Талисман Белой Волчицы

Ирина Мельникова

Подметные письма с угрозами купцу Никодиму Кретову, поджог его баржи, грабеж обозов и бунт на заводе в таежном Тесинске – все говорит о том, что братьев Кретовых кто-то очень хочет поссорить. Ведь подозрение сразу падает на младшего, Михаила Кретова, – при поджоге парохода «Амур» и складов на заводе видели будто бы его. Но у Михаила – железное алиби. И агент сыскной полиции Алексей Поляков, прибывший в Тесинск под видом горного инженера, может это алиби подтвердить. При пожаре складов он был в доме купца вместе с местным учителем и его племянницей Машей, которую ранила стрела самострела, явно предназначенная Михаилу… Да и сам Алексей до этого попал под обвал, явно кем-то подстроенный. Во всем этом видна чья-то умелая рука…

Глава 7

Алексей связал в пучок ветки тальника и накрыл сверху толстым пледом, который взял по совету Анастасии Васильевны, уверявшей, что ночи на воде необычайно холодны. Получился небольшой шалаш, в котором можно было с грехом пополам, но переночевать вдвоем.

Владимир Константинович возился около костра. Отсыревшие ольховые и березовые ветки никак не желали загораться, и Алексей поплелся к ближайшим березам за берестой, моментально промочив ноги. Обильная ночная роса, казалось, пропитала все вокруг и даже воздух, который вырывался изо рта облачком белесого пара.

Наконец костер разгорелся. И тотчас ночная темнота отступила к реке, укрылась за кустами ракит и березами, распустившими зеленые космы над их примитивным убежищем и костром, чадящим едким дымом в высокое звездное небо. Было ясно и потому холодно. Алексей почувствовал, что зябнет, и накинул на плечи шинель. Владимир Константинович в теплой вязаной кофте, подбитой ватой, пристроился рядом с ним на обломке плавника, который они принесли с берега. Пока не стемнело, они занимались благоустройством бивака, не обращая внимания на то, что стали объектом пристального внимания всех пассажиров парохода и его хозяина в том числе.

После того как Алексей и учитель сошли на берег, Кретов громогласно приказал убрать сходни и отогнать пароход саженей на сто от берега, что капитан незамедлительно исполнил. «Амур» застыл чуть ли не на стрежне речного потока. Алексей подтянул оставленную для них лодку повыше на берег и захлестнул цепь за выступающие над землей корни. Теперь он не опасался, что их утлый челн захватит волной от парохода, когда он поутру снимется с якоря, чтобы продолжить плавание до Тесинска.

На верхней палубе было необычайно тихо, не голосили скрипки, не стучали бубны и каблуки пьяненьких гостей, не звенела посуда — видно, настроение хозяина не располагало к веселью. Пассажиры в конце концов разошлись отсыпаться, радуясь в душе столь неожиданному подарку. Но сам Михаил Кретов остался на палубе, и Алексей подозревал, что он продолжает наблюдать за тем, что происходит на острове. Полосатая кошка не отходила от него ни на шаг, отмечая путь хозяина огоньками светящихся в темноте глаз.

Владимир Константинович тем временем разложил на холщовом полотенце их нехитрые припасы и огорченно вздохнул: до ближайшей пристани им добираться не меньше двух дней, а еды — самая малость, на два раза закусить: десяток вареных яиц, половина капустного пирога, жареный цыпленок с одной ножкой. Вторую учитель съел еще вчера… И два яблока.

Первым делом решили расправиться с цыпленком — Владимир Константинович боялся, что еще сутки тому не выдержать, — и съели одно яблоко на двоих. Костер тем временем разгорелся, плавника и хвороста они натаскали достаточно, поэтому пришло время расслабиться и обсудить свое не слишком завидное положение. Учитель предполагал, что до Тесинска им придется добираться никак не меньше недели, причем не везде получится идти на веслах, в некоторых местах лодку можно провести только бечевой, а еще предстоит преодолеть Козинский порог, который по-особому опасен в мелководье…

На пути у них лежат две пристани и несколько деревень, так что с голоду они не пропадут, к тому же в реке полно рыбы, в тайге — грибов и ягод, а на озерах, которые встречаются по островам, — диких гусей и уток. Учитель опять вздохнул, достал из нагрудного кармана трубку и набил ее табаком из табакерки, висевшей у него на поясе. Пустив в воздух струю ароматного дыма, он посмотрел в сторону парохода и усмехнулся:

— Не спит, басурман! Совесть, видно, замучила!

