Кавказский роман. Часть I. Спасатель

Ирина Викторовна Буторина

В первой части романа «Спасатель» пересекаются пути горца инструктора-спасателя Руслана, русской девушки комсомолки Лизы и скромной чеченки Лейлы из грозного чеченского тейпа. Судьбы каждого из них попадают под тяжелые катки истории страны: Великой Отечественной войны, репрессий тоталитарного режима и акций усмирения непокорных горцев. Однако ни что не в силах уничтожить чистые души героев, их решимость противостоять трудностям, способность любить и жертвовать собой ради других.

Глава 1. Встреча в Есентуках

Неяркое зимнее солнце выглянуло из-за горы Бештау и зажгло огоньки на хрустальных люстрах, обильно украшавших потолок санаторной столовой.

— Ну вот и солнце вышло, а обещали снегопад, — ни к кому не обращаясь, сказала я. — Побоялась на Домбай путёвку брать, вдруг дорогу занесёт.

— Да разве они теперь умеют погоду предсказывать? — подхватил тему сидевший напротив симпатичный, начинающий полнеть мужчина-кавказец. — Вот у нас в Баку при Союзе была служба погоды! Она никогда не ошибалась.

— Что ты, кацо, говоришь такое? — перебил его сидевший за столом третий сосед — жизнерадостный толстяк с румянцем во всю щёку. — У вас в Баку умели предсказывать, а у нас в Подмосковье, на стратегических объектах, нет? Муть это всё, ничего они ни тогда, ни сейчас про погоду не знали и знать не хотят. Дурят народ и деньги проедают.

— Во-первых, я не Кацо, а Назим. Я много раз говорил, что я не грузин, а из Азербайджана, — посуровел кавказец. — А во-вторых, я никогда не понимал военных.

— Зачем тебе, чиновнику, нас понимать? — развеселился толстяк — полковник энергетической службы Московского военного округа. — Знай себе скрипи пером по бумаге, да и дело с концом.

— Я уже не чиновник, а генеральный директор предприятия, — давясь кашей, буркнул Назим.

— Ну опять начали, вы когда-нибудь сойдётесь во мнении? — улыбнулась я

— Что тут сходиться, знаем мы этих генеральных директоров: две калеки в штате и с ними генеральный директор. Зря ты, Назим, из чиновников ушёл, они сейчас в самой силе.

— Я не сам ушёл. Я работал в Центральном комитете профсоюзов начальником орготдела. В девяносто втором он прекратил свое существование.

— В профсоюзной канцелярии, так и говори, — ещё больше развеселился полковник, запивая чаем унылый диетический завтрак. — Я всегда говорил, что профсоюзы — это главные бездельники и их надо всех разогнать.

Полковник хаял советские профсоюзы всю неделю совместного сидения за столом. И было непонятно, зачем Назим, человек интеллигентный и мягкий, терпит насмешки соседа и не переходит за другой стол.

— Понимаете, уважаемая, — повернулся Назим в мою сторону, — профсоюзный ЦК был третьей властью в республике. Нам многое было доступно. Разве я бы поехал в этот санаторий, работай я на прежней должности?

— Конечно, не поехал бы. Наверняка бы сейчас в «Москве» — лучшем санатории Ессентуков — барином ходил, а прочие члены профсоюза по лачугам бы здесь селились. Я в прежние времена майором в военный санаторий не попал, так с семьёй под его стенами обретался, в хижине в два окна. Хватит, отправились ваши профсоюзы.

— Михаил Иванович, ну зачем вы постоянно обижаете Назима? — вступилась я за бывшего профсоюзного работника. — Он же не из Московского округа, а из Азербайджана.

— Да все они были одним миром мазаны, — ответил полковник и уже собрался было уходить, как на свободное место впорхнула ещё одна соседка по столу — симпатичное создание по имени Юля.

— Ой, опять опоздала, — защебетала она, — всё этот бабусячий заезд виноват.

— Какой-какой, Юленька? — обрадовался полковник новой соседке.

— Да бабусячий, то есть социальный, ну одни бабки отдыхают и очереди кругом создают. Представляете, мне электрофорез назначили на восемь утра. Я быстро сбегала на источник — прихожу, а там бабуськи уже сидят в рядок и номерок требуют. «Какой номерок?» — говорю, а они свои старушечьи лапки тянут, на которых пастой номерок записан.

