Прогулки по прошлому и настоящему. Рассказы. Эссе

Ирина Ишимская

Мини-рассказы отражают мир мистических откровений, простых наблюдений и услышанных историй. «Ненаписанная повесть» – о том, как книга писалась и не написалась, рассыпалась искаженными, как в цветном стекле, образами и отголосками прошлого.Тема прогулок и поездок в электричке подтолкнула автора к такому названию. Рисунки автора. На обложке – картина художника Виктора Голубева. Голубой ангел на картине – работа Ирины Ишимской.

Встречи

Мини-рассказы

Каша с вареньем

Ела сегодня манную кашу с вареньем. Оказывается — вкусно. Наши вкусы меняются. В детстве я такое сочетание ненавидела. И любила кашу соленую. А каша с вареньем — это привет от Юрия Гагарина.

Вчера с мамой разговаривала по телефону. Она мне сообщила, что Наташа мне принесет банку сливового варенья. Я:

— Мама, мне и это не съесть. Не нужно мне варенье. Сколько можно.

Мама:

— А ты не ешь с манной кашей? Очень вкусно. Мы всегда по утрам едим.

— Нет. Я не ем.

— Ну и зря.

И тут мама ударилась в воспоминания:

— Когда мы работали в Публичной научно-технической библиотеке в Москве, ходили в столовую рядом с Большим театром. И там часто вместе с нами обедали Юрий Гагарин и Герман Титов. Так вот, они всегда себе брали манную кашу с вареньем и куриный бульон с яйцом. Я с тех пор тоже полюбила такую кашу. Очень вкусно.

Я удивилась:

— Мама, ты никогда мне не рассказывала, что видела Гагарина.

— А много ли мы общаемся. Да, видела Гагарина. Ну и что.

— Как он выглядел?

— Да обычный. Титов даже симпатичней его казался.

— Я приду, ты расскажешь.

— Да что там рассказывать. Вот всегда они брали кашу с вареньем и бульон с яйцом. Здоровая пища.

— Ну, сейчас бы они бульон не стали брать из наших жирных, нашпигованных непонятно чем куриц.

— Да, их наколют всяким дерьмом. А те курицы, цыплята были синюшные. Одна кожа да кости.

И мама продолжала дальше говорить. Мама — тигр по гороскопу. Тигр любит командовать, но не любит подчиняться. У него большое творческое воображение. Тигр очень эгоистичный. Нельзя тигру наступать на хвост. И вот сейчас она сообщила, что читает Леви, что лучше Леви никого нет и что он пишет, что медитация — это тоже зависимость.

— Ладно, мама, читай Леви.

Я отключила телефон и подумала о том, что для двух взрослых мужчин-космонавтов такой обед уж слишком скромный.

Одет небрежно

Мамина знакомая, Екатерина Николаевна, в молодости была симпатичная девушка. Она сама врач. У нее сын врач, Григорий Анатольевич, и дочка мединститут закончила. Она как-то мне рассказала случай из своей жизни. Я обзавидовалась. Она сама из Вологды. И как-то приехала домой на каникулы. В автобусе (вот уж извините, куда автобус ехал, я не запомнила) рядом с ней сидел парень и всю дорогу читал свои стихи. Она потом только узнала, что это известный поэт. А тогда имя Николай Рубцов ей ничего не сказало. Я спрашивала у нее:

— Как вам стихи, как он сам?

— Стихи не произвели на меня особого впечатления. Он познакомиться со мной хотел. Но мне как-то не приглянулся, да и одет небрежно был.

Попросил прощения

Эту историю рассказывала мне моя сотрудница со слов своей прабабушки. А та, видимо, слышала от матери. Я уговаривала сотрудницу записать этот рассказ. Но она все равно не напишет. А мне и сам Бог велел. Мимо деревни, где жила ее прабабушка, проезжала свита. Царь Николай со своим окружением. Деревенские вышли смотреть и приветствовать царя. Но так получилось, что их собачка попала под колеса царской кареты. Николай II вышел, попросил у хозяина собачки прощения, еще раз извинился и дал рубль серебром.

Сантехник

Мы с мамой всегда конкурировали в творческом плане. Сейчас вот просится сюда небольшая зарисовка про сантехника. Вспомнилось вдруг. Это давно уже было. Помню, я тогда жила одна и очень мерзла. Батарея не грела. Я попросила маму побыть у меня и встретить сантехников. Она заявила:

— У тебя тут твои картины везде висят. Я не буду позориться перед сантехниками.

