Талисман Белой Волчицы

Ирина Мельникова

Подметные письма с угрозами купцу Никодиму Кретову, поджог его баржи, грабеж обозов и бунт на заводе в таежном Тесинске – все говорит о том, что братьев Кретовых кто-то очень хочет поссорить. Ведь подозрение сразу падает на младшего, Михаила Кретова, – при поджоге парохода «Амур» и складов на заводе видели будто бы его. Но у Михаила – железное алиби. И агент сыскной полиции Алексей Поляков, прибывший в Тесинск под видом горного инженера, может это алиби подтвердить. При пожаре складов он был в доме купца вместе с местным учителем и его племянницей Машей, которую ранила стрела самострела, явно предназначенная Михаилу… Да и сам Алексей до этого попал под обвал, явно кем-то подстроенный. Во всем этом видна чья-то умелая рука…

Глава 9

Алексей отказался от предложенного Тригером экипажа, решив прогуляться пешком. Слобода, где жили рабочие, и сам завод располагались в пяти верстах к югу от города, в широком распадке на берегу неширокой, но вздорной реки Тесинки. Она огибала высокую гору, прикрывавшую сам Тесинск от заводского дыма и угарного чада, который стлался над распадком, и только в редкие дни здесь можно было дышать свободно. В те дни, когда прорывался сквозь таежные дебри лихой северо-западный ветер и разгонял сизое облако, как покрывалом накрывшее заводские здания, незатейливую церквушку рядом с выкрашенной желтой краской конторой и разбежавшиеся по склонам распадка домишки — справа — рабочих завода, слева — казаков конвойной команды, что доглядывали за каторжными, работавшими на добыче руды в совсем уж глухой тайге верстах этак в пяти от завода. Уголь добывали еще дальше, в степной части Тесинской котловины, на Изербельских копях…

Дорога в Тесинск шла по щеке горы: по одну сторону — высокий каменистый увал, поросший прямоствольными, с густыми, под самое небо, соснами. Смыкаясь одна с другой, они образовали сплошной сводчатый кров, под которым даже в самый знойный день было сумрачно и прохладно. С другого края дороги — обрыв, под которым бурчала на камни вечно недовольная Тесинка.

Обрыв густо зарос малинником и дикой смородиной, сплошь усыпанной багрово-красными гроздьями ягод. Алексей сорвал одну, набралась полная горсть, и отправил ягоды в рот. Скулы свело от непомерной кислоты, он сморщился и, склонившись над сбегавшим с увала ручьем, принялся торопливо черпать ладонями и глотать воду.

Перестук копыт за его спиной заставил Алексея поднять голову и оглянуться. От слободы в гору поднимался всадник, вернее всадница, в уже знакомом ему белом колете и черном цилиндре. Рядом с ней бежал, держась за луку седла, тоже знакомый Алексею китаец. Анфиса проехала мимо, даже не повернув головы в его сторону, но китаец прошелся по нему быстрым взглядом узких, прячущихся за высокими скулами глаз и тут же, склонив голову, затрусил по дороге, вслед за хозяйкой.

Алексей вновь склонился к ручью, умылся холодной водой и почувствовал вдруг такой прилив бодрости, что неожиданно для себя перепрыгнул с камня на камень, поднялся немного выше ручья и устроился на гранитном валуне, подставив лицо прохладному ветерку, прилетевшему со стороны Тесинска. Пахло грибами, смородиновым листом, к ним добавлялся и горьковато-смоляной запах — хвои. Он сорвал кустик костяники, снял тесно прижавшиеся друг к другу сочные кисловато-сладкие ягоды губами и, раздавив языком, проглотил, потянувшись за следующим кустиком…

Алексей поднялся наконец с камня и потянулся всем телом, так что захрустели кости, вдохнул полной грудью густой от таежных запахов воздух и, приставив ладони к губам, прокричал весело и шало, как, слышал, кричали ямщики на дорогах. Дикий и пронзительный клич, оставшийся от старых разбойных времен: «Эй-е-е-ей, гра-а-абя-аат! Ую-ю-юй-юй, лих-хома-а-ань!»

