотничьих угодий остались верные Драммонду слуги, которые будут создавать видимость присутствия там высоких гостей.

А сам король, его неизменный телохранитель, друг детства и два генерала, загоняя сменных лошадей и не жалея себя, помчались через полстраны к ее восточным рубежам. Перейдя границу Гуйлан, они также, почти нигде не останавливаясь, продолжили путь пока не оказались в Нузарском султанате.

Не заезжая в Нуриш, путешественники переоделись, пересели на местных коней и отправились прямо в пустыню, где вскоре и повстречали первый из многих патрулей воинов кири.

***

— Здравствуй, мой Гури. Ты стал совсем взрослым.

— Здравствуй, отец. Я несказанно рад тебя видеть. Да горит твой костер долгие годы под нашим солнцем!

Ризав омыл лицо руками и обвел взглядом сидевших перед ним гостей.

— Расскажи мне, Гури, кто с тобой прибыл, зачем, и почему я не могу устроить в честь вас праздник.

Хавьер поклонился.

— Конечно, отец. Кроме Орема со мной приехали три рошода: хозяин земли — князь Тирдэг Драммонд, хозяин огня — граф Бернар Леджер и хозяин воздуха — капитан Санчос Горельо. Я уже надел корону, потому не могу путешествовать открыто. Мы день и ночь гнали коней через Кордию, Гуйлан и Нузар, никуда не заезжая, чтобы прибыть на встречу с тобой и матерью как можно быстрее.

Если станет известно, что король Кордии посещал эти земли и не известил их правителей, будет большой скандал. Поэтому мы приехали к тебе ночью и уедем, как только мать разрешит.

— Я понял тебя, сын. Твои слова разумны. Так и сделаем. Иди к матери. Она давно тебя ждет. А твои друзья пусть пока отдохнут здесь.

Хавьер поклонился, встал и прошел за полог.

Оказавшись в пряном полумраке, он опять ощутил себя маленьким мальчиком. Каждая встреча с матерью народа была неповторимой. Что-то принесет она сегодня? Хавьер вдохнул глубже и открыл глаза. Но никого не увидел.

— Не туда фмотриф.

Удивленный Хавьер повернулся туда, откуда раздался тонкий голос. В стороне от места матери на небольшой подушке сидела закутанная в покрывало маленькая девочка.

— Фто? Флова рафтерял? Дать тебе лофкой по лбу, фтобы фпомнил, как фо фтарфими вефти фебя надо?

Хавьер опустился перед малышкой на колени, поклонился и взглянул ей в глаза.

— Веточка? Это ты?

Она улыбнулась.

— Я. Кто ж еще. Но на третьей дороге помолодел не только ты. У меня сейчас тело пятилетки. Но ты ведь не про то хотел поговорить. Верно?

— Верно. Я прошел половину дороги. Привел к тебе троих рошодов. Что дальше?

— Ты привез то, о чем я тебя просила?

— Да, Веточка. Привез.

Сняв с шеи золотой медальон, Хавьер раскрыл его и протянул матери народа.

— Вот. Здесь засохшие капли крови Гюзель и Абака. Каким-то чудом медальон, моя последняя рукопись и лисам сохранились в тайнике королевского кабинета. Я положил их туда так, как ты говорила, сразу после смерти Ризава, а сейчас, вернувшись во дворец, достал.

— Это хорошо. Значит духи на нашей стороне, раз помогают нам. Что еще ты мне привез?

Хавьер достал из-за пазухи белый платок с тремя темными пятнами.

— Вот. Здесь кровь трех женщин, которые могут быть хозяйками воды. Помоги определить, кто из них рошод.

Тииса взяла платок и закрыла глаза.

— Как интерес-с-сно… Мать и дочь. И дочь без матери. У каждой своя жизнь, своя боль, свои желания, своя сила…Каждая могла бы приказывать воде…

Она посмотрела на Хавьера глазами цвета кипящих серебром звезд.

— А что скажешь ты, гури гарошод? Кого из них ты хотел бы видеть рядом во время спасения мира?

— Я? — удивился тот. — Только не тетушку. Она слишком слаба для таких приключений. И не Одэль. Эта совсем маленькая. Остается Хэлен. Хотя она тоже еще очень молода и сейчас носит ребенка. Если говорить откровенно, я никого из них не хотел бы подвергать риску. Может поискать кого-то еще?

Тииса снова закрыла глаза.

— Значит Хэлен… — пропела она, словно не слышала последних слов Хавьера. — Северная кровь… Да, так будет правильно. Все твои дороги связаны с Гардоррой и ее конунгами. Пусть же и вода течет оттуда. Но помни: это очень опасно. Все, что берет истоки у северных гор, обладает не только красотой и силой. Оттуда идет еще и смерть. Не мне тебе рассказывать, что такое гардоррский меч. Ты выбрал путь самый безопасный для них, но самый трудный для себя, мой Гури. Впрочем, как и всегда. Ты не меняешься. Но про тебя мы поговорим в следующий раз. Позови ко мне своих друзей. Без Орема.

Когда Хавьер вернулся на половину матери, Тииса уже сидела на привычном возвышении. Норрьего опять встал перед ней на колени, за ним повторили остальные.

Маленькая мать народа улыбнулась.

— Какие воспитанные детки. Хоть бабушку и не уважают, но короля слушают. Итак. Земля, Огонь и Воздух. Давайте знакомиться. Меня зовут Веточка. И сейчас я — ваш единственный проводник по здешнему миру и за его пределы. Нравится вам это или нет. Вы будете делать так, как я скажу, или погибните вместе с вашим миром и его душой. С каждым из вас я поговорю отдельно. Дам новое имя и научу пользоваться силой. Отныне вы, если захотите, сможете не только слышать стихию, но и приказывать ей. Но за все нужно платить. Подумайте, чем вы готовы пожертвовать ради спасения вашего мира. И готовы ли. Завтра я жду Землю. Идите. А ты, мой Гури, позови сюда Орема.

***

— Проходите князь. — Показала в улыбке зубы малышка в синем покрывале. — Не нужно вставать передо мной на колени. Я вижу, как вам неприятно это делать. Сядьте так, как вам было бы удобно.

Тирдэг оглядел убогое убранство шатра, потом взял одну из подушек и сел возле странного ребенка, рассудив, что так им будет легче разговаривать.

