Мои ночные рефлексии

Ирина Гербертовна Безотосова-Курбатова, 2023

В книге «Мои ночные рефлексии» автор погружает читателя в разные периоды своей жизни, дает свою интерпретацию событий, ищет ответы на бесчисленные вопросы науки и жизни, предлагает свои авторские концепции: прекрасного Дома, счастливой жизни, состояний психологической совместимости, моделей рефлексии и умного текста.Автор излагает события в психологической (не в политической, не в исторической) плоскости со множеством ссылок на известных людей. А для простоты восприятия – с многими примерами из жизни и литературы. Эту простоту автор видит и в процессе общения людей, которое должно быть без скучного формализма, без интеллектуальной пустоты, без кричащей вульгарности, без плоской пошлости, без психопатического манипулирования и – главное – без понтов.Автор будет очень рад, если доставит читателю удовольствие от текста.

2. МОЙ АНГЛИЙСКИЙ

Начну немного с необычного ракурса. Хорошо известно, что существуют целые профессиональные династии (военных, врачей, учителей и других). Но мало кто знает, что есть и противоположная сторона: когда упрямые дети категорически не хотят идти по стопам авторитарных родителей (а, может быть, и не авторитарных) и выбирают наперекор — другие профессии, которые часто могут им и не соответствовать. Не могу судить, как разыгрывался жизненный сценарий в одном конкретном случае, но он, на мой взгляд, интересный. Один из примеров — очаровательная дочь одного прелестного врача-психиатра (не знаю, была ли мать тоталитарной — мне она такой не показалась, хотя я ее и видела в своей жизни только один раз). В свое время дочь категорически не захотела стать врачом (сама рассказывала об этом), а поступила в политех. Когда ее мать в возрасте 78 лет, трагически погибла на собственной яхте (на нее упала балка) и нужно было продолжить профессиональную деятельность матери (у нее был известный в нашем городе психиатрический центр по реабилитации), дочь призналась в интервью журналистам, что горько пожалела, что когда-то не стала врачом.

Но есть ещё один сценарий (третий): когда авторитарные родители всё-таки не в состоянии убить любовь ребёнка к предмету. Это — про меня.

История моей влюбленности в английский язык началась с 5 класса (1963 г.). Годом раньше (в четвертом классе) наша мама решила нас обучать английскому (она его знала превосходно — закончила американскую школу в Харбине). Занятия проходили в ее стиле — жестко — и поэтому состоялось только 2-3 занятия, мы сидели зажатые, мама своим энергичным голосом вводила нас сразу в лабиринт спряжения глагола «to be». Но, видимо, ей эти занятия самой были в некоторый напряг — да и некогда было (тогда еще в 1963 году субботы были рабочими — отдыхать по субботам стали только с 1967 года) и свободного времени почти не было).

Много лет спустя (к тому времени я и сама уже преподавала английский язык на своих любимых курсах при пединституте) я случайно узнала, что когда-то в Магадане мама тоже преподавала английский на курсах, мне стало страшно интересно и я ее стала расспрашивать, сколько человек было в группе и сколько времени это длилось. Она, как ни странно, но очень нехотя, сказала мне правду: после первого занятия из 15 или 17 человек на следующее занятие не пришел никто. Я одновременно испытала сильнейшие амбивалентные эмоции: была потрясена, но и не удивилась, испытав на собственной шкуре ее методы. С нами мама уже больше никогда не пыталась заниматься английским, но тем не менее я на всю жизнь запомнила тот вечер нашего первого занятия: было около восьми часов вечера, я отпросилась одна погулять, вышла на улицу, светила огромная луна, я смотрела на нее и с восхищением повторяла «moon», мне навстречу неслись грузовики с зажженными фарами (недалеко была автобаза и они, наверное, возвращались после рабочего дня) и я испытала, ни с чем не сравнимое, интеллектуальное волнение от совершенно новых знаний.

