Берег Алисы Скеди

Ирина Галыш

Действие в романе происходит в современной России, Италии и Болгарии. История женщины, сумевшей оттолкнуться от самого дна, став творческой личностью, напоминает картину художника-импрессиониста. Автор мастерски увлекает читателя в опасные сюжетные повороты, по серпантину поднимает к берегу Алисы, в глубинную суть вещей. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 10

До воссоединения с мамой прошла целая жизнь.

Брат, взрослея, становился всё более грубым, жестоким и опасным. Чувствуя слабость матери, устраивал сцены. Обычно вечерами, когда она отдыхала на диване у телевизора. Метался по комнате, порол всякую чушь, требовал денег, угрожал. Получив своё, отключал телевизор и, уходил, так хлопнув дверью, что с потолка сыпалась побелка.

Ни с того ни с сего мог взять и окатить Алю водой из ведра с головы до ног, а после, сгибаясь, хохотать до слёз. Однажды в ответ на оплеуху назвала его «гадом». Брат ударил кулаком по голове. И стал бить, как молотком забивают гвозди.

Она падала и поднималась, падала и поднималась. Пока не смогла уже подняться.

Придя в себя, ушла из дома, бродила, как безумная, по окрестным переулкам «мешка». Ужаснее всего было покорное возвращение.

И в тот раз домашние уже ничего не узнали. Лишь однажды, случайно увидев посягательство Лёшки на её честь, Юра повалил насильника на пол и отпинал ногами. Но ничего не изменилось.

Поэтому девочка старалась избегать своего преследователя и принимать происходящее как должное. Она думала, что брат — подлец. Тогда мысль об извращении не могла прийти в голову. В стране «не было» безумцев, наркоманов, проституток, бедных и несчастных. Всё домашнее насилие «заметалось по углам».

Зато в какой-то момент почувствовала себя виноватой и грязной. Чувство доминировало, росло и поглощало свет…

Долго, очень долго, много дней, ночей и лет Алиса с переменным успехом боролась с изнуряющими приступами паники.

Искра от лихорадящего всепоглощающего беспокойства до животного неконтролируемого страха возникала по щелчку произвольной мысли. Единственно приемлемым для неё способом не встречаться со своей реальностью, своими заблуждениями и попытаться не свихнуться при этом — стало освоение какой-нибудь деятельности либо профессии.

Путь к себе Алиса выбрала непростой и неблизкий.

Закончив очередное учебное заведение или курсы повышения квалификации, вычерпывала все требования к профессии, создавала свои практические методики и разработки. Получала категории, сертификаты, положительные отклики — всё, что подтверждало её материальность.

С одержимостью убегала в лабиринты и ныряла в глубины официальной и нетрадиционной медицины, философии, литературы, позже — психологии и бизнеса.

Между делом занимала себя лоскутным шитьём, акварелями, закаливанием, здоровым питанием, иностранными языками и путешествиями.

— Главное — не думать о личном, занимать себя (работать можно и на полторы, и на две ставки плюс семья). И нужно бежать очень быстро, чтобы разорвать порочный круг!

Так долго, пока приобретённые знания, трудный опыт, упорство и навыки не вернули ей утраченное самосознание и эмоциональный иммунитет, пока не запустили защитные механизмы и не открыли животворящие шлюзы обмена энергии с миром.

Не так давно на продвинутом онлайн-курсе разговорного английского кто-то из учащихся поинтересовался её профессией.

— Кажется, это можно назвать: человек, — она усмехнулась.

Такой путь Алисе пришлось пройти. Потому что наступило время, когда совмещать в себе чувство тревожности и тоски по утраченной самости с жизнью стало невозможно.

В те годы в страну ветер перемен занёс многое со стороны рухнувшего занавеса. Плохое и хорошее.

Её подхватила и спасла рука Фрица Пёрлза — «Гештальт-подход». После Микеланджело она обрела второго друга. Измученная, ухватилась за протянутую руку, чтобы выбраться из бездны, в которую заглядывала так долго.

