Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945
Отечественная война раскидала по разным местам членов большой московско-ленинградской семьи. Они переписываются, стараясь не потерять связь друг с другом. Рассказывая о себе и об общих знакомых, они упоминают о подробностях фронтового, блокадного и эвакуационного быта. Книга предназначена для тех, кому интересна жизнь людей в то страшное время, и для тех, кто любит читать о том, как складываются человеческие отношения.
Оглавление
- Предисловие
- Часть первая. 1941
- Часть вторая. 1942
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть вторая. 1942
Дорогой Гогушка,
несколько запоздало поздравляю тебя с Новым годом. Из наших телеграмм и писем ты уже знаешь, что Лида сняла комнату в Черном и некоторое время поживет у ребят. Питанием она обеспечена в лагере. Я выехал из лагеря 24/XII в Молотов, простился там с нашим Наркоматом, 27/XII выехал в Салду, чтобы осмотреться на месте с бытом и работой, и сегодня приехал в Свердловск в новый Наркомат за назначением. Полагаю, что направят в Салду. Условия жизни там такие же, как в Свердловске, а работа очень интересная[170]. По просьбе Розочки я перевел тебе 500 р., напиши, получил ли ты их. Хотелось бы знать, как идет у тебя работа. После напряжения последних месяцев я поражен тыловым спокойствием на Урале. Крепко жму руку. Мара
В Салду думаю выехать 6–7-го.
Дорогие, позавчера приехал в Свердловск, имел беседу с начальством и договорился о работе в Салде на старой должности[171]. В Свердловске сытнее[172], чем в Салде, но это достается длительным стоянием в очередях на морозе. Квартирные условия здесь хуже, чем в Салде. Был сегодня у Лу и Муси[173]. Муся работает в Микробиологическом институте у жены Григория Осиповича Роскина[174]. Она подробно напишет тебе, Лидочка, о жизни и работе здесь. Выглядят они все неважно. Вчера был на «Опричнике» Чайковского[175], сегодня на концерте Буси Гольдштейна[176] и Розы Тамаркиной[177]. Как видите, времени даром не теряю. От вас ни в Салде, ни здесь ничего не получал. Пишите! В Салду уеду 6-го или 7-го января.
Целую всех вас крепко. Марк
Здесь встретил Леву Шнеера и Евгению Григорьевну[178].
Дорогая кисанька, сегодня отправил тебе открытку, но хочу подробнее сообщить о жизни здесь и о моих успехах, к сожалению, в кавычках. Я решил остановиться пока на Салде по многим причинам, из которых наиболее существенные следующие — 1. В Салде имеется работающий коллектив, который сам является производственной базой до некоторой степени, и этим немного компенсирует отсутствие производства. 2. Там я буду обеспечен сносной площадью. 3. Питание там примерно такое же, как в Свердловске — я писал тебе подробно о Салдинской жизни и отправил письмо с Виханским, который ехал в Молотов — надеюсь, оно дошло? 4. Самое важное, что там большой коллектив, живущий довольно дружно, и я думаю, что с ним будет легче переносить все трудности. Если окажется, что я ошибся, то можно будет думать о другой работе в другом месте, но сразу с этого начинать было бы неправильно.
Пользуясь пребыванием здесь, я решил немного обзавестись хозяйством. Купил теплое ватное одеяло, бурки[179] (с бурками вышло недоразумение, их пока что нет, но обещают, что будут), немного продовольствия, так что на первое время в Салде я буду обеспечен. Уеду отсюда 6-го или 7-го.
Вчера был у Лу. Они все живут в одной комнате, метров в 20, с холодными внешними стенами. Ребята все время болеют, и вчера Ежик[180] захворал, похоже, что скарлатиной. Ребята большую часть проводят дома, гулять не любят из-за коллизий с местными ребятами[181]. В общем жизнь у них нелегкая. Муся пока поступила в Микробиологический институт и работает у Клюевой (это жена Г. О. Роскина), но она считает свое пребывание в Свердловске случайным и запросила Бермана[182], отчислена она от своей кафедры или нет. Возможно, что ей придется ехать в Среднюю Азию.
6 января утром
Вчера был у Лу. У Ежика не скарлатина, а грипп, и все довольны. Муся передала Григорию Осиповичу привет от Наташи, он интересуется, где Шура (Александр Осипович), написал письмо Розе Наумовне, но ответа не имеет. Сегодня буду говорить с ним по телефону, он хочет знать, как живет Вера Львовна[183]. Хорошо бы, если бы ты ему написала!
6 января вечером. Говорил по телефону с Г. О. Он просил обязательно зайти. Я только что оттуда вернулся. Нина Георгиевна Клюева очень мила. Застал там Владимира Осиповича[184]. Его семья в Уфе. Муся (его жена[185]) собирается в Москву. Григорий Осипович работает здесь[186] и думает, что ему придется пробыть здесь не меньше года. Они все считают, что сейчас переезжать вам всем не следует — из-за трудностей дороги. Сюда приехал архитектор Оль[187], он выехал из Ленинграда после нас. Завтра зайду к нему узнать адрес Архфонда — может быть, он знает, и спросить про Гришу[188]. Ривош выехал из Ленинграда 9-го и совсем неожиданно, так что с Беллочкой не повидался перед отъездом. Он написал ей с дороги открытку. Один, вылетевший из Ленинграда 22/XII, говорил, что там ничего не изменилось после 5/XII.
