История одной любви

Ирина Критская, 2023

Есть такая любовь, которую можно нести, как знамя – через жизнь, преодолевая все трудности. Алешка познакомился с Варей еще совсем мальчишкой – бесстыдная молодуха играла с парнишкой, как кошка с мышкой, загнав его в угол, вонзила когти, изранив его сердце навсегда. Роман рассказывает о непростой огненной всепобеждающей любви двух совершенно разных людей, которые до старости были рядом – но не вместе. И о том, что настоящая любовь побеждает всегда.

ГЛАВА 9. ЖЕНА

Пустые глаза Галинки пугали. Они были похожи на оловянные ложки, только старые, траченные временем, мутные. Даже яркая, казавшаяся непобедимой зелень чудом исчезла, как будто её залило свинцом, так и смотрели эти остановившиеся глаза куда-то, одним им ведомо куда.

Когда её выписали из больницы — пустую, опустошенную, сдувшуюся, как проткнутый воздушный шарик, она больше не проявляла никаких чувств — ни злости, ни отчаяния, ни любви. Ходила заводной куклой по дому, убирала, готовила, стирала, все молча, все равнодушно, все механически. Вот только однажды она вдруг ожила, когда открыла шкаф, увидела приготовленные детские вещички, аккуратно сложенные, любовно упакованные, тщательно подобранные. Вот тогда, единственный раз взревела раненной медведицей, схватила мешок, сгребла все одним разом и выскочила на двор. Алешка замешкался, а если честно, то просто не пошёл за ополоумевшей от горя женой, струсил, смалодушничал, и выскочил только тогда, когда почувствовал запах гари и страшный женский визг. Эту картину он, помирать будет, не забудет никогда. Отец с бабкой Катариной тащили от пылающего во дворе костра жену, у неё тлели распущенные по плечам волосы и одежда, благо отец сообразил и кинул на неё ватное одеяло, укрывающее приготовленную к рубке капусту.

…

Вся их, после этого начавшаяся жизнь была похожа на тоскливый бег в беличьем колесе. Лешку изгрызло чувство вины, ему казалось, что он стал дырявым, как испорченный термитами старый пень, и в эти дыры полностью улетучились все оставшиеся чувства. Но они с Галинкой старательно строили благополучную семью, строили холодно, равнодушно, скрупулезно.

Все у них получалось, огород давал все, что от него требовалось, скотина росла, как на дрожжах, закрома полнились, дом был полная чаша. Такому дому бы хозяйку живую, весёлую, а не эту — пустую, равнодушную, с мёртвым лицом. Ну уж, что есть, то есть.

В тот вечер Алешка задержался в совхозе, возвращался поздно. Апрельский вечер ласково ложился на отдыхающее село, обволакивал первым теплом и ароматами, обманывал нежным ветерком, и Алешке вдруг показалось, что жизнь вовсе не кончилась. Что она будет ещё, эта самая жизнь, настоящая, полная и радости и горя, но живая, истинная, а не это существование неживых тел. Дом был ярко освещен, хотя обычно Галинка тщательно везде гасила свет, и не из-за экономии, а просто потому, что так, в темноте, ей спокойнее было, понятнее. Алешка удивился — отец был на дежурстве в ночь, жена гостей не принимала, а тут. Он прошёл в сени, открыл двери, хотел было крикнуть жене, чтобы та забрала банку с подсолнечным маслом, что он купил у тётки Александры, но то что он услышал (а Катарина говорила громко, не стесняясь) заставило его остановиться, прислушаться.

— Так ты от него и не родишь. Хоть тресни, даже не пробуй. И не потому, что ты не можешь, или он не может. Нет. Просто вы больше не соединитесь. Никогда. Хочешь родить, ищи мужика. Ему и знать будет не обязательно, тебя, вон, в санаторий посылают, ты и поезжай. А там не зевай. Там мужик голодный, найдёшь. А как лучше обрюхатиться, я научу.

Галинка что-то отвечала, терпеливо, согласно и Алёшка понял, она не против. Вернее даже не так, она сделает это. Обязательно.

…

Из санатория Галинка приехала совсем другой. Зелень глаз вернулась, но только стала немного другой, не яркой, бесшабашной, а чуть грустноватой, тайной, лиричной. Она немного поправилась, скорее, чуть округлилась, и это ей шло, красило, делало её тело упругим и заманчивым. И вообще, какой-то явный колдун провел над женщиной своей колдовской палочкой, заменил, осветил, дал жизнь…

Алешка все понимал, но молчал. Ему измена жены была совершенно не важна, не трогала. Если она вообще была. Но и выяснять это он не собирался.

— Слушай, Алешк. Я бы на работу вышла, как думаешь? Только посерьёзнее чего, не то что ты мне навязал тогда. Хочу расти, может, потом учиться буду.

— У нас должность осеменителя коров свободна. Пойдёшь? Это профессия, тебя учить будут.

Галинка прыснула, как девчонка и Алёшка невольно улыбнулся в ответ, тыщу лет он не видел, чтобы она улыбалась.

— И ничего смешного. Что ты ржёшь — то. Ещё не каждый сможет.

— Я и не ржу. Пойду.