Год спустя, в пятом классе в школе нас стали обучать иностранным языкам. Мы, конечно, стали учить английский — именно английский кардинально и изменил нашу жизнь. Мы учились в школе № 1, но директор не дал английского в пятом классе, для мамы это было неприемлемо, и она отдала нас в школу № 4, которая находилась очень далеко от дома (нам приходилось туда добираться пешком около 40 минут, транспорта никакого не было). Как послушные дети, мы не роптали, более того, мне там нравилось (школа располагалась в очень красивом 4-х-этажном здании, бывшем до революции реальным училищем, стояла на самом берегу Волги и вид из окон был сказочный). Но сейчас, по прошествии многих лет, видя, как быстро бегают в школу дети из нашего двора буквально за 3 минуты, я осознала, что мы все-таки много сил тратили на дорогу и мы были единственные в классе, кто жил от школы так далеко (конечно, это была не 3-х часовая опасная дорога в джунглях в школу, как это бывает в латино-американских или азиатских странах), но рядом с нашим домом было две школы в шаговой доступности, куда мы спокойно могли бы ходить. Но наша мама об этом не думала, а если и думала, то со знаком наоборот, считая, что ходить далеко очень полезно (и, наверное, она была бы права, если бы не мой ревматизм сердца, который всю жизнь давал сильную усталость, но она о нем не догадывалась — я ведь не жаловалась!). Но вернемся к моему английскому.

Лето 1964 года. Все это лето мы провели, как всегда, на даче, а я часами сидела в машине с 3-х — томником учебника Валентины Скультэ «English for Little Ones». Название «Английский для малышей» — обманчиво, ибо в нем было много серьезных текстов (даже с интригующими детективными сюжетами!) о повседневной жизни англичан. Я с упоением погрузилась в эту атмосферу и на протяжении трёх летних месяцев освоила все (!) уроки, прочитала все сопутствующие методички с пояснением грамматики и выучила более 1,5 тысяч слов (20-30 слов каждый день!). Не знаю, сколько слов выучил Корней Чуковский в свои, кажется, 19 лет, сидя где-то на чердаке в Одессе и переводя «Листья травы» Уитмена, но для 12-летней девочки (как я это вижу сейчас) это было серьезным осознанным интеллектуальным усилием, но она его преодолела только благодаря интеллектуальному наслаждению, которое она испытывала. В школе учительница от моих новых знаний была в шоке, а мама долгое время о них даже не догадывалась (мой английский она оценит только более, чем 25 лет спустя, в 1990 году, когда я ее попрошу послушать меня перед экзаменом по кандидатскому минимуму — она, по ее словам, была сильно потрясена: «Ты так знаешь английский?»). А тогда я стала жадно читать. Сначала американские «Readers», которых почему-то было много в иностранном отделе нашей городской библиотеки, но они мне не нравились (я их считала скучными и пустыми). А вот когда мама стала с 1966 года выписывать польские журналы на английском языке «Mozaika» (и «Mala Mozaika»), то неожиданно передо мной открылся целый мир (тексты были разноплановыми и располагались в десяти направлениях: англоязычные авторы (их биографии) и их произведения (отрывки из романов и рассказы), поэзия, английская грамматика, страноведение (Великобритания, США, Канада), искусство, разговорный английский в топиках и диалогах об англичанах, американцах, их традициях и образе жизни, наука. Я с упоением в отрывках (но в оригинале!) читала Уильяма Шекспира, Чарльза Диккенса, Уильяма Теккерея, Вальтера Скотта, Вашингтона Ирвинга, Марка Твена, Шарлоту и Эмили Бронте, Джейн Остин, Сомерсета Моэма, Вирджинию Вулф, Айрис Мёрдок, Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда (моя будущая выпускная дипломная работа по литературоведению в институте), Артура Конан-Дойла, Агату Кристи и многих других. Путешествия по странам были восхитительны (чего стоили статьи о путешествиях по Темзе (в семи номерах за 1967-68 годы!!!), Тура Хейердала (по океанам), путешествия по английским каналам и прогулки по английским садам, улицам, музеям, театрам. Уже в 1974 году — комплекс упражнений из Йоги и упражнения для сердца. Прекрасные рецепты королевского пудинга (в 1972 году) и много — много всего самого необычного. Мы выписывали «Mozaika» по 1977 год (полных 12 лет), а потом ещё в 1981 и 1985). Помню, как в метель в один из зимних дней 1982 года я отнесла более 120 номеров в мастерскую в центре Волгограда на Пушкинскую улицу и отдала в переплет, а потом составила подробный каталог (все они со мной до сих пор — и ласкают взор с верхней полки восьмого стеллажа).