Кисанька, посылаю вам конфеты, пользуясь любезностью одного товарища, который едет 8/I в Молотов. Я достал их в коммерческом магазине, куда орденоносцев[189] здесь пускают без очереди. Кушайте на здоровье! Киса, как ты себя чувствуешь? Пришла ли немного в себя, следишь ли за собой, и достаточно ли питаешься — напиши правду! Как Наташенькина температура, обязательно напиши, как она себя чувствует, и что сделано, чтобы привести температуру в норму. Поправляется ли Сережа? Как успехи последних учеников? Я хотя и со смехом рассказывал об успехах Жени и Алеши Григорию Осиповичу, но в душе мне было немного стыдно. Очень хотел бы получить письмо от вас всех. Пишите в Салду. Как идет жизнь в Лагере, как прошел Новогодний праздник? Разгрузила ли ты немного Розочку?
Очень соскучился без всех вас, мои дорогие! Целую вас всех крепко! Мара
Дорогие, послезавтра выезжаю на работу в Салду. Здесь я немного отдохнул и подпитался. Свердловск мне нравится — это маленькая столица. Но Лу и Муся говорят, что мое впечатление обманчиво, и это самая обыкновенная провинция. В гостинице, где я остановился, я встретил много знакомых — Леву Шнеера, Евгению Григорьевну, Владимира Осиповича Роскина, Нину Марковну Оль[190]. От Оль узнал адрес Катюши, который сообщил вам телеграммой. На всякий случай повторяю — Омская область, Упоровский район, село Емуртла — Детлагерь Архфонда[191]. На днях туда едет одна архитекторша и я переслал туда с ней Катюше немного конфет, 100 руб. и письмо со всеми нашими адресами. Вам я тоже послал посылочку с одним инженером, который едет в Молотов, просил передать ее М. Л. Слонимскому[192] для вас. Очень скучаю без вестей о вас всех. Напишите побольше — в Салду. Крепко вас всех целую. Мара
Умер А. А. Радциг[193]. Сегодня похороны.
Дорогая Лидочка! Сегодня уезжаю на работу в Салду. С грустью прощаюсь со Свердловском, где хорошо отдохнул и поел. Здесь буду бывать редко — очень сложное путешествие. Очень огорчен неудачей с посылкой для вас, о которой писал в последней открытке, — в последний момент командировка была отменена и оказия пропала. С нетерпением жду писем от вас всех. Надеюсь застать что-нибудь в Салде. В Свердловске не получил ничего. Есть ли какие-нибудь известия из Ленинграда? Как ты себя чувствуешь, поправилась ли немного? Как Наташина температура? Напиши подробно, как вы питаетесь и что ты делаешь в лагере. Целую всех крепко-крепко. Мара
Сегодня вернулся в Салду и получил на почте 2 твоих открытки, солнышко, от 29/XII и 5/I, и Женичкину. Меня очень огорчает твое питание, Киса. Если ты в состоянии, то приезжай ко мне, я обеспечу тебе здесь хорошее питание. Киса, телеграфируй мне или напиши, что ты согласна приехать, и я заеду за тобою или попрошу кого-нибудь из наших инженеров захватить тебя с оказией.
У меня отдельная комната в квартире Виханского, есть кровать, стол, несколько стульев, стенной шкаф. Укрываюсь новым шелковым пуховым одеялом. Приедешь?
Это письмо опустит в Свердловске для скорости М. Н. Бушуев послезавтра.
Целую крепко. Мара
Адрес Катюши Френк — Омская область, Упоровский район, село Емуртла — Детлагерь Архфонда.
Сегодня отправил Женьке поздравительную телеграмму — надеюсь дойдет вовремя[194].
Дорогая Кисанька,
спешу доложить о первых успехах: сегодня получил по карточкам 300 гр масла, 300 гр сахарного песку и 1 кг мыла хозяйственного. Хлеба получаю 800 гр + на заводе 400–500 гр к завтраку. По сравнению с ноябрем снабжение здесь резко улучшилось, и ты можешь здесь хорошо поправиться. Подумай серьезно о поездке сюда, хотя бы на месяц. В конце января жена Виханского поедет в гости к мужу в Молотов, и вы сможете вернуться вместе сюда. А если ты захочешь приехать раньше, я заеду за тобою.
Есть ли у тебя письма из Ленинграда?
Целую тебя крепко.
