Путешествие от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной

Ирина Ивановна Подойницына, 2019

Главная тема книги – путешествия. Маршруты путешествий были самые разные, но всегда захватывающие дух – Вьетнам, Гонконг, Китай, Канада и др.. Немало страниц книги посвящено Якутии, в которой есть свои сфинксы. Концепция книги содержится в рассказе «Путешествие от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной» и состоит в следующем: не важно, далеко или близко от дома ты уезжаешь, главное, что ты насыщаешь себя новыми знаниями-впечатлениями. И твоя личная Вселенная становится намного богаче. Мой выдающийся отец, который привил мне любовь к познанию чужих стран, повторял «Небываемое бывает!» . Об отце и о любви я тоже пишу в этой книге.

Кофе вуду

Распитие кофе для меня всегда было ритуалом вуду. Это магическое действо соединяло меня с друзьями, которые также как и я, хотели погрузиться в насыщенную атмосферу интеллектуального разговора. А он под кофе шел легко, непринужденно! С кем я только кофе не пивала?! С профессорами российских и зарубежных университетов, своими коллегами, с музыкантами — рокерами в культовом заведении Hard rock cafe по всему свету, с актерами провинциальными, из театра своего отца и со столичными… И особую строку в этих «кофейных хрониках» Харона занимают известные люди…

Спросите, почему? Потому, что хочется прикоснуться к славе. Но не только поэтому. В процессе разговора могут возникнуть такие неожиданные темы, которые не говорятся «на публику», и тонкая ниточка интеллектуального единства может хотя бы на время связать с человеком необычной судьбы. Одним словом, расскажу о славном ритуале кофепития с двумя известными, великими мужчинами и о своем общении с ними…

…Начну с того, что в центре небольшой северной столицы стоит-работает гостиница «Полярная звезда». На мой взгляд, отель хорошего уровня. И вот прохожу я однажды, в одно июньское утро 2012 года мимо лобби-бара на втором этаже отеля (спешу на научную конференцию) и вдруг вижу — в кремовом кожаном кресле сидит мужчина достаточно солидного возраста (примерно под 70 и даже больше!). С седыми коротко стрижеными волосами и ярким выразительным профилем Симонова. Пьет чай или кофе. Я хорошо помню этот профиль с портретов Константина Симонова из его книг, которые подобраны в домашней библиотеке. «Жди меня и я вернусь, только очень жди!» — всегда читал мой отец, с выражением и с чувством. Как все дети войны, отец верил в эти возвышенные строки о женской верности. Так, неужели я вижу автора бессмертных строк у нас в Якутске? О, боже мой, о чем это я — писатель Симонов давно скончался, еще в конце 70-х годов! Это просто свет из окна так упал на профиль странного посетителя в баре!

Впрочем, всего через пятнадцать минут, в нарядном конференц-зале, когда началось пленарное заседание конференции, я узнала, что я не так уж и ошиблась. Это был, действительно, Симонов. Только Алексей Кириллович Симонов, сын всемирно известного советского писателя. Сходство между отцом и сыном просто удивительное!

Когда Алексей Кириллович вышел к трибуне, зал, конечно, взорвался аплодисментами. Необычный московский гость заговорил голосом четким, громким, в интонациях и нажиме голоса, да и во всей манере выступающего чувствовались энергия и экспрессивность. Алексей Кириллович говорил на подъеме — а все потому, что он вернулся в город юности. Впрочем, все по порядку. Алексей Кириллович начал свое выступление с того, что стал пояснять: настоящее имя его отца — Кирилл, но так как писатель с детства не выговаривал буквы «л» и «р», его назвали Константином, это был литературный псевдоним.

