Три судьбы. Часть 3. Ведунья

Ирина Критская, 2021

Идет время, проходят годы, но семья особенных людей живет в том же селе – и Ганя – это уже третье поколение удивительных ведуний. Помогать обычным людям – это нелегкое призвание и тяжелая ноша, но женщины этого рода достойно несут ее. Вот только счастье у них трудное…

Глава 4. Рассказ Власа

После затяжных, уже предосенних дождей выглянуло солнце, да так и осталось на небе — яркое, жаркое, как будто и не начался сентябрь, а радостный, зелёный июнь на дворе. Уходило оно, правда, спать пораньше, да и вставало неохотно, поздновато, но зато весь день светило яростно, иссушая зрелые травы. Вода в реке была теплой, просто парной, хоть купайся, но давно прогремел Ильин день, берега опустели, хотя неверующая молодежь все равно ныряла с тарзанок, не обращая внимания на ворчание стариков.

В день приезда Кольки с женой Марина с утра растопила печь, несмотря на дружную ругань домашних, но какие маковники в духовке, так, насмешка одна. Лепешку для них Марина только в печи пекла, именно там она получалась тонкая, равномерно поджаристая, но рыхлая, хорошо брала на себя мед, впитывала его, становилась прозрачной, запашистой и солнечной. А потом, когда Марина засыпала её слоем в пух разбитого мака, и она чуть застывала, хрустела ломко, аж слюнки текли, вкуснее не было выпечки.

Засучив рукава пышной кофты на полных руках, подняв волосы вверх, завязав их цветастой косынкой, Марина долбила мак в ступе, да так, что все её упругое, на удивление молодое тело ходило ходуном. Вадим, заскочив на кухню, вдруг крякнул по молодому, подкрутил рыжий ус, скользнул назад и чуть ниже, кхекнул

— Эх, где мои года! Милка дорогая.

Потом посерьезнел, сообщил обеспокоенно

— Алка к речке дите в коляске повезла. Отсюда видать, ты последи. Димку не видала? Сено сложить бы пора, то со второго укоса, иль Кольку подождем? Погниет же, жалко.

Марина ласково посмотрела на мужа, вот ведь хозяин редкий, успокоила.

— Да жди, что уж. Завтра и выйдете, втроем то сподручнее.

Потом хитренько глянула, щелкнула мужика по конопатому курносому носу легонько, ласково

— Коль не наберетесь на радостях, конечно. Вон бутылей набрал — еле в подпол уволокла.

Маковники уже были горой сложены в огромную, чуть не с ведро, глиняную миску, дышали медово-маковым духом, заполнив дом ароматом, как пришла с реки Алла. За эти несколько недель ее, как подменили — веселая, румяная, она даже поправилась, вся сияла молочно-розовой белизной, светилась изнутри счастьем, довольством. Она просто с рук не спускала Агнессу днем, ночью тоже спала рядом — уговорила мужа сбить ей кушетку, поставила рядом с люлькой и уходила ночью, укладывалась поближе к девочке, слушала ее дыхание. Малышка особенно и не доставляла беспокойства приемной матери — спала всю ночь, сопела носиком, днем же почти не плакала, смотрела по сторонам круглыми голубыми глазенками, улыбалась всем, весело гулила.

— Уже напекла? Ух, мастерица, ты Марина, хоть учись у тебя! Вкусней твоей стряпни никогда не пробовала, тебе бы в повара пойти. Димку не видела, пропал с утра.

— Что вы ищете вчерашний день? Нет вашего Димки, не знаю куда делся. Сбежал. Ишь ты, лиса, нахвалила.

Алла лукаво подморгнула смутившейся Марине, схватила маковник, сунула в рот,,уворачиваясь от полотенца, которым Марина хотела ляпнуть невестку по округлившейся попе, крутанулась на одной ножке, отскочила, аккуратно и нежно вытащила ребенка из коляски, чуть подкинула, играя, и унесла в комнату кормить.

…Тропинка среди высокой травы, уже вставшей выше головы и почти засохшей была узенькой, почти забытой — некому было больше по ней ходить, да и мостик на ту сторону, к заброшенному давно домику почти обвалился. Димка выбрался к берегу весь обжаленный старой, уже похожей на деревья крапивой, постоял, расчесывая здоровенные волдыри на руках, чертыхнулся и осторожно, стараясь не наступать на гнилые доски пошел через мост. Домик Власа тоже зарос по крышу, кто не знал и не заметил бы с той стороны, но к калитке невысокого заборчика все же трава была примята, кустарник вырублен — человек явно проложил себе путь. Калитка была приоткрыта, дверь в домик тоже, и Димка, постучав для приличия, вошел в сени, потоптался в нерешительности, вдруг поняв, как глупо его появление — о чем говорить, что спрашивать. Хотел было развернуться, уйти восвояси, но в дверях, как будто материализовавшись из небытия появился Влас. В свободной рубахе навыпуск с косым воротом, широких штанах, заправленных в высокие мягкие сапоги, длинными волосами, повязанными на бледном лбу узким шнуром, он казался выходцем из какой-то старой книги — то ли сказок, то ли преданий. Он мотнул головой, приглашая Димку в дом, прошел следом, указал на лавку, плеснул в кружку какой-то душистый отвар, подвинул ее по столу к Димке

— Пей. Жарко надысь. Охолонешь. Ты про Машу узнать пришел? Я ждал…

Димка глотнул из кружки, кивнул. Отвар был приятным, прохладным, мятным, чуть сладковатым. Он сразу успокоил его, чуть замедлил бег колотящегося сердца, остудил горящие лихорадочно щеки.

— Не дает она тебе покоя, ведьма проклятая. Она меня иссушила, вон чего оставила. Не забудешь такую. Слушай, коль пришел.

Влас тоже присел, забрал волосы в хвост, выпил залпом настой из своей кружки, вздохнул.

— Она силу свою набрала сразу, после родов, так и быть не должно было, не по правилам пошло. Мы тогда в одном месте жили, там наших сход был, опытом делились, бывает у нас такое. Ну и обратили на нее внимание, как не обратить — такая сила в женщине раз в тысячу лет случается, а то и реже. Забрали в клан главных, учили с месяц, а когда она вышла — я больше ей не нужен стал. И дите тоже — мешало только. Это даже не ведьма получилась, такого и названия не найти — страшная она стала, всесильная. Ее в клан сразу приняли, и она с ними решила уйти, меня даже не спрашивала. В одну ночь собрались они, снялись, она только записку про дочь написала, да наговор сделала, чтоб я дите без молока материнского смог до первого жилья донести. И все! Как не было ее, Маши моей. Сейчас, наверное, так далеко, никогда не найдешь, как не ищи.

У Власа на лице была написана такая боль, что у Димки даже загорелось внутри, он, чтобы погасить этот пожар, глотнул еще из кружки, чуть легче стало.

— А ты, парень, никак искать ее собрался? Не надо. Бесполезно. Лучше дочь ее воспитай — в ней добрый свет, ангельский. Она спасенье ваше и награда — берегите ее пуще жизни. Ну и я послежу…Пока жив…

…

Уже солнце, ленивое в эту пору, скрылось за верхушками погрустневших деревьев, от реки потянуло влажным холодом, когда Димка пришел домой. А дома стоял дым коромыслом, в центре веселого оживления отбивался от желающих его поцеловать и потеребить повзрослевший, усатый Колька. А чуть в стороне, смущенно улыбаясь, стояла худенькая девчонка с косой — не знать, что она Колькина жена — прям подросток со школьной скамьи. Ее обнимала за худенькие плечи Алла и что-то шептала в розовое ушко.