Три судьбы. Часть 3. Ведунья

Ирина Критская, 2021

Идет время, проходят годы, но семья особенных людей живет в том же селе – и Ганя – это уже третье поколение удивительных ведуний. Помогать обычным людям – это нелегкое призвание и тяжелая ноша, но женщины этого рода достойно несут ее. Вот только счастье у них трудное…

Глава 2. Подарок

-Да что-ты, милый. Померещилось деду, он вон, в магазе, чтобы сдачу считать двое очков надевает. А тут… прям разглядел. Быть не может, четыре года, иль больше прошло. Не вернутся они. Забыли нас уже.

Марина поправила Вадиму сбившийся набок воротничок рубашки, как бы мимоходом погладила по плечу.

— Ничего. Живём вроде, а у них свое назначение. Не нам судить, пошли, Вадимушка.

В доме было прохладно и тихо, только шуршал квач по заново оштукатуренной стене новой комнаты. Белила Алла, это было одно из немногих дел, которое не вызывало у неё всплеск бешенства, уж больно ей нравилось водить промоченным в подсиненных белилах мочалом по стене, а потом стоять, глядя, как серое пространство белеет, становится нарядным, свежим, чистым. Тогда у неё просветлялось лицо, уходила застывшая боль, становились мягкими губы, особенно когда она считала, что её никто не видит. Такое же преображение с невесткой Марина как-то видела и на лугу, когда она приходила проверить, как там Алла пасет коз. Это было ещё одно её любимое дело, она часами бродила с козами вокруг села и, несмотря, на жару, слепней, колючки и резкий степной ветер, она не торопилась домой, ходила до темна. Именно там, в лугах в Аллу вселялась девчонка, та, которую и встретил когда-то Димка — весёлая, лёгкая шебутная, и которая так страшно и почти безвозвратно умерла в ней. Она носилась по лугу, что-то напевала, собирала охапками цветы, а потом бросала их на дороге, собирала снова, плела венки. Но только замечала чей-то взгляд, разом возвращалась в себя нынешнюю, становилась той Аллой, которую знали все. А Алла очень изменилась за эти годы. Худая настолько, что острые ключицы выпирали из-под любой одежды кривыми палками, а в дыру впалого живота можно было засунуть два кулака, она стригла волосы так коротко, как только могла местная парикмахерша Валька и красила остатки хной, смешанной с басмой в цвет баклажана. Ходила в свободных Димкиных штанах и рубахе-размахайке летом, напяливая на это или длинный, по колено вязаный свитер, или простеганную куртку с огромным капюшоном, или Лушину шубу, которую ей отдала Марина, в зависимости от сезона. В сухой и костлявой, как куриная лапа руке была всегда зажата тлеющая сигарета, и едкий дым, смешиваясь с ароматом резких, всегда одинаковых духов, которые привозил ей Димка из города, шлейфом тянулся за этой странной женщиной, делая её узнаваемой за версту.

–Вот и умница. Как побелила, аж все сияет. Лучше тебя никто белить не может, это я тебе точно говорю. Мастерица.

Алла выслушала Марину, по слегка дернувшимся вверх углам застывших губ видно было, что ей приятно, закурила новую сигарету, щелчком выбив её из смятой пачки, хрипло буркнула

–Ладно. Проехали. Наговоришь тут. Святая Марина — миротворица. На обед кликни, я на дворе.

…

Утро сегодня было дождливым, настоящим осенним, за все лето такой погоды не видали. Одна радость, что по Гаптарихиным приметам это ненадолго, к Спасу развиднеется, а то прям беда. Марина встала пораньше, хоть и пять дней ещё в запасе, а работы полно, больно уж хотелось встретить сына да невестку во всеоружии. Да ещё и маковиков напечь решила, хоть и неправильно это, рановато, да пусть, детки ныне не особо веруют. Вот и надо было прошлогодний мак достать, проверить, промыть, да снова высушить, чтоб потом не возиться. Дождь лил, как их ведра, барабанил по крыше, но на чердаке было тепло и сухо, хоть ложись на толстый слой опилок, хоть спи — не замёрзнешь. Марина так и сделала — растянулась на старом одеяле, полежала чуток, но долго не выдержала, встала, полезла под скат — там у неё в низких сундучках да коробах запасы хранились. Выбрала мешок с маком, хотела было уж спускаться, но глянула мельком в чердачное окно. Окно выходило прямиком на улицу, видно было вокруг все до самой реки, да и за рекой лес просматривался. И там, у самой реки, к мосточку, что соединял село и заречные леса, шёл по тропке человек. Да не просто шёл, бежал почти, подскальзывался на чёрных колдобинах, чуть не падал, сгорбился весь, сжался, защищаясь от резких порывов ветра, и длинные волосы развевались над слегка сутулыми плечами.

У Марины мороз по коже — до мурашек колючих на спине, а ведь не наврал муж Гаптарихи. Влас! В деревню пришёл Влас, похоже пришёл один, крался по улицам одиноким волком, на глаза не показывался. А вот Маши, похоже, нет. Иначе бы не выдержало её сердечко бы, Марина это точно знала, забежала бы повидаться, глянула бы хоть одним глазком. Не пришла… Господи, не случилось бы чего нехорошего с бедовой её головушкой.

Марина так расстроилась, что села прямо на маленькую скамейку у чердачного окошка, вытерла навернувшиеся слезы, глянула ещё раз вниз. Странная картина заставила её откинуть шпингалет, высунуть голову из окна подальше, чтобы рассмотреть что творится внизу, у самой калитки. И с изумлением, переходящим в настоящий страх, увидела — одетая в длинный по пят плащ Алла аккуратно берет с лавочки большой туес, и из под тонкой брезентовой ткани, защищающей свёрток от дождя, торчит край белого кружева.

Как Марина слетела вниз, она даже не помнила, наверное кубарем, чудом не уронив, так и оставшийся в руках мешок с маком и не рассыпав его по всей кухне. Столкнувшись с невесткой у входа, она отскочила в сторону, потому что лицо Аллы вдруг стало похожим на волчью морду, во всяком случае, бешено оскаленные зубы щёлкнули, грозясь перервать горло.

–Не трожь!!! Убери руки!!! Это мой ребёнок, тронешь, убью.

Алла держала крошечный свёрток, тесно прижав к груди, но уголок кружевного конверта откинулся, и на Марину удивлённо глянули круглые, небесно голубые глазки в обрамлении пушистых, светлых ресниц.