Змей Сварога

Ирина Лобусова, 2020

Простив Виктора Барга, Зинаида Крестовская начинает вести спокойную, почти семейную жизнь. Работа в институте, пусть и нелюбимая, рядом мужчина, за которого она так боролась, – разве этого мало? Но Зина вдруг начинает понимать, что это все не для нее, что ей нужен риск, адреналин. И неожиданно она это получает с избытком. Новое дело, которое Крестовская расследует уже как полноправный сотрудник НКВД, не просто опасно, оно смертельно опасно. Ей предстоит снова столкнуться с секретными разработками НКВД, который, как известно, не останавливался ни перед чем…

Глава 6

5 марта 1940 года, Одесса

— Крестовская, срочно пройдемте со мной в кабинет!

Едва Зина переступила порог кафедры, как лицом к лицу столкнулась с заведующей. Обычно такие столкновения всегда заканчивались дежурным обменом любезностями, пусть даже сквозь зубы. Но в этот раз такого обмена не последовало. Лицо заведующей было мрачнее тучи и предвещало близкую бурю.

Крестовская была готова к бурям, они ее не пугали. Однако это не доставляло ей радости. Бури она выдерживала, но за спокойствие слишком дорого приходилось платить. И в первую очередь — острым чувством беспомощности, которое охватывало ее каждый раз, когда она сталкивалась с людской глупостью и несправедливостью. Ведь все эти спланированные нападения были в первую очередь абсолютно несправедливы. И было очень больно признать, что ее только терпят. Терпят — в угоду страшным «высшим силам», даже не догадываясь о том, что ей, Зинаиде Крестовской, эти высшие силы внушали такой же ужас, как и всем остальным.

Зина вздохнула и, набравшись терпения, решительно шагнула в кабинет следом за заведующей.

Однако там ее ждал сюрприз. Как оказалось, внутри было полно людей. Помимо заведующей кафедрой, которая тут же поспешила юркнуть в дальний угол, в кабинете были председатель профкома, начальник отдела кадров, заместитель ректора по научно-воспитательной работе. А за столом заведующей, с таким важным видом, словно он занимает свое место, разместился председатель парторганизации — суровый мужик лет 60-ти с лицом закаленного в боях большевика. Зина несколько раз сталкивалась с ним, и уже успела оценить его неуживчивость, придирчивость и тяжелый характер.

Он не преподавал, не занимался никакой научной работой, однако ни одно собрание, ни одно назначение на работу без него не обходилось. Ему принадлежала реальная власть — та власть, которую боятся и по сравнению с которой все выговоры, даже с занесением в личное дело, всегда казались детским садом в песочнице.

Зина в растерянности остановилась посреди кабинета, в первые секунды у нее даже сбилось дыхание. Но она тут же постаралась взять себя в руки. Какого черта она ведет себя как перепуганная девчонка? В конце концов, пусть это они боятся ее, ведь она — тайный осведомитель НКВД. Даже сотрудник. Тут Зина помимо воли тяжело вздохнула: скажи ей кто-нибудь, что она будет тосковать о Бершадове, она бы расцарапала этому наглецу лицо!

И дело было не только в том, что Бершадов был единственным, кто мог ее защитить — от всех этих, да и не только от них. Без Бершадова Зине было скучно, невероятно скучно жить. Ей хотелось видеть его умное лицо, а не вот эти постные рожи, похоже, собиравшиеся устроить какое-то непонятное судилище. А то, что это судилище, Зина поняла сразу. Ей уже доводилось слышать о таких случаях, когда в чем-то провинившихся сотрудников вся эта компания резко брала в оборот. Интересно вот только, в чем провинилась она?

— Товарищ Крестовская, — откашлявшись, начал первым председатель профкома, — на вас поступил сигнал.

— Сигнал? — Зина удивленно приподняла брови, пока не зная, или обороняться, или сразу атаковать.

— Вот этот! — Резкий голос партийца заставил всех вздрогнуть. — Подойдите к столу, Крестовская!

Зина повиновалась. Хотя ей очень сильно хотелось послать этого старого хмыря, но она подошла. Прямо перед ее лицом партиец потряс бумажным листком — это был какой-то текст, отпечатанный на обычной пишущей машинке. Но прочитать его он ей не дал.