— И яблонька туда же… — Девочка чему-то мечтательно улыбнулась. — Хорошо. Очень даже хорошо. Земля всегда постоянна и верна. Так что, князь, чем я должна доказать вам свою силу, чтобы вы поверили мне? Показать вам ваше прошлое или будущее? Или не ваше? Я бы очень многое могла вам показать, но не стану. Ваши раны только-только начали затягиваться. Значит, давайте поговорим о том, что для вас самое главное. О вашем долге. Покажите мне левую ладонь.

Тирдэг снял перчатку и протянул покрытую узорами руку со шрамом.

— Да, князь. Вы поняли, почему заклятие проявилось только после вашего обета сердцу Тарда и клятвы верности королю?

— И почему же? — Тирдэг почти насмешливо поднял бровь. Он никак не мог воспринять слова полубритой девчульки всерьез.

— Ох уж эти мальчишки… Ничему не верят и ничего не слышат, пока их носом не ткнуть. Вот почему!

Она странно сверкнула глазами и ухватила его за протянутую руку маленькими цепкими пальцами. Тут же весь мир вокруг Тирдэга перестал существовать, а он сам полетел в какую-то темную бездну. Он закричал и не услышал собственного голоса. Он будто исчез или стал призраком.

И вдруг Тирдэг увидел крошечное семечко. Оно кружило в порывах ветра и выглядело совершенно слабым и беззащитным. В то же время чувствовалось, что именно в нем заключается все самое ценное и важное, что только есть в мире. Семечко перелетело с места на место, но нигде не могло найти пристанище. Тирдэг наблюдал за этим почти бесстрастно.

Но вот семечко опустилось. И оказалось посреди ярмарочного тракта. Вокруг него зацокали копыта, загремели колеса, застучали каблуки башмаков, закричали дерущиеся за упавшие крошки птицы… Семечко пыталось как-то укорениться, но его только перекидывало с места на место, грозя раздавить в пыль или швырнуть в клюв голодного воробья. Тирдэг смотрел на бесплодные метания и в какой-то момент не выдержал. Он в сердцах дунул на семечко, чтобы прекратить эту бессмысленность. Особой надежды что-то изменить Тирдэг не испытывал, только раздражение. Почти злость.

Но, вопреки всему, семечко вновь взлетело. Оно поднялось выше к солнцу и покачало своему спасителю крылышками так, будто благодарило. Тирдэг усмехнулся.

А семечко вновь опустилось на землю. На сей раз место оказалось безлюдным. Тирдэг осмотрелся.

«Пустыня! Каменистая пустыня! Из растений — только жалкие чахлые травинки, уже готовые засохнуть на корню. Та же судьба ждет и мое семечко… Мое? Когда оно стало “мое”?»

Не успев подумать над этим, Тирдэг набрал полную грудь воздуха и дунул изо всех сил.

Семечко взмыло и понеслось прочь от гибельной каменистой почвы. Тирдэг с улыбкой помахал ему вслед. Он почему-то все больше и больше начинал сопереживать этому почти незаметному кусочку жизни.

«Лети! И пусть тебе сейчас попадется плодородная земля! Больше ничего и не нужно».

Но благодушие быстро покинуло Тирдэга. Его семечко направилось прямо в сторону густых зарослей крапивы.

«Только не туда! Здесь тебе не выжить! Какая бы в том месте ни оказалась земля, крапива все равно задушит! Прочь отсюда! Тут опасно!»

Тирдэг снова дунул изо всех сил.

«Должна же где-то быть пригодная земля!»

Внезапно Тирдэг почувствовал жжение в ладонях. Посмотрел на них. Никакого узора там не было.

«Но как же семечко? Оно же не может долго летать. Ему нужен дом, защита…»

На ладони появился шрам. Тирдэгу вдруг очень сильно захотелось соединить ладони чашей. И как только он так сделал, в них появилась пригоршня чернозема, а где-то витавшее до того семечко возникло прямо перед глазами князя. Оно светилось изнутри, излучало тепло и ощущалось самым близким и родным.

Тирдэг приподнял ладони, приглашая крошечное чудо найти пристанище в своих руках. Семечко на минуту замерло, а затем плавно опустилось и пропало в рыхлой плодородной земле.

Вскоре оттуда выглянул тонкий хрупкий росточек. Тирдэг радостно улыбнулся.

«Вот так! Давай мой хороший! Тянись, набирайся сил! Тебя здесь никто не тронет. Я тебя сберегу…»

В тот же миг все изменилось. Тирдэг увидел себя со стороны. Увидел, как из его ладоней ввысь рванулась золотая сосна. Она крепла с каждым ударом сердца и вот уже превратилась в огромное древо с мощной раскидистой кроной. А на ветвях возник небесный город небывалой красоты. Державший сосну в руках Тирдэг счастливо улыбался, а Тирдэг, наблюдавший со стороны, почувствовал, что плачет. Впервые за очень много лет.

И вдруг все пропало. Князь вновь очнулся один в полной темноте. Затем начал куда-то падать. А затем открыл глаза.

Перед ним сидела маленькая девочка с глазами, видевшими не одно столетие.

— Посмотри на свою руку.

Тирдэг послушно опустил взгляд. Узор на ладони светился.

— Теперь ты понял?

Он смог только кивнуть. Все слова потеряли смысл.

— Ступай Дорш. Ступай и подумай, что ты готов отдать, чтобы получить силу хранить самое ценное.

1.30

Отдохнув час после приезда, Хавьер уже ранним утром проводил Тирдэга к матери народа, а сам сел напротив Ризава.

— Отец, у меня есть еще один вопрос. Где Перел? Я почему-то не слышу его в твоем стане.

— Перел? Уехал еще вчера. Он сделал выбор пути. Я отпустил его.

— Выбор пути? — быстро переспросил насторожившийся Хавьер.

— Да, сын. В двадцать три года воин делает выбор: остаться в моем стане или уехать и основать собственный. Перел решил уйти. Вместе со своей Сепфорой и еще одним братом с женой. Я дал им верблюдов, шатры и все, что нужно для житья на новом месте.

Хавьер вскочил.

— Куда поехали?

— На запад.

— Я должен их вернуть, пока не поздно!

Ризав кивнул.

— Хорошо. Иди, сын. Помощь нужна?

— Нет, отец. Только двух быстрых коней.