— Да, Юленька, не жили вы при социализме, и не пришлось вам номерки на руках писать, стоя в очередях за всем необходимым, — засмеялась я. — А бабушки по-другому и не понимают. Вчера медсестра им объясняет, что надо по времени, указанном в курортной книжке, приходить. Они её слушают, но думают, что номерок на руке — надёжнее.

— А я так скажу, что от старости лекарства нет и нечего этих дедов с печей стаскивать и сюда тащить. Молодых лечить надо, а не старьё всякое, — веско вставил полковник, который, несмотря на весьма зрелый возраст, откровенно молодился и хотел понравиться девушке.

— Как можно так о стариках говорить! — возмутился Назим. — У нас на Кавказе никто бы себе такого не позволил, у нас все старики в почёте.

— Ой, точно! — обрадовалась Юля. — Вчера, представляете, прикол. Пошла на танцы, а там одни дедуси с бабусями топчутся. Я уже уходить собралась, но меня парень симпатичный пригласил. Видели, молодой осетин с дедом на водопой ходят? Спрашиваю: «Ты что, больной?» — а он говорит, что просто своего деда на курорт вывез. Представляете, молодой парень повёз двоюродного деда (брата своего деда!) на курорт, чтобы ему и всей родне приятное сделать? Ну ва-аще!

— А у вас что, такое невозможно? — поднял на неё свои бархатные глаза Назим.

— Ну что вы, Назим Ахмедович, — ответила девушка, — меня бы друзья застебали по полной, если бы я даже со своей бабушкой на курорт отправилась.

— Не надо меня по отчеству называть, — улыбнулся Назим и перевёл разговор на другую тему: — Я вот давно хочу у вас, Юленька, спросить, что такое стандарт 90-60-90?

— Ну, это фигура такая. Как у меня: 90 в груди, 60 в талии и 90 в бёдрах.

— Да что вы, у вас 90-60-90? Вы же очень худенькая, неужели моему сыну такие вот худышки нравятся?

— Ой, Назим, это самый отличный комплимент, который я здесь слыхала, — обрадовалась Юля, — а то я всё время себя толстой считаю.

— Вы — толстая? — чуть не поперхнулся чаем Назим.

— Чего к девчонке пристал, хорошая у неё фигура. Стандарт! Я тоже таких люблю, — ответил полковник, поджимая живот.

— Женщина должна быть полненькой, — не сдавался Назим, — а сын твердит, что в Азербайджане все девушки толстые и поэтому он не женится. Хотел сюда ехать, но я не разрешил.

— Почему? — удивилась Юля.

— Потому что война. Я сам сюда через Москву летел.

— Как «через Москву»? — подняла бровки Юля.

— А так: самолётом Баку — Москва, а потом Москва — Минеральные Воды.

— Так это же крюк в пять тысяч километров! — удивилась я.

— Ну и что, зато так надёжнее. До войны мы сюда на машине ездили. Часа четыре нормальной езды — и Ессентуки, а теперь двумя самолётами. Слуший!

— Но война же уже закончилась, — пожала плечами девушка, — мне говорили, что тут уже спокойно.

— Конечно, спокойно, не волнуйся, малыш, — заверил её полковник, — но бдительности не теряй. Тут партизанская война ещё не кончилась. Взрывы ещё гремят. Тебя, конечно, не взорвут, а вот украсть могут, попользуют и бросят в пропасть.

— Не пугайте девушку. Здесь, говорят, на курорте ОМОНа больше, чем во всей Москве, — одёрнула я соседа.

— Да я и не пугаю, я этих абреков сроду не боялся. Это в последнее время они распоясались, а при Сталине тихо сидели. Сейчас тоже не лох к власти пришёл, пусть только сунутся — камня на камне не оставим.

После этих слов за моей спиной послышался резкий звук отодвигаемого стула, и громкий срывающийся женский голос сказал:

— Вы и так камня на камне не оставили! Больше разбивать нечего.

В проходе у нашего стола возникла фигура молодой женщины. Высокая, статная, одетая в длинную кожаную юбку, с горящими глазами, она вполне сгодилась бы в качестве модели для памятника кавказской Родины-матери, если бы кому-нибудь пришло в голову создать его. Я обратила внимание на её яркую красоту, блуждая по длинным коридорам лечебного корпуса санатория. Буквально вчера мы даже посмеялись вместе над одной занятной парой пожилых москвичей, где не муж — бывший капитан-подводник, — а его круглая, как шарик, жена была главой семьи. Когда я спросила, кто последний на получение процедуры, все кивнули на тихого старичка-отставника, но он смиренно ответил:

— Я не знаю, меня жена тут посадила, я и сижу.