Поцелуй всех ребят, оскорбленных и неоскорбленных. Мара
P. S. Завтра выдают спички и соль.
Дорогая Лидочка, у меня было очень много волнений с пропиской[195]. Меня не хотели прописать в квартире Виханского, пришлось обратиться к директору завода, с которым у нас весьма натянутые по милости Тылочкина отношения. Он разрешил прописать временно на три месяца. Устроился я хорошо. Семья Виханского относится ко мне пока очень хорошо и внимательно. В квартире все удобства. Ты сможешь здесь отдохнуть и, думаю, даже поправишься. Получил сегодня по карточкам два коробка спичек. Очень озабочен, что письма от тебя так редки. Здоровы ли вы все? Пишите почаще. Были ли у вас письма из Ленинграда? Где Беллочка, Нина, Гриша? Чувствую себя совсем затерянным в бескрайних салдинских снегах.
Целую крепко. Твой Мара
Здесь был один случай [неразб. ] № 3, как у вас?[196]
Дорогая моя Кисанька, посылаю тебе сразу два заказных письма со всей корреспонденцией из Ленинграда. Только сегодня узнала от дяди Мары твой адрес, он сам в Свердловске и послал тебе оттуда деньги и конфеты с одной знакомой.
Сколько же времени вы ехали, моя девочка, если мы ехали 15 дней и измучились ужасно в дороге? Нам сказали, что 9/XII вы проезжали Шабуничи, так что, очевидно, тоже около 20/XII, как и мы, прибыли на место. Помни, девочка, что я и дядя Мара, надеемся устроиться в конце концов семьей и тогда мы скажем «цып-цып-цып» и соберем всех ребят: Наташу, Алешу и тебя, если ты захочешь и если мамочка до тех пор не сможет к тебе приехать. От наших из Ленинграда у нас ничего нет. Перед отъездом мы с ними провели целые сутки, они у нас ночевали и мы распрощались надолго, но в твердой надежде встретиться. Так вот, моя кошечка, держи меня в курсе твоих дел, письма здесь идут долго, так что ты не удивляйся.
Крепко тебя целую и люблю, ребята и бабушка кланяются. Лида
Дорогие, у нас сегодня страшный мороз — 45° С. В воздухе туманно, солнце еле видно. Но в квартире тепло, и я занимаюсь штопкой, ремонтом и т. д. Постепенно я втягиваюсь в установленный здесь режим: начало работы в 8 часов, обеденный перерыв с 11 до 12 1/2, конец работы в 5.30. Обычно немного задерживаюсь на работе, домой прихожу в 7–8 часов. Готовлю ужин, потом занимаюсь, потом пишу письма. Здесь оказалась приличная техническая библиотека; говорят, что скоро откроется и городская библиотека с беллетристическим отделом. Хлеб и продукты для меня получает жена Бушуева. Кроме хлеба по карточкам (800 гр) мы получали на заводе хлеб коммерческий в буфете, к обеду — 400–500 гр. С 16/I это отменено, и обед стали выдавать по крупяным карточкам, как в Ленинграде. У меня раньше хлеб оставался и я несколько раз менял его на молоко — ну, конечно, не я, а, как ты понимаешь, Лидок, мне. Картошку здесь продают ведрами (ок. 8 кг ведро), и мне продали одно ведро. Вообще же картошку достать очень трудно и только на обмен. Вопрос с валенками разрешился вполне удачно. Валенки уже получили и их должны сегодня или завтра привезти из Свердловска. Одеяло оказалось чудным, это моя гордость и отрада. Вот вы и знаете, как я живу.
Вчера получил твою открытку от 1/I, Лидочек. Очень хотел бы получать письма чаще, но, видимо, почта не способна это осуществлять. Чувствую себя здесь очень оторванным от жизни, хотя прямых оснований для этого и нет. Как твое питание и поправка, Лидок? Напиши правду. Приезжай, посмотришь Салду и немного отдохнешь!
Целую вас всех крепко. Мара
Лидок, не нужны ли деньги?
Мне можно писать по следующим адресам:
1. Почтовый ящик 01
2. Дом специалистов 6 подъезд кв. 28
3. Почтовой отделение Стальмост[197] До востребования
4. Просто До востребования
Дорогой Марок! До сих пор мне стыдно вспомнить, как я проспала Ваш отъезд. Что Вы подумали о бабуле, которая спит, как убитая? Мы долго волновались, не имея от Вас известий, конечно, по вине почты. Я рада, что Вы пристали к какому-то берегу. Пожалуйста, передайте Френкелю, Хейфицу и Зильберману, что их письма я помню и храню о них теплые воспоминания.
Мы часто говорим с Лидой о будущем и, откровенно говоря, оно меня очень пугает. Вы хотите взять на себя семью из семи человек, Вы восьмой. Надо еще подумать, можете ли Вы выдержать такую марку и в отношении материальном и в отношении возможности достать такое большое количество продовольствия? Ведь в длинной очереди успех выражается в 100–200 гр и потом деньги, деньги.
Есть еще одна возможность, чтобы Лида к весне поехала к Вам с мальчиками, а я могу остаться в лагере с Наташей и Алешей. Надо все хорошенько взвесить и обдумать.