Умеет же уколоть. «Позориться перед сантехниками». Они что, картины будут рассматривать. Они что, комитет или выставком какой-то. Им до моих картин дела нет. Нет, ну надо ж так сказать. Почему это поколение считает, что своих детей нужно обязательно принижать. Она, конечно, не позорится своими вышитыми подушечками, прихватками, стильными вязаными сумочками, шалями. У нее настоящее. А у меня — баловство одно. И еще гордится, что она этим зарабатывает.

Сумочки у нее, что говорить, замечательные. У меня четыре такие есть.

Помню, я тогда ей целую речь в уме составила про Ромена Гари и даже хотела дать ей почитать отрывки из его романа «Обещание на рассвете». Как человека может зарядить на успех вера и любовь матери. Он был дважды лауреатом Гонкуровской премии (в 1956 году под именем Ромена Гари и в 1975 под именем Эмиля Ажара). А дважды получить премию нельзя. Но он блестяще провернул эту литературную мистификацию.

Стал известным писателем, потому что на рассвете дал обещание своей матери оправдать ее надежды.

И вот этот текст из романа я хотела ей зачитать:

«Звоня и стуча в каждую дверь, она просила соседей выйти на лестничную площадку. Обменявшись с ними взаимными оскорблениями — здесь мать всегда одерживала верх, — она прижала меня к себе и, обращаясь к собравшимся, заявила гордо и во всеуслышанье — ее голос все еще звучит у меня в ушах:

— Грязные буржуазные твари! Вы не знаете, с кем имеете честь! Мой сын станет французским посланником, кавалером ордена Почетного легиона, великим актером драмы, Ибсеном, Габриеле Д’Аннунцио. Он…

Она запнулась, подыскивая самую верную характеристику наивысшей удачи в жизни, надеясь сразить их наповал

— Он будет одеваться по-лондонски!

Громкий смех «буржуазных тварей» до сих пор стоит у меня в ушах. Я краснею даже сейчас, вспоминая его, вижу насмешливые, злобные и презрительные лица — они не вызывают у меня отвращения: это обычные лица людей. Может быть, для ясности стоит заметить, что сегодня я Генеральный консул Франции, участник движения Сопротивления, кавалер ордена Почетного легиона, и если я не стал ни Ибсеном, ни Д’Аннунцио, то все же не грех было попробовать. И поверьте, одеваюсь по-лондонски. Я ненавижу английский крой, но у меня нет выбора».

Это я хотела прочитать своей маме. Да потом передумала, махнув рукой, бесполезно.

Пришлось брать хоздень и самой принимать сантехников. Пришел парень молодой.

— Ну что тут у вас?

— Батарея не греет. Мерзну очень.

Он посмотрел на батарею без всякого интереса, зато сразу же заметил картины и направился к ним.

— Вы художник? Я тоже рисую. Картины в галерее выставляю.

Я растаяла. Мы с ним нашли общий язык. Очень приятно побеседовали. Он сказал мне комплименты. Мне сантехник понравился. Блеск.

Потом он наконец подошел к батарее, немного постучал по ней молоточком и ушел. А я так и продолжала мерзнуть, пока не пришел настоящий сантехник, а не художник.

Она

Встречи разные бывают. Но эта вот встреча самая важная в моей жизни. Но дело в том, что я не знаю, как ее описать. Попробую. Но вряд ли получится передать то чувство. И сейчас, когда я пишу об этой встрече, мне почему-то хочется плакать. Я снова и снова вспоминаю тот эпизод, и он поддерживает меня. И странно, я не помню, в каком городе это было. Или в Новгороде, или в Ленинграде. Я вышла из кабинета врача в поликлинике и увидела ее. Она сидела на скамье в пол-оборота и разговаривала с какой-то женщиной. Как только я увидела ее, все внутри меня залилось счастьем. Сердце запело от радости. Я узнала ее мягкость. Как мне ее не хватало. Без ее мягкости и доброты этот мир был таким странным. Я узнала ее голос. Без этого голоса как я могла жить? И эти рыжеватые вьющиеся волосы. И эти знакомые до глубины души вибрации. Солнце, освещающее весь мир, снова и так внезапно появилось. А как без него было темно. В ней не было никаких изменений души в негативную сторону. Это была она. И мне сразу же захотелось броситься ей на шею, обнимать ее и плакать. Так велика была радость. Я так и сделала. Я рванулась к ней. Она сидела все в той же позе и как будто меня не замечала. Я застыла. Я искала в памяти ее имя и не находила. Я искала в уме какие-то определения этому глубинному знанию души и не могла найти. Мой мозг выдал мне информацию, что он ее не знает. Это было так странно: зная ее до глубины души, я не знала ее. И она как будто не узнала меня. Я ушла. Да, я ушла. Но я унесла ее с собой.