Не прошло и получаса, а Хавьер и Лэло, оставив спутников на попечение уже надевшего синий лисам Кароша, во весь опор летели по пескам на запад.

***

— Далеко еще? — крикнул Лэло.

— Нет, Орем! — отозвался гнавший коня во весь опор Хавьер. — Я их уже слышу! Скоро нагоним. Лишь бы не опоздать! Их уже встречают!

Еще через час бешеной скачки, они увидели вдалеке маленький караван. Хавьер рванул к нему еще быстрее. Вот уже отчетливо видны фигуры всадников и трех груженных верблюдов. Хавьер подлетел к одному из носивших синие лисамы воинов. Не говоря ни слова, с размаху ударил того в челюсть, сбивая с коня на землю.

— Что такое? Перел, нет!

Сепфора соскочила с коня и, выхватив из-за пояса кинжал, кинулась между лежащим без чувств на земле мужем и напавшим на него всадником.

— Уходи прочь! — крикнула она, замахнувшись длинным кривым клинком. — Или убей меня вместе с ним! Ты что, с ума сошел, на брата кидаешься?

Спутник Перела уже оказался рядом с ней. Он обнажил саблю и крикнул:

— Как твое имя?

— Шерик! Со мной Орем. А вот бандиты имени не спросят! К бою! Птичка, береги мужа!

Хавьер свистнул и рванул куда-то в сторону горизонта. Лэло и второй воин кири полетели за ним. Сепфора быстро убрала кинжал, порывистым движением омыла лицо руками и кинулась к верблюдам, вполголоса проговаривая призыв духов на помощь. Вскоре она вместе со спутницей уложила зверей на песок так, что Перел оказался между ними, а потом достала из тюков все имевшиеся у них четыре ружья и спешно принялась заряжать их.

Хавьер крикнул скачущему рядом брату:

— Как твое имя?

— Ручей! — отозвался тот. — Куда ты нас ведешь, Жеребенок? И откуда ты тут взялся? Я о тебе только в сказках слышал!

— Духи принесли. — Хавьер замедлил ход коня. — В том оазисе, куда вы направлялись, обосновались бандиты.

— Не может быть! — воскликнул Гдаш, подъезжая ближе к нему. — Там живут две нузарские семьи. Я сам там был! Видел их шатры, скот. Там безопасно и есть все для жизни: источник, пальмы…

— И бандиты, — закончил за него Хавьер, хлопнув по плечу. — Вы не первые, кого они заманили в эту ловушку. Все время находятся птенцы, желающие выйти из-под крыла отца и основать собственный клан. Они их ждут. Встречают в пустыне, притворяясь такими же вылетевшими из гнезда. Заманивают посулами. Показывают почти необжитой оазис, способный укрыть большую семью. И зовут прийти. А когда вы приводите туда свои караваны, убивают еще на подходе к «новому дому». Потому ты и не почуял в самом оазисе смерти. Бандиты знают, на что способны кири. За теми барханами поджидает целый отряд с ружьями. Вам бы даже не дали вступить в бой… Но не в этот раз. Стойте!

Хавьер осадил коня и тревожно огляделся. Лэло и Гдаш встали рядом, прислушиваясь.

— Ручей, спой, — попросил Хавьер. — А я послушаю, что скажут призванные тобой духи.

Под чуть слышные тягучие звуки он закрыл глаза. Пески тут же зашептали, рассказывая, где и сколько притаилось врагов. Ветер прошуршал о чем-то и полетел дальше. Далекий звон ручья просил не нести смерть к его берегам. Круживший высоко в небе беркут залился радостным, предвкушающим бой клекотом.

Хавьер оторвался от песен и посмотрел на спутников.

— Делаем так. Я и Орем снимаем лисамы, чтобы изобразить джерзегцев. Ты, Гдаш, ложишься поперек седла, будто ты наш пленник. Орем сейчас свяжет тебя так, чтоб ты мог легко и быстро сбросить веревки. Лежишь тихо, словно в обмороке, и ждешь сигнал к атаке. Но его может и не быть. Тогда просто не шевелишься и ни во что не вмешиваешься. Приказ понятен? В бой вступаем, только если нас раскроют. И только по моему сигналу свистом. По местам!

Гдаш кивнул и тут же, перекинув ногу через седло, лег на него животом. Хавьер и Лэло сняли и убрали в сумки лисамы, оставшись в черных, плотно покрывавших головы, платках. Проверили оружие.

— Ваша милость, вы язык-то их не запамятовали еще? — спросил Лэло, спешиваясь, чтобы связать Гдаша. — А то столько времени прошло…

— Не бойся, брат, — усмехнувшись, ответил Хавьер. — Такое не забывается. Буду ругаться не хуже любого горца. А ты?

— Скажете тоже… — хмыкнул хранитель, затягивая последний хитрый узел. — Мы же с вами сколько на границе прожили-то. Наслушался я там их вороньего грая. Так наслушался, что на всю жизнь запомнил. Далеко они еще?

— Рядом. — Хавьер привстал в стременах и снова осмотрелся. — Через полчаса спокойной езды встретимся. Давай так. Я теперь зовусь Варг. А ты?

— Наблоз! — Лэло нехорошо осклабился и вскочил на коня. — Был там один такой. Все ездил вдоль войска ихнего да похвалялся, какой он сильный, да как его зовут, да сколько у него предков рубили всех направо и налево. Много чего болтал. Пока я ему башку не снес.

— Договорились. Тогда, Наблоз, давай и говорить уже будем на джерзи.

— Абыз. — Лэло достал из походной сумы уголек и, проведя им себе от середины лба до кончика носа, протянул Хавьеру. — Врэх навуг!

— Карыж! — Хавьер благодарно склонил голову, приложив руки ко лбу, затем взял уголь и тоже провел широкую черную полосу вдоль лица. — Из тебя, друг мой вышел отличный разбойник.

— Из меня-то вышел, ваша милость, — тоже перешел на язык кири Лэло, недовольно оглядывая едва видного из-за головы коня Хавьера. — А вот вы…

— Что? — понимающе спросил тот. — Молод? Ростом и фигурой не вышел? Не внушаю?

Лэло только головой покачал, вздохнул и поправил ружье за спиной. Затем все же сказал:

— Не внушаете, ваша милость. Ну никак. Давайте-ка лучше им всю правду скажем. Что вы, мол, атаманов сынок, а я за вами приглядываю. Так-то оно верней станет.