Несмотря на то, что монологи Гамлета У.Шекспира наизусть я знала еще в школе, все-таки по-настоящему романы в оригинале я отважилась читать только после второго курса института. Повторяться не буду — это авторы, упомянутые выше, но уже не отрывками как в «Mozaika», а в полном варианте, однако многие были для меня и новым откровением: Aldous Huxley «Crome Yellow», John Steinbeck «The Winter of Our Discontent», Henry James «The Aspern Papers», James Joyce «A Portrait of the Artist as a Young Man», Thornton Wilder «The Cabala», Truman Capote «Breakfast at Tiffany~s», John Fowles «The Ebony Tower», Irwin Shaw «Evening in Byzantium», Tennessee Williams «Orpheus Descending», David Lawrence «The Rainbow» & Lawrence Durrell «Justin», Archibald Cronin «The Northern Light», John Braine «Room at the Top», Margaret Mitchell «Gone with the Wind».

Читать книги на английском я продолжаю до сих пор. Это мое наслаждение! В моей библиотеке — около 500 неадаптированных книг: о большинстве из них хранит моя благодарная память (где и когда я их покупала и какие эмоции испытывала при их чтении). Однако многие выпускники ин.яза практически ничего не читают. Особенно книги в оригинале. Но меня однажды поразило другое. Оказывается, в свое время книги для домашнего чтения в нашем университете (который в свое время в 1980 году и открылся на базе нашего педагогического института!) многие студенты читали по-русски, т.е. переводные (о чем вскользь как-то обмолвилась одна моя знакомая (которая английский язык вообще-то знает), сказав: «Как хорошо, что многие авторы к тому времени были уже переведены на русский»!). Однако мои преподаватели моего любимого педа (который многие пренебрежительно называют «педун»!) в 70-е годы, чтобы запустить механизм чтения англоязычной литературы в оригинале, мудро поступали — давали только непереведенных на русский язык авторов для домашнего и аналитического чтения. Правда, кошмарик начинался для меня (на перемене меня иногда окружали и требовали пересказать в нескольких словах — небольшое резюме на английском, чтобы хоть что-то ответить на занятии). Но справедливости ради скажу, что две девочки из нашей группы читали самостоятельно. А в основном (70 % курса) были бессовестными «пофигистами», которые потом очень даже неплохо устроились в жизни (См. мое эссе «Мир непрофессионалов»). Они и преподавали так, что «ушки в трубочку сворачивались» (например, как-то стою между стеллажами в отделе иностранной литературы в библиотеке и невольно слушаю урок болгарского языка, который происходит за столами рядом — и преподавательница, разбирая текст, постоянно говорит своим слушателям: «Это слово я не знаю. А это — посмотрите в словаре» (!!!). И — не стыдно!

На вечерних курсах иностранных языков, где я преподавала английский язык 17 лет (См. мое эссе «Мои прогулки по городу»), в основном, преподаватели были вполне на уровне, но два случая меня удивили. Однажды слушатели пожаловались на преподавателя французского языка, потому что она не знает слова из учебника (!) — справедливый упрёк! А второй случай — очень смешной. Муж одной из молодых преподавательниц как-то прибежал разъяренный к заведующей курсами со словами: «Что это у Вас здесь за курсы, если моя жена вынуждена к занятиям готовиться по шесть часов!». Заведующая спросила меня — что это может означать? Я ответила очень лаконично: «Она плохо училась в институте». «Я так и думала. А ты сколько готовишься?». По традиционной грамматике, текстам учебника и топикам — полчаса. НО: если нужен новый интересный материал — не меньше часа (иногда и больше, но точно — не шесть часов!).

Вообще, моя страсть к английскому языку располагалась только в зоне чтения текстов. Я никогда не стремилась — никогда! — к общению с иностранцами. В отличие от многих наших девиц я никогда не бывала в интуристе (Что вообще я там забыла?).

Был только один случай такого общения пока я училась в институте — в 1979 году была организована выставка картин в картинной галерее на Краснознаменской, которую привезли из Англии. Я подошла к куратору выставки и этот англичанин почему-то очень оживился, стал показывать картины. Но на мой вопрос: «А где русские картины?» — показал свои знания в древнерусской иконописи (что-то было даже у них выставлено). Но я не унималась: «Нет, где наши картины золотого века русской живописи Х1Х века?». Он о существовании целого золотого века в истории русского искусства не знал (а может быть, не выдал себя?). Но видно было, что его это заинтересовало. Я стала называть художников (Левитан, Айвазовский, Репин, Поленов, Саврасов, Шишкин, Куинджи, Васнецов, Верещагин, Рерих, Коровин). Он все добросовестно записал в свой блокнот. Мы расстались очень тепло (спросил, откуда я так хорошо знаю английский — я ответила, что учусь на факультете иностранных языков в педагогическом институте) — и подарил прекрасно оформленный проспект выставки.