Он

Я думала о нем. И давно его не видела. И вот однажды на работе я сидела на обслуживании читателей за столом. В двери появился он. Черты лица его. Но был без своего шарма и простоват. Стоял очень растерянно и не мог понять абсолютно, куда он попал. Будто бы приземлился, как путешественник во времени, или из другой параллельной жизни пришел. Быть его здесь не должно было определенно. Я всматривалась в черты его лица. Он все стоял. Хотя прошли какие-то секунды. Наконец я голосом чиновника громко спросила: «Вы в библиотеку?». И добавила: «Проходите». Он словно бы пришел в себя, повернулся и вышел. А я все думала: «Он, не он?».

Встреча в кафе

Я ехала в электричке и читала Ричарда Баха. Его роман «Единственная». Я давно уже поняла, что если в дороге читаешь какую-то книгу, в тот вибрационный фон и попадаешь. Я зачиталась. В книге происходили чудеса. Менялась окружающая обстановка вдруг внезапно, героиня встречалась сама с собой. Но только та, другая, была из будущего или из прошлого. Ладожский вокзал тогда еще не был построен. Все электрички приходили на Московский. Я посмотрела в окно и увидела что-то странное. Это были не наши знакомые станции. Нависли какие-то высокие пути, причудливые провода. И увиденное так гармонировало с тем, что я читала, что я не особенно удивилась и приняла все как должное. Потом я поняла, что электричка пошла по ладожскому направлению, но пришла на Московский вокзал. Я ехала на Лито к писателям в Павловск. Они собирались в старинном, уже пошарпанном Дворце культуры. Больше всех мне нравилась Антонина. Она умная, талантливая и простая. «Гумер, кажется, к ней не равнодушен», — подумала я. Но вскоре перестала думать о писателях и засмотрелась на чугунные ворота. Здесь всегда вспоминается Анна Ахматова. Ее прекрасный стих:

Всё мне видится Павловск холмистый,

Круглый луг, неживая вода,

Самый томный и самый тенистый,

Ведь его не забыть никогда.

Как в ворота чугунные въедешь,

Тронет тело блаженная дрожь,

Не живешь, а ликуешь и бредишь

Иль совсем по-иному живешь.

Поздней осенью свежий и колкий

Бродит ветер, безлюдию рад.

В белом инее черные елки

На подтаявшем снеге стоят.

И, исполненный жгучего бреда,

Милый голос как песня звучит,

И на медном плече Кифареда

Красногрудая птичка сидит.

1915

Здорово сказано: «Не живешь, а ликуешь и бредишь иль совсем по-другому живешь». Я медленно шла по парку, наслаждаясь видами. Потом зашла в кафе, в которое мы обычно заходили с поэтессой Наташей Куликовой. Но в тот раз я была одна. Очень уютное кафе и лакомства вкусные. Я взяла себе пирожное корзиночку и кофе и устроилась за столиком. Вдруг слышу, кто-то спрашивает: «Ирина Львовна, вы какое пирожное будете?». Я удивилась. Сочетание моего имени и отчества довольно редкое. Я увидела, что это одна (не назову старушкой, дама почтенного возраста) обращается к другой. Я очень критично и внимательно оглядела Ирину Львовну. Волосы седые. Вид довольно интеллигентный. Если это я в будущем, то мне не очень понравилось, что она была не то чтобы полненькой, но довольно округлой. А я тогда была худой, как и сейчас, впрочем, хоть много лет прошло с того дня. Но, может, все еще впереди. Или это просто шутка Ричарда Баха.

Встреча на дороге

Вроде бы запас историй кончается. Нет. Вдруг в голове выявилась одна встреча, о которой я молчала. Да я и боялась об этом говорить. Ну их. От греха подальше. Но сейчас опишу кратко.