— Я приехал в Якутск в 1956 году, когда мне было всего 16 лет, после окончания школы. Работал в Институте Мерзлотоведения, как говорят местные, на Мерзлотке. Впрочем, об этих романтичных воспоминаниях чуть позже…Прошло почти 60 лет. Я ожидал увидеть колоссальные изменения, сознаюсь! И что же?! Как был бардак, так и остался! — в сердцах заявил Симонов. Потом слегка остыл (или заставил себя остыть), и пустился в спокойные, взвешенные рассуждения. — Допустим, будем ставить спектакль под названием «Якутск» в некоем театре, так вот «вешалкой», «истоком» этого театра должна стать дорога из аэропорта по улице Дзержинского, в город. От того, насколько хороша или не хороша эта дорога, будет зависеть наше восприятие региона. Я не увидел следов Алросы, Де Бирса и прочих алмазных мега-гигантов в архитектуре города (люди в зале гулко вздохнули, все знали, что по дороге из аэропорта в город стоят двухэтажные покосившиеся дома!). Где эти триллионы алмазо-долларов?! Видимо, осели в банках Амстердама, Лондона и др. Вы знаете, каким был Якутск, когда я сюда прибыл «покорять Север»? Не поверите! — энергией, жизненной силой, драйвом от Симонова-младшего веяло за версту. — В Якутске стоял один светофор, посередине улицы возвышался один полицейский и палочкой указывал извозчику на лошади, куда поворачивать… В Покровск ездили за тройным одеколоном, мужики-геологи ездили и я — тоже. Знаю, о чем говорю. Молотов приехал в Якутск и дал телеграмму Сталину: «Якутск — город пыльный, одноэтажный, но вполне цивилизованный». Ох, не сильно этот город изменился с тех пор! Кстати, по поводу Молотова. Слышал, что местные деятели культуры хотят построить музей, посвященный Молотову. Но он же пробыл в Якутске всего три дня! Давайте спросим якутскую молодежь, кто такой Молотов. Молодежь, кто такой Молотов? — зычно произнес Алексей Кириллович Симонов, бросив вызов в зал.

Из молодежи, которая составляла две трети конференц-зала, ни один человек не знал, кто такой Молотов. Девушки и парни смущенно молчали, взрослые люди с огорчением поддерживали молчание. Кто-то пытался ответить за молодых, но Симонов отвел ответ рукой, запретив говорить: мол, пусть сами постараются найти информацию. Речь Симонова была настолько эмоциональной, приподнятой, что сумела все-таки поменять настроение присутствующих. Пришедшие на конференцию люди прониклись какой-то ностальгической грустью, отошли, что называется, от сухого академизма и скрытой тоски большинства конференций («за 60 лет жизнь поменялась, а душа осталась прежней…»). Симонов объявил, что на следующий день проведет мастер-класс по теме с необычным названием «Легко ли быть Симоновым?» Люди искренне обрадовались, предвкушая занимательный разговор.

На второй день на мастер-классе наблюдался полный аншлаг. Алексей Кириллович приехал уже в другом настроении: сдержанный, деловой. Московский гость сообщил аудитории, что уже около 20 лет является председателем Фонда защиты гласности, который проводит большую общественную работу, помогая семьям погибших журналистов, деятелям масс медиа, попавшим в сложную ситуацию. «Я — правозащитник, — пояснил Алексей Кириллович, — а это состояние души. Согласитесь, нелегко договориться со своей душой…» Симонов-младший сообщил, что закончил МГУ, изучал индонезийский язык и даже проработал год в Джакарте. «Но меня всегда влекло кино. Я пошел против воли отца, который хотел, чтоб я был переводчиком и стал заниматься кинематографом», — снова окунулся в воспоминания Симонов.

С азартом увлеченного человека Алексей Кириллович стал рассказывать, чем игровое кино отличается от документального, как сделать съемки естественными, раскрыл технологию снятия кино и, наконец, приступил к главному сюжету своего мастер-класса: Симонов стал презентировать свой фильм «Обыкновенная Арктика». Фильм был снят еще в 1976 году. Кажется, Симонов до сих пор переживал за то, что судьба фильма не сложилась. Симонов воспринимал это как несправедливость. К слову говоря, было заметно, что понятие справедливости (несправедливости) Симонов-младший переживал и осмысливал в течение всей своей жизни, наверное, поэтому и стал правозащитником.

Итак, в фильме многое было сделано хорошо. Его сюжет был не только продуман сценаристом-постановщиком А.К. Симоновым до мельчайших деталей, но и прочувствован им в реальной жизни. Основная сюжетная линия была такова — белое безмолвие снегов и восемь мужественных мужчин, которые осваивают Арктику, в отрыве от цивилизации. Алексей Симонов и сам прожил подобный «кусок» жизни, он длился у него 1,5 года, когда молодой парень трудился в заполярной экспедиции за 240 верст от Оймякона, мирового полюса холода, в маленьком поселке Томтор. В фильме снялись звезды первой величины: Олег Даль, Ролан Быков, Виктор Павлов, Петр Щербаков, Олег Анофриев… Константин Симонов помог сыну со сценарием, написал вступление к фильму, «заговаривал» проблемы кино. Однако фильм «Обыкновенная Арктика» надолго положили на полку…

Алексей Кириллович надеялся, что мы, участники конференции оценим этот фильм, ведь мы — северяне, мы знаем цену работы в экстремальных условиях. Симонов поставил нам кассету с фильмом, и аудитория долго, внимательно смотрела ее. Это был, действительно, хороший, добротный фильм, может, слегка скучноватый. Но все равно хороший. Увы, мы не успели обсудить фильм — время уже поджимало, должен был начаться другой мастер-класс.