— Согласен. — Хавьер озорно улыбнулся. — Так и сделаем. А нашего друга бате в подарок везем. Абыз?

— Абыз, — облегченно выдохнул Лэло.

— Тогда, думаю, нам еще понадобится вот это, — добавил Хавьер и достал из сумки большую горсть сверкнувших на солнце золотых цепей. — Мы ж с тобой не голодранцы какие!

1.31

— Эй, расступись! Расступись, кому говорю! Кто у вас тут главный? Да уберите свои пукалки, пока не перешмаляли друг друга! Кто главный, спрашиваю? Вай! Ты что делаешь? А ну руки прочь от нашего добра! Кому сказано: не лапать! Да где главный-то?

Атаман, пристально наблюдавший за ехавшими сквозь его банду чужаками, тронул поводья и выдвинулся вперед. Он уже успел рассмотреть тех, кто, по всей видимости, посягнул на его добычу.

«Двое. Воин и мальчишка. Едут уверенно. Даже нагло. Явно не новички в пустыне. Мелкий одет богато. А ружья дорогие у обоих. Из таких можно стрелять быстро и метко. И на третьем коне — полудохлый связанный кири. Интересно».

— Кто шумит? — чуть повысил голос атаман, прекращая все разговоры вокруг. — Давно пыль под копытами не глотали? А? Уложить вас мордами в песок?

— Вай, дорогой! — прокричал старший из чужаков и направил коня прямо к нему. — Зачем так ругаешься?

Мальчишка с наглым взглядом держался за ним.

«А хорошо едут, — оценил атаман наметанным глазом слегка небрежную посадку чужаков. — Будто выросли в седле. Вот только кони у них чужие. Не сразу слушаются. Любят, значит, наши гостички похвастаться, раз на космачей добытых сразу пересели…»

Он положил руку на саблю и, пока еще вполне миролюбиво, спросил:

— Так ты скажи первый: кто вы да откуда. Почему по пескам шастаете да нашу дичь воруете?

— Вашу? — притворно удивился старший чужак, вскинув брови на очень смуглом лице. — Вай, как нехорошо получилось! Как нехорошо! А я-то все думал: чьи такие куропатки жирненькие на песочке греются? А они, оказывается, ваши были!

Он еще покачал головой, делая грустную морду, а затем расхохотался, скаля крепкие зубы.

— Ну были ваши, стали наши! Кто успел, тот и съел!

Атаман ухмыльнулся, чужак ему даже понравился.

«Нахальный, но смелый. Цену себе знает. Видать, не один бой прошел. И ухо отрублено. Значит попадался страже на чем-то серьезном. Но смог уйти живым. Такого можно и правой рукой в банде назначить. Но для начала надо узнать, кто они такие. Что за волчонок с ним. Куда едут».

— А не ощипать ли нам тебя вместе с твоим птенчиком, а? — прикрикнул атаман, внимательно наблюдая, чем чужак ответит. — И добыча наша будет.

— Нас-то? Это можно, конечно. — Тот лишь криво усмехнулся и поправил ружье на плече. — Только сперва найди себе плакальщиц поголосистей. А то его вот отец шуток совсем не понимает. И когда у его единственного сына хотят дичь отобрать, он очень не любит.

Волчонок за плечом чужака зло оскалился.

— Отец? — поинтересовался атаман, прищурившись. — И кто у нас будет отец?

Чужак хотел что-то сказать, но не успел.

— Да что ты с ним разговариваешь! — крикнул мальчишка и, дернув повод заупрямившегося коня, выскочил вперед.

Атаман хмыкнул.

«Вот еще! Неведома зверушка тут затявкала! Самого за конем не видать, а туда же. Еще и старших перебивает. Толку с него пшик, а уж гонору! Такого, действительно, стоит проучить».

— Я за отца никогда не прятался! — выпалил волчонок, вставая в стременах, чтобы казаться выше ростом, и ударил себя кулаком в грудь. — Я Вард! Белый Вард! И этого хватит! Это моя добыча! И кони, и верблюды, и рабыни! Их уже ведут на юг мои люди. Я выследил эту добычу! Я зарубил одного из кири в поединке! А второго заставил жрать пыль у моих ног и теперь везу отцу в подарок! Я самый великий воин! Кто из вас, глупых баранов, смог бы так? Никто! Прочь с дороги!

Он презрительно сплюнул на землю. Атаман в тихом бешенстве сжал кулаки, процедив сквозь зубы:

— Ты глупый брехливый щенок! Не мудрено пристрелить кири из засады, коли знать, куда они поедут! Ты все врешь! И я проучу тебя! Оставлю шрам через всю рожу и голышом привяжу к седлу! Так и поскачешь к мамаше под крылышко!

Наглый мальчишка изменился в лице и, отмахнувшись от охранника, схватился за саблю.

— Иди драться! — заорал он, брызгая слюной. — Один на один! Насмерть! Я засуну твои грязные слова в твою поганую глотку! А потом станцую дзугу на твоем трупе!

— Вардэ! Что ты творишь!.. — попытался ухватить волчонка за рукав его явно испугавшийся старший.

— Вайме! Убери от меня лапы, Наблоз! — взвился тот, вскидывая руки. — Ты мне что, нянька что ли? Пошел прочь, дубина! Знай свое место, раб! И не лезь! Я сам порешу этого поганого пса! Не смей вмешиваться! А то и тебе по хребту достанется!

Атаман, глядя на глупого звереныша, рассмеялся.

«На такого нельзя злиться. Его нужно просто прирезать. И дело с концом».

— Ай, какой смелый птенчик! Ну иди, иди ко мне, пообщиплем твои перышки! До смерти, так до смерти. А ты, — он ткнул пальцем в замершего чужака, — отвезешь его труп отцу и скажешь, как дело было. Кровь щенка на нем самом!

Волчонок чуть из седла не выпрыгнул и снова принялся орать в голос:

— Ах ты, паршивая собака! Я выпущу тебе кишки! Я…

Старший уже овладел собой и, быстро взглянув на атамана, снова кинулся к мальчишке, хватая за поводья его коня. Волчонок с размаху огрел слугу плетью, продолжая ругаться. Тот лишь поклонился, а затем сложил руки в умоляющем жесте, прося слово. Мелкий поганец презрительно выгнул губы, но замолчал, давая охраннику возможность сказать.