— Позвольте ознакомиться? — Зина все же решительно протянула руку.

— Не положено! — отрезал главный допрашивающий и перевернул листок текстом вниз. — Поступил сигнал о том, что в своей комнате, в комнате коммунальной квартиры, предоставленной вам государством, вы проживаете с мужчиной, который не является вашим законным мужем. Сожительствуете, так сказать.

— Ну и что? — Зина ожидала чего угодно, но только не этого. Поэтому она растерялась — но только на пару секунд.

— Как ну и что? Крестовская, вы издеваетесь? Ваше аморальное поведение позорит облик советской гражданки, доброе имя советского преподавателя! Вы студентам пример подавать должны, а вы позорите всю советскую мораль! Такое поведение не достойно советского человека!

— Эй, притормозите! — выдохнула Зина. — Допустим, это мой муж.

— Значит, вы признаетесь в этом факте? — Партиец насупил брови.

— Это мой муж, — отрезала Крестовская, чувствуя, что проваливается в какую-то пропасть.

— Товарищ из отдела кадров! — рявкнул партиец.

— Да… э… — Худенькая женщина в очках так боялась строгого партработника, что дрожала всем телом, — вот копия паспорта товарища Крестовской, из которого следует, что товарищ Крестовская разведена решением суда Центрального района города Одессы и в законном браке не состоит.

К концу этой тирады голос ее звучал все тише и тише и наконец совсем затих. Зина подумала, что эта должностная тетка сейчас упадет в обморок от переживаний.

— Дайте ей кто-нибудь воды! — засмеялась она, однако ответом ей было молчание.

— Итак, в законном браке вы не состоите, — сказал партиец. — Ну что вы можете сказать в оправдание вашего аморального поведения?

— Какое вам дело, с кем я живу? — вздохнула Зина.

— Во-первых, поступил сигнал. А во-вторых, вы работаете в коллективе!

— Коллектив коллективом, но это моя личная жизнь, — пожала Зина плечами.

— У советских людей нет личной жизни, — впервые подал голос председатель профкома, — коллектив — на первом месте!

— Вы позорите облик советского человека, — повторил партиец.

— Живу с кем хочу и как хочу, — отрезала Крестовская.

— Только из уважения к вашим заслугам мы решили поговорить с вами лично, а не вынести обсуждение вашего вопроса на общественное собрание перед всем коллективом, — подала голос заведующая кафедрой, которой, как бы она ни хотела, все же не удавалось скрыть удовольствие в глазах.

— Мне что, вам спасибо сказать? — съехидничала Зина.

— Обязательно! И не раз! — громыхнул партиец. — Хотя бы за то, что мы оставили этот сигнал у нас, а не передали дальше в соответствующие органы.

— А вы передайте! — ухмыльнулась она. — Может, меня расстреляют за то, что я сплю с мужчиной, который не является моим законным мужем.

Все онемели. Тишина стояла такая, что Зине вдруг показалось, что время остановилось.

— Крестовская! — выкрикнул партиец, и от его окрика все словно пришли в себя. — Ваша наглость переходит все границы! Или в вашем поведении есть преступный умысел?

— Вы больной на голову, — пожала плечами Зина, который было уже все равно.

Собрание пришло в движение — все одновременно зашевелились, заерзали, зашептали: «Какой ужас… неслыханно… возмутительно… безобразие… скандал…»

— Если вы не измените ваше отвратительное поведение, нам придется распрощаться, — снова заговорила заведующая.

— Нашли, значит, повод, — горько усмехнулась Крестовская, которой все стало ясно.

— К тому же, вы не член партии. А для преподавателя, который призван воспитывать и учить подрастающее поколение, это абсолютно недопустимое поведение, — заявил партиец. — Вы ведь собираетесь вступать в партию большевиков?

— Не собираюсь, — ответила Зина и добавила, понимая, что подписывает себе приговор: — Не хочу.

Все собравшиеся снова зашептались, выражая свое крайнее возмущение. Это было абсолютно дрессированная публика, и время от времени Зина читала нескрываемое удовольствие в глазах главного партийца, привыкшего к абсолютному подчинению. Ему подчинялись все. Кроме нее.