— Ну, дорогой капитан, у вас прямо как в старинном анекдоте, — засмеялась я.

— В каком, позвольте спросить? — поинтересовался отставник.

— Построил капитан резервистов, — начала я и, увидав обращённые к нам головы скучающих в очереди отдыхающих, усилила звук, — и говорит: «У кого дома правит жена — шаг вперёд». Выполнил команду весь строй, не шелохнулся только один человек. «Вы что, дома командуете?» — удивился капитан. «Да нет, — отвечает резервист, — меня жена тут поставила и сказала не сходить с места».

Анекдот имел огромный успех, но больше всех смеялась эта кавказская красавица, открывая белые, ровные зубы и закидывая гордую голову вверх.

— А вы что, девушка, смеётесь? — с напускной строгостью посмотрела я на красавицу. — У вас-то на Кавказе, наверное, женщины так отвечают: «Меня муж здесь посадил, вот я и сижу».

— Нет, это раньше было. А теперь, по крайней мере в Чечне, не так. Пока мужчины воевали, мы сами научились себя и детей кормить, и нами уже не покомандуешь, — ответила та, посерьёзнев. — Вот мой муж остался дома, а я тут с сыном отдыхаю.

Познакомились. Красавицу звали Марина. Она приехала в санаторий из чеченского села с шестилетним сыном, который, несмотря на малый возраст, держался очень достойно, с характерной кавказской сдержанностью. Тогда, посмотрев на его белобрысую голову, усомнилась:

— Что-то ты на кавказца не похож, типичный Ванька.

На что малыш, подбоченившись и сведя в одну линию густые брови, ответил:

— Я не Ванька, а Анвар. Я чеченец!

— Ну теперь вижу, что чеченец, — удивилась я, — смотри какой грозный!

Сейчас Марина стояла в проходе, крепко держа за руку насупившегося сына, и её посуровевшее лицо ничего хорошего не предвещало. Оказывается, моя давешняя знакомая сидела буквально у меня за спиной и, по всей видимости, стала свидетелем нашего разговора.

— Что для вас эта война? — зло блестя глазами, продолжила чеченка. — Одному ехать далеко, другая — гулять боится. Вы эту войну только по телевизору видели, а для чеченцев война — это десятки тысяч погибших, сломанные судьбы и потеря всего и всех. В центре Грозного единицы не разрушенных домов, а ведь был большой красивый город. Что там ещё разбивать?

Первым нашёлся Михаил:

— Можно подумать, что мы первые начали эту бойню.

— А кто в декабре девяносто четвёртого войска ввёл? Разве не федералы?

— Конечно, надо же было защитить население от дудаевского беспредела, — взвился подполковник.

— Так, друзья, хватит этих митингов за столом. Предлагаю перейти на более нейтральные темы, а то скоро в наши дебаты включится вся столовая, и всё лечение пойдёт насмарку, — предложила я. — Думаю, нам стоит, как это и положено в приличной компании, не говорить за столом о политике, религии и национальном вопросе.

— Правильно, слуший, — обрадовался Назим, — а то я уже хотел за другой стол пересесть, так мне тяжело это слушать. Даже, слуший, сердце болит, да…

— Назим Ахмедович, скажите, а как на фарси «слуший, да»? — вдруг спросила Юля.

— Зачем тебе, слуший, это? — удивился Назим.

— Приеду в Питер и буду так приговаривать для прикола, хотя лучше на английском: «Listen, let».

— А разве я так говорю?

— Конечно, — ответила под общий смех Юля.

— Надо же, а я и не замечаю, слуший, — смутился Назим, чем ещё больше развеселил всех.

Улыбнулась даже Марина. Напряжение было снято. Перед ужином, собираясь на бювет, я услыхала деликатный стук в дверь. На пороге номера стояла Марина.

— Вы на источник идёте? — спросила она, смущённо улыбаясь.

— Да, конечно, только оденусь. Вам что, водички принести?

— Нет, я тоже пойду. Просто компанию себе ищу.

По дороге на источник я поинтересовалась удивлённо:

— А как вы узнали, что я в этом номере живу?

— Мы с Анваром рядом — в сорок седьмом. Я видела, что вы — наша соседка.

