Дом Властвующей

Ирина Кочерова, 2023

Казалось, будто этот загадочный дом находится в другом мире или в нескольких мирах одновременно. Или же его вовсе не существует? Но ведь некоторые находят к нему дорогу! Только кто ж тех неудачников потом видел, хоть живыми, хоть мёртвыми?Так случилось, что Шемс осталось сиротой в 16 лет. Но попытки справиться с зияющей дырой в душе – не единственная её проблема. В день маминых похорон девушка понимает, что мама долгие годы хранила какую-то страшную тайну доверить которую осмелилась лишь страницам личного дневника.

Глава 1. Похороны

Одна рука сжимали мамин дневник, а вторая сдвинула в сторону часть скатерти, открыв кусочек завешенного зеркала. Отражение взглянуло на Шемс хмурым взглядом: ни слезинки, хотя всё внутри разрывалось от горя. Отчаянно хотелось избавиться от этого чувства, чем-то заглушить боль рвущегося сердца. Взгляд наполнился злостью. Шемс ненавидела весь мир, за то что он продолжал существовать, будто ничего не произошло, а она понятия не имеет, как быть дальше. Если в шестнадцать лет теряешь единственного близкого человека, а сама остаёшься жить запуганным и подавленным существом, душа хватается за любую соломинку, ища спасения от пронзительного одиночества, иногда наполняется сумраком холодным и серым, как зола.

А ещё секреты — страшные, опасные, на первый взгляд нереальные. По крайней мере, когда Шемс сунула свой нос туда, куда явно не следовало, она, мягко сказать, обалдела. С одной стороны, понятно почему от неё так долго скрывали правду, а с другой — всё равно обидно.

Теперь мамы больше нет, и она сирота, одна на свете. Хотя… где-то живёт ещё родной по крови человек. Только нужна ли ему дочь о существовании которой он, скорее всего, даже не подозревает?..

Взгляд у отражения из злобного сменился на задумчивый. «Но ведь пока не проверишь — не узнаешь».

Когда в жизни появляется новая цель, появляется и смысл, и даже боль становится как будто чуточку тише.

Отпущенная скатерть плавно вернулась на зеркало, скрыв отражение. Шемс повернулась с каменным лицом, снова забралась в постель, раскрыла тетрадь, исписанную знакомым косым почерком, и погрузилась в чтение.

Дневник Уланы

Сегодня Шемс исполнилось пять лет.

Мы до последнего надеялись, что скверная погода отступит. Однако, метель бушует с середины ночи, да такая страшная, будто хочет ледяными порывами ветра разрушить все дома в нашем городе, засыпать всё живое и задушить толстым снежным саваном.

Шемс сильно расстроилась. Мы планировали поездку на аттракционы, но из-за метели, конечно, не смогли этого сделать. В искупление я приготовила шоколадный торт с пятью бело-розовыми свечами. Задувая их, Шемс крепко зажмурилась, тщательно проговаривая про себя желание, а затем хитро на меня посмотрела. Я знаю, она не расскажет о том, что загадала, а я не стану настаивать, ведь иначе желание не исполнится.

Почти час перед сном мы потратили на расчёсывание её прекрасных волос, вьющихся, будто кудрявый чёрный шар. Волосы у неё от меня и смуглая кожа. Только малахитовые глаза достались от Дарреля, такие же круглые, выразительные, вспыхивающие от малейшего всплеска эмоция. Впрочем, у Дарреля они никогда не вспыхивали, будто само проявление эмоций для него — это постыдная слабость.

Клянусь, стоит лишь закрыть глаза, и я снова увижу их лица, выступающие ко мне из черноты Склепа: Даррель, Лльюэллин, Тиббот… Живы ли они? Помнят ли обо мне? Лучше бы не помнили… И я не хочу их помнить! Но воспоминания намертво въелись в мой мозг и теребят душу, навязчивыми образами вторгаются во сны и отравляют реальность.

Сложно сказать, который из преследующих меня кошмаров ужаснее. Может быть тот, в котором перед моими глазами возникает чёрный коридор, и Лльюэллин в ослепительно-белой одежде, ленивый и расслабленный, будто кот после полуденного сна, движется по нему к опознавательному кругу. Шаг вперёд. На мягких губах играет дразнящая полуулыбка, и на секунду может показаться, будто в миндалевидных глазах, цвета чистой лазури, мелькает живая теплота. И вновь появляется надежда, что там внутри всё ещё живо что-то человеческое…

Его рука взлетает и легко, даже нежно, касается щеки девушки, в растерянности застывшей внутри круга. Девушки и юноши постоянно меняются, и вероятно поэтому их лица слились для меня воедино. Да и неожиданных поворотов сюжета я не припоминаю. Вся жизнь в Склепе всегда текла по накатанному сценарию…

Наверно и Лльюэллин когда-то был человеком, но ничего человеческого в нём уже не осталось.