— Мы даем вам время, чтобы исправить ваше возмутительное поведение, — партиец приподнял краешки губ, и Крестовская поняла, что ему нравится играть в эту страшную игру — подавить и растоптать.

— А как я должна его исправить? — ухмыльнулась она. — Расстаться с человеком, которого я люблю? Ради вас всех?

— Ради себя, Крестовская, — партиец сокрушенно покачал головой. — Вы хоть понимаете, что никто не возьмет вас на работу, если вас выгонят из института?

— Это еще не самое страшное в жизни, — Зина прямо посмотрела ему в глаза.

— Крестовская, вам следует быть аккуратнее в своих высказываниях, — партиец действительно получал удовольствие от этой игры, — когда-то они обернутся против вас.

— И против вас тоже, — в тон ему отрезала Зина. — А можно узнать, кто именно написал этот донос? И кому он адресован?

— Ректору института, — ответил партиец, — а написал сознательный советский гражданин, который не смог равнодушно наблюдать, как на его глазах совершается безобразие и попирается советский строй. Именно такие честные люди и стоят на страже интересов нашей страны.

— Честные, — улыбнулась Зина.

— Крестовская, внимательно обдумайте все то, что вы сегодня услышали. Вы можете идти, — партиец поджал губы.

Зина пулей вылетела из кабинета, сжимая кулаки. Она не сомневалась, что заведующая была счастлива, получив долгожданный повод избавиться от нее. Но больше обиды и разочарования в людях, с которыми она проработала не самые плохие годы своей жизни, Зину безумно мучило только одно: кто написал эту пакость?

Кто написал донос? В тот день все прошло кое-как, потому что Зина действительно убивалась этой мыслью. И продолжила думать по дороге домой.

Кто написал донос? Соседи по коммунальной квартире? Им Зина прямо представила Виктора — мой муж. Откуда они могли узнать, расписана она с Виктором Баргом или нет? В ее комнате живет мужчина. Всем было сказано, что это муж. Зине не 20 лет, чтобы устраивать пышные свадьбы. К тому же, она уже была замужем. В таком возрасте, как у них с Виктором, можно тайком расписаться в обычной одежде и скромно поужинать в своей комнате. Откуда же соседи могут знать, что это не так?

Второй вопрос: кто знал, что Зина преподаватель мединститута? Из всех соседей по коммунальной квартире только одна тетя Валя знала, где именно работает Зина, но в ней Зина была уверена на все сто.

Тетя Валя знала всю ее семью — маму, отца, бабушку. Маленькой держала Зину на руках. Она не написала бы этот донос. Никогда. К тому же, тетя Валя человек малограмотный, необразованный, работает продавщицей в булочной по соседству с домом. Откуда у тети Вали доступ к печатной машинке, чтобы напечатать эту пакость? Да она наверняка машинкой вообще не пользовалась никогда в жизни!

Подруги? У Зины не было подруг. После Маши Игнатенко и Дины Мартыновой она поняла, что женская дружба заканчивается для нее очень плохо. К тому же по натуре Зина была одиночкой, она не нуждалась в друзьях. Наедине с собой ей было спокойно и комфортно.

Значит, подруги исключались — по причине того, что их просто не было в окружении Крестовской, в ее жизни. Сотрудники на работе, коллеги? Но ни с кем в институте Зина не сошлась близко, со всеми держала дистанцию. Никто из коллег даже и понятия не имел, с кем она живет — с мужем, родителями, с детьми или с сорока котами… И уж тем более никому из сотрудников Зина не сообщала о том, что в ее квартире поселился Виктор Барг.

И вот тут возникал третий вопрос: печатная машинка. Зина отчетливо разглядела, что текст написан не от руки. Значит, автор — человек грамотный, умеющий печатать. И в доме этого человека, или на его работе, находится печатная машинка.

Внезапно ее осенила одна мысль. А что, если донос написала Лора Барг? Зина чувствовала, что Виктор продолжает тайком общаться с Лорой, и той могло очень не нравится, что ее брат живет у Зины. Лора, конечно, догадалась, что Крестовская знает о ней всю правду, и могла попытаться устранить ее.