— Увы, я становлюсь невнимательной, может, видеть плохо стала? Раньше все замечала, — начала сокрушаться я.

— Да что нас разглядывать? Вам, столичным жителям, мы не интересны. Я уже давно это поняла, — без тени обиды ответила Марина. — Перед вами постоянно миллионы людей на улицах мелькают, вот вы и не смотрите ни на кого. А у нас в селе всего тысяча человек живёт. Все друг друга знают, и каждый новый человек на виду.

— Возможно, вы и правы. В большом городе, если на каждого смотреть, с ума сойдёшь. Одно метро чего стоит. Вы были в Питере?

— Нет. Я в Москве была, да и то проездом. Сейчас сложно. Нас, кавказцев, ведь непрерывно проверяют, тут уж не до экскурсий.

— Раньше же это просто было, почему не съездила?

— Раньше наши женщины редко одни даже за ворота выходили, а уж в одиночку ездить совсем невозможно было.

— А сейчас, говорите, можно и одной на курорт приехать?

— Да сейчас время другое. Я семью кормлю — как мне дома сидеть?

— Странно, у кавказцев муж — всегда добытчик. Ваш что, русский?

— Да нет, чеченец. Так получилось, — нехотя ответила Марина.

Поговорили о курорте, посплетничали по поводу смешной пары отставника-капитана, которого буквально замучила своими замечаниями жена-тиран.

— Я, знаете, с ними за столом сижу. Как он может всё это терпеть? — удивлялась Марина, — причём, представляете, она всю жизнь не работает, а мужем командует. У чеченцев такое невозможно.

— Да и у русских такое редко встречается, — заверила её я. — Каждому своё счастье. Видели моего соседа по столу — азербайджанца? Он тоже, думаю, дома не подарок. Всё время жалуется, как плохо кормят, как его, пардон, пучит, какая холодная вода в бассейне. Никогда бы не могла подумать, что кавказские мужчины такие неженки.

— Он же не горец, а равнинный азербайджанец — что с них взять? Это нашим горцам обычай не позволяет расслабляться, горы слабых не любят, — объяснила Марина капризы моего соседа по столу.

Всё время похода на источник меня не покидало ощущение, что Марина хочет сказать что-то для неё важное, но не решается. И я не ошиблась. Уже стоя на пороге своего номера, она наконец-то собралась с духом и смущённым голосом спросила:

— Что вы сегодня вечером делаете?

— А что, есть предложения? — заинтересовалась я, глядя на покрасневшее лицо женщины.

— Да, — ответила она, потупившись. — Я хотела пригласить вас на танцы в военный санаторий.

— Да что же вы себе помоложе никого в подружки не нашли?

— Понимаете, если я с вами пойду, то получится, что вы меня туда сопровождаете, а если я одна пойду, то обо мне могут плохо подумать.

— Что, хочется пройтись по местам былой любви? — улыбнулась я, заглядывая кавказской красавице в глаза.

— А как вы догадались?

— Чего тут догадываться? Молодая женщина-мусульманка, а следовательно строгого воспитания, просит первого попавшегося ей человека сходить с нею на танцы. Для такого поступка ей необходим очень серьёзный повод. Это у наших женщин поводом может явиться простое желание потанцевать. К счастью, я, несмотря на годы, тоже испытываю постоянное желание потанцевать и на курортах всегда хожу на танцы. Понятно, чаще всего в военные санатории. Только там есть хоть какие-то партнёры. Если вы не возражаете, я приглашу с собой свою девушку-соседку, иначе она в этом социальном заезде скиснет.

— Конечно, почему нет? Чем больше народу, тем веселей, — обрадовалась Марина, и стало заметно, что настроение у неё улучшилось. — Анвара я с своей соседкой оставлю. Он с её девочкой дружит.

Военный санаторий был расположен довольно далеко. Всю дорогу туда я подтрунивала над собой:

— Ну вот, скажут — пришла бабушка с дочкой и внучкой, и чего ей, старой карге, дома не сидится?

— Ну что вы, Ирина! Вы ещё хоть куда. Найдёте там себе генерала и станете генеральшей, — уговаривала меня Юля, которая с радостью приняла приглашение пойти на альтернативные танцы, так как в этом санатории, по её словам, собрался «сплошной отстой».