— Погоди, Вардэ! — торопливо начал тот вполголоса. — Погоди! Хочешь биться, бейся! Тут твое полное хозяйское право. Но надо ж все по обычаям делать! Предков не позорь! Нельзя такое самочинно творить! Никак нельзя! Это ж поединок насмерть! Хочешь душу демонам кэрла отдать?!

Волчонок снова злобно сплюнул, но кивнул и рукой махнул: делай, мол, что хочешь. Старший снова поклонился ему и отпустил повод. Потом подъехал к атаману, медленно стащил с головы платок и завязал его на рукояти кинжала.

— По обычаю предков Вард Белый бросает тебе вызов! Бой на смерть! Победитель получает все! Людей, коней и всю добычу!

Чужак метнул кинжал с платком под ноги коня атамана.

— Ты принимаешь вызов? Твои люди пойдут за нами, если ты погибнешь?

— А ты? — ухмыльнулся атаман, уже подумывая, чем именно занять в банде нового бойца и какое дать безухому прозвище. — Ты сам станешь служить мне после того, как я снесу твоему щенку его пустую голову?

Чужак на мгновение отвел взгляд, затем ответил чуть дрогнувшим голосом:

— Клянусь. Клянусь горами, в которых вырос. Я и наши люди будем служить тебе до последнего. Отдадим все, что добыли. Только… Только, если Вардэ погибнет, позволь мне, как ты сам сказал, отвезти его тело отцу, а не бросать здесь в проклятых песках. Я отвезу его в горы и вернусь! Хотя бы голову… Прошу тебя…

«Он еще и верный. Отличная добыча. Даже жаль такого редкого зверя отпускать на расправу. Но что делать. Сам пообещал».

— Если его отец тебя живым в землю не закопает, — сказал, атаман, покачав головой. — Вот я бы так и сделал на его месте. Крепче волчат на сворке держать надо, раз уж тебе такое доверили. Да уму разуму получше учить. Чтобы на старших пасть не разевали да под нож не кидались. Хорошо. Я отпущу тебя. Останешься жив, вернешься.

Еще раз взглянув на пышущего злобой мальчишку, атаман махнул в сторону кинжала с платком. Клинок тут же выдернули из песка и подали ему в руки. Атаман поднял кинжал над головой и провозгласил:

— Перед лицом духов предков я принимаю вызов Варда Белого! Бой на смерть! Победитель забирает все имущество! Клянитесь пойти за тем, кто останется жив!

Атаман приложил кинжал ко лбу, а затем метнул под ноги коня волчонка.

— Клянемся! — раздался нестройный веселый гул.

Старший чужак поклонился сначала атаману, потом сыну хозяина и, вместе с пленным кири, отъехал в сторону. По знаку атамана его люди тоже отошли, встав вокруг соперников широким кольцом, и принялись громко выхлопывать четкий ритм.

— Готовься к смерти, собака! Я оставлю тебя гнить прямо здесь на потеху падальщикам! — крикнул мальчишка, выхватил саблю и, дернув поводья, поскакал на атамана.

— Давай, звереныш! Недолго тебе лаять! — ответил тот, обнажая оружие, и с улыбкой ринулся навстречу наглому волчонку.

Стоявшие в кругу захлопали еще громче. Через миг кони противников сшиблись.

1.32

Как именно умер победивший до того в доброй сотне таких поединков атаман, никто из разбойников не понял. Вроде бы вот он только что выхватил саблю и поскакал навстречу наглому мальчишке. Вот они сшиблись… А вот — столько лет водивший их в набеги по пустыне главарь лежит на песке в луже крови.

Все замерли. Волчонок приподнялся в стременах, оскалил зубы, поднял над головой саблю и крикнул:

— Так будет с каждым, кто встанет на моем пути! Я Вард Белый! Ужас пустыни! Гордость гор! Орел среди цыплят! Барс между баранов! Мне нет равных! Я убью любого! Одним ударом убью!

С диким гиканьем новый атаман банды погнал космача по кругу вдоль пораженных всем произошедшим разбойников.

— Вы теперь мои! Все мои! Я Вард! Хай-я-яй-я! Белый Вард! Все мои враги будут жрать пыль под копытами моего коня! Хай-я!

Сделав еще один круг, молодой главарь остановился в центре и поднял космача на дыбы, затем опустился, осмотрел свою новую банду и крикнул:

— Кто тут старший? Живо ко мне!

Из кольца вышли двое и поклонились.

— Мы были руками прежнего атамана, о могучий Вард! Что ты прикажешь нам делать?

Главарь махнул туда, где лежал прежний хозяин банды.

— Похороните его. В горах. Негоже славному воину гнить в проклятых песках. Вы двое отвезете его на родину. Хоть целиком, хоть голову. Смотрите сами. Пусть его клан похоронит и оплачет героя с честью. Я мог ругать его при жизни, но смерть примиряет всех. Вот вам золото на его похороны.

Вард, не глядя, снял с шеи несколько из многочисленных золотых цепей и кинул в ноги помощников бывшего атамана.

— Дальше, — крикнул новый главарь, сдерживая разгорячено танцующего под ним коня. — Все вы! Вы будете моим голосом! Сейчас вы разделите между собой поровну все, что успели добыть на моих песках, кроме рабов, и вернетесь в наши благословенные горы! Вы будете ездить по всей Джерзеге и рассказывать о том, что вы здесь сейчас видели! Чтобы все в горах знали! Пустыня Нузара — это мои охотничьи угодья! Только мои! Любой, кто сунет сюда нос, не доедет даже до первого патруля кири! Города у границы тоже мои! Только я, Вард Белый, могу их грабить! Это моя добыча! Только моя! Любой, кто ступит на мой песок, умрет!

Он опять погнал космача по кругу, дико крича и потрясая окровавленной саблей.

— Чьи вы? Отвечайте! Чьи вы?

— Твои, Вард! Твои! — нестройно прозвучали несколько голосов.

— Громче! Я хочу слышать всех! Чьи вы?

— Твои, Вард!

— Вы мои! Чего замолчали? Хлопайте! Хлопайте громче! Я хочу слышать, как бьются сердца храбрых детей гор! Хэйя-яй-я!

Топот космача и крики главаря смешались с четким ритмом, выбиваемым сотней ладоней. Вард скакал все быстрее, держась за поводья только левой рукой, а правой выписывал вокруг себя саблей почти неуловимые взгляду фигуры.