— Вы считаете, что у подобных людей есть совесть? — справился Алексей, подбрасывая в костер хворост.

Учитель не ответил, лишь несколько раз пыхнул трубкой, затем вынул ее изо рта и задумчиво произнес:

— Михаил Кретов как раз из тех людей, в которых зло и добро настолько срослись в единое целое, что полностью исчезла грань, которая отделяет их друг от друга. На самом деле Миша — добрейший человек и первейший в городе меценат. Он председатель попечительского совета обеих гимназий — женской и мужской, хотя сам не женат и детей, соответственно, не имеет. Он дал деньги на строительство земской больницы и поддерживает создание местного музея. Недавно построил новое здание для театра, а прежде тот ютился в помещении старого пожарного депо. Сейчас строится дом для актеров… Его не надо просить, если он узнает, что человек нуждается, он приглашает его к себе и оказывает ему помощь. Многие этим, конечно, пользуются, — вздохнул учитель и сделал несколько затяжек, — часть денег, и достаточно приличная, пропивается в кабаках и ресторанах, тратится на непотребных девок и еще более непотребных приятелей.

— Что ж ему, заняться больше нечем, как жизнь в кабаках прожигать?

— Да, побузить он любит, — усмехнулся учитель, — но вы мне не поверите, если я скажу, что это ему нисколько не мешает. На самом деле он очень рачительный хозяин. Если получится побывать на его лесных складах или рудниках, вы удивитесь, какой там порядок и дисциплина. В поселках есть начальные школы, небольшие лазареты с фельдшером и акушеркой… Часто он сам спускается в шахты. Рабочие его уважают, да и жалованье он платит несравнимо большее, чем на государственных приисках или в том же железоделательном заводе…

— У вас получается, что Михаил Кретов чуть ли не ангел небесный, у меня же сложилось свое мнение, — упорствовал Алексей, — и пока оно подтверждается на деле. — Он кивнул в сторону парохода, где рядом с двумя огоньками — глазами тигрицы Мурки — светился третий. Купец курил, по-прежнему наблюдая за берегом.

— Я вам больше скажу, — улыбнулся учитель и взял с полотенца кусок пирога. Разломив его на две части, большую подал Алексею, — наверняка его можно съесть, потому что уверенно вам заявляю, уже утром Михаил сам заявится на остров и попросит нас вернуться на пароход.

Алексей только хмыкнул в ответ, а Владимир Константинович выбил из трубки золу, спрятал ее в карман, а затем расстелил свою кофту на траве и лег на спину, подложив руки под голову.

— Знаете, Илья, — он приподнял голову и справился: — Можно, я буду называть вас без всяческих церемоний — просто Ильей?

Алексей кивнул головой.

Владимир Константинович вновь опустил голову на руки и, устремив взгляд в небо, мечтательно произнес:

— Открылась бездна, звезд полна… — Затем перевернулся на бок и, опершись на локоть, пристально посмотрел на Алексея: — Где вы так научились драться? Я заметил, что Мишу вы бросили за борт весьма профессионально.

Алексей пожал плечами:

— Когда-то занимался французской борьбой. Как видите, пригодилось…

— Вы надолго в наши края?

— На месяц, не меньше. Кстати, вы не подскажете, где можно остановиться в Тесинске? Гостиница, частный пансионат…

— Я вас приглашаю к себе, — быстро проговорил учитель, — у меня небольшой дом, но для вас найдутся отдельная спальня и даже кабинет. Кухарка у меня хорошая, готовит все, что душа пожелает. Сам я уже семь лет как овдовел, — он тяжело вздохнул, — жена у меня славная была, но детьми бог обделил, не дал нам ни сына, ни дочку. Так что не отказывайтесь, не стесните вы меня ни по какому случаю. И вам спокойнее будет, чем в нашей гостинице, и обеды домашние, да и мне, старику, в радость, если когда вечерком вместе за чайком или стопочкой посидим да побеседуем.