Танцевальные вечера в военных санаториях пользовались успехом на всех бескрайних просторах бывшего Союза. И на этом курорте в офицерском клубе размещалась главная танцевальная площадка Ессентуков. Сюда приходили потанцевать женщины-отдыхающие, наскучавшиеся среди старичков, изо всех ближайших и отдалённых санаториев. В большинстве из них вечерние развлечения проводили в обычных фойе или переходах из одного корпуса в другой, а в военном санатории был настоящий двухэтажный клуб — с большим зеркальным фойе на первом этаже и просторным полутёмным залом на втором.

Раздевшись в гардеробе и, проверив боевую готовность в отражениях многочисленных зеркал, мы с компанией отправились на второй этаж, немного стесняясь своей смелости. В танцевальном зале было пусто и довольно темно, так как его большое помещение освещалось только световыми зайчиками зеркального шара, крутящегося в центре потолка, и лампочками цветомузыки у пульта диск-жокея. На рядах кресел, стоящих вдоль стен зала, скучали одинокие женские фигуры, наблюдая за порхавшей по залу странной фигурой. Пожилой мужчина, с заметными навыками балетной выучки, демонстрировал какие-то странные па, не обращая внимания на окружающих.

— Надо же, он танцевал здесь и двадцать лет тому назад, — обрадовалась старому знакомому Марина. — Тогда говорили, что его отправили из балета на пенсию и мужчина немного свихнулся на этой почве.

На измятом лице бывшего балетного блуждала рассеянная улыбка. Похоже, он воспринимал этот полутёмный зал за сцену театра, а скучающих у стенки дам — за своих прежних поклонниц. Компанию ему тут же составила Юля с кавалером, который подхватил её, стоило только девушке переступить порог зала. Это трио вдохновило остальных, и танцы начались, пополняясь подмёрзшими, но возбуждёнными курортниками.

Я постоянно перемигивалась и пересмеивалась со своими молодыми подружками, так как Юлькины предсказания сбылись и моим кавалером стал действительно генерал, о чём свидетельствовали его форменные брюки с красными лампасами. Генерал давно был в отставке и форменные брюки носил, вероятнее всего, для того, чтобы придать себе больше значимости. Он был галантен, говорил высокопарным слогом и целовал ручки. Танцевал генерал старомодно, отведя руку в сторону, отчего моя рука быстро уставала, но вальсировал блестяще, и поэтому приходилось терпеть. Я любила танцевать и всегда ценила хороших партнёров, которые среди современных мужчин редкость. Генерал же хоть и пах нафталином, но двигался отменно. К тому же он был бодр и подтянут в отличие от многих молодых кавалеров, прижимавших своих партнёрш к толстым, накаченным пивом животам. Однако самым большим успехом пользовалась Марина, и неудивительно. Выглядела она замечательно. Юбка, чуть ниже колен, открывала её стройные, крепкие ноги, затянутые в сапоги на высоком каблуке. Плотный чёрный свитер с едва заметной блестящей вышивкой у горловины обтягивал высокую грудь и тонкую талию, плавно переходящую в широкие, крепкие бёдра. Но особенно хороши были её волнистые длинные волосы, которые она, оставив мусульманские обычаи за порогом клуба, распустила по плечам. Кавалеры, молодые и старые, наперебой приглашали её танцевать, однако она не соглашалась и выходила в круг только на быстрые танцы. Только когда заиграл последний, прощальный вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», Марина наконец поднялась и, подав руку давно ожидавшему её милости кавалеру, закружилась, откинув голову и прикрыв глаза. Было очевидно, что ни кавалер, ни другие танцующие для неё не существуют, а есть только вальс и тот вихрь воспоминаний, который несёт её по знакомому залу.

— Как вы думаете, Ириночка, почему всё хорошее быстро кончается, а плохое длится бесконечно долго? — спросил генерал, подавая мне в фойе шубу.

— Я думаю, что, если бы счастье длилось бесконечно, оно превратилось бы в обыденность и перестало быть счастьем, — ответила я, наблюдая за тем, как Марина что-то сердито говорит своему кавалеру, вырывая из его рук свой полушубок. — Мариночка, вы с нами? — направилась я к ней.

— Да, конечно, — ответила та, почувствовав поддержку, круто отвернулась от кавалера и, взяв меня под ручку, вывела из здания клуба.

Следом вышел генерал, сокрушаясь, что не может проводить нас. Он очень обрадовался, когда стоящий на крыльце Юлин ухажёр заверил его, что доставит женщин в санаторий в целости и сохранности.

— Я бы и сам с удовольствием, но…

— Нарзан не тот стал, — продолжил за генерала улыбающийся парень.