Да, но Лора не дура, она давно догадалась о связи Зины с НКВД и прекрасно понимала бы, что за такой донос ее никто не арестует.

А вот человек, не знающий о тайне Зины, мог бы подумать, что ее арестуют. Особенно, если этот человек знает Зину, ее характер, и догадывается, что в ответ на вопрос о личной жизни Зина начнет хамить. Значит, логически следует, что донос написала не Лора Барг. Кто же тогда?

И, главное, какую цель преследовали этим? Чтобы ее выгнали с работы, арестовали, предали публичному позору перед всем коллективом… Какую цель преследовал автор — устранить или опозорить? Если опозорить — это месть. Мало ли кому Зина успела насолить. А вот если устранить — тогда вопрос становится совсем другим. Тут уже все серьезно.

В таких расстроенных чувствах Крестовская наконец добрела до своего дома, так и не приведя в порядок свои мысли. Увидев ее лицо, Барг перепугался.

— Что с тобой? Что произошло? — Виктор всегда умел читать по ее глазам.

— Меня собираются выгнать из института за то, что я живу с тобой, — тяжело вздохнула Зина, падая в кресло.

— Что за чушь?! — всплеснул он руками.

— Вовсе не чушь. Кто-то написал на меня донос. Сегодня устроили публичное судилище. Не совсем, конечно, публичное.

— Кто написал? — Виктор сел в кресло рядом с ней.

— Я не знаю. Мне же не показали. Но этот кто-то очень хорошо осведомлен о моей личной жизни и знает, что мы с тобой не расписаны, — вздохнула Зина.

— Соседи, — мрачно произнес Барг, — мне они давно не нравились. Сплетники.

— О чем им сплетничать? Ничего же не знают.

— Ну, знают или не знают, а сплетничают, — сказал Виктор. — Люди ведь глупы.

— Да уж… Теперь, по советским законами, меня выгонят из института.

— Тогда нам нужно срочно пойти и расписаться, — сказал Виктор.

— Ну уж нет! Только из-за того, что какая-то тварь написала на меня донос? — взвилась Зина. — Я скорей уйду из института. Мне давно хотелось оттуда уйти. Скучно.

— Любовь моя… — Виктор порывисто встал со своего кресла, и обнял ее, — любовь моя, я с тобой. Что бы ни произошло, я с тобой. Даже если ты уйдешь с работы, не беспокойся — я достаточно зарабатываю, денег нам хватит.

— Дело не в деньгах, — попыталась возразить Зина, но Барг крепко прижимал ее к себе.

— Я знаю. Я просто хочу, чтобы ты знала — я с тобой. Всегда тебя поддержу, всегда буду рядом. Но и ты, любовь моя, должна быть осторожнее. Я не хочу тебя терять.

— Что ты имеешь в виду? — подозрительный ум Крестовской сразу заметил: что-то не то.

— Я имею в виду, что тебе нужно вести себя потише. Не хамить им. Не ввязываться в рискованные дела. Не встревать в опасные истории. Я просто хочу, чтобы ты думала о нас. О том, что мы вместе.

— Я все время об этом думаю, — буркнула Зина, которой не понравились слова Виктора.

— Вот и хорошо. А пока тебе надо отдохнуть. Я ужин приготовил. Сейчас накрою на стол. Посидим спокойно. Не переживай. Рано или поздно выход покажется даже там, где выхода нет.

А потом они сидели при уютной ночной лампе, за столом с остатками ужина, сплетничая обо всем. И мягкое облако тепла, как пушистое, уютное одеяло, обволакивало сердце Зины. И в этом тепле таяли острые колючки обиды на людей, пронзившие мягкую плоть ее сердца, такую жесткую от пережитого, но одновременно — самую ранимую.

Крестовская была счастлива. И это счастье уютно помещалось в ее ладонях так, что она готова была бороться за него. Даже если потребуется, разорвать в клочки свою душу. Это придавало ей уверенности в том, что счастье не покинет ее долго. И Зина таяла в этой уверенности, как снег под дождем.