Берег Алисы Скеди

Ирина Галыш

Действие в романе происходит в современной России, Италии и Болгарии. История женщины, сумевшей оттолкнуться от самого дна, став творческой личностью, напоминает картину художника-импрессиониста. Автор мастерски увлекает читателя в опасные сюжетные повороты, по серпантину поднимает к берегу Алисы, в глубинную суть вещей. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 9

Через полтора часа она встретится с Марко, истинным итальянцем, галантным и беззащитным перед красотой и её бренностью.

Итальянский мелодичный голос навигатора направил к нужному съезду. Теперь можно осмотреться. Справа и слева захватывающие дух пейзажи округа Марке. Впереди ждёт лазурь Адриатики, чистые звуки саксофона в местном яхт-клубе, гастрономические сюрпризы. И что там ещё приготовил друг для их совместного short trip?..

Несколько лет назад Алиса ответила на предложение добавиться в друзья на Фейсбуке. Потому что в Италии жила её нереальная детская мечта.

Когда-то у советской школьницы было необычайно упорное стремление вопреки обстоятельствам — узнать как можно больше о мире, в котором она живёт.

Девчонка делала это единственно доступным способом: читала всё подряд: художественную классику, отечественную и зарубежную, энциклопедии, журналы, книги по истории, искусству, естествознанию. Однажды, «проглотив» «Муки и радости» И. Стоуна, Алиса обрела кумира. Автору удалось оживить героя на страницах своей книги.

Как в волшебном фонаре, девушка видела его маму Франческу, встававшую до рассвета, разводящую огонь, спешащую на пристань к рыбакам с первым уловом, чтобы приготовить сытный обед для семьи, а после снова прилечь, и однажды не подняться с постели. Молодую ещё её скосил какой-то недуг.

Видела Мике, копирующего рисунки учителя Гирландайо. Следила за «рождением» «Фавна» в утренних садах Медичи. Вместе с ним пробиралась в покойницкую при монастыре, чтобы изучать строение человеческого тела изнутри… Не вписывалась в окружение выдающихся поэтов, художников и скульпторов при дворе Лоренцо Великолепного, несмотря на признание таланта…

Вместе с ним испытывала наслаждение, сродни любовному, во время создания Давида… Сидела скрюченная под потолком Сикстинской капеллы.

Вместе с этим титаном переживала одиночество и отрешённость от мирских благ, сознавая его одарённость, одержимость и человечность.

Але страстно хотелось глотнуть воздуха, которым дышал Микеланджело-человек, услышать стук его сандалий о камни мостовой, попробовать увидеть окружающее так, как видел он: первые лучи раннего флорентийского утра, бархатные холмы окрестностей Сеттиньяно… Оживающие линии на зернистом куске «carne». Тяжесть и непреклонный холод резца и молота и зарождающее в них тепло от руки скальпеллино.

Почувствовать уколы ревности и зависти соперников, прикасаясь взглядом к его шедеврам. И каким-то образом разделить толику ноши, выбранной этим одержимым, на земных перекрёстках…

Несколько лет назад фотокадры запечатлели её на улочках, брусчатка которых бережно хранит звук шагов великого скульптора и величайшего по силе духа из людей.

В музее Ватикана, в Сикстинской капелле, она испытала настолько, насколько это вообще возможно, все те чувства.

Огромный, переполненный людским морем зал, нереально живая история на потолке, и приглушённый шум, подобно приливной волне, создавали иллюзию космоса.

Микеланджело Буонарроти продолжает творить — не было и не будет для него никаких материальных преград во веки веков. Она простодушно верит в то, что так, как относился к жизни и к своему делу этот человек, должно поступать любому из смертных — довериться себе как Богу и идти нехоженым путём.

Мечта Алисы сбылась, когда она решила, что её планы теперь будут реализовываться. Ушла с работ по найму. Занялась бизнесом, бонусом к которому стали оригинальные поездки по Европе.

В Италию она ездила не столько на экскурсию, сколько к своему кумиру. Но неожиданно получила гораздо больше.

Путешествия стёрли условность границ между людьми. Мир открыл ей тайну. Теперь она хотела и могла слушать его, и говорить с ним на равных, без нелепого уничижительного поклонения.

Но самое главное — путешествия изменили её. Наконец-то Алиса взглянула на всё своими глазами.

Вскоре они с мужем перебрались жить в Болгарию близ средневекового города Черния, а чуть позже наша героиня решила дописать свою повесть на итальянском побережье. Так и получилось, что с Марко они не могли не встретиться…

Такой поворот в судьбе юной девочке не мог пригрезиться в самом волшебном сне. Но привела сюда она себя сама, своими предыдущими шагами…

Память возвращает Алису в детство.

В тот день она куда-то собиралась. Тонкая и гибкая, с промытыми, распущенными по пояс светлыми волосами и тёмно-серыми глазами красота.

Брат, как обычно, наблюдал, но в этот раз вдруг сказал, что хотел бы жениться на ней. Она смеялась, натягивая колготки… Эластичные с узором, что только недавно появились в стране.

Как все те вещи, от которых кружилась голова у советских девчонок. Джерси и джинсы не из джинсовки, какие-то умопомрачительные кофточки-лапша и цветные босоножки, и красные лаковые сапоги в обтяжку до колен. Всё фирменное, с характерным химическим запахом, — в основном импорт из Венгрии и Чехословакии.

Какой восторг девчонки испытывали от одного вида всех этих волшебных вещей!..

Она разгибается и чувствует горячее дыхание за спиной, и слышит бессвязный шёпот: «Я потихоньку, мне надо потренироваться».