Григорий Иосифович прислал Наташе очень теплую открытку, в которой упоминает о Вашем посещении.
Что пишет Яша[198], как ему живется? Из Ленинграда от Нины письма от 24/XII. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день у нас появится Беллочка.
Пишите нам почаще, дорогой Марок, и обо всем подробно. Крепко Вас целую. Ребята все шлют привет. Ваша РР
P. S. Поздравляю Вас с наступающим днем рожденья Женички.
Вчера свершилось! Из Свердловска мне привезли валенки — по назначенной цене 60 р. Они плохого качества и едва ли дотянут до следующего года, но на этот год безусловно хватит. В них чудно тепло! И даже в — 45° и даже в — 35° с ветром вопрос о ногах больше не встает!
Сегодня чудный день, думаю о вас, как вы празднуете Женьку. Вспоминаю прошлые года, хотя и стараюсь о прошлом не думать. Расчувствовался и послал вам телеграмму.
Прочел в газете о награждении ленинградцев[199] — Захарьин, Смальчевский, Страупе, Вержбинский. Послал Захарьину телеграмму, за него искренне рад. Жизнь установилась, монотонная, неинтересная. Много читаю. Нахожусь в постоянном ожидании писем, но ни от кого ничего не получаю. Учтите!
Целую вас крепко! Мара
Не хватает коричневой штопки. Валенки чудные и теплые, что бы я делал без них!
Дорогая моя Катюшенька, я был в Свердловске, встретил там Нину Марковну Оль и узнал от нее твой адрес. Одна ее знакомая должна была поехать к вам в Емуртлу, и я послал тебе с ней немного конфет, денег и письмо. Получила ли ты мою посылочку? Я с нетерпением жду от тебя письма, моя славная деточка. Напиши мне подробно о твоей жизни, хорошо ли тебе, не нужно ли тебе что-нибудь прислать? Тетя Лида живет сейчас с ребятами в Шабуничах, а я один живу и работаю в Верхней Салде — это в 200 км от Свердловска. Здесь очень скучно и тоскливо. Мы с тетей Лидой уехали из Ленинграда 5 декабря и с тех пор не имели оттуда никаких писем и телеграмм. Нет ли у тебя писем из Ленинграда? Я сообщил по телеграфу твой адрес папе и маме.
Целую тебя крепко, дорогая. Твой дядя Мара
Мой адрес: Верхняя Салда Свердловской обл. п/я 01.
Дорогая моя Катюша, несколько дней назад писала тебе в двух заказных письмах, в которых отправила тебе всю почту, вывезенную нами из Ленинграда. Надеюсь, что ты получила весточку от дяди Мары из Свердловска, он примерно 10/I послал тебе ее. Я уже второй месяц у ребят, они чувствуют себя неплохо, а я неважно и очень хочу поскорее устроиться своим домом. От [твоей] мамы была у меня телеграмма от 24/XII, они все здоровы. Я тебе уже писала, моя девочка, что когда мы устроимся в Салде, я к тебе приеду непременно и, если ты захочешь, то поедешь жить к нам. Но это будет не раньше мая месяца, а до тех пор мы будем с тобой переписываться. Жду от тебя новостей, моя дорогая, крепко обнимаю и целую тебя. Лида
Дорогая Катюша, наконец-то мы узнали твой адрес, очень волновались, не зная где ты. А от тебя писем еще не было. Очень интересно, учишься ли ты, читаешь ли, как живешь? Пиши нам!
Крепко-крепко целую тебя. Наташа
Дорогая Катя. Как ты живешь? Я хорошо. Алеша
Дорогая Катя, мы очень неплохо живем, а также учимся. Я теперь в эту четверть круглый отличник. Как вы живете и учитесь ли вы? Сережа
Дорогой Гога, получил вчера твою открытку и очень обрадовался. Письма сюда идут очень долго и последнее письмо от Лиды имел от 5 января. Из Ленинграда не получил за все время совсем ничего. Положение Лиды меня очень беспокоит. У нее очень плохо с питанием — ее не зачислили на питание в Литфонде, а купить или сменять в деревне не удается. Я зову ее приехать сюда, где с питанием трудно, но все же кое-что достать можно и так голодать, как в Черной, она не будет. Устроился я пока прилично, но существует ряд недоговоренностей с квартирой. Работы довольно много, но остается время и на чтение, и на занятия. Есть неплохая техническая библиотека и недурная городская беллетристическая библиотека. Встретили меня здесь очень трогательно, я даже не ожидал! Неожиданно получились осложнения с отсрочкой[200]. Крепко жму руку. Пиши! Мара
Моя дорогая, 29 января я получил твое письмо от 23-го (со вложением Женичкиного), 30-го — письмо от 18-го и открытку от 20-го января. Хотя содержание твоих писем и не слишком веселое, я был счастлив получить их, так как серьезно начал беспокоиться — другие получают здесь письма из Молотова как-то более регулярно. Но это, конечно, дело случая. Я поздравил Женюрку телеграммами 11-го и 20-го и открыткой. Женькины ушки меня очень огорчили, я думал, что Урал подействовал на его ушки благотворно. Сережкой горжусь, хоть он пока, может быть, и шляпа. Эту сторону жизнь подправит, а способности и знания имеют в жизни большой настоящий вес. Почему ничего не пишешь об успехах Жени и Леки — нечего писать? Почему ни слова о Наташеньке? Прошу дать подробности обо всех, а Розочку прошу написать о тебе.