Ей было уже около сорока, когда на одном из гештальт-тренингов коллега спросил: «А где же был твой отец?» Тогда впервые Алисе представился случай понять, что в её жизни было два отца.

Первый — герой войны, мастер «золотые руки» — принадлежал всем. Он только работал, работал и работал: на государство, на соседей, на их знакомых, на свою семью. Такому дочь никогда бы не рассказала о том, чего не было в целой стране — об интимном и о личном позоре.

И был другой, тянувший лямку мужик — раб системы и убеждений, — вымотанный и сломленный: с пьяными угрозами (и не только) повеситься. Вместе с приятным ранним воспоминанием качелей в её душе хранится одно ужасное. Она спряталась на чугунной педали ножной швейной машинки от вихря русского безумия — криков, хлопанья дверей, стука каблуков, грохота на чердаке и глухих рыданий.

Этот второй превращал будние вечера в тревожное ожидании пьяного кормильца с работы, перетекавшее в безвременный спектакль одного безумного актёра и покорного вздрагивающего зала — от ударов крышек по пустым кастрюлям и тяжёлого кулака по столу, от проклятий в адрес государственных говорящих голов в экране телевизора и уничижительных пророчеств в адрес семейных.

Такого отца, который мог выгнать всех из дома (один Новый год они встретили у шлагбаума дороги, разделяющей пригород и город — позади сгущалась холодная темень, а впереди был чуть слышен бой курантов). Такого, что мог устроить безобразную и одновременно комичную сцену погони за разбежавшимися по заснеженному огороду поросятами, — дочь стыдилась.

Но любила всем сердцем и надеялась, что каким-то чудом, папа узнает и снимет с дочки непомерный груз «страшной тайны». Как-то всё объяснит, утешит и защитит. Надеялась до момента, когда тот, накачанный наркотиками, не прошёл мимо, как мимо пустого места… Отец умер от рака гортани. Никогда впредь Алиса не услышит: «дочка, подойди, дай я «поцалую тебя в лабок».

Последний раз они виделись на железнодорожной платформе.

Вагон стоял высоко и видны были только голова и худые плечи провожающего. Любящий, полинявшей голубизны смиренный взгляд, впалые щёки на тёмном от загара, изборождённом глубокими морщинами измождённом лице. Совершенно белые, поредевшие волосы оголили лоб. Вид мученика.

Она так и не узнала, был ли папа в курсе её беды. Покачнулась в автобусе и ухватила за руку мужа, сообщившего печальную весть о том, что уже никогда отец и дочь не станут ближе.

Сохранила ощущение прикосновения губ к холодному восковому лбу и обескураживающий вид сорокалитровой зелёной выварки, непонятно как начищенной ею картошки для поминок.

— Да святится имя твоё.

У открытой могилы, отупевшую от успокоительных Алису, держал за руку Юра. Старший брат ушёл вторым после отца. Но это случилось уже без неё. Родительская семья, как лоно утешения и поддержки, без хозяина потеряла для младшей дочери всякий смысл…

Дыхание перехватило. Пытаясь сдержаться, сжимая глаза от набегающих слёз, она съехала с дороги, и рыдания заглушили все звуки. Алиса что-то бормотала о том, как сожалеет, как любит и как скучает. Всю себя ощущая гуттаперчевым мячом, битым-перебитым, истерзанным в нешуточных играх жизни.

Горе потери накрыло её здесь, на 26 километре автострады Анкона-Фано, за тысячу километров от могилы отца. И через двадцать семь лет после похорон она его оплакала.

Сквозь шум в ушах едва расслышала: «Signora, hai bisogno di aiuto? Forse l’acqua?» («Мадам, вам нужна помощь? Может, воды?»). Она смотрела сквозь мокрую пелену на гладко выбритое лицо и внимательные глаза мужчины и на какой-то момент представила, что Бог услышал её молитвы. Поблагодарила, покачала головой, сообщила, что всё в порядке, и когда тот отошёл и встал, прислонившись к своему «спайдеру», вытерла мокрые глаза и высморкалась. Посмотрела в зеркало, заметила, что человек ещё не уехал, и к ней начала возвращаться жизнь.