Эхо, словно пойманный в силки зверь, забилось, заколотилось о скалы, о глухую стену таежной поросли, всполошив беспокойных кедровок и взбалмошных сорок. Резкими, тревожными криками они нагнали страху на мелкую лесную живность, прыснувшую в разные стороны под камни и валежины. Алексей огляделся по сторонам и решил пойти не по пыльной, разбитой колесами телег дороге, а через лес. Ему казалось, что так он скорее доберется до города, чьи первые домишки и высокая колокольня собора показались на противоположном, более крутом берегу Тесинки. Но он не учел, что то и дело будет нагибаться и собирать в горсть сочные ягоды костяники, а то вдруг набредет сначала на одну, потом на вторую, а за ней и на третью поляну, усыпанную крепенькими желто-коричневыми маслятами.

Не удержавшись, Алексей достал из кармана перочинный нож и опомнился лишь тогда, когда плащ, который он приспособил вместо корзины, уже прилично оттягивал руку и мешал передвигаться по тайге с желаемой скоростью. Но бросать узел с добычей он посчитал неразумным даже по причине истраченного времени и, взвалив его на плечо, пошел по тайге, перескакивая с камня на камень, с валежины на валежину.

Вскоре он вышел на широкую торную тропу, вероятно, местные жители пользовались ею, чтобы сократить путь из города до слободы. Судя по множеству отпечатков конских копыт, здесь не только ходили пешком. Тропа была освоена и верховыми, но, вероятно, Анфиса не знала о ней, если отправилась в город более длинным путем. Вспомнив некстати о зловредной купеческой дочери, Алексей споткнулся о корень, зашиб ногу и, зашипев от боли, выругался сквозь зубы.

Он уже подумывал о том, чтобы избавиться от части грибов, как вдруг тропа, вильнув в сторону, потерялась среди россыпи огромных камней. Конечно, можно было обогнуть камни, как и сделала тропа, проложенная более благоразумными и осторожными людьми, но солнце нависло над острыми пиками гор, из ущелий и расселин потянулись щупальцы сумерек, на небе проявился прозрачный серп луны, а в тайге ощутимо похолодало…

Алексей вздохнул и принялся спускаться по камням вниз… Вскоре ноги привели его к каменистому обрыву. Под ним виднелись какие-то полуразрушенные сооружения из старых бревен, разбитая лежневка… Над обрывом шло ограждение из неошкуренных лесин, стянутых между собой железными скобами и обмотанных для крепости толстой проволокой. В самом центре этого сооружения виднелось нечто вроде огромной заслонки. А у его подножия скопилось множество камней: несомненно, оно служило защитой от камнепадов…

Алексей огляделся по сторонам. Кажется, он вышел к заброшенному карьеру, откуда брали камень для строительства дороги и городских нужд. Он остановился и, оглянувшись, посмотрел вверх на серые россыпи камней, которые он только что преодолел. Вернуться назад и попытаться найти тропу? Нет, до темноты ему не успеть… Придется идти через карьер…

С большим трудом, то и дело оступаясь и хватаясь свободной рукой за нависшие над обрывом ветви и корни деревьев, он миновал самую крутую его часть. Оставалась самая малость дойти до лежневки. И он даже вздохнул с облегчением и перекинул узел с грибами в правую руку… Но тут какое-то странное чувство заставило его оглянуться, лишь за мгновение до того, как он услышал вдруг непонятный скрип, а следом гул и грохот… Ноги словно приросли к земле, во рту пересохло, зато все тело вмиг покрылось холодным потом. Неосторожный шаг привел в движение один из камней, тот подтолкнул второй, затем третий… четвертый… десятый…

Алексей метнулся в сторону. Еще секунда — и его бы погребло под обвалом. Но, видно, судьба его хранила, если заставила вовремя оглянуться, иначе не оказаться бы ему под скальным козырьком, под который он успел заскочить в последний момент. Огромные глыбы, подскакивая, как детские мячи, с оглушительным шумом и громом резво катились по склону. Подпрыгивая и ударяясь друг о друга, они увлекали за собой более мелкие камни и щебенку, с ходу проскакивали лежневку, поднимая на дыбы и переворачивая бревна, устилавшие ложе дороги, и с треском вламывались в тайгу, круша все на своем пути: и мелкую поросль, и крепкие сосны…

Обвал продолжался не более минуты, но за это время Алексей несколько раз попрощался с жизнью.