Когда включили свет, Симонов спросил, какие к нему будут вопросы. Наверное, он надеялся, что люди будут высказываться по поводу достоинств его кинематографического детища. У меня мелькнула мысль, что фильм и вправду незаслуженно забыли.

— Скажите, пожалуйста, а почему дожди в знаменитом стихотворении вашего отца «Жди меня» желтые? Ведь не бывает желтых дождей…, — спросил кто-то из женщин-преподавательниц.

— А еще ответьте, пожалуйста, ответьте на вопрос, — торопливо вскочил со своего места и затараторил пожилой мужчина интеллигентной внешности, как будто он боялся, что ему не дадут слова, — почему ваш отец развелся с вашей матерью Серовой? Ведь это ей посвящен этот стих…

Алексей Кириллович был явно разочарован вопросами. Про его творчество, его деятельность никто ничего не спросил. Вот вам и ответ на вопрос, легко ли быть Симоновым! Конечно, нет! Приходится взаимодействовать с аудиторией, даже если она не всегда нравится. Приходится искусственно «поднимать» аудиторию над обыденностью суждений.

— Дождей желтых может быть и не бывает, вы правы, — суховато, не улыбаясь, — ответил Симонов. — Но это образ: желтые дожди — осень, тоска, разлука… А на второй вопрос, извините, я отвечать не буду! Вот мне подсказывают, что пора расходиться, время мастер-класса закончилось. Спасибо вам за то, что посетили мой мастер-класс! Надеюсь, что чем-то он вам в жизни пригодится.

Я заметила, что Симонов не на шутку рассердился. Я подошла к Алексею Кирилловичу и предложила выпить чашечку кофе, снять напряжение и усталость. Мне хотелось, чтоб у него остались приятные воспоминания о конференции. Он быстро согласился, и мы прошли в небольшой буфет института, в котором организовывался мастер-класс.

— Вы знаете, как мне надоели примитивные вопросы! — эмоционально заявил Симонов, когда мы остались без свидетелей в буфете. — Какой бы образованной аудитория ни была, всегда задают одни и те же вопросы! — продолжал возмущаться он стереотипами поведения людей. — Спрашивают про желтые дожди, обязательно! Ну, это ладно. Может быть, людей можно понять. Даже Емельян Ярославский, друг нашей семьи, как-то спросил, почему дожди именно желтые, ведь можно было написать по-другому, более понятно. Но почему люди считают, что имеют право спрашивать про личную жизнь?! Разве их в школе не учили, что личная жизнь — «закрытая территория», туда не каждому вход разрешен. Все спрашивают про Валентину Серову. Но она не моя мать, она, напротив, разлучница. Тетя Валя очень хотела мне понравиться, старалась. И вроде отношения с ней были неплохие, но полюбить ее я не смог — к ней отец ушел от моей матери, — раздражаясь, говорил Симонов, и в этот момент было видно, что он — пожилой уставший от жизни человек.

— Расскажите, пожалуйста, про свою мать, — попросила я.

Алексей Кириллович увидел, что мне, действительно, интересно.

Он успокоился и заговорил приветливо, доверительно.

— Моей матерью была Евгения Самойловна Ласкина, очень образованная женщина, она работала заведующей отделом поэзии журнала «Москва». Именно ей мы обязаны публикацией в 60-х годах ХХ века романа «Мастер и Маргарита». Моя мать была хорошо известна в кругах литературной Москвы, — Алексей Кириллович уже не сердился, он с удовольствием пил кофе, отдыхая от напряженного ритма короткой командировки. Раздражение улетучилось, и теперь он смотрелся уже как деловой сильный человек, умеющий справляться со своими эмоциями. — А, знаете, это ведь Якутску я обязан тем, что он примирил меня с отцом! Я вначале не мог простить отцу, что он оставил нас с мамой. Но когда мне исполнилось 16, я решил стать самостоятельным мужиком. Улетел в Якутск, на край света. Никогда не забуду рейс «Москва-Якутск», он продолжался 36 часов, сделал 7 посадок. На Мерзлотке меня приняли душевно. А в 1957 году отец прилетел ко мне, ему хотелось дать мне наставление в жизни. Мне очень приятно было, что отец добрался до края света — и все ради меня, что он переживает за мою судьбу.