Алексей не успел ответить. Со стороны парохода донеслось неясное бреньканье. Похоже, кто-то настраивал гитару. Потом невидимый музыкант взял несколько аккордов, и вновь полилась над рекой так взволновавшая Алексея песня:

Я не ведаю, не знаю,

Где найду, где потеряю,

Жизнь сплошная маята,

Все на свете — суета…

Заметив изумление, с каким Алексей выслушал всю песню, Владимир Константинович усмехнулся:

— Что я вам говорил, Илья! Страдает Миша, иначе не разогнал бы свою шатию-братию по каютам. Все знают, если затянул Михаил Корнеевич эту песню, значит, совесть нечиста, значит, душа болит и мечется… — Он опять лег на спину и устремил взгляд на небо. — Смотрите, Илюша, сколько на небе звезд! Миллиарды миллиардов! И лишь немногие складываются в созвездия, и еще меньшее число светят ярче всех, затмевая свое окружение. — Он помолчал некоторое время. С парохода не доносилось ни звука, лишь три крошечных огонька продолжали светиться на палубе. — Вот и Миша тоже звезда, причем очень яркая. Возможно, ему следовало родиться чуть позже, тогда бы он сумел найти себя в жизни. У него есть задатки ученого и даже литератора. Он любит путешествовать. Мурку он еще котенком привез с Памира, когда охотился там на тигров и барсов. Она за ним как собачонка теперь бегает, ласковая и совершенно ручная. Потом он напечатал в «Североеланских ведомостях» с десяток интереснейших очерков о своих похождениях в Средней Азии. В Верном^[10] познакомился с генералом Черновым. В конце семидесятых, когда начались события на Балканах, восстали Герцеговина и Сербия, Миша помог Чернову перебраться на Балканы, где генерал возглавил сербскую армию. Говорят, что Третье отделение учредило за ним надзор и ему было отказано в заграничном паспорте. Миша по своим связям в канцелярии генерал-губернатора, наверняка за большие деньги, паспорт этот Чернову устроил, и на лихой тройке, не поставив никого в известность, они умчались из Москвы. Через некоторое время Чернов объявился в Белграде, а Миша всю кампанию безотлучно находился рядом с ним. Солдаты любили его за храбрость и щедрость. Он и там всем помогал, тратил огромные деньги на госпитали и помощь раненым солдатам. Домой вернулся с солдатским Георгием и сербским орденом за храбрость…

— Насколько я понимаю, купеческие дела ему не совсем по душе? — поинтересовался Алексей.

Учитель перевернулся на живот, вновь зарядил трубку табаком и прикурил от кострового уголька. Со вкусом затянулся.

— Матушка у него была актрисой и давней любовницей Корнея Кретова и Мишу родила вне брака. После смерти жены старый Кретов женился на Мишиной матушке, переписал сына на свое имя, и поговаривают, что любил его гораздо сильнее, чем старшего — Никодима. Правда, наследство поделил поровну, но братья не слишком ладят между собой. В прошлом году Никодим пытался лишить Михаила части наследства, но тот привез из Москвы хороших адвокатов, и Никодим остался с носом. Теперь они общаются только через посредников и отношения выясняют лишь в письменном виде.

«Если б только в письменном», — неожиданно тоскливо подумал Алексей.

Задание, которое ему поручил Федор Михайлович, лишь на первый взгляд казалось незатейливым. На самом деле одна трудность цеплялась за другую. И самая главная в том, что Михаил Кретов совсем не так прост, каким представляли его в своих описаниях Иван Вавилов и даже Тартищев. Алексей почему-то больше поверил Владимиру Константиновичу, хотя рассказ учителя с трудом вписывался в тот образ забулдыги и пьяницы, который успело создать его воображение. Но тем не менее первая схватка уже показала, что справиться с Михаилом Кретовым будет крайне нелегко.

Шел второй час ночи, когда Алексей подтащил к костру толстую валежину и взгромоздил ее на раскаленные угли. Сухое дерево тут же занялось огнем, а два товарища по несчастью вползли в шалаш и, тесно прижавшись друг к другу, неожиданно быстро уснули…

Проснулся Алексей от пронзительных, режущих ухо пароходных гудков. Низкий туман стелился над рекой, заволакивая пароход, лишь трубы торчали над молочно-белой пеленой, но из них валил густой дым, машины работали вовсю, выходит, «Амур» готовился отплыть в Тесинск… Алексей сел на своем неудобном ложе, протер глаза и с удовольствием зевнул. Несмотря на неудобства шалаша, они с Владимиром Константиновичем умудрились выспаться, и теперь учитель возился около костра, пытаясь раздуть едва тлеющие угли.