Через минуту-другую махнула ему рукой и медленно вывела машину на трассу. Сердце ещё громко стучало, но скорбные путы ослабли.

Вскоре мысли о предстоящей встрече с Марко развеяли остатки печали.

Поначалу эти двое обменивались через мессенджер предпочтениями в музыке, взглядами на культуру, историю, делились впечатлениями от путешествий. Со временем его отношение стало не наигранным, а вполне заинтересованным и уважительным — настолько, насколько интернет мог бы перенести.

Зарубежный друг перестал демонстрировать нелепую обиду на не мгновенные ответы, игнорирование смайл-поцелуйчиков и называл её «моя северная красавица», шутливо намекая на русский темперамент.

Его мир Алиса представляла плоским (из-за нехватки информации), ручной работы блюдом на пиршественном столе Италии. Но в центре этого блюда благоухала роза из небольшого сада Марко. И «стол», сам по себе, мало что значил без блюда с розой.

Уважая чувства приятеля, она уделяла внимание точности перевода своих сообщений. Предпочитала общаться на итальянском. Кроме того, бесспорно: речь, — один из самых простых способов познания человека и его души. От такого удовольствия она бы ни за что не отказалась.

Таким образом, формальное сетевое общение переросло в человеческий интерес.

Он жил вблизи средневекового города Читта ди Кастелло, в небольшом фамильном доме. Выдал замуж дочь, дождался внучку и доживал век с престарелой матерью и тихой женой на дивиденды от упаковочного бизнеса. Раз в год выезжал на побережье в Фано сменить обстановку. Имел небольшой круг приятелей… Скучал на пенсии и был рад свежим впечатлениям.

Итальянец, кровь которого на одну треть состояла из патриотизма, на одну — из вина и на одну — из любви к красоте, не растерял по дороге ни жизнелюбия, ни простодушия.

Она усмехнулась, вспомнив, что своё первое селфи друг сделал в туалетной комнате. За спиной бачок устаревшего унитаза с ручкой для спуска воды, а справа — стеллаж с бельём.

Мальчики седеют, полнеют или наоборот иссыхают, их лицо приобретает выражение неприступной маски, но они не стареют…

Алиса с радостью воспользовалась приглашением отдохнуть в его Италии, чтобы после завершить свою повесть в сердце божественной страны.

Здесь ей предстояло убедиться: величие времени и места — понятие отнюдь не эпохальное, оно латентно в каждом живущем и проявляется через служение.

Минут через двадцать показался знак: Фано — 2 км.

Городок без прелюдий открыл гостье своё средневековое тело, как только «лянча» преодолела древние романские стены.

Патину палаццо, соборов, скульптур и фонтанов. И своё молодое сердце благодаря Фортуне, в честь которой был назван.

Улыбнулся сотнями маркиз кафешек, неспешными парами, рука об руку бредущими без особой цели… Горячей тирадой, пущенной с балкона в след бешеному треску веспы и хохотом молодой парочки в ответ… Улыбнулся маленьким старым портом с заботливым маяком… Стайкой дорогущих яхт, задравших носы и занявших лучшие места у пирса. И маленькими на их фоне лодочками-жилками, соединяющими жизнь города и жизнь моря… Улыбнулся видимостью почтения последних к дорогим лоснящимся бортам и оснастке фешенебельных зазнаек… Улыбнулся каменной итальянкой в конце мола, ждущей возвращения своего рыбака. Солидарной в чувствах с той, что ждёт на холме над портом в северном Романове.

И Алиса смущённо улыбнулась в ответ.

Здесь они условились встретиться, и друг уже ждал в кафе у самой кромки воды.

А её душа вплела в рядок памятную отцовскую нить.