— А вы поедите сегодня на Мезлотку? — спросила я.

— Да что вы, конечно! — обрадовано воскликнул Симонов. — Надо же «усугубиться» граммов на 200, вспомнить юность… Мужики меня очень ждут.

Я поняла, что «усугубиться» — народное геологическое выражение. Мне хотелось чем-нибудь еще пригодиться Алексею Кирилловичу и я рассказала ему, что в Якутске поставлен прекрасный памятник Ем. Ярославскому, сделала его дочь, известный скульптор. Но, кажется, у Симонова совсем не было времени на осмотр достопримечательностей, только Мерзлотка — и сразу домой, в Москву, ждали дела в Фонде. А закончилось наше дружеское кофепитие совсем уж неожиданно. Посмотрев внимательно на меня, Алексей Кириллович заключил: «Вы, наверное, филолог, член какого-нибудь литературного объединения или местного еврейского сообщества — вы чем-то похожи на мою мать…» Я только улыбнулась в ответ, поблагодарив его за приятное и лестное для меня сравнение. Но ни к филологии, ни к еврейству я не имела никакого отношения, разве что отчасти — к литературе. На этом мы и расстались с Алексеем Кирилловичем Симоновым, достойным сыном великого отца, который «прозой жизни дописывал его стихи». Именно так написала о Симонове-сыне одна израильская газета.

Что касается второго героя моего рассказа про интеллектуальные кофепития, то он еще более знаменит, чем первый. Про второго моего героя можно сказать эпитетами: он — Человек-легенда, Человек-эпоха, его жизнь воплощает в себе историю страны, от Братской ГЭС и БАМа до перестройки. Речь пойдет про Евгения Александровича Евтушенко. Судьба великого поэта, его молодые годы также были связаны с нашей северной республикой. И поэтому однажды — а именно весной 2015 г. Евтушенко решил приехать в Якутию, встретиться с друзьями, с которыми сплавлялся на байдарках по Лене и Алдану и, конечно, почитать стихи народу.

У меня был пригласительный билет на концерт Евтушенко в Якутском драматическом театре. Дата концерта — 2 мая 2015 года. Я предвкушала, что услышу любимого поэта, особенно вот эти строчки одинокого пилигрима: «Со мною вот что происходит, совсем не та ко мне приходит…» Помню советские компании, бобины с записями Высоцкого, чей-то пьяноватый голос нараспев читает Евтушенко «Со мною вот что происходит»… Это были 70-е, питерские общаги, посиделки студентов-гуманитариев.

2 мая 2015 года, в ветреный праздничный день я собиралась на концерт поэта. Мой папа был тогда еще жив, попросил: «Напиши записку Евтушенко, пусть прочтет «Хотят ли русские войны…», а ты запиши на диктофон. Я дома послушаю» Я обещала исполнить просьбу.

Но все оказалось как нельзя плохо! Двери театра были наглухо закрыты, хотя на концерт я явилась вовремя. Перед театральными дверьми бурно возмущалась, можно сказать, бесновалась внушительная по размерам толпа страждущих. Ветер сносил любителей поэзии с ног. И что примечательно, не только у меня и моих спутников, у всех остальных «непопавших» тоже были пригласительные билеты. Что же произошло? Натуральный «развод по-русски»! Билетов специально напечатали больше, чем требовалось — чтобы создать ажиотаж?!

Люди стояли под дверьми, мерзли, ежились от холода «на продрогшей земле якутов», но не уходили. Многое объяснялось тем, что подавляющее число из них были детьми советской эпохи, как и я. Для них этот концерт означал возвращение в светлое прошлое, прикосновение к настоящим ценностям культуры. Потом пришел какой-то человек со двора (чтобы не открывать главную дверь театра), поставил динамик и спешно удалился. А мы услышали громкий, чистый и совсем не старческий голос Евтушенко. Мы услышали: «Инородцы! Но разве рожали по иному якутов на свет..?! По иному якуты рыдали? Слезы их — инородный предмет?! Люди — вот что алмазная россыпь…» Это был знаменитый и горячо любимый всеми якутянами стих Евтушенко — «Алмазы и слезы». Мы прослушали примерно семь-восемь стихотворений, замерзли вконец и уехали с друзьями греться в ресторан. Не скрою, я была очень расстроена. Мне дали «Варшавский кофе», который мало чем отличался от обычного «Американо». Если бы я знала в тот момент, что через год примерно мне выпадет случай выпить кофе с самим Евтушенко, причем, гораздо лучшего качества (назовем его в географическом стиле кофе «Ленские столбы») — я бы, конечно, расслабилась и просто отдыхала в милой компании. Но, увы, тогда я не знала этого.