— Еще громче! Чьи вы?

— Твои!

— Чьи вы?

— Твои!!! — грохнуло в ответ.

— Чья это земля?

— Твоя, Вард!

— Что ждет здесь чужаков?

— Смерть!

— Что ждет?

— Смерть!

— Громче! Что тут ждет тех, кто придет на мои охотничьи угодья?

— Смерть!!!

— Тихо всем!

В полной тишине Вард осадил коня и встал в центре круга. Когда пыль осела, а сердца джерзегцев перестали стучать в горле, молодой главарь посмотрел на помощников атамана, затем кинул каждому из них по мешочку.

— Теперь вы мои руки. Возьмите это золото. Проследите за тем, чтобы все мои приказы исполнились в точности. Я желаю, чтобы вся Джерзега знала: в Нузарских песках охотится только Вард Белый! Любой, кто нарушит мой запрет будет убит! Ясно?

— Ясно, господин! Будет исполнено! А что ты прикажешь нам делать с рабами?

Главарь скривил рот так, словно его спросили, куда девать падаль. Потом распорядился:

— Прогнать взашей! Выручки за них никакой, только жрут в три горла задорма. Пусть убираются, откуда пришли! И славят великого Варда! На том все. Выполняйте. Наблоз, поехали. Отец ждет свой подарок.

Горцы тут же расступились, давая дорогу Варду со слугой, ведущим в поводу коня с добычей, и проводили их одобрительными возгласами.

— Чего встали, ротозеи? — крикнул новый помощник главаря, едва тот отъехал подальше. — Слышали, что атаман приказал? Быстро снимаем лагерь, разгоняем дармоедов и возвращаемся домой! Чтоб ни одна голодная собака с гор на хозяйский песок больше не сунулась! Живо! Живо!

***

Хавьер осадил коня, огляделся и прислушался.

— Все тихо. Вокруг никого нет. Можем переходить на язык кири и снова становиться собой. Гдаш, поднимайся!

Когда тот сбросил путы и сел в седло, Хавьер поклонился брату, прижав руку к сердцу.

— Благодарю за помощь! Без тебя у нас ничего не получилось бы.

— Странная какая-то помощь, — отозвался тот, растирая запястья, — изображать полутруп! Почему мы просто не напали на них?

Хавьер улыбнулся, снимая с шеи оставшиеся золотые цепи, затем поправил платок на волосах и тщательно замотал голову лисамом.

— Видишь ли, Гдаш. Напасть, конечно, можно. Но что это даст? На их место придут другие. А так, они разнесут весть о том, что сюда соваться стало еще опаснее. Не кири, так ужасный Вард прикончит. Надеюсь, что на какое-то время, эта новость охладит некоторые горячие головы.

— И то верно, ваша милость, — поддержал его Лэло и тоже покрыл голову лисамом.

Они снова тронулись в путь. Туда, где оставили Перела и двух сестер. Уже на подъезде к маленькому каравану Гдаш засвистел, подавая сигнал о том, что он возвращается, и все спокойно. Вскоре всадники приблизились к тому месту, где оставили близких.

Хавьер спешился и пошел к верблюдам. Навстречу ему побежал Перел. Хавьер поднял руки, крикнув:

— И я тоже рад видеть тебя в добром здравии, брат! Прошу, прости, что ударил тебя! Но времени все объяснять у меня совсем не было!

Приблизившийся Перел, ничего не говоря, обхватил Хавьера и повалил на песок.

— Хочешь побороться? — спросил тот, улыбаясь. — Или пойдем поболтаем о прошлом и будущем? Я, между прочим, только что троим из вас спас жизни. А тебе, больше, чем жизнь!

С десяток ударов сердца они смотрели друг другу в глаза. Затем Перел отпустил брата и сел на песок. Хавьер сел рядом и отряхнул одежду.

— Ты с возрастом совсем в молчуна превратился. А где жена?

Перел усмехнулся, затем искоса глянул на Хавьера и заметил:

— Еще сердится. Я ей, конечно, сказал, что ты просто так кулаки распускать не станешь. И раз что-то сделал, значит имел на то причину. Но близко к Птичке пока не подходи. Кинжалом ударит.

— Понял, брат. — Хавьер кивнул. — Жены, они такие. Так что, поехали?

— Куда? — насторожился Перел.

— Пока обратно к Ризаву. А там посмотрим. Пойми, то, что ты хочешь идти собственным путем, а не сидеть вечно за спиной отца, это правильно. Но нужно знать: куда и зачем идти. Все проверить, посоветоваться, получить благословение родителей. Иначе будет только беда. Поехали.

— Поехали.

***

На половине пути до стана отца народа Лэло заметил, как Жеребенок сделал ему знак придержать коня. А когда они немного отстали от спутников, спросил:

— Что скажешь, Лэло? Как тебе сегодняшняя вылазка?

— Одобряю, ваша милость, — от души ответил тот. — Очень даже одобряю.

— Как думаешь, меня там не узнали? — продолжил допытываться явно обеспокоенный Хавьер.

— Вас-то, ваша милость? — хохотнул в лисам Лэло. — Точно не узнали. Во-первых, те, кто вас три года назад на границе видел, там в земле и остались. Они уж ничего никому не скажут. А даже ежели кто из бандитов и слышал, что тот самый Норрьего жив остался, так те знают, что он королем стал и сейчас не воюет, а штаны на троне протирает.

Хавьер хмыкнул и пристально посмотрел на собеседника.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я бы и сам вас, ваша милость, сейчас не узнал, — продолжил Лэло, чуть помолчав. — Мало того, что на вас золота было, как на киле ракушек, да все лицо черным измазано, так вы еще и вели себя так… Ну, в общем, вы поняли как. И до поединка, и после. Такое представленье устроили!

Снова хмыкнув, Хавьер тряхнул головой и провел рукой по носу, на котором еще виднелись остатки угля. А Лэло до жути захотелось выложить своему Жеребенку все до конца. И будь, что будет.