Знакомясь каждый день с подробностями здешней жизни, я вижу ее эволюцию и прихожу к выводам не очень веселым. С каждым днем все дорожает, все труднее доставать продукты на деньги. Базируясь на сделанных мною картофельных заготовках, можно подкармливаться случайными покупками то в коммерческом магазине, то у местных жителей, то кто-нибудь привезет. Почва довольно зыбкая, в особенности у безкартофельных вроде меня. Я думаю, что до комплексного переезда всего семейства следовало бы сделать заготовку всех продуктов. Квартирный вопрос тоже должен быть прояснен. Комната у меня хорошая, и 4–5 человек могут в ней поместиться. Вторую комнату получить надежды мало, тем более что и в первой-то я живу до 15 апреля. Надеюсь получить продление, но не ручаюсь за успех, у нас очень плохие отношения с другими заводами, которые являются тут основными хозяевами.
Я не принадлежу к сторонникам Самарканда, там летом дикая жара, люди спят, обернувшись мокрыми простынями и не находят отдыха и ночью. Правда, там сытнее чем в Шабуничах, но близость к Афганистану не радует[201].
Учитывая всё, я очень хотел бы видеть тебя здесь. Ты поправилась бы немного и подготовила бы к переезду всё семейство (или часть его!).
Теперь вкратце о наиболее животрепещущих делах.
1. Есть предписание о переводе нас в город Троицк[202]. Но там нет ни жилья, ни помещения для работ. Так что мы здесь до весны во всяком случае. 2. Мне не продлили отсрочку в военкомате, и завод возбудил ходатайство в наркомате, но когда еще этот вопрос утрясут.
3. Я получил письмо от Катюши, которое пересылаю. По-видимому, ей там сытно, и едва ли следует ее брать сейчас из лагеря. Ваше мнение? Письмо перешли потом Нине.
Все это время не было оказии в Молотов и посылочка со сладостями лежит пока у меня. Предпочел бы, чтобы она была у вас.
Завтра еду в Свердловск на пару дней. Вызывают в Главк[203]. Мучительное путешествие!
Целую вас всех крепко. Марк
Дорогие! Это письмо берет с собой Бэлка, которая наконец едет[204]. Она везет вам о нас очень печальную вещь. 27/I умер Гришунчик. Умер он от модной болезни, от которой умирает у нас до 20 тысяч людей в день[205]. От дистрофии[206], иначе говоря, от голода. Распространяться я не буду, вам всё расскажет Бэлка. Я собираюсь выехать в конце февраля, могла бы и раньше, но денег совершенно нет, надо ликвидировать вещи, а это сейчас очень трудная работа. Лидуся, от тебя мы так и не получили ни одного слова, кроме открытки с аэродрома. Не знаю, как вы доехали. До последней минуты не могу решить, ехать с мамой или нет. От Катюши получила первое письмо из Емуртлы. Пишет, что у них 46° мороза, а она без валенок, без шерстяных носок и платка. Мама очень легко одета и очень тяжелая обуза не только в дороге. В эшелон я ее записала.
Родные мои, дорогие, как мне тяжело без вас и как я одинока, можете себе представить. Я не представляла себе, что человек может столько пережить и дойти до такого предела отчаянья и ужаса, какой является жизнь наша здесь.
Обнимаю вас. Нина
Катюша ничего не знает.
Дорогая Лидочка, отправил тебе вчера мрачную открытку, извини, я очень расстроился, столкнувшись с человеческой грубостью в самой неприкрытой форме. Теперь все умялось и жизнь кажется более розовой. Вчера был у Лу. Муся получила приказ начальника Академии немедленно явиться и 28-го января уехала в Самарканд. Ребята остались пока здесь, но Муся, ознакомившись на месте с условиями жизни, должна телеграфировать, следует ли им выезжать за ней вслед. Это очень интересно с точки зрения вашего приезда. Вчера получил твои открытки и телеграмму, узнал подробности о самаркандских планах. Здесь находится Людмила Владимировна Лурье[207], она узнала от мужа Евгении Григорьевны о том, что я здесь, и просила меня позвонить. Я ее не застал, она сейчас не работает из-за болезни Игорька. Уеду из Свердловска скорее всего в воскресенье. Продукты здесь сильно подорожали за январь, но все-таки здесь гораздо лучше, чем в Салде. Получил открытку от Гоги. Он пишет, что купил 2 кг меда. Он переехал в комнату в общежитии, но просит писать по-прежнему до востребования. Очень соскучился по вас всех. Крепко-крепко целую. Будьте здоровы. Мара
Дорогой дядя Марочка! Большое спасибо тебе за внимание, с которым ты расспрашиваешь обо мне во всех письмах.