Прошел год. У якутян-интеллигентов нашлось время и силы написать письмо главе республики Е. Борисову с просьбой еще раз пригласить великого поэта в Якутию и честно продать на сей раз билеты на его концерты. Е. Борисов и Е. Евтушенко очень понравились друг другу — об этом сообщали местные газеты. Евтушенко написал про нашего президента, что он «человек природы», «человек земли» и посему он внушает ему доверие. Одним словом, Е. Борисов с удовольствием пригласил поэта еще раз приехать в республику, где его очень-очень ждали.

…8 июня 2016 г., речной порт г. Якутска, комфортабельный теплоход «Демьян Бедный», маршрут — Ленские столбы. Эти гигантские каменные глыбы, нависшие над рекой, насчитывают 600-700 миллионов лет. На первый взгляд, стандартный туристический круиз, но это далеко не так. На теплоходе отплывает вместе с обычными отдыхающими Евгений Александрович Евтушенко с женой Марией и своими близкими друзьями, родом из юности — Владимиром Щукиным, открывшим алмазы Якутии в 50-х годах ХХ века и Георгием Балакшиным, геофизиком. Евгения Александровича осторожно подсаживают на корабль, ведут по скользкому трапу — у поэта болит нога (кажется, у него вообще протез, в весенний приезд он даже ездил на коляске). Пассажиры выбегают на палубы, чтобы посмотреть на торжественный момент посадки поэта — просто не верится до последнего, что «легенда» поплывет вместе с нами.

Пассажиры так радуются возможности отдохнуть, вырваться из холодного мая в теплый июнь, что как только теплоход отчаливает от берега, начинают группироваться в каютах и громко открывать шампанское. Мы с Сандрой пьем розовое игристое вино «Крым». Из динамиков теплохода звучит музыка. И вдруг хорошо поставленный мужской голос стюарда объявляет, что Евгений Евтушенко ждет всех в большом холле корабля на первый поэтический вечер. Мы слегка удивляемся: ведь поэт устал от деловых встреч в городе, надо бы полюбоваться на природу…Но, конечно, направляемся в холл.

Евгений Александрович приходит свежим, подтянутым, в яркой летней рубашке и начинает неторопливо рассказывать о своей жизни. Наверное, для того, чтобы мы лучше поняли его стихи. Евтушенко повествует, что его родители были геологами, они оба участвовали в изысканиях того места, где будет строиться Братская ГЭС, даже не подозревая о том, что их сын в будущем напишет поэму «Братская ГЭС» и эту поэму переведут на многие языки мира.

— Первая «поэма», которую я написал, в 7 лет, была Поэмой протеста. Я очень переживал, что мои родители разводятся, я любил и мать, и отца, — вспоминает Евгений Александрович. Он долго ищет текст своей первой «поэмы», бурча себе под нос, что слишком много написал и трудно найти нужный стих. Наконец, находит и громко, с выражением читает: «Был бы я моей женой, не развелся бы со мной!». Взрыв аплодисментов и смех в зале. Люди удивляются находчивости мальчишки, который так оригинально выразил свою боль по поводу расставания родителей.

Евгений Александрович начинает говорить о военной теме. Он рассказывает, что давно хотел написать стих про военные свадьбы, когда парня, завтра уходящего на фронт, срочно расписывали с его любимой девушкой. Свадьба пила и гуляла по полной. Жених почти не пил, ведь предстоящая ночь с любимой могла быть первой и последней в его жизни. Часто совсем юные девчонки оставались вдовами на всю жизнь. Евгений ходил по военным свадьбам в качестве плясуна, с одного праздника — на другой. Он часто танцевал с каким-то азартом «последнего момента», иногда искусственно создавал веселость: «Мне страшно, мне не пляшется. Но не плясать нельзя!» Так заканчивается стих. Пронзительный стих, мне хочется плакать. Я вспоминаю своего папу, его уже нет в живых. Как он любил песню: «Хотят ли русские войны?!», всю жизнь ее пел на каком-то изломе, уж он-то знал, что поет: в 14 лет встал к станку, работал за отца, ушедшего на фронт, кормил четырех сестренок и братишку. Жаль, не получилось тогда весной, год назад сделать для папы запись военных стихов Евтушенко, человека его поколения. Кто ж знал, что так все обернется!

А вообще свое жизненное кредо Евгений Александрович четко и лаконично определяет в самом начале первого поэтического вечера.