Далее поцелуй. Чувственный, неторопливый, он уверенно сводит её с ума, подчиняет, заставляет забыть… И вот она уже не владеет собой, её воля целиком в его власти…

И оттого сокрушительнее, безнадёжнее вспыхивает боль, когда её плоский живот вспарывает нож с полукруглой тёмной рукояткой. Чудовищный микс страха, отчаяния и предсмертной агонии растекается по Склепу, проникает в каждую комнату, каждый угол, каждую щель, питая то древнее зло, что властвует над нами под покровом мрака и колдовства…

Лльюэллин поворачивается и ловит мой взгляд. Думаю, он недоволен моим появлением. Разумеется, он понимает, что я всё видела, но лицо его не отражает никаких эмоций. И в то время, когда мне хочется кричать от ужаса, он подходит, на каменном полу его шагов совсем не слышно, молча берёт меня за руку и отводит назад к Даррелю.

Шемс

Шемс резко захлопнула толстую тетрадь с коричневой обложкой и торопливо засунула её под подушку. Как раз вовремя. В комнату вошла Татьяна с трогательным сочувствием на заплаканном лице и в кружевном чёрном наряде, более подходящем для какой-нибудь корпоративной вечеринки, чем для траурной церемонии.

— Послушай, солнышко, я всё же думаю, что тебе не стоит сейчас оставаться в одиночестве. Если не хочешь пожить у меня, может тогда я тут с тобой побуду. Хотя бы эту ночь.

— Я не боюсь призраков, Татьяна, ты же знаешь. Тем более призрака мамы. И я бы рада была её увидеть, но сомневаюсь, что это возможно.

— Да я разве про призраков говорю, прости господи! Я о тебе беспокоюсь, Шемс. Мы все теряем близких. Это тяжело, больно, но неизбежно. Такова жизнь. Нельзя замыкаться в себе.

— Я не буду замыкаться, обещаю, — Шемс посмотрела в окно, на гонимые ветром серые облака. — Оставайся, конечно. Заодно можем потренироваться вечером. Помнишь, мы не успели как следует отработать заклинание сокрытия и мой новенький нож всё время вываливается в самое неподходящее время.

— Ты хочешь колдовать? В день похорон? — из-под короткой смешной чёлки на девушку уставились удивлённые глаза.

— Я хочу сосредоточится на чём-то, чтобы отвлечься от плохих мыслей. И магия, на мой взгляд, для этого идеально подходит.

— На нож потребуется наложить заклинание «невидимки», — тон Татьяны тотчас стал деловым. — Это трудоёмкая работа, займёт не одну неделю.

— Так даже лучше.

Женщина продолжала наблюдать за Шемс со всё более нарастающей тревогой:

— Ты всё ещё ходишь в эту свою школу ножевого боя?

— Видимо уже нет, — стальные нотки в голосе были призваны спрятать горечь. — Ведь теперь будет некому оплачивать занятия.

— Мне жаль, — Татьяна старалась говорить искренне, но, признаться, в отношении владения девочек холодным оружием, да вообще любым оружием, она испытывала большой скепсис. Вот магия — другое дело.

— Мне тоже жаль.

На несколько секунд в комнате повисло неловкое молчание, и чтобы прервать его Татьяна бодро тряхнула головой, заявив:

— Приготовлю нам на ужин тушёную картошку с курицей. Ты не против?

— Здо́рово. — согласно кивнула девушка.

— Наверно ты страшно устала после всего этого кошмара? Хочешь немного поспать?

Шемс украдкой покосилась на край коричневой обложки, предательски торчащий из-под края подушки.

— И правда, кажется мне не помешает отдохнуть.

Похоже, желание Татьяны разговорить Шемс, растормошить, отвлечь от мутной апатичности, так несвойственной этой бойкой девочке в обычной жизни, не увенчалось успехом.

— Ты ведь знаешь, что я любила Улану, даже несмотря на все её странности, — покачала головой женщина, делая последнюю неуклюжую попытку. — И тебя я люблю.

— Мама, в отличие от нас с тобой, даже магией не обладала, — с лёгкой усмешкой заметила Шемс. — Ты меня колдовать учишь! Это ли не явный признак странности в современном обществе?

Едва за Татьяной закрылась дверь Шемс снова вытащила старую мамину тетрадь. Безрадостный мир, скрытый под мягкой, с потрёпанными краями обложкой, завораживал, вселял сумятицу в разум и чувства и неодолимо тянул к себе.

В детстве сказки про принцесс и загадочных заколдованных принцев были их обязательным ежедневным ритуалом. Мама сажала Шемс перед большим зеркалом и принималась расчёсывать ей волосы. Наверно сотни раз, не спеша, она проводила расчёской по детской головке, приступая к очередной волшебной истории. Татьяна уверенно заявляла, что нет на свете человека с более богатым воображением. Конечно же, она преувеличивала.

Шемс перелистала несколько страниц вперёд. «Что это?», — думала она, — «Очередная мамина фантазия?».

Из подсознание невольно явилось воспоминание, как однажды по пути из детского сада девочка попросила рассказать о своём отце.

«У него очень красивое имя — Даррель», — улыбается в ответ мама, поправляя шарфик на её пальто.

«А ещё что?», — требует подробностей Шемс.

«Ещё у него зеленющие глаза, прямо как у тебя. И голос всегда негромкий, чуть с хрипотцой».

«А где он живёт?».

«Далеко-далеко. Возле Ведьминой горы, в старинном заколдованном доме».

«А давай мы устроим ему сюрприз — нагрянем в гости на выходные», — Шемс не испугать ни ведьмами, ни проклятыми домами, — «Ты нас познакомишь? Ему ведь наверно ужасно интересно на меня посмотреть. Вот мне на него — ну очень интересно».

«Я же сказала, что это слишком далеко», — поджимает губы Улана и Шемс догадывается, что разговор становится маме неприятен, но запретная черта уже нарушена, и в малахитовых глазках ненасытным любопытством горят два вопросительных знака.

«Ну может быть тогда в отпуск? Татьяна же вчера сказала, что тебе пора брать отпуск и ехать куда-нибудь подальше, чтобы как следует развеяться. По-моему, встреча с папой для этого как раз подходит».

«Нам туда нельзя, Шемс», — тайком вздыхает мама. — «В заколдованном доме всё не так как ты привыкла. Там другие правила, другие ценности и отношения между людьми там другие. К тому же каждый, кто перешагнёт порог того дома, попадает под власть злых чар, становится навсегда узником его стен».

«Значит папа тоже стал узником? Может быть он ждёт, когда мы придём и спасём его?».

«Заколдованные узники дома и сами не знают, что они заколдованы. Они вовсе не хотят, чтобы их спасали. Наоборот, они заманивают к себе случайных путников и превращают их в себеподобных».

«А какие они?».

«Глубоко несчастные, одинокие, не знающие любви, утратившие надежду. Никогда, слышишь, Шемс, никогда не позволяй себе страдать! Смейся в лицо всем невзгодам! Зло питается нашими страданиями. Благодаря им, оно становится сильнее и ненасытнее. Не дай ему сожрать себя!»

Колкие мурашки бегут по спине Шемс, но она стискивает зубы и не плачет, чтобы ещё больше не расстраивать маму. Иногда мама становилась на себя не похожей: непроницаемая маска сковывала лицо, надёжно пряча любые эмоции, а может подчистую выдавливая их холодностью и равнодушием.

С того дня Шемс перестала задавать вопросы об отце.

Тетрадь жгла пальцы. Шемс отложила её и подошла к висевшему на стене зеркалу, со вчерашнего дня завешанному голубой скатертью. Это одна суеверная старушка из их подъезда, приходившая проститься с покойной, настояла на том, чтобы закрыть все зеркальные поверхности в квартире. Шемс сдёрнула скатерть и, смяв, бросила на стоявшее поблизости кресло.

Обычное зеркало не хранило никаких энергетических отпечатков. Ни призраков, ни их следов, лишь точное отражение самой Шемс с плотно сжатыми губами и отрешённым взглядом. На горящих, словно в лихорадке щеках не блестело ни единой слезинки. Слёз мама не одобрила бы.

Тщетно Шемс всматривалась в отражение теней, скопившихся в углах. Душа Уланы покинула этот мир безвозвратно. И это понятно, кому ж захочется метаться в размытых лабиринтах бесчисленных людских страданий, когда можно улететь в обитель вечного покоя.