Я шла на работу в библиотеку, как обычно, подошла к переходу и увидела подъезжающий легковой автомобиль. Кажется, он был красный. В нем сидели три человека. Все в строгих черных костюмах, белых рубашках и черных очках. Я уже не помню точно. Но вроде бы мне показалось, что там была одна женщина среди мужчин. Она, может быть, была в жилетке. Я сразу же почувствовала, что это не люди. Они были как манекены. Сидели они очень прямо. Безупречность новой одежды и их статический вид, а также отсутствие земных вибраций — все это было так явно. И машина как-то ехала странно. Не в обычной бытовой суете. Я поняла, что они показываются мне. Зачем только. Хотят сделать какое-то предупреждение. Это было как наваждение, которое рассеялось моментально, и машина скрылась. Мне было не очень приятно. Я пришла в библиотеку с каким-то тяжелым чувством. Вскоре на работу принесли почту, и там был очередной номер нового журнала «Чудеса и приключения» И в нем я нашла статью под названием «Вежливые люди в черном», в которой говорилось об инопланетянах.

«Вот наиболее типичное описание визита людей в чёрном. Вскоре после наблюдения НЛО к свидетелю происшествия не раз наведывались гости. Обычно во время посещения очевидец находился дома один. Визитёры (как правило, они появлялись втроём) приезжали на большом чёрном «кадиллаке» старого производства. Если свидетель успевал записать номер машины, он всегда оказывался несуществующим.

Визитёры — почти всегда мужчины; лишь в нескольких случаях в их числе оказывалась женщина. Их наряд состоял из чёрных костюмов, шляп, галстуков, ботинок и носков, а также белых рубашек. Многие очевидцы отмечали безупречную чистоту одежды пришельцев, словно она была только что из магазина. Согласно описаниям, визитёры выглядели как иностранцы. У них были слегка раскосые глаза, кожу покрывал загар. Однако случались и экстравагантные штрихи: однажды человек в чёрном появился с яркой помадой на губах! Таинственные визитёры обычно неулыбчивы и невозмутимы, их движения угловаты. Манера поведения — официальная, лишённая каких-либо проявлений теплоты или дружелюбия, хотя и без откровенной враждебности. Свидетелям часто казалось, что это вообще не люди.

Иногда встреча превращалась в допрос, иногда заканчивалась простым предупреждением. Но всегда, даже задавая вопросы, визитёры сами располагали необходимой информацией. Все фразы они произносили абсолютно правильно и точно». Николай Непомнящий.

На дороге 2

От станции метро «Московская» до Пулково ходил автобус.

И сейчас, вероятно, ходит. Куда он денется. Я улетала в Крым.

Тогда мобильников еще не было. Был поздний вечер. Почти ночь.

Летняя ночь или осенняя. Не помню.

Так получилось, что автобус сломался на полпути, и водитель попросил пассажиров выйти и сказал, что автобус дальше не пойдет. Кто-то сразу поймал попутку.

Я вышла и поняла, что я одна на остановке, окруженной лесом.

Кругом темнота. Стою, жду следующего автобуса, и как-то неуютно.

Машины проносятся. Но не сплошным потоком, как сейчас бы было.

Вдруг вижу — по дороге бегут два абсолютно голых мальчика лет двенадцати. Бегут быстро, почти в такт друг другу, и видно, что они взволнованны.

Они как будто от кого-то скрывались. «Что случилось, кто вы?» — мне хотелось крикнуть. Да они все равно бы не услышали. И я этого не сделала.

И они продолжают дальше бежать в моей памяти. Немым вопросом.

Мой самолет благополучно улетел вместе со мной. А мальчики бегут.

Роботы инопланетные

Это было в Сестрорецке в лагере. Я там работала вожатой. Мы вели отряд по дороге парами. Впереди физрук. Я сзади замыкала цепочку. Налево огромное пшеничное поле. Вдруг я увидела, что ровное поле колосьев рассекают двое в скафандрах, и шли они, как роботы, четко и прямо и к своей цели. Колосья становились на место. И мы тоже пошли дальше, как роботы. Не остановились, не удивились. Вечером я зашла в палату мальчиков, и один кричал, что он видел инопланетян. Значит, мне не привиделось. Но я ничего не сказала и велела мальчикам спать.