— Уж ежели на чистоту все хотите знать, так я вам, ваша милость, вот что скажу, — решительно начал он. — Уж не взыщите со старика за правду. Кто вам еще кроме меня ее скажет. Вы как князем-то стали, так вообще почитай, что умерли. На вас ведь смотреть страшно было. Ни улыбки тебе, ни доброго слова от вас не дождешься. Раньше-то, бывалоча, и к рядовым у костра подсядете, и кашу с ними с одного котла похлебаете, и песню подтяните, и перед боем такое скажите, что хочется вперед всех побежать! А потом… Да что там говорить… Ровно поднятый из могилы мертвец ходили да командовали.

Хавьер не ответил. Только опустил голову и крепче сжал поводья. Лэло постарался его подбодрить:

— А теперь-то! Другое дело! Вон как на бандюганов счас лаялись! Любо дорого поглядеть! Ажно кровь закипела! Чистый горец! Я и то поверил!

Хавьер не откликался. Лэло ругнул в уме свой длинный язык, но все же решился закончить мысль:

— Я что хотел сказать-то. Вы, как на поводке походили, так и снова человеком стали. Нет худа без добра-то. И слава духам, что все оно так случилось! А то уж я совсем измаялся смотреть на ваши терзанья! Хоть бери, да рядом с вами помирать ложись. Теперь-то, совсем другое дело! Молодец молодцом! Орел, одним словом. Так что, если даже какой бедолага тогда на границе и выжил, а теперь сюда забрался, то вас он бы точно не узнал!

1.33

— Шерик! Можно с тобой поговорить? — услышал Хавьер, когда они с Лэло догнали остальных.

— Поговорить, Перел? Пожалуй, что можно. Догоняй!

Вскоре они вдвоем уехали вперед достаточно для того, чтобы их не могли услышать.

— Ты, кажется, хотел поговорить? Чего тогда молчишь? — спросил Хавьер задумчиво опустившего голову брата.

Перел наконец посмотрел на него.

— Почему ты сказал, что спас мне больше, чем жизнь?

Хавьер вздохнул и пожал плечами.

— Потому что так оно и есть. Я видел, какой могла бы стать твоя жизнь, если б я сейчас не вмешался. Хочешь расскажу?

Перел молча кивнул.

— Тогда слушай. На подходе к оазису вас ждала засада…

***

Атаман внимательно смотрел на двух сражавшихся кири. Обоих уже подстрелили так, чтоб не могли держать оружие в правой руке. Потому синемордые шакалы отбивались левыми. Тот, что носил серые штаны, уже слабел. Скоро совсем упадет. А тот, что был в черных, хоть тоже истекал кровью, но держался гораздо лучше. Он быстро двигался, кидаясь от одного противника к другому. Старался никого не подпускать к лежащим верблюдам, за спинами которых укрылись бабы-кочевницы. Тех тоже подстрелили в плечи, чтоб не хватались за ружья.

«Да, — решил для себя атаман. — Вот черного и надо брать. Это то, что я хотел. Долгожданная добыча».

— Довольно! — гаркнул он своей банде. — Поигрались и будет. Хватайте их! Живьем!

По его сигналу из-за ближайшего бархана выскочила полусотня разбойников. Они кинулись на кири, просто задавив тех числом. Схватка закончилась, едва начавшись.

«Отлично!» — подумал атаман, глядя на упавшего на песок черного кири, его рядом валявшегося спутника и двух бешено бившихся в руках джерзегцев баб.

— Остановить раненым кровь, связать и уходим! Славная охота!

Когда прибыли в оазис, атаман распорядился притянуть добычу к четырем растущим в кругу пальмам, а сам пошел обедать. К его возвращению кири уже очнулись. Черный молчал, только злобно щурился. А серый из последних сил лаял на своем языке. Думал, его тут никто не понимает. Бабы плевались и шипели. Все, как он и ожидал. Атаман встал напротив черного кири. Настало время приручать зверя.

— Хочешь жить? — спросил он пленника.

Тот, конечно, не ответил. Конечно.

— Я оставлю тебе жизнь, — продолжил атаман, улыбаясь. — Если ты убьешь вон ту собаку в синей тряпке на голове.

«Хорошо, что у него морда замотана, — подумал атаман, глядя в злющие глаза добычи. — Иначе исплевался бы сейчас. Но ничего, ничего. Все равно, все будет по-моему».

— Не хочешь? Хорошо, — продолжил главарь укрощать пойманного зверя. — Тогда их прирежу я. Очень медленно. И начну вот с тех диких кошек.

Он достал кинжал и направился к привязанным напротив мужей бабам.

— Не трожь их, трусливая собака! — донеслось вслед. — Бейся с нами!

Атаман оглянулся. Это серый подал голос. Даже соизволил выразиться на чужом языке. А черный молчал.

«Ничего. Мы и тебе язык развяжем».

Не обращая внимания на вопли серого, атаман приблизился к одной из баб и рванул с нее платье, обнажая грудь. Песчаная тварь тут же плюнула на него. В ответ получила кулаком по морде и в живот. Оставив ее выть от боли, атаман двинулся ко второй.

— Ни шагу дальше! — резанул слух корявый низкий выкрик. — Пожалеешь!

Атаман развернулся. Орал черный.

«Ага! Зацепило! Значит, та, вторая баба, его. Отлично. Вот теперь мы и поиграем».

Он снова подошел к своему зверю.

— А хочешь, чтобы она жила? Я отпущу твою красавицу. Только сделай, что приказал. Прикончи ту синемордую мразь. А пока ты будешь думать, я продолжу резать его бабу. Хочешь ей быстрой смерти, решай поскорее.

Черный резко дернулся, явно намереваясь ударить лбом. Но атаман вовремя отступил.

— Ты думай-думай, — сказал, он ухмыльнувшись. — Я-то никуда не спешу. Я люблю долгие пытки.

Атаман снова подошел к бабе серого и с нажимом провел ей кинжалом по плечу. Та вначале сжала зубы, но потом заорала от боли.

— Не слушай его, Перел! — вдруг вскинулась вторая баба. — Они все равно убьют нас всех! Не слушай!

— Ай, какая храбрая! — воскликнул атаман, прищелкнув языком. — Люблю таких. Заткните ей пасть! Нечего в мужской разговор вязаться.

Когда его приказ выполнили, он снова подошел к черному.

— Надумал? Давай! Прикончи его. И я отпущу твою кралю. Идет? Он все равно уже покойник. Не ты его убьешь, так я. А ей еще жить да жить! Да и вторую бабу не стану долго мучить. Так что, ты спасешь их обеих. Согласен?