Поздравляю тебя с днем рожденья и от души желаю исполнения всех твоих желаний. «Живи тысячу двести лет», — как говорит тетя Сара.
Крепко-крепко целую тебя. Н<аташа>
От Катеньки сегодня получили письмецо. У нее все хорошо, только холодно. Кормят их хорошо. Письмецо от 25/I. Посылочку твою она получила и ответит тебе. Н<аташа>
Дорогая Кисанька, 6-го я получил койку в гостинице, и условия существования стали несколько легче. Сообщаю последние новости, которые узнал здесь. Муся получила вызов из Самарканда и уехала туда. Ребята пока еще здесь, по приезде на место она телеграммой сообщит, выезжать им туда или нет. Лу обещала написать мне о том, что пишет им Муся о жизни там. Влад. Ос. Роскин на днях уезжает в Москву. Его сын на фронте под Ленинградом[208]. Нина Георгиевна больна уже около месяца ангиной. Ее учреждение[209] переводят в Москву, и Григорий Осипович не знает, куда ему ехать, с женой в Москву, или в тот город, где находится его университет[210]. Встретил тут одного инженера, который присутствовал в Томске на консультации, которую давал Матвей Густавович[211]. Выглядит он хорошо, но положение у него прежнее. Напиши об этом Нине, я не помню адрес Любочки. Нина Марковна Оль[212] устроила мне передачу еще одной посылочки Катюше. Я послал ей конфеты, пряники, браслетку (некрасивую!) и ожерелье. Скоро будет оказия к вам!
Целую всех крепко. Марк
Чулок для Катюши мне не удалось достать. Может быть, на деревне кто-нибудь свяжет?
Дорогая Кисанька, должен был сегодня уехать, но Кацинский задержал меня еще на день. Вчера я был у Г. О. Роскина, но застал дома не его, а Нину Георгиевну Клюеву. Она лежит уже около месяца с чем-то стрептококковым. Теперь она поправляется. Она очень милая.
От Нины Марковны Оль я узнал, что 300 ленинградских архитекторов должны выехать на днях сюда. Очень надеюсь, что Нина и Гриша окажутся в их числе. Жизнь там без воды, топлива и света очень тяжелая — я видел одного знакомого, который выехал оттуда 30 января. Нет ли у тебя чего-нибудь от Беллочки и Нины?
Киса, у меня заготовлено для вас много хороших вещей, но нет оказии: как тебе понравится, например, гусь? Или икра? Напиши мне адрес вашего отделения в Краснокамске, туда оказии бывают чаще, и, главное, я не знаю, насколько удобно посылать посылки через Козакова или Слонимского.
Пишу под вальсы Шопена в исполнении Рахманинова — передают по радио. Вспоминается дом, наш Бехштейн[213], и так хочется воссоздать это вновь. Ужасно соскучился по всем вам. Крепко целую. Мара
Дорогая Катенька, получила твою открытку от 2/II уже три дня тому назад, теперь можно нам с тобой уже по-настоящему переписываться. У нас новость: ждем Сергея Дмитриевича, который в конце января уже был в Ярославле[214] и остановился там для подкрепления сил, затем прибудет сюда. Возможно, что тетя Белла тоже скоро приедет, со следующей партией. О маме и папе пока не знаю, правда, папа писал в конце декабря, что он записан в несколько эшелонов, но больше писем от них у меня не было.
У нас пока жизнь идет своим чередом, у Жени три недели болели ушки, но сегодня он уже пошел в школу, остальные ребята здоровы. Малыши с ученьем очень смешные. Женя до сих пор плохо читает и во всяком случае плохо понимает что он читает, потому что ему это трудно. В задачах он тоже плохо соображает, а шумная обстановка лагеря не дает ему возможности сосредоточиться. Зато Лекушка соображает очень хорошо, читает отлично, но невероятный грязнуля, и по письму у него преимущественно «плохо». Это не мешает ему со смеющимися глазками всем сообщать, что он «почти отличник» и ему «только письмо подогнать», я с ними стараюсь заниматься дома, но это мне не всегда удается.
Ты просишь чулки, их здесь тоже не продают, но, если будет возможность, я тебе их обязательно пришлю. У Сережи пока есть.