Встреча с неизведанным

Это было в детстве. В раннем детстве. Мне было лет пять. Я часто оставалась одна и придавалась созерцанию. И вот однажды на меня накатило. От меня стало уходить мое «Я». Я почувствовала, как оно стремительно ускользает. И очень, очень испугалась. Это было так страшно. Помню, что я схватилась за голову и стала в панике произносить: «Я, Я, Я, Я…». И так я произносила, пока оно не встало на место. А зря. Говорят, что двери открываются только один раз. Но почему они открывались мне так рано? Всю оставшуюся жизнь я иду к этому состоянию через духовные практики, медитации, погружения, и мне его не достичь. И я думаю: «А что было бы, если бы я тогда не испугалась и отдалась этой волне?».

Встреча была

Эта встреча была. Хотите верьте, хотите — нет. Он шел, как будто летел. Шел наискосок по площади перед школой прямо передо мной. Он был красив неземной красотой и каким-то благородством нездешним. Я засмотрелась на него. На шее у него развивался узкий белый шелковый шарф. Так уверенно и так летяще никто здесь не ходит. Это был он, герой моего эзотерического романа Ромул. Но мне было неудобно рассматривать даже мной же созданного героя. Но встреча была. И я ее не забуду никогда.

Параллель

Мы с сестрой ехали в такси сзади за водителем. Она сопровождала меня в поликлинику. Моя нога была в гипсе. Когда машина завернула за угол двенадцатиэтажного дома, что напротив рынка, и проехала по дороге метров двенадцать, я в окошко увидела его. Стоит, улыбается, полная любезность. Что-то говорит. Сейчас раскланяется. Напротив него небольшого роста мужчина. Я его знаю. Работает на стадионе «Нефтяник». А раньше они, кажется, он говорил, работали вместе на ГРЭсе.

Нет, опять надел эту дурацкую старую шапку. Я ведь ему недавно новую кепку купила.

«Смотри, кто стоит», — показала я сестре в окошко.

— Муж твой, кто, — ответила она недовольно, не стесняясь водителя. — У него ведь много времени, можно и улыбаться, и с друзьями болтать. Она хотела сказать, что мог бы и он со мной съездить к врачу. Я собралась помахать в окошко рукой, но машина поехала быстрее, и я уже не видела этих двоих.

Когда я вернулась, он был дома.

— Ты опять носишь эту страшную шапку, — cказала я ему. — Я ее выкину, ведь тебе новая кепка куплена.

— Когда я носил? — cпросил он удивленно.

— Я видела тебя утром в окошко машины, ты стоял с этим мужчиной маленького роста из «Нефтяника». Его, кажется, Василий зовут. И ты был в старой шапке.

— Ты заболела? — он возмутился очень неподдельно. — Я сегодня целый день ходил в кепке.

Я стала описывать ему место, где мы его видели. Он еще раз повторил:

— Я сегодня целый день ходил в кепке, в той стороне вообще не был, шапку не надевал, а с эти мужчиной мы встречались неделю назад, и стояли мы ближе к рынку.

— Сестра может подтвердить. Она тоже тебя видела.

— Вы с сестрой обе больные…

Я позвонила сестре:

— Вова говорит, что он сегодня не встречался с этим мужчиной и там не был, где мы его видели.

Она закричала:

— Вы с ним оба больные, это он был! — и отключила телефон.

«Это параллель, — дошло до меня. — Ну и дела».

Первая встреча с моим гуру

Передо мной на потолке, как на картинке, появилась прекрасная девушка. Сидела она в позе лотоса и мне улыбалась. Я открыла глаза и стала обдумывать увиденное, лежа в постели: «Кто она такая? Какая-то индианка. Ну до чего же красивое видение!».

Примерно через неделю мы с моим приятелем Гришей, питерским писателем, шли по улочке новгородской и увидели афишу. Он остановился перед ней и иронически произнес: «Ну, вот как, оказывается, все просто, пришел и получил самореализацию». А я взглянула на портрет девушки и застыла. Это была она, та индианка из моего видения. Я пришла и получила самореализацию. На афише был помещен портрет Шри Матаджи в юности.