Во взгляде черного что-то сломалось. Он опустил голову и молча кивнул. Атаман довольно улыбнулся.

— Вот и правильно. Сделай доброе дело перед смертью. Сейчас я встану позади твоей зазнобы и накину ей петлю на шею. Тебе отвяжут левую руку. Сможешь кинуть ею кинжал?

Еще один молчаливый кивок.

— Хорошо. Ты должен прикончить того гада с одного удара. Если бросишь куда не туда, я тут же придушу твою бабу. Понял?

Снова кивок. Атаман отошел за пальму с пленницей. Черному дали кинжал. Кири завыл, как зверь, и метнул клинок точно в сердце серого. Его баба заорала в голос, оплакивая мужа. Атаман подошел и перерезал ей горло.

— Я обещал, что эта курица умрет быстро. Я сделал. А теперь отпущу твою жену.

Он сделал знак снова связать черного, потом, глядя в его глаза, одним движением придушил его бабу. Кири заорал так, что, казалось, вырвал криком у себя душу. Забился в путах. Посыпал проклятьями и угрозами. Атаман лишь улыбнулся и пошел в свой шатер. Никуда зверь теперь от него не денется. Убийство брата — самый страшный для кири грех. Если черный заявится к Ризаву, тот прикажет его живьем в песок закопать.

К вечеру второго дня пленник перестал выть. Атаман подошел, стащил с его бритой башки ставший мокрым синий лисам и бросил под ноги.

— Ты больше не кири, — сказал главарь загнанному в угол зверю. — У тебя теперь лишь одна дорога. В мою банду. Когда ты это поймешь, тебя развяжут.

***

— Ты стоял у пальмы семь дней и думал о том, чтобы убить себя, — продолжил Хавьер невозможный рассказ. — Но жажда мести пересилила. Ты согласился. Вошел в банду. А через год, когда разбойники тебя признали ровней, бросил атаману вызов на смертный бой. Главарь не смог отказать, так как это слышали все. Ты зарубил мерзавца. Но легче тебе не стало. А потом ты узнал, что победитель в поединке насмерть забирает все. Так ты стал атаманом. А потом увел всех своих бандитов в Гуйлан, собирая по пути тех, кому некуда идти. И стал господином Хэй-Ша…

После того, как Хавьер поведал все до конца, Перел долго молчал. Потом остановил коня и взглянул на брата, тихо спросив:

— Я охотился на кири?

— Да, брат. Долго охотился, чтобы заполучить хоть одного в банду. Пропасть в душе заполнить очень сложно. Особенно, если не хочешь. Вот и подумай, что лучше. Смерть или такая вот жизнь.

— Это все правда?

Хавьер похлопал его по плечу.

— Уже нет, братишка. Уже нет. Гдаш и сестры живы. А ты возвращаешься к Ризаву. Сбылось только одно: атаман, готовивший вам ловушку, погиб в поединке, и его шайка досталась другому. Твоя жизнь теперь пойдет по новому руслу. Если захочешь что-то из моих слов проверить или узнать больше, чем я, то спроси у Веточки. Она покажет.

***

В стане кири они оказались уже вечером. Отец народа с радостью снова принял детей под крыло. А в гостевом шатре, находившемся в самом центре стана, Хавьера ждали обеспокоенные его долгим отсутствием Леджер и Горельо.

Пока Бернар думал, как и что сказать королю, на того набросился Санчос:

— Ты куда пропал, Хав? Тот паренек, какого ты велел нам слушать, сказал вообще наружу не выходить, кроме как до ветру, пока ты не вернешься! Только забежит, еду принесет и опять исчезнет. А тебя нет чуть не до ночи! Еще и князь Тарда полдня провел у здешней ведуньи. Вернулся сам не свой. Ни с кем не говорит. Ничего не ест. Сидит и смотрит куда-то перед собой. А на завтра с утра сказали к ней графу Леджеру прийти… Что тут происходит?

Хавьер обнял друга и посмотрел на обеспокоенного Леджера.

— Садись, Начи. Разговоры с Веточкой никогда простыми не были. Но словами тут ничего не описать. Скоро сами все увидите. А уезжал я за братом. Знаете, одного молодого я уже как-то упустил. Дал вылететь из гнезда навстречу опасности. Не удержал, хотя мог бы. Вот теперь исправляю то, что еще можно исправить…

Опустившийся на ковер Санчос тряхнул головой и хлопнул себя по коленям.

— Я бы соврал, если б сказал, что хоть что-то понял из твоих слов, Хавито. Ну да ладно. Ты жив, здоров, это главное. Надеюсь, твоя сегодняшняя прогулка была не очень опасна?

— Конечно, Начи! Я ведь теперь король. Понимаю, что нельзя собой рисковать, и все такое…

Залившись звонким смехом, Санчос толкнул Хавьера в плечо.

— Все-все! Замолчи, пожалуйста! Зря я тебя спросил, конечно! Ты такие сказки рассказываешь еще с тех времен, как плавал не лучше якоря! Понимает он!

Отсмеявшись, Санчос посмотрел уже серьезно.

— Значит, брата спасал. Это хорошо. Только мы тебе теперь ближе любых братьев стали. Раз уж затащил на другой край света, так будь добр говорить, где ты и куда пропадаешь. А то я не посмотрю, что ты король, и все такое. Возьму и выпорю по мягким на правах старшего брата.

В глазах Хавьера заплясали озорные искры.

— Выпорешь? Ой, только не это, братик! Я же такого ужаса просто не переживу! Прости-прости! Больше не буду сбегать! Честно-пречестно!

Санчос улыбнулся и махнул рукой.

— А ну, тебя! Как был мальчишкой, так и остался! Тебе уже сколько лет? Двадцать три? Или уж двадцать четыре? А ты все дуришь. И за что только тебя палачом прозвали… Ума не приложу! Но запомни: больше так не пропадай. Понял?

Хавьер кивнул и ответил уже серьезно:

— Понял, брат. Но, надеюсь, больше не придется. Как я понял, завтра к Веточке пойдет Бернар, а послезавтра ты. А потом она будет говорить с вами еще раз. И еще когда-то со мной. Так что, мы здесь примерно на неделю. А вот из шатра действительно лучше лишний раз не выходить. Тут Карош прав. Он вообще не по годам умный парень. Ни к чему нам лишнее внимание к себе привлекать. Духи тишину любят.