Крепко обнимаю и целую, моя девочка. Лида
Дорогая Лидочка, посылаю тебе на всякий случай 600 р. На днях еду в Салду. О Свердловске писал и напишу еще. Твой Мара
Дорогая моя Катюшенька, я был в командировке в Свердловске, а вернувшись домой в Салду, застал твое письмо. Напиши поскорей, прошел ли твой грипп без осложнений, и как ты себя теперь чувствуешь. Я послал тебе из Свердловска еще одну посылочку, понравилось ли тебе ожерельице? Послезавтра я переведу тебе еще немного денег. Купили ли тебе валенки? Пожалуйста, не стесняйся и трать деньги на то, что тебе нужно. Из Ленинграда у меня по-прежнему нет никаких писем, ни от тети Беллочки, ни от папы с мамой. У тети Лиды тоже. Целую тебя, моя дорогая. Береги себя и больше не хворай. Твой дядя Мара
Дорогая моя Катюшенька, сегодня я перевел тебе по почте 100 р. Я думаю, что деньги тебе пригодятся — может быть, нужно что-нибудь починить или купить. Достала ли ты валенки? У нас сейчас совсем весенняя погода, и в валенках тяжело ходить, но несомненно, что еще будут большие морозы, так что валенки тебе пригодятся. Катюшенька, есть ли у тебя мыло? Моешь ли ты часто голову? При первой возможности постараюсь послать тебе мыло.
Тетя Лида писала мне, что она получила письмо от мамы от конца декабря. У них все в порядке, тон письма бодрый. Тетя Женичка Будде тоже получила хорошее письмо от папы и мамы.
Как твое здоровье, моя дорогая? Прошел ли уже грипп? Занимаешься ли ты каким-нибудь спортом? Как идут твои занятия? Занимаешься ли ты французским языком?
Пиши! Целую тебя крепко. Твой дядя Мара
Овдовевшая Нина Френк все еще в блокадном Ленинграде:
Дорогие мои тетя Розочка и Лидуся! Я надеялась, что Бэлка увезет последнее письмо от меня из Ленинграда, но оказывается, я все еще отсюда пишу. Это письмо увезет с собой Юля Быховская, которая тоже схоронила мужа и едет на службу в Емуртлу. Я должна была ехать с ней, мы обе очень этого хотели, но я как в тине завязла в своих делах и уже не верю, что выберусь отсюда. Неудачи с продажей вещей преследуют меня, отнимают последние силы. Я так слаба, что непонятно совершенно, как я живу. А между тем я ношу дрова из сарая на 4 этаж, колю их, ношу воду с Колокольной ул., делаю огромные концы, падаю, снова встаю. Ночью не сплю от страшных дум, все мне кажется тяжелым кошмаром и я надеюсь проснуться.
Маму я не в силах взять с собой. Оставлять здесь ее тоже страшно, невозможно. Пожертвовать Катюшей ради нее — я не в силах.
Дорогие! Все это я переживаю в полном одиночестве, без единой близкой души.
Как мне хочется обнять вас, выплакаться на родной груди, но я чувствую, что мне не дожить до этого момента, как и Грише.
Я послала бы с Юлей деньги для Катюши. У меня уже есть 3 тыс., но я все-таки надеюсь поехать. А перевести вам — боюсь, что пропадет на почте.
Если я не выживу, не оставляйте Катюшу. Я и так знаю, что вы этого не сделаете.
Вчера я получила открытку от тебя, Лидуся, от 30/XII, от Гошки от 3/I, от Шнееров — они в Молотовск. обл., от Жени М.[215] из Куйбышева и от Мити Френка, он в Молотове со своей семьей. Роза с Немой[216] в Маргелане, Ферганской обл. Все, все уехали, только мы застряли в этом аду.
Лидуся, я в полной мере поняла человеческое равнодушие к чужому горю и такую бездну отчаянья, что ее не охватишь.
Дорогие! Обнимите меня, поплачьте, хоть не рядом со мной.
Обнимаю вас. Н
Дорогая моя Розочка, Лидочка и детки! Вчера вечером получили наконец письмо от Лидочки, письмо из Черного села. От Белы вы узнаете, какое горе постигло Ниночку. Она очень тяжело переживает свою утрату. Ему всего было 48 лет. Во что она превратилась, вы себе и представить не можете. Я сама страшно плохо себя чувствую и за последние дни еле поднимаюсь по лестнице. Не знаю, протяну ли долго. Отчего ты не приписала к Лидочкиной открыточке пару слов, родная Розочка? Сергей Дмитриевич с девочкой и невесткой к вам уехал 22 января. Они вероятно уже у вас. А Бела уехала к вам 6 февраля и тоже скоро будет с вами. Лидуся, ты [неразб. ], что ты доехала. Слава Богу, что ты жива и здорова и что Мара и дети, и мама живы. Это важнее всего. От Гогушки мы имели вчера очень теплое письмо, он ужасно милый. Его поразила так же, как и всех, ранняя смерть Гриши. Будьте здоровы. Крепко, горячо всех вас целую. Увижу ли вас всех, не знаю. Розочка, ты себе даже не представляешь [неразб.]. Ваша Сарра
Где Лена?[217]
Целую всех детей.
Моя дорогая Катюшенька, очень давно не имел от тебя писем. Как ты поживаешь? Здорова ли ты? Получила ли ты мою посылочку, которую я отправил тебе из Свердловска в начале февраля? Получила ли ты перевод, который я отправил тебе из Салды в середине февраля? Напиши, родная, что тебе нужно еще, я постараюсь достать, что смогу. Насчет чулочек я не забыл, но до сих пор достать не сумел.
