Не в добрый час. Вепсский причет

Ирина Зелинская

Вепсский лес – сказочник. Но чудеса его не для всех: кому свобода, а кому сумасшествие. Говорят, что если войдешь в лес не в добрый час, то обратно не воротишься.

Глава 2

Сначала ехали под ребрами ЗСД³, в скелете изогнувшегося в агонии левиафана, потом среди высоких корабельных сосен, ухоженных елей, иногда берез, аккуратно расставленных среди отелей, ресторанов и садоводств. Потом, все дальше от города, редело человечье жилье, потом закончилась трасса, началась дорога, никогда не видевшая асфальта. Обороты приходилось сбавлять. Названия поселений на финском языке встречались все чаще и чаще, вытесняя русские топонимы. Деревья в колтунах гнезд раскачивались по сторонам дороги. Машина кралась. Яр напряженно следил за доро́гой — в таких местах надо в оба смотреть, в любой момент может перед машиной оказаться лось, лисица, заяц, а то и проспиртованный туземец. Неспокойствие эхом отдавалось в голове, звучало диалогами о бессмысленности сделанного выбора, напоминало о том, что не поздно еще отказаться от планов. Этому вторил пассажир. Навязался к Яру в попутчики Влад. Искушал не меньше, чем здравомыслие, приятель по стрельбам, риелтор, пару лет назад сосватавший заброшенную вепсскую деревню. Яр купил ее на случай зомби-апокалипсиса, да тот не случился. Влад рассуждал об идее переезда в глухомань монотонно, бесстрастно, вторя голосам в Яровой голове:

— Вот даже не знаю. С одной стороны, землю ты купил у черта на куличиках, жалко даже не горючку, а саму машину — после таких поездок надо капиталку делать. Ни дорог, ни заправок, ни даже ларька, чтобы водички купить, случись что — мхом обрастешь, пока кто-то тут проедет. С другой, ты прав, что купил землю, пока она ничего не стоила. Уже сейчас она взлетела на четверть. Наиграешься — распилишь на куски, замутишь девелопмент, и продашь таким же психопатам как сам.

Яр скептически посмотрел на собеседника, но тот не остановился:

— Но здесь у меня к тебе снова вопрос: а чем ты планируешь заниматься? Я все понимаю, романтика, выживание, все дела. Можно окопаться в собственном лесу так, что никто никогда не доберется. Незваных гостей можно зарывать только что не в собственном огороде — это тоже плюс. Можно поиграть в исследователей, походить с металлоискателем, если с местом повезло. Можно рейды по заброшенным домам устраивать, кадки-коромысла собирать развлечения ради, на Авито продавать или музей организовывать. Но делать-то что здесь?

Яр не знал, что ответить. Он и сам себе задавал похожие вопросы, и когда их становилось так много, что начинали ворочаться сомнения в принятом решении, то разгонял их одним, не требующим подтверждений или комментариев ответом:

— Жить.

Влад только бровь вскинул, мол, у богатых свои причуды, и отвернулся, вперился в окно, так же монотонно продолжил:

— Дед Микой тут сидит на птичьих правах, между ручьем и лесом. Мирный старик, может странный чуть. Раз в тысячу лет к нему дочь приезжает, привозит продукты. Электричества у него нет, живет по старинке. Его деревенские уважают, приезжают к нему то ли гадать, то ли лечиться на условиях, так скажем, натурального обмена, но нечасто. Не бойся, паломничества не будет, да и дом у него с краю. Вроде колдуна местного. У них, вепсов, это называется нойд.

— Да, ты говорил тогда, когда сделку оформляли. До сих пор жив?

— Жив-здоров и даже не чихает. Так мне говорила тетка из соседней деревни недавно. Я ее дом продавал. Это поколение палкой не убьешь.

— Не тронутый? — Яр постучал по голове.

— Вроде, нет. Просто странный. Ты бы к нему зашел, так, отметиться, рассказать, что ты тут хозяин теперь.

— А дом он мне не сожжет, пока я дела завершать в город поеду? Вряд ли его эта новость обрадует. Люди в глуши живут именно для того, чтобы с «хозяевами» поменьше соприкосновений было.

— Нет, конечно! Нужен ты ему! А может, и нужен. Он старый как эта деревня. Не исключено, что будет только рад соседству.

С подобия дороги пришлось свернуть на едва намеченный заросшими колеями путь в лес. Далеко позади остались последние кусты деревень, торчавшие вдоль воды по холмам. Здесь кроме гранита и деревьев не было ничего. Великан, разбросавший камни по всей Карелии, здесь заигрался: насыпал щедро, кучно, будто карманы вывернул, чтобы шагать легче стало. По сторонам папоротники, брусничные кочки, кляксы мхов. Выворотни щерятся, выдыхают вересковые дурманы, тягучие ароматы в салон втекают через открытые окна. Голоса смолкли: в присутствии такого леса нужно помалкивать. Только Бронко хрустел сухими ветвями, нахраписто влезая на очередную сопку, пережевывал протекторами хвою и камни, похрустывал, почавкивал.

Остановились, вышли из машины на одеревневших после шестичасовой поездки ногах. Из прицепа выгрузили квадроцикл, на нем победили еще несколько километров, а дальше пешком. Деревья-богатыри отступились, и показались вдалеке остовы крыш, сараев, развороченные стены, кое-где столбы неизвестного назначения. Влад с Яром прошли почти всю деревню насквозь. Только поодаль стоял дом по виду еще жилой, хотя и разваливающийся. К нему продираться не стали. Рядом на веревке трепыхалось белье, белым флагом кричало времени: «Сдаюсь!» Влад огляделся и закурил, отгоняя слепней и комаров:

— Мрачновато у тебя в королевстве. Тут или спиться, или повеситься.