— Я ко всем людям отношусь хорошо, все могу понять и простить, но вот бюрократов и снобов ненавижу. Люди делятся на благодарных и неблагодарных. Я считаю подобное разделение ключевым. Когда человек не помнит добро, которое ему сделали, ну, например, в войну дали лишний кусочек хлеба, — это не божий человек, не христианин, и, я бы сказал, не настоящий русский человек.

Евтушенко читает стихи час, голосом оратора и проповедника. И, наконец, в конце поэтического часа декламирует сакраментальное: «Со мною вот что происходит…Совсем не та ко мне приходит» Потом мы с ребятами выходим на верхнюю палубу освежиться. Парень-фотограф устраивает мне фотосессию на фоне рубинового и даже пурпурно-красного заката. А, может быть, закат кажется мне пурпурно-красным потому, что градус настроения зашкаливают намного выше среднего, обыденного — «все хорошо, так себе». Да все просто отлично! Испытываю ощущение приобщенности к чему-то необычному, ощущение невесомой легкости бытия.

…Я раздвигаю в своей милой каюте серые легкие занавески, и через них меня приветствует госпожа Белая ночь. В такую ночь плыть по реке — одно наслаждение. Корабль идет быстро и ровно, скользит по волнам. Я проваливаюсь в глубокий сон, в котором уютно куда-то плыть и плыть, и просыпаюсь отдохнувшей только утром, когда солнечные лучи уже ласкают водную гладь. После завтрака объявляют Конкурс чтецов.

Народных талантов оказывается немало. Всем нравится маленькая девочка в розовом платье, она читает патриотичный стих Евтушенко про Россию и даже пытается забавно подражать манере поэта. Когда маленькая чтица в розовом с пафосом произносит последние строки: «И хранит Господь тебя, Россия! Если нас не будет — будь!», зал просто взрывается аплодисментами. Хлопает и Евтушенко, которому явно нравится прелестница. Он, как председатель жюри конкурса, определяет чтице I-е место.

Вторым приз зрительских симпатий заслуженно получает парень лет четырнадцати — он декламирует С. Есенина «Письмо к женщине». Подросток так страстно и ярко читает, как будто сам уже прожил жизнь любовника, чувственного мужчины. Евгений Александрович видит талант этого парня, маэстро замечает, что поэму Есенина читать очень сложно, не всем, даже маститым актерам это удается. III место занимает славная девочка с большими желтыми бантами в черных косичках — она читает стих на якутском, и Евтушенко хвалит ее за это.

Неожиданно обращает на себя внимание плывущей публики Мотька-поэтесса, представитель местной богемы. Светская львица местного розлива выходит на сцену, вся в черном, обвешанная золотыми украшениями. Она начинает эмоционально рассказывать про Марию Юдину, гениальную пианистку, однокурсницу Шостоковича. Матрена сообщает, что Юдина была щедра, великодушна, великолепна образованна. Как-то И. Сталин услышал, как божественно играет М. Юдина, восхитился, послал ей деньги. Юдина отправила деньги обратно «отцу всех народов», с пожеланием отстроить ему Храм божий и замолить свои грехи. Мотя читает свой стих, посвященный этой храброй и талантливой женщине, стих, который написала в свои 16 лет. Посередине своего изложения светская львица стих забывает, все путает, но потом все же заканчивает на ударной ноте. Публика в холле кричит: «Браво!» Евтушенко не присваивает Моте никакого места, но оценивает ее творчество, добавляя, что когда-то Мария Юдина поддержала его самого, в период травли и преследований в Советской России. Кажется, Евтушенко знаком со всеми великими людьми эпохи — с П. Пискассо, Р. Никсоном, Б. Ахмадуллиной, М. Юдиной, И. Бродским, К. Чуковским и др.

В полдень мы подплываем к Ленским столбам. Лето уже вступает в свои права — печет не на шутку. Мы спускаемся вниз, с корабля, чтобы принять участие в обряде Алгыс. Старый шаман с длинными волосами, ему уже исполнился 81 год, начинает обряд с посвящения великому русскому народу — обращаясь к Перуну, он кормит огонь. Потом шаман переходит на якутский язык и начинает «заигрывать» уже со своими языческими богами. Пройдя обряд, путешественники, пассажиры корабля «Демьян Бедный» начинают подниматься на смотровую площадку Ленских столбов.

А вечером организуется заключительный поэтический вечер. Вечер случается теплый, спокойный, полный штиль на реке — и стихи как будто летят над Леной, парят высоко в небесах как свободные птицы, именно парят — над бренностью бытия и стереотипами суждений, которые так не любил мой первый герой, Алексей Кириллович Симонов.