В следующее мгновение сестра уже на диване, а брат придавливает её собой и шарит по телу горячими руками. Стягивает колготки вместе с трусами почти до колен, упирается твёрдым, но поза неудобная, её ноги крепко сжаты плотными колготками. Аля чувствует, как внутри нарастает волна какой-то вселенской тоски: «Мне не нравится, пусти!» Брат спрашивает: «Не больно?»

Тут же включается мозг, она начинает думать самостоятельно, и, внезапно ощутив злость и силу, вырывается. Бежит на кухню, где мать готовит, и объявляет, что брат «приставал».

И мама в ответ молчит.

Это молчание, как каменная надгробная плита, накрыла их отношения вплоть до момента, когда дочь, стоя на коленях у постели умирающей, не начала читать вслух «Отче наш». В тот божественный миг мать с обширным кровоизлиянием и необратимым психическим расстройством и дочь с опустошённой душой, держась за руки, заплакали вдруг вместе в едином ясном сознании.

Но в прежние времена у юной девочки не было ни генетической связи с родом, ни пуповины, соединяющей с семьёй, ни возможности быть собой.

Она жила в стране, где не было порока.

В ячейке общества, где все были словно перекрученные изоляционной лентой проводки. Когда лента теряла липкость, проводки оголялись, искрили друг от друга, заходились истеричными вопросами «кто виноват?» и «что делать?». И поскольку ответы на эти вопросы вселенной не предусмотрены, всё накопленное недоразумение выливалось в дикие пьяные сцены с матерной руганью, разбитыми стёклами, сломанными табуретками, разбежавшейся по огороду живностью, взаимными обвинениями во всех грехах и молча наблюдалось теми из соседей, кто пока находился в периоде анабиоза между своими вспышками неконтролируемого гнева.

Так выпускали пар советские рабочие семьи.

То, что произошло с Алисой, не могло случиться, не могло быть сформулировано, подшито к делу и, следовательно, не могло быть исправлено. Она осталась наедине с чувством вины, страхом и бесчестьем на долгие годы. Потому хотела только одного — исчезнуть, вычеркнуть из памяти всё и всех.

Но не было для неё ковров-самолётов, а тот, кого она выбрала помочь, вырос в ещё более страшных условиях. Ему не повезло больше. Потому по его психике проходила тонкая, с волосок, незаметная невооружённому глазу трещина. Раскалывающая личность надвое.

И ей пришлось ступить на тропу выживания, где радость — редкая и дорогая гостья, где нужен адреналин, чтобы чувствовать и быть готовой бежать.

Теперь по собственной воле она вырезала из памяти большие куски жизни, как ампутировала, теряя, вместе с непереносимым и хорошее. И также порой испытывала фантомные боли по утраченному счастью.

По своей преданности друзьям детства. У них были тысячи совместных дел, и каждый день, как целая жизнь. По воскрешающему запаху талой мартовской воды, первой капели и журчанию ручьёв. По слепящему весеннему солнцу. По дурманящим запахам незатейливых цветников в палисадниках…

По её осиротевшему огородному королевству. По летним утоптанным среди пшеницы тропкам к покатым, покрытым мягким ковром из осоки, слёзок, чабреца и клевера, берегам Рошанки…

По тёплым осенним вечерам на прибранном дворе, где у крыльца, на котором она сидит, отец соорудил костерок из мусора и щепок, а на двух кирпичах закипает закопчённый с одного боку чайник, и из соседних огородов тянет пряным дымком тлеющей ботвы…

По аромату бугорчатых и твёрдых с затемнённой воронкой антоновских яблок среди палой листвы после первого заморозка…

По катанию с ледяной горы на тяжёлых самодельных санях, в которые набивалось пять человек. По визгу и хохоту, когда сани неслись вниз. По вкусу снега и крови из треснувшей губы…

По непередаваемому чувству дома, какое она испытывала, вваливаясь во входную дверь в тяжёлой, набитой снегом одежде. С паром изо рта, с красными руками и щеками, с колтуном из волос на голове, с горящими глазами, — прямо к горячему боку печки…

По тем волшебным трём дням перед Новым годом, в один из которых со старшим братом они, увязая в глубоком снегу, ходили за ёлочкой.

Ёлка каждый год была чистым совершенством: пушистая и классически пропорциональная, наполняющая дом диким лесным запахом. Вдвоём её и украшали. И это был любовный перфоманс с природой и красотой.

Из игрушек магазинные только бусы. Конфеты в ярких фантиках. Орехи, мандарины в фольге, собранной Алей за год. Из ваты брат создавал снежный покров. Настоящие разноцветные свечи крепили к веткам пластилином.

Они долго горели, неровным светом отражаясь на стенах, на круглом железном боку печи, на разрумяненных лицах близких. Мягко освещали праздничный стол с нехитрыми закусками: холодцом, пельменями, соленьями, замороженными коричневыми яблоками, дожившими до декабря на чердаке. Приоткрывали летнюю тайну трёхлитровой банки компота из вишни, закатанного мамой в июле. Его сладко-терпкий густой нектар потрясал своим вкусом и душистым ароматом морозную ночь…

По целой, оставленной за забитой наглухо дверью жизни. По вере в бесконечное счастье. По, казалось, утраченному раю.

Её воспоминания переплетались, образуя устойчивый узор определённого мотива. Алиса качнула головой, как бы утвердившись в сформированном жизненным опытом убеждении.

Жизнь — не прошлое, настоящее или будущее. Не плохое или хорошее. Это только твой путь. Родился и пошёл. Красота мира и ценность пути измеряются соотношением добра и зла в тебе самом. Чтобы это понять, нужно пройти через испытание. И лучше не замирать на берегу, а нырнуть и вынырнуть. Как крещение принять.

— Но до такого поворота пришлось немало пройти…

Её душа проверила ровные ряды петель, одну ловко подтянула и продолжила работу.