— Молодой человек, поосторожнее, я курортный фольклор хорошо знаю. Не успеете оглянуться, как и вам нарзан разбавлять будут, а пока вперёд, чтобы путёвка ненароком не сгорела, — сказал генерал и, поцеловав на прощание руки всем трём дамам, достойно удалился.

— А что, только нарзан разбавляют, а ессентуки нет? — заинтересовалась Юля, когда компания вышла за ворота военного санатория.

— Чувствуется, Юленька, что вы первый раз на курорте, — засмеялся парень, — анекдот такой есть. Вернулся дед с курорта и говорит своему другу: «Не тот нарзан стал. Разбавляют, гады. Раньше стоит стакан нарзану выпить — сразу на женщину тянет, а теперь хоть ведро выпей — одни клизмы на уме».

— А путёвка почему может сгореть? — продолжала свои расспросы Юля.

— Юля, пока для вас с молодым человеком нарзан не разбавляют, ваши путёвки не сгорят, — весело сказала я, увлекая вперёд Марину и оставляя молодых наедине.

— А, поняла! — крикнула нам вслед девчонка. — Чтобы путёвка не сгорела — надо влюбиться!

— Трудно сказать, надо или не надо, — тихо проговорила Марина и ускорила шаг.

Выглядела она притихшей и отстранённой.

— Надо, Мариночка, потому что по-настоящему счастлив человек бывает только в любви, всё остальное: деньги, слава, успех — приносят удовлетворение, но не счастье, поверьте мне, уже совсем немолодой женщине», — произнесла я давно сформулированную для себя фразу.

— Наверно, это так, — печально сказала Марина и совершенно неожиданно заплакала.

— Ну вот, Мариша, такая красавица, а плачет. Да за вами тут весь зал ухаживал, — стала утешать её я.

— Никто мне не нужен, — вытирая нежданные слёзы, заявила Марина. — Однажды я уже на этих танцах влюбилась. Не знаю, чего в этой любви было больше — счастья или горя?

— Второй раз встречаю женщину, для которой кавказский роман стал знаковым в жизни. Первой была моя мама, — уточнила я, поймав удивлённый Маринин взгляд. — Когда-то, ещё в молодые годы, она была здесь по туристской путёвке, влюбилась в молодого инструктора — кавказского джигита — и всю жизнь его вспоминала. С тех пор ей нравились только брюнеты и красное вино, пригубив которое она тут же начинала вспоминать свою незабвенную поездку на Кавказ и свою первую любовь.

— Они поженились? — заинтересовалась Марина, стряхивая снежинки с пушистого воротника зимнего пальто.

— Нет. Это была романтическая история, закончившаяся, к сожалению, трагически. Парень этот, Руслан, покалечился на войне. Из-за этого у них не срослось, иначе вы бы сейчас со мной не разговаривали.

— Как была его фамилия, этого парня? — продолжала расспросы Марина.

— Я, честное слово, не знаю. Знаю только то, что он был черкес, а встретились они в чеченском селе, где он лечился, а она была хирургической медсестрой.

— Госпиталь располагался в селе Боевое? — спросила Марина остановившись.

— Да, вроде так называлось это село.

— А вашу маму не Лиза зовут?

— Лизой звали, она умерла три года тому назад.

— Это был Руслан Уламов, муж бабушки Лейлы! — воскликнула поражённая догадкой Марина.

— Ваш дед?

— Нет, это был отчим моего отца. Бабушка очень любила своего второго мужа и много рассказывала мне о нём. Моя девичья фамилия тоже Уламова, так как дедушка Руслан усыновил моего отца. Так что мы с вами почти родственники.

— Да, воистину тесен мир, — поразилась я, — говорят, все люди на земле связаны друг с другом максимум пятью звеньями.

Мы остановились, удивлённо разглядывая друг друга, и очнулись, только услыхав голос подошедшей к нам Юли:

— Вы чего стоите?

— Мы, оказывается, почти родня, — радостно посмотрела на неё Марина.

— Да-а-а? Прикол! — протянула Юля, но, по всей видимости, парень, крепко державший её под руку, был ей в настоящее время значительно интереснее нашего родства.

С того памятного вечера и до самого отъезда мы с Мариной много общались, рассказывая друг другу о своей жизни, о жизни своей семьи так откровенно, как говорят со случайными попутчиками, пытаясь понять себя, своих близких и то время, в котором выпало жить.