Вечер открывает Владимир Николаевич Щукин, друг юности Евтушенко. Невысокого роста пожилой мужчина, ведет себя очень скромно, говорит негромко, даже невыразительно, но то, что он говорит, не нуждается в особых комментариях и не требует дополнительной пафосности. Щукин рассказывает, что когда был студентом-четверокурсником Уральского государственного университета, он в составе алмазной партии Читинского геологического управления проходил практику на территорию Якутии и стал… первооткрывателем россыпного месторождения платины. Щукин влюбился в Якутию сразу, с первого взгляда. И чтобы снова попасть на Крайний Север, Владимир добился приема у командующего Уральским военным округом, маршала Советского Союза Г.К. Жукова. В 1952 году Георгий Константинович благословил упорного парня на великие открытия. И был прав! Впрочем, скромный Щукин этого не произносил вслух, но уверена, что именно так подумали про себя все слушатели. Владимир Николаевич также вспоминал, как трудился в Амакинской и Ботуобинской экспедициях, как стал первооткрывателем трех коренных месторождений алмазов — трубок Удачная, Интернациональная, Сытыканская. Любовь к геологии, модной профессии 60-х объединила Щукина и Евтушенко и, как оказалось, крепко связала их друг с другом на всю жизнь…

Сам мэтр был настроен в этот чудный вечер добродушно, ему хотелось поговорить, порассуждать — листая свои книги, он размышлял вслух на самые разные темы. Про Ленина, как он был жесток, как поставил своей верховной жизненной целью отомстить за брата-террориста («Это Ленин отправлял всех в ГУЛАГ, Сталин только продолжил линию…»), про молодежь, которая должна читать А. Солженицына (« Молодые говорят: мы читаем Солженицына, скучно, не наше поколение… Да ваше это поколение! Не будете читать, не поймете, что все еще может повториться…»). Аудитория жадно ловила наставления-уроки великого мастера.

Евтушенко снова вспоминает прошлое, замечая, что его выгнали из Литературного института, а теперь он лауреат всех возможных премий…

— Вот прямо перед поездкой в Якутию, — делится поэт радостной новостью, — я посетил Италию. Мне вручили премию Вергилия. Это очень престижная премия. Теперь мне не страшен ад, — улыбается Евтушенко. — Вергилий был поводырем Данте по аду…

Потом поэт устраивает автограф — сессию: Евгений Александрович у каждого спрашивает имя, профессию, интересы и делает приятные, человечные надписи на книгах. Мне он тоже надписывает книгу стихов, заметив, что я — его коллега, то есть вузовский преподаватель. Желающих подписать книги набирается много, все выстраиваются в очередь, а мы идем танцевать на палубу.

Но какая-то червоточинка грызет меня изнутри: я ведь не поговорила с Евтушенко, не задала ему вопросы, которые меня волнуют, а на часах уже полночь. Круиз «подплывает» к концу. А вдруг другого такого случая не представится?! Одним словом, танцевать не танцуется, и я возвращаюсь в холл, где только что закончился поэтический вечер. То, что я вижу в холле, повергает меня в легкое недоумение.

Поэт сидит в окружении молодежи — барменов, официантов, пассажиров — и кажется, учит их… правильно пить алкоголь. Он рассматривает бутылки, рассуждает о качестве напитка, наливает алкоголь в бокалы, чуть отпивает и вновь пускается в рассуждения. Бармены что-то быстро записывают (позже они сообщили мне, что записывали рецепт коктейля, который предложил Евтушенко), остальные с удовольствием слушают. Супруги Евтушенко Маши, его доброго ангела-хранителя почему-то нет рядом. Представители многочисленной свиты куда-то тоже испарились. И Евтушенко, почувствовав свободу от рамок официальной встречи, просто отдыхает с молодежью и шутит.

Я наблюдаю за процессом приготовления коктейля и вспоминаю, как моя приятельница, барменша из лобби-бара гостиницы «Полярная звезда» Наталья Томина рассказывала мне: после концерта в Русском драматическом театре, что как раз напротив «Полярной звезды», Евгений Евтушенко, его супруга и его друзья юности Щукин и Балакшин пришли в ее бар. Сидели почти полночи, наверное,отдавая дань юношеским посиделкам. Очень радовались встрече — столькие годы спустя! И Евтушенко сказал Наталье: «зачем пить дорогие испанские и германские вина, когда есть грузинские — они ничуть не хуже!» Он заметил также, что он — гурман грузинских вин!