Алексей выбрался наружу, присел на корточки возле костра, потирая руки и ежась от утреннего холода. Потом не выдержал и накинул на себя шинель, которая тут же покрылась бисером из мельчайших капелек воды — моросью, сочившейся из тумана.

Владимир Константинович кивнул в сторону реки:

— Машины разогревают, часам к девяти туман спадет, пойдут на Тесинск. — Замолчав на мгновение, он прислушался и совсем весело добавил: — Видите, Илья, я был прав, только что от «Амура» отчалила лодка…

Алексей посмотрел на него с удивлением. Он ничего подобного не разобрал, все звуки заглушал треск разгорающегося костра и пронзительные гудки парохода. Но через несколько минут в тумане и вправду замаячило темное пятно, которое быстро увеличивалось в размерах и вскоре приняло очертания лодки. Учитель не ошибся. В лодке находились два гребца, и один из них был Михаил Кретов. Хватаясь за корни деревьев, он вскарабкался на берег и, похлопывая тростью по голенищу сапога, неторопливо направился в сторону костра. Не дойдя до них несколько шагов, он оглянулся и свистнул. На берег взлетела Мурка и, высоко задирая лапы, помчалась к хозяину. Догнав, принялась брезгливо отряхиваться и передергивать шкурой. Как всякая кошка, тигрица терпеть не могла сырости.

— Приветствую вас, Владимир Константинович. — Купец снял цилиндр и склонил голову в легком поклоне. — Пожалуйте на пароход. Через час уже отплываем.

— Миша, смирение вам идет, и я очень благодарен за приглашение, — весьма сухо произнес учитель, — но я не вернусь на пароход, и причины вам известны.

Алексей заметил, как вспыхнул Михаил, но тем не менее ничем другим свое негодование не выказал, а продолжал в том же тоне:

— Вчера мы все погорячились, но, думаю, не стоит доводить дело до полной бессмыслицы. Своим протестом вы ничего не докажете, лишь кожу на ладонях до кровавых мозолей сотрете да спины надорвете. Уверен, никто из вас на веслах против течения не ходил, а я хаживал и по первости слезами кровавыми умывался. — Он посмотрел на Алексея и с вызовом произнес: — Пожалейте старика, Илья Николаевич. Я его упрямство знаю… Вернитесь на пароход! — И, заметив огонек неприязни в глазах Алексея, расправил плечи. — Учтите, я два раза не прошу, но если приглашаю, то от чистого сердца! — и протянул Алексею руку. — По правде, я вас зауважал, давненько мне морду не били, чаще собственные рожи да задницы подставляют.

Алексей усмехнулся и молча пожал ему руку, заметив, с каким облегчением Михаил перевел дыхание. И подумал, что учитель был прав. Кретов-младший оказался порядочнее и честнее, чем Алексею до этого представлялось.

Захватив свой немудреный скарб, они спустились вслед за Михаилом к лодке. И Алексей крайне удивился. Вторым гребцом была молодая женщина в длинной черной юбке и кофте, в черном же платке, надвинутом на самые глаза. Она окинула учителя и Алексея быстрым взглядом исподлобья, буркнула:

— Здравствуйте вам, — и взялась за весла.

— Здравствуй, Марфа, — ответил учитель и, улучив момент, прошептал Алексею на ухо: — Марфа — старшая сестра Михаила по матери…

Но самый большой сюрприз поджидал Алексея на борту. Поднимаясь по веревочному трапу на пароход, он почувствовал чей-то взгляд, вскинул голову и в иллюминаторе одной из кают первого класса разглядел вдруг знакомое лицо. Серо-голубые глаза, длинный нос с едва заметной горбинкой и мелкие зубы, терзавшие кружевной платок, — сей прелестный набор мог принадлежать лишь одному человеку, и он не ошибся. Из окна каюты за ним наблюдала Анфиса Коростылева, племянница Михаила Кретова. И одному дьяволу было известно, с какой стати она оказалась вдруг на «Амуре» и почему он до сих пор ее не заметил.

Примечания

10

Ныне г. Бешкек.