Камнепад прекратился внезапно, так же как и начался, только тонкие ручейки щебенки, по-змеиному шипя, шуршали между камней, сползая с обрыва. Алексей выбрался из-под козырька и, поглядывая с опаской на обрыв, выбрался на лежневку, которую словно перепахали гигантским плугом. Миновав опасное место, он вновь посмотрел вверх и замер от изумления. Напрасно он думал, что сам стал виновником обвала. Кто-то сумел оттянуть в сторону затвор заслонки, и именно оттуда были спущены камни на его голову. В этом он нисколько не сомневался — именно спущены, но кому пришла в голову столь дьявольская мысль? Или просто сработала ловушка, нацеленная на кого-то другого?

Он бросил плащ с грибами на камни, выхватил из кармана «смит-вессон» и прислушался. В тайге, как это бывает перед наступлением ночи, было необычайно тихо, лишь верховой ветер едва-едва шевелил кроны деревьев.

Алексей еще раз прошелся взглядом по следам разрушений, оставленных на склоне горы камнепадом, и вдруг заметил какое-то неясное движение несколько выше заслонки. То ли зверь пробежал, то ли человек, пригнувшись, проскочил открытое пространство небольшой поляны, с которой начиналась россыпь камней. Недолго думая, Алексей тоже пригнулся и стал быстро карабкаться по склону вверх, обходя россыпи мелких камней, остерегаясь новой подвижки. Подниматься вверх было несравненно легче, чем спускаться вниз, и он довольно быстро достиг вершины склона, на котором заметил странное движение.

Присев за огромным валуном, он обвел настороженным взглядом скопления камней, заросли молодого сосняка, частокол стволов, слившихся в сплошную стену из-за свалившихся на тайгу сумерек. Было все тихо…

Он приподнялся из-за камня, затолкал револьвер за пояс брюк, сделал шаг и чуть не наступил на человека, лежащего в зарослях можжевельника. Вернее, не на человека, а на островерхий лисий малахай, который едва виднелся из-за камней, прикрывая черноволосую голову своего владельца. Заметив Алексея, он перекатился за камни и выставил навстречу ему кургузое ружейное дуло. Щелкнул затвор. Мужик предупредил: подходить не стоит.

Алексей в свою очередь отскочил на прежнее место за валун и, держа револьвер дулом вверх, осторожно выглянул из-за камня. Ствол по-прежнему смотрел в его сторону, но сам владелец малахая уже укрылся более основательно. Кто бы это мог быть? Судя по малахаю и деталям одежды, это наверняка кто-то из местных инородцев. Сергеев упоминал, что кличут их здесь тесинскими татарами или хакасами, но сами себя они называют сагайцами, в отличие от качинцев, которые живут в степной части котловины…

Но учитель также рассказывал, что люди они сугубо мирные, поэтому вряд ли этот в малахае решился оттянуть затвор. Да и зачем ему, спрашивается, это надобно, разве исполнил чей-то злой умысел? Но кому ж Алексей так успел насолить за два дня пребывания в Тесинске, что задумали расправиться с ним столь изощренным способом? Ему и одного камня хватило бы, вздумай тайный недоброжелатель подкараулить его на тесной тропе или в темном закоулке.

— Эй, — крикнул он в ту сторону, где спрятался владелец малахая. — Выходи, я тебя не трону.

— А не врешь? — прозвучало с легким гортанным акцентом из укрытия. — А то дырку в башке сделаешь, как тогда Ермашке жить?

— Не вру! — отозвался Алексей и, затолкав револьвер за пояс брюк, вышел из-за камня и поднял руки ладонями вверх. — Видишь, ничего у меня нет! Выходи, поговорить надо.

Ружейный ствол исчез из поля зрения, вслед за ним показался малахай, из-под которого виднелось круглое лицо с широкими скулами и хитро поблескивающими узкими глазками. Черные усы и редкая бороденка дополняли портрет коренастого крепкого человека, одетого в короткий, выше колен суконный кафтан с черными атласными вставками на плечах, высокие мягкие сапоги и малахай, которым он обтер лицо, вновь нахлобучив на голову.

— Кто такой? — спросил Алексей, делая шаг в его сторону. Человек ровно на столько же отскочил назад и сделал вид, что стягивает с плеча ружье.

Алексей улыбнулся:

— Ты что такой пугливый?

Мужчина провел пальцем по гортани и удрученно произнес:

— Егор, как овечке, голову оторвет, когда узнает, что Ермашка тебя плохо охранял.

— Охранял? — поразился Алексей. — Ты меня охранял? А кто ж тогда камни на меня спустил?

Вместо ответа Ермашка присел на корточки и показал несколько углублений на песчаной, свободной от камней проплешине.

