Все, как у всех

Ирина Лемешева, 2020

Герои повести – наши современники, которые в суете и водовороте жизни не разучились чувствовать и любить. Не все дороги ведут их к полному счастью. И порой так непредвиденны их поступки. Но такова жизнь. Книга читается легко, буквально на одном дыхании, и оставляет за собой шлейф воспоминаний. Мария Метлицкая: "Герои повести Ирины Лемешевой любят, страдают, жалеют, сомневаются, делают ошибки и находят выход, предают и остаются верны. Словом, они – одни из нас, они живые, и поэтому интересны. Рекомендую к прочтению".

Глава вторая

А дальше пошло все так, как пошло. И не всегда, как он предполагал. До окончания срока съёма крохотной квартирки в южном Тель-Авиве оставалось два с лишним месяца. Чеки были расписаны вперёд и отдавать их хозяин, конечно же,не собирался.Так и объявил по телефону: договор есть договор. Прошло 13-14 лет с начала большой Алии, и найти желающих на этот этаж, а особенно — на этот район — было уже не так-то просто. Поэтому решили использовать эти месяцы чтобы спокойно подыскать что-то симпатичное в лучшем районе и в приличном доме. Решили остаться в Тель-Авиве, из-за ее работы.

В конце недели он позвонил в Ирландию выяснить номер рейса и время прибытия. Он всегда встречал жену с конференций и сегодня это было для него особенно важно — чтобы всю информацию она получила от него, хотя…наверняка, она уже в курсе. По телефону было совершено неясно, что именно ей известно. Ровный, чуть усталый голос, никаких эмоций и рассказов о стране — в целом, всё, как всегда. Впервые за все эти дни его буквально обожгла мысль — дети, его мальчишки уже дома, вернулись на конец недели. Как правило, пока жена занималась или дежурила, он встречал их, приводил в порядок форму — стирал,сушил,гладил,а потом выгуливал своих солдатиков.

Они очень любили шашлычную неподалеку, где набирали все виды шашлыка, салаты, соленья, хумус, лепешки. А он с удовольствием смотрел, как они едят и делятся друг с другом историями о своей службе. Слушал вполуха — ему достаточно было видеть их — здоровыми, сильными,совсем взрослыми, но все равно остающимися его мальчишками с лицами, перепачканными хумусом, как в детстве.

Что они думают о его таком"английском"уходе из дома? Что они услышали от бабушки? Почему не звонят — ни один, ни другой? Они умные, душевные, тактичные, они — его сыновья и просто обязаны его понять. Он вспомнил, как учила его мама лет в 13-14:

"Хочешь быть услышанным — скажи. Хочешь быть понятым — объясни". Он помнил эти фразы всю жизнь. Мама ушла рано, но те простые истины, которые она пыталась посеять в его сердце, он не забыл. Хотя, сейчас плохо представлял, как и что сказать, а тем более — как объяснить? Кому угодно мог, но только не своим мальчишкам.

Рейс из Дублина прибыл вовремя. Он погрузил ее багаж, спросил, как было.

— Обычно. Лекции с утра до вечера.Погода жуткая, холодно. А ты как съездил?

— По кофейку? — вместо ответа спросил он.

Она безразлично кивнула.

Они припарковались возле"Аромы" — их любимого кафе. Было немноголюдно. Им повезло попасть в такой час, когда можно занять любое место,не ожидая в очереди. Сели у окна, в углу. Заказали, как обычно, по капучино — он без молока, она — погорячее. Сидели молча, сосредоточенно мешая чайными ложечками кофе в чашечках с логотипом кафе, безжалостно разрушая пенные сердечки, превращая их в невнятные обрывки, так похожие на острова Мальтийского архипелага.

Она сняла очки — модная оправа от Роберто Кавалли, покупали в Риме — и легонько помассировала виски и уголки глаз.

Потом долго протирала стёкла и, наконец, спросила:

— Почему не пьешь? Остынет. — Она не переваривала теплый капучино, всегда просила принести"погорячее".

Привычно развернула крошечный квадратик молочного шоколада, осторожно опустила в чашку. Называла это"побаловать себя". Он знал наизусть ее многие привычки из той, прежней жизни и новые, появившиеся уже здесь.Они были вместе уже так давно.

— Знаешь, Лера, — начал он,не притронувшись к кофе.

— Знаю, — немедленно откликнулась она. — Давно.

Он опешил.

— Да, — продолжала она. — Ты хочешь спросить, почему молчала? Ну, во-первых, ждала, чтобы дети закончили школу, потом — чтобы вернулись из армии. Я не имела права так поступать с ними, вешать на них наши проблемы, пока они там…Она неопределенно взмахнула рукой. — Ты же знаешь, какой Ленчик, ну, а Давидка — вообще…

Да, он знал своих детей, знал, каким ударом будет для них это известие.

— Вот и хотела потянуть ещё немного. Но сейчас я поняла — нельзя жить во лжи, — она пригубила остывший кофе, поморщилась и повторила четко и раздельно:

— Нельзя жить во лжи. Я объясню им все сама.

В машине они молчали. Так и ехали час с лишним в абсолютной тишине.

Он выгрузил ее чемодан из багажника, предложил проводить до двери, но она отказалась.

— Четыре колеса — сами едут, сами правят, сами к бабушке доставят.

Он сам покупал ей этот чемодан, лёгкий, красивый, вишнёвого цвета с матовой черной окантовкой — специально для конференций, чтобы ей было легче, когда его нет рядом.

— Ладно, пока, — она легко помахала рукой. — Встретимся у адвоката. Я думаю, что проблем у нас не будет. Завтра я подаю на развод. Скажем на суде, что не сошлись характерами.

Он не помнит, как доехал домой — в этот жуткий район южного Тель-Авива, в эту убогую квартирку, в которой хозяин давно обещал побелить стены, сменить трисы и починить кран на кухне. Это был сумасшедший контраст с той квартирой, в которой он жил уже больше трёх лет. Но ему было хорошо там, где была Лиз. Тепло и уютно. Когда душа не рвалась никуда,а просто чувствовала себя дома, словно укрытая чем-то тончайшим, невесомым и необыкновенно теплым.У его мамы был когда-то такой ажурный пуховый белоснежный платок, который назывался"паутинка".Практически невесомый,с лёгкостью проходящий через кольцо,он приятно согревал плечи.

Лиз тоже согревала — легко и невесомо — одним своим присутствием.

Вот и сейчас — она ничего не спросила, почему он припозднился после работы, лишь кивнула, как обычно:

–Ты в порядке?

Да, он был в порядке.