История одной любви

Ирина Критская, 2023

Есть такая любовь, которую можно нести, как знамя – через жизнь, преодолевая все трудности. Алешка познакомился с Варей еще совсем мальчишкой – бесстыдная молодуха играла с парнишкой, как кошка с мышкой, загнав его в угол, вонзила когти, изранив его сердце навсегда. Роман рассказывает о непростой огненной всепобеждающей любви двух совершенно разных людей, которые до старости были рядом – но не вместе. И о том, что настоящая любовь побеждает всегда.

ГЛАВА 2. ВАРЯ

— Алеша, ах, Алешка… Красивенький какой. Маленький. Давай целоваться, сладкий мой. Ух!!! Яблочко!!!

Три молодухи лет двадцати пяти загнали симпатичного, крепкого, невысокого паренька в угол между полуразваленным прилавком на рыночной площади и беленой известью стеной крытого здания рынка, обступили его, хохоча пощипывали крепкими пальцами, как молодые гусыни, норовили чмокнуть в нос. Самая озорная — соседка Варвара, высокая, стройная, да такая, что в талии можно перервать, если неаккуратно схватить, перекинула тугую темно-каштановую косу на пышную загорелую грудь, зазывно приоткрытую нескромным вырезом цветастого сарафана (пока возилась, тяжёлый пучок из косы, свернутой улиткой развалился, разметав шпильки по серой, горячей от полуденного солнца земле, а теперь поправлять его было некогда — парнишка ускользнет), ухватила Алешку за крепкие плечи, притянула близко, обдав горячим, отдающим сладкой ванилью, дыханием. Она сунула ему в руку размякшую молочную карамельку и крепко сжала его пальцы, притянув враз взмокший мальчишеский кулак к своему крепкому бедру.

А он, заглянув в её карие глазищи, в них провалился, как в омут, начал тонуть, почти теряя сознание.

— Уйди, дура. Не лапай, охальница. Я вот сеструхе скажу, а она твоему мужику обскажет. Посмотрим тогда…

Алеша, покраснев, как рак, неловко выкручивался из Варькиных горячих рук, Настасья с Натальей фыркали, чуть отступив назад, чтобы не мешать подруге — хулиганке. Наконец, Варвара отпустила паренька, свистнула, засунув два пальца в рот, как заправский голубятник.

— Ох, маленький. Я б тебя съела целиком, ты ж ещё молоком пахнешь. Любава моя.

Алеша вырвался из плена, выскочил на тропинку, ведущую к рыночным воротам, остановился на безопасном расстоянии, погрозил кулаком.

— Я вот вам. Куры! Лапают ещё, бесстыдницы. Чтоб вам!

Варвара сделала вид, что бежит за мальчишкой, расстопырив руки, как курица крылья, и он пырскнул босыми пятками, выбивая пыль из каменно слежавшейся земли.

…

Варвара — самая красивая девка в селе — замуж выходила по любви. Степан, её муж, женихался недолго, потому что Варя — смешливая баловница, любимица старенького отца (мать похоронили давно, сразу после войны, второго ребёнка не выносила, умерла после выкидыша), влюбилась в здоровенного, всегда залихватски весёлого парня ещё школьницей. А он на неё и внимания не обращал, пока вдруг не прозрел, встретив нежную, белокожую, как берёзка, темноволосую красавицу на почте. А как увидел, сразу решил — моя. Ну и выпалил из всех орудий, осаждая эту крепость, но крепость и сопротивлялась недолго, пала на милость победителя, обвилась повиликою вокруг любимого, не оторвать. Как околдовали Варю, ни дня, ни ночи без своего Степана не мыслила, разума лишилась, а когда очнулась — округлый, крепкий животик уже трудно было спрятать, лез он всем в глаза. Отец чуть не умер от стыда и растерянности, но Степан, в один из февральских метельных вечеров заявился к ним домой нарядный и пьяненький, привёл мать — скромную, тихую, как мышка, забитую тётку Саню, деловито обговорил условия их дальнейшей жизни, и через неделю, получив штамп в паспорте Варя переехала в дом к мужу. Вот только жизнь, которая началась в этом доме совсем не была похожа на её девичьи мечты. Степан, как оказалось, обожал выпить, сутками пропадал у друзей, плевать хотел на хозяйство, и вся работа легла на плечи молодой жены. Свекровь очень болела, гематома в голове, которую ей устроил благополучно потонувший по пьяни муж, отец Степана, сдавила важные сосуды, и большую часть времени тётка Саня проводила в постели, сжав от боли зубы и завязав платком голову. Через месяц семейной жизни, Варя ночью проснулась в луже крови, вызванный свекровью фельдшер отвёз её в больницу, а потом долго крыл матом притихшую свекровь — Варя одна передвинула тяжёлую бочку с солёными помидорами, и ребёнка сохранить не удалось.

А потом так и пошла их жизнь — не шатко не валко, в одном доме, в одной кровати, но каждый сам по себе. Степан пил все сильнее, по пьяни нёс ревнивую чушь, но руки не распускал, в этом Бог Варю миловал, по трезвому лез в постель и долго, хмуро, как будто выполнял трудную работу имел жену — мечтал о ребенке. Но ребёнка не получалось, как он не старался — то ли пьянство сделало своё дело, то ли Варя что-то повредила в себе, и через семь лет они остались один на один со своей неприкаянной жизнью — свекровь покинула этот мир радостно, как будто этого ждала. Отец Вари тоже умер, и остались у неё только воспоминания, подружки и разлюбленный полностью муж — алкоголик. Но она не унывала, цвела, как роза, и по прежнему не было красивее, радостнее и озорнее бабы в селе. Сколько по ней сохло молодых ребят, да и мужиков взрослых — одному Богу известно, но она держала себя честно, Степану не изменяла, вела хозяйство крепкой рукой и была счастлива по своему — простым русским бабьим счастьем.

…

— Лёшк! Это что? С ума ты сошёл, что ли? Ремня давно не нюхал, рано я тебя драть перестал. Чтоб я этого не видел, узнаю что, убью.

Григорий Иванович, отец Алеши, приземистый, косматый, кривоногий, полжизни проведший в седле при выпасе овечьих отар (показаковал вволю) навис над сыном мрачнее тучи, грохотал басом подобно дальнему грому, вот-вот и начнётся гроза. Он бросил на стол мятую бумажку, так швыряют мерзкое ядовитое насекомое и Алёшка узнал — это та самая фотография Варьки, которую он втихаря вырезал из старой клубной стенной газеты — лучшие передовые работницы совхоза. Там она смотрела так лукаво и кокетливо, что у Алешки заходилось сердце и щипало в груди. И если бы не его дурацкие шестнадцать, он бы украл эту чортову заразу, увез бы на край земли и любил бы так, как никто другой.