У нас стоят хорошие солнечные дни и чувствуется приближение весны, хотя и холодно еще. Из Ленинграда у меня писем нет. От тети Лиды и ребят получаю письма, но не очень часто. Сережа учится хорошо — он отличник кругом, а вот Женичка еле тянется на посредственно. Как тебе нравится, какой лентяй вдруг появился у нас в семье?!
Крепко тебя целую, моя дорогая. Пиши почаще. Твой дядя Мара
Моя родная, потрясен вестью о Грише[218]. Весь день хожу сам не свой. Как извлечь Нину? Постараюсь со своей стороны принять меры. Шанс очень мал, но, может быть, удастся. А в Свердловске мне говорили, что они должны выехать из Ленинграда в 20-х числах января. В каком виде Беллочка? Пусть не горюет об утраченных вещах, это дело поправимое, лишь бы здоровье было в порядке. Кисанька, через дней 7–10 в Молотов поедет Ник. Ник. Якунин[219]. Я буду просить его взять тебя с собой на обратном пути. Как вам связаться, я напишу. Мне кажется, что тебе надо быть здесь до приезда детей, чтобы наготовить пропитание. Кроме того, меня очень волнует вопрос о твоей работе, а здесь будет открыта лаборатория медицинских исследований. Поскольку Беллочка, вероятно, останется в Шабуничах, мне твой приезд кажется возможным. За ребятами съезжу я сам позже. Беллочку пока не приглашаю, так как не смогу обеспечить здесь ее поправку.
Крепко целую всех. Мара
Моя дорогая Катюшенька, получил сегодня твое письмо от 22-го февраля. Оно такое грустное, но ты не унывай! Всё поправится и заживем хорошо все вместе. Сегодня перевел тебе еще 100 руб. Ты не огорчайся, что у тебя украли деньги, я пришлю тебе еще. Покупай, что сможешь, а браслетку и ожерелье, которые я тебе прислал, обменяй на что-нибудь съедобное.
Я очень надеюсь, что тетя Лида скоро приедет сюда, а потом мы возьмем сюда и ребят. У меня из Ленинграда по-прежнему нет ничего. Я слышал, что тетя Беллочка приехала в Молотов, но писем от нее еще не имел.
Целую тебя крепко, дорогая. Мара
22 января 1942 года Сергей Дмитриевич Спасский вместе со своей дочерью от первого брака Вероникой, чья мать была в заключении, и свояченицей Кларой Гитмановной Каплун выехал по Ладоге из Ленинграда. После нескольких дней в Ярославле, где эвакуированным давали отдохнуть перед дальнейшей дорогой в так называемых «стационарах», они оказались в Перми, тогда называвшейся Молотовым. Большинство деятелей культуры, эвакуированных в Пермь, размещались в гостинице-семиэтажке «Центральная» на улице Сибирская, где поначалу поселились и они.
Восьмилетний сын Спасского Алеша, мамы которого — моей бабушки Надежды Давыдовны уже не было в живых, — вместе со своей четырнадцатилетней сестрой, моей будущей мамой Наташей Роскиной, и их бабушкой Розой Наумовной Рабинович находились неподалеку от Молотова в лагере для эвакуированных детей ленинградского Литфонда в деревне Черная, куда и писал им. Сергей Дмитриевич.
Дорогая моя Тусенька! Я немного прихворнул. В день, когда была у нас в прошлый раз Лидия Давыдовна, у меня неожиданно отекли ноги. Доктора, присланные начальством, полагают, что это от сердца. Хотя с другой стороны сердце здоровое. В общем не понять в чем дело, просто еще какой-то отголосок Ленинграда. И всё проходит, когда я лежу. Вероятно, мне нельзя было еще много ходить. Все это неприятно тем, что я вынужден все время откладывать поездку к вам. А очень хочу повидать тебя и Лешеньку. Понимаю, что и тебе не просто сюда ездить. Но огорчился, когда приехала сюда на несколько дней Алла Вальдман[220]. И одна из Д'Актильевских девиц[221] болтается здесь чуть ли не целую неделю. А мы с тобой не видимся столько времени, будто живем на расстоянии тысячи километров. И остается нам только переписываться. Какие же у меня новости? Народа вижу мало, за исключением тех, кто заходит в гостиницу[222]. Навещает нас Ида Исааковна с Сережей[223]. Вчера пришла ко мне Лиля Юрьевна Брик[224]. Она живет с мужем[225] в Курье[226] уже с июля месяца. У них две чистых комнаты с электричеством и радио, и она обещает присмотреть там что-нибудь и для нас на лето. Я не отказывался, так как будущее мое пока неопределенно, а летом жить где-нибудь за городом надо. В районе Черной, насколько я убедился, устроиться хорошо трудно. Вместе с тем я написал письмо и в