Потом я улучаю момент, подсаживаюсь к компании и обращаюсь к Евгению Александровичу Евтушенко:

— Евгений Александрович, как вы считаете, стоит ли женщине писать Книгу путешествий? Займет ли она свое место на рынке? Сейчас женщины пишут фэнтэзи и детективы, мужчины считают это «несерьезной литературой», а вы как думаете? — волнуясь, проговариваю я на одном дыхании, боясь сбиться с мысли.

Евгений Александрович смотрит на меня и хитро подсмеивается. Но я тешу себя надеждой, что он подсмеивается не надо мной, а над мужчинами, которые считают книги женщин «макулатурой», над этим бессовестным и неприкрытым сексизмом.

— Ирочка! (он запоминает мое имя, потому что только что надписывал мне книгу). Да в сущности, какое вам дело, какое место ваша книга займет на рынке?! Я вообще никогда не думал над этим, когда писал стихи. Если есть внутренняя потребность сказать что-то ценное миру — пишите! И вас обязательно услышат! Пусть даже это будет один-единственный читатель — «Благодарный», так я называю эту избранную породу людей. А что касается жанра путешествий, то это лучший из жанров! Ну, кроме стихов, конечно! Ах да, официант, принесите-ка нам с Ирочкой кофе! — громко просит поэт.

Бармены тут же варят кофе и приносят нам по американо. Евтушенко что-то плескает нам обоим в два бокальчика. Ах да, кофе называется не американо — в моих фэнтэзи он называется «Ленские столбы».

— Ну, так вот, — продолжает мэтр, с удовольствием отпивая и вино, и кофе. Евтушенко, действительно, оказывается гурманом, и литературным, и в сфере хорошего алкоголя. Я же следую его примеру и запиваю кофе вином, или наоборот. Я тоже проявляю себя гурманом, гурманом счастливых моментов жизни. — Продолжим! — бодро говорит Евтушенко. — Радищев написал «Путешествие из Петербурга в Москву», и мы все до сих пор читаем его. Нам интересно, как писатель-путешественник увидел ландшафт, природу, людей, как описал быт и нравы, какие детали подметил, которые, быть может, не смогли подметить мы. А Марко Поло, а Карел Чапек?! Их дневники путешествий нисколько не устарели. Один мой друг написал свою первую книгу в 82 года и успел прославиться. Никогда не поздно начать, если есть, что сказать миру…

Евтушенко снова отпивает кофе и вино. И, кажется, готовится пуститься в новый круг рассуждений. Но тут открывается дверь и в холл решительным шагом входит жена поэта, Щукин, Балакшин и прочие представители «звездной свиты».

— Хватит, хватит вести беседы! Евгению Александровичу пора отдыхать! Уже полвторого ночи! — строго говорят вошедшие (я невольно смотрю на часы — и вправду уже полвторого, а в восемь утра мы приплываем в Якутск). Вездесущая и услужливая Мотька тут же подскакивает к поэту и помогает ему встать. Евгений Александрович явно не договаривает и немного обескуражен стремительным появлением секьюрити, но время и вправду летит неумолимо, и наш круиз и вправду подходит к концу.

Я благодарю за советы поэта, желаю спокойной ночи и отхожу.

— У него так нога болит, он так устал, — шепчет мне на ухо Мотька. Она в восторге, что ее допустили в «звездную свиту», будет, что рассказать в богемных кругах маленькой северной столицы.

— Приходите потом пить коктейль «А-ля Евтушенко», — шепчет мне на другое ухо бармен.

Но когда я добираюсь до каюты, я падаю на постель и чувствую, что мне не до «продолжения банкета». Я сразу проваливаюсь в сон. Эмоций накапливается так много, что они плавно переходят в цветные сны. Мне снятся питерские общаги, и в этом легком призрачном видении мы все очень молоды. Мы старательно ставим бобины на пленочный магнитофон — на них Мотя исполняет песни советских бардов. Кто-то декламирует стихи, стоя прямо посередине комнаты и размахивая руками. Кто-то пьет вино из длинного бокала и радостно сообщает, что нет на свете лучше, чем грузинское вино. Сандра сидит на подоконнике и поет под гитару «Со мною вот что происходит…», но ее почему-то никто не слушает. В общагах оказывается даже шаман — ему в этом сне, как и в жизни, 81 год, но он считается своим парнем, шаману поручается разжечь газовую камфорку и совершить ритуал вуду, то есть сварить хороший кофе для всей честной компании.

Евтушенко сидит в уютном кресле и хитро, загадочно улыбается…