— Влад, а ты риелтор-оборотень. Я тебя рекомендовать друзьям не стану. Два года назад кто заливался соловьем, втюхивая мне пять гектаров исторических вепсских поселений? Побойся, если не бога или в кого ты там веришь, то хотя бы клиентского гнева. Пойдем, оценим лучше масштаб разрушений. Нужно что-то поживее выбрать.

— Ты что же, хочешь в местном доме жить?! Я думал, ты фюрер-бункер выкопаешь или хотя бы что-то построишь, архитектор как-никак!

— Посмотрим.

Справа и слева от того, что когда-то считалось доро́гой, раскорячились кособокие, рассыпающиеся дома с дырами окон, с проломленными спинами крыш, разбитыми переносицами рам. Не деревня, а одна сплошная рана. Боль времени. Вот он, обнажающийся страх от потери местом человека.

Влад пытался поймать отсутствующий сигнал, заглядывал в выбитые окна и производил неприлично много шума. Яру было неловко за него перед всеми этими замолчавшими навсегда домами, перед лесом, обнимавшим деревню тишиной. Из четырех кое-как сохранившихся домов, один, притулившийся к деревне с краю, вызывал у Яра большее доверие. Сползшая кровля, замшелые бока, косое крыльцо, но сам дом крепкий, бревна в нем не разбегаются, печь цела — все можно починить-подлатать. Для того, чтобы начать, большего и не нужно.

Влад помог перетащить в дом коробки из машины, сделать замеры. Во дворе подготовили площадку для костра, разожгли огонь. Туман выплывал из озера неподалеку, обползал деревья, обступал незваных ночлежников. Яр такое любил, в детстве очаровался тайной молочного пара; чем гуще, тем лучше, чтобы в него, — мамины слова — как в сметану, бо́язнь обмакнуть и пальцы облизать. Незаметно смерклось. В доме оставаться не решились, поужинав, разбили палатку и заночевали на улице. В незнакомом месте спалось тонко, на грани яви. Яр проснулся перед рассветом. Перекрикивались птицы, трепетали листья осин и берез, чуть дымили остатки костра над сединой золы. Яр вылез из палатки, с хрустом потянулся, и поежился от влажного холода. Накинул капюшон, проверил швейцарский нож в кармане, зажигалку и пошел прогуляться. Штаны и кроссовки отсыревали от росы, темнели. Яр смотрел по сторонам, прислушивался. Спокойно все вокруг, ветер — не ветер, а дыхание, в траве что-то шуршит, птицы поют, цикады скворчат — все делом занято, жизнью. И нет ей дела ни до чего кроме себя. Кукушка куковала гулко, ухабисто.

— Кукушка-кукушка, сколько мне лет осталось? — Яр запрокинул голову, взглядом блуждая по лохматым макушкам деревьев. — Раз, два, три…

На сорока звук захлебнулся, а когда продолжился, Яр отвлекся и сбился со счета.

— Жить тебе еще долго, жить и жить еще, пока не умрешь — вот, что говорит кукушка, когда человек считать ленится.

Яр подскочил от неожиданности. Из-за валуна вышел старик в ватнике. На голове кепка, борода седая торчком, набок, глаз из-под козырька и бровей не видать.

— Ты, значит, теперь тут хозяин? — неприветливо спросил дед.

— Доброе утро! Формально, да. Не мала деревня, не подеремся. Меня Яром зовут. Вы, наверное, Микой?

— Наверное, Микой.

— Я вон в том доме планирую осесть. Соседями будем. Вы, если что, заходите.

— Если что, заходите, — старческое бухтение эхом повторилось. Микой повернулся спиной к Яру и пошел прочь, что-то бормоча.

Кукушка смолкла. Яр смотрел на вперевалку ковылявшего старика, за которым по тропинке семенила бесхвостая кошка.

Волшебство утра пропало. Яр пошел будить Влада, навис над палаткой, гаркнул:

— Подъем, оборотень! Солнце встало, пора по ко́ням.

Опухший, залежанный Влад выполз из палатки.

— Доброе.

— Я тут наткнулся на соседа, мне не показалось, что он был рад встрече.

— Он мирный старик, просто одичал здесь. Сколько времени?

— Самое то, чтобы позавтракать и отчалить.

Поели, поскребли складными вилками банки из-под тушенки. Яр собрал мусор, залил вчерашнее кострище и перепроверил коробки, поселившиеся в доме. Поставил навесной замок и закрыл дверь.

— Влад, а ты не в курсе, кто здесь жил?

— Нет. Можешь у Микоя спросить, он, наверное, знает.

— Спасибо, мне не настолько любопытно. Я просто смотрю, что дом самый приличный, а на двери и замка никогда не было.

Влад только плечами пожал, ничего не ответил.

Всю дорогу обратно Влад проспал, не мешал внутренним монологам. Яр спешил в город, с которым нужно было проститься. Или дать ему последний шанс исправиться, помириться, позволить себя остановить. Так самоубийцы суют пальцы в рот, когда таблетки уже приняты — вдруг обойдется, авось спасет, поможет. Помогает не всегда.

Примечания

3

ЗСД — Западный скоростной диаметр, внутригородская платная автомагистраль в Санкт-Петербурге.