— Смотри, вот здесь он от меня сиганул. Как тетерка! — Он сплюнул на землю и снизу вверх посмотрел на Алексея. — Он за тобой по верхам, словно зверь, шел. Сначала стрельнуть хотел. Иди сюда…

Алексей поднялся вслед за Ермашкой и остановился перед молодой сосной. Его новый знакомый показал ему развилку с содранной корой и надломленные ветки, мешавшие обзору.

— Здесь он хоронился. Но потом решил камни на тебя спустить. Увидел, что ты как раз под обрывом остановился.

Алексей склонился к земле, стараясь разглядеть, остались ли какие следы. Нет, ничего! Слегка потревоженный слой сухой хвои да содранная кора в том месте, где лежал ружейный ствол, нацеленный в его голову…

Он выпрямился. Ермашка, пригнувшись, рысцой обежал вокруг поляны и вдруг торжествующе вскрикнул, махнув Алексею рукой:

— Иди сюда! И здесь следы!

Алексей подошел и нагнулся к земле, где виднелись нечеткие, с осыпавшимися краями вмятины размером с его ладонь.

— Однако совсем маленькая нога! — сделал заключение Ермашка. — Неужто баба? — Он покачал головой. — Однако сильная! — Он прошел чуть дальше и удовлетворенно хмыкнул: — На коне ускакала!

Алексей с удивлением уставился на него.

— Ты что, шутишь? Какая баба с затвором справится? Там же все мхом поросло, от дождей разбухло.

Ермашка пожал плечами:

— Нога маленькая, сам видишь, и по камням она легко бежала, без стука, как рысь! Мужик ногами топает, когда бежит, и камни с места сдвигает. И там под деревом, где хоронилась, хвоя не потревожена, значит, спокойно стояла, ждала, когда подойдешь. Мужик бы всю хвою распинал и ветки до конца бы оборвал, а не надломил…

— Ты кто? — Алексей постарался не показать виду, насколько ошеломлен подобным заявлением своего нового знакомого. Но все-таки не мог поверить, чтобы на его жизнь покушалась женщина. Есть и мужики с маленькими ногами… Он вытащил из-за пояса револьвер, переложил его во внутренний карман и уточнил: — Как здесь очутился?

— Я? — удивился Ермашка.

— Ну ты, кто еще? — рассердился Алексей.

— Я — Иринек, — с очевидной гордостью произнес Ермашка, — из сагайского рода, прадед мой сам Мерген-тайша был. Мы — таежный народ, охотники — не пастухи. Раньше лучшие воины были в нашем роду. С самим Ермаком сражались, с казаками. Русские долго нас покорить не могли.

— Ты что ж, жалеешь, что покорили?

— Да нет, — хитровато прищурился Ермашка, — не жалею. Места здесь всем хватит.

— Иренек — это фамилия, что ли?

— Да нет, имя. — Ермашка опустился на камень, поставил ружье между коленями, достал из кармана кисет. — Садись, Алексей Дмитрич, сейчас Егор вернется, а мы покурим пока.

— Алексей… Дмитрич, — поперхнулся Алексей, — откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Дак Егор все, — уставился на него плутоватыми глазами-щелками Иринек-Ермашка, — я ж сказал, велел мне за тобой приглядывать. Говорит, молодой, горячий…

— Постой, постой, — перебил его Алексей, — какой еще Егор? — и вдруг хлопнул себя по лбу: — Неужто Зайцев?

— Ужто, ужто, — закивал головой его новый знакомый. — Так оно и есть — Зайцев.

Где-то неподалеку заржала лошадь. Иринек-Ермашка как-то по-особому звонко щелкнул языком и крикнул в темноту:

— Ханат,^[11] иди ко мне!

Из кустов вышла низкорослая, с короткой гривой лошадь. Печально посмотрела на Алексея и подошла к хозяину.

— Вот она, моя Ханат, — с гордостью произнес ее хозяин и потрепал за гриву. — Как собака мне служит. Ты думаешь, почему она заржала? — он с несомненным торжеством посмотрел на Алексея, расплылся в улыбке и сам же ответил: — Сейчас Егор Лукич по тропе поднимается и скоро здесь будет, быстрее, чем хыйлаг тарт, — добавил он по-своему и, заметив, что Алексей не понял, усмехнулся и пояснил: — Он появится быстрее, чем я успею спустить курок…

Примечания

11

Ханат — крыло (хакасск.).