Второй случай произошел на моих курсах в начале 90-х: ко мне в группу буквально напросились молодые американцы-мормоны. Я им сразу сказала: «Никакой политики!». Они были очень недовольны. Очень завидовали моим студентам (сами, по всей вероятности, нигде не учились!). На наши вопросы об их образе жизни отвечали очень уклончиво. Но они приносили с собой роскошные журналы (чаще — о природе Америки, где я увидела осиновые леса — деревья — не наши тонкие осины — были огромными!). Наше общение продолжалось недели две и не оставило, к сожалению, никаких приятных впечатлений ни у кого из моей группы.

Третий случай произошел в Германии зимой 1998 г. Когда на границе Польши и Германии немецкие таможенники попросили нас всех из автобуса выйти, я подошла и спросила по-английски, кто из офицеров знает английский язык и может подойти к моему пожилому больному отцу в автобусе. Мне ответили — старший офицер — а он, улыбаясь, уже шел мне навстречу, спросил фамилии, отца и мою, быстро нашел наши паспорта, и мы пошли в автобус. Он был очень доброжелательный (огромный контраст с польскими таможенниками сутками ранее на белорусско-польской границе), сказал, что отец похож на профессора (действительно воротничок белой рубашки на фоне темного свитера, которые я купила перед поездкой, достойно смотрелись). Он пожал мне руку, и я осталась в автобусе. Потом еще несколько раз мой английский очень в этой поездке меня выручал — когда звонила по телефону, покупая талоны, и когда отправляла письмо в Канаду, по просьбе знакомого, на почте. Но я не могу без улыбки не написать о той реакции со стороны тех, кто ехал со мной в автобусе: они были ошеломлены, как быстро я справилась с ситуацией, используя только английский (они всё повторяли, если бы они так знали английский — им в Германии никакой немецкий не был бы нужен!(?). Я, конечно, очень тогда была рада, что старший офицер хорошо говорил по-английски (но другие ведь — нет!). Потом я выяснила, что многие образованные немцы до 40 лет английский знают (теперь уже, 23 года спустя — до 60 лет!). В нашем автобусе всем молодым людям, которые в ту поездку ехали за покупкой машин в разные города Германии, было до 40 лет.

Но самый смешной случай произошел в 2011 году на Украине, когда мы с моим мужем Васюшей сдуру (по-другому сказать не могу) туда попёрлись в июне месяце (См. мое эссе «Наши путешествия на машине»). На выезде из Днепропетровска около АЗС к нам неожиданно подлетел какой-то поляк и на ломаном русском стал втюхивать какую-то посуду. Отделаться от него было проблематично и вдруг мне пришло в голову заговорить с ним на английском и я включила очень быстрый темп, однако… решила сделать всё по-честному — уж коли он такой бедный, пообещала всё у него скупить (заодно проверяя, насколько он английский язык всё-таки знает!), но… уже через 5-7 моих предложений его… как ветром сдуло и он убежал от нас с бешеной скоростью! Мы ошарашенно переглянулись, не ожидая такой молниеносной реакции (Васюша с удивлением спросил: «Что ты ему сказала?»), а потом мы дружно расхохотались (оказывается, иностранный язык может быть даже и оружием!).

Жалею ли я, что так ни разу за свою жизнь и не побывала ни в Англии, ни в Америке? Скажу честно — нет. Зато я много читаю и много знаю из книг, как живут люди в этих странах. Мои путешествия по этим странам такие знания мне никогда бы не подарили! Ничего не лежит на географической и социальной поверхности! Когда человек путешествует, он воспринимает всё только внешне: смены ландшафтов (к тому же их не так уж и много: леса, горы, степи, пустыни, болота, моря, озёра, реки), различные города и сёла (архитектурно чаще достаточно однообразные — за редким исключением), образы жизни людей (работа, отдых, развлечения) — по-настоящему увидеть мир с его неповторимостью, деталями, нюансами, оттенками — невозможно, не погрузившись в глубину. Нужен анализ. Но анализ возможен только на глубине. Поверхностное восприятие дает только впечатления. Вот за впечатлениями многие только и гоняются. И еще гоняются за тем, чтобы было, что потом рассказать (или чтобы было, что потом вспомнить).

Настоящий глубокий анализ можно найти только в книгах, только в текстах. Ради таких глубоких знаний я и учила английский язык — с самого начала.