Встреча с поэзией

Я во втором классе открыла зеленый томик наугад и прочла: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, cпаленная пожаром, французу отдана». Сладость этой строчки заставила мой дух замереть. Было в ней какое-то непередаваемое таинство. И хотелось ее повторять вновь и вновь. Я тогда не понимала. Я только ощущала. Сейчас я пытаюсь понять. В чем оно? В этих строчках есть какое-то расширение. Когда ты произносишь: «Москва, cпаленная пожаром». Внутри тебя что-то расширяется. Доходит по груди до горла. Это расширяется простор России. И он захватывает французов. Доводит их до Смоленска. Засыпает сладкими снегами. Далеко-далеко. А начинается все с пожара. «Москва, cпаленная пожаром». Невиданная мощь. В этой строчке поместилось все. И вдруг поэт превращает расширение в бросок — «французу отдана». Волшебство. Мое толкование, может быть, неверно. Да настоящую поэзию и невозможно толковать.

Есть речи — значенье

Темно иль ничтожно,

Но им без волненья

Внимать невозможно.

Как полны их звуки

Безумством желанья!

В них слезы разлуки,

В них трепет свиданья.

М. Лермонтов.

Стиральная машина

На активации узнала, что раньше, как творцы и боги, мы обладали многими способностями и могли даже оживлять неживые предметы. Сейчас эти способности мы можем возвратить. Но не стоит предметы оживлять. Что мы будет делать с ожившим столом, например? И я вспомнила свою историю про стиральную машину. У меня была стиральная машина. Я ее очень любила и была ей благодарна. Я дала ей имя. Я с ней разговаривала. А тогда я читала про неправильные вознесения и возгорания тела. И однажды машина загорелась у меня на глазах. Она хотела соединиться с духом — я так подумала. Со следующей машиной я уже не разговаривала, чтобы такое еще раз не произошло. Я старалась с ней общаться как с машиной, а не как с живым существом. Вспомнилось.

Встреча с Джокондой

Вот сейчас, когда я пишу этот текст, на стене передо мной висит репродукция Джоконды Леонардо. Леонардо можно было и не писать, и так ясно. И я задумалась, какие же еще встречи мне описать. Да что я думаю. Вот она. Моя встреча с Джокондой в Лувре. Помню, что народу было много, и все щелкали фотоаппаратами и мобильниками, несмотря на надпись «не фотографировать».

Но это в стиле французов писать некоторые запреты только для того, чтобы подстегнуть интерес. Я стояла за толпой и смотрела на нее. И помню ощущение некоторого холодка. Это не было любование картиной или что-то еще. Она смотрела прямо мне в глаза. Я отошла в другой угол, и она перевела свой взгляд на меня. И куда бы я ни перемещалась по залу, она неотступно следила за мной.

Когда мы с моим мужем скульптором в следующий раз приехали в Париж и сидели в Лувре в кафе, я спросила у него:

— Ты пойдешь смотреть Джоконду?

Он ответил:

— На хрен она мне нужна, дура набитая, я пойду смотреть скульптуру.

Я тоже решила не ходить. Хоть она и зазывала очень усиленно стрелочками и указателями.

Смерть Виктора Цоя

15-го августа 1990 года погиб Виктор Цой. Я тогда как молодой специалист работала в Новгородской областной библиотеке и иногда на обеде поднималась в читальный зал просматривать новые журналы. Может быть, это было не в самый день смерти, а немного позже. Я открыла журнал «Юность» и в нижней колонке прочитала небольшую заметку, в которой Цой рассказывал о своей смерти. Не могу передать дословно и, может быть, спутаю слова. Но смысл я точно передам. Примерно вот так было написано:

« — Я ехал на рыбалку в Юрмале. Хорошо, что сына не взял с собой, как будто предчувствовал. Перед машиной стоял мой друг, c которым мы вместе воевали на стороне черных против белых. Я остановил машину и, догадавшись сразу, спросил у него:

— Я погиб?

Он подтвердил:

— Да.

— Сколько у меня осталось времени?

— Очень мало.

Я опустил голову на руль, и вскоре машина врезалась в Икарус».

Я как-то сразу поверила этой информации. С чего бы Виктору Цою вдруг взять и заснуть за рулем. И то, что он воевал на стороне черных, — все сходилось. Он любил одеваться в черное. Я не запомнила, кто это написал. Через какое-то время я захотела еще раз прочитать эту заметку, пошла в читальный зал и стала листать журнал. Все перерыла, но нигде ее так и не нашла. И уже через много лет в библиотеке в Киришах, где я работала, я просматривала в запаснике старые журналы «Юность» за 90-й год и этой маленькой колонки текста опять не находила.

Значит, он жил сразу на двух планах. Если умер в одном измерении, то должен был умереть и в другом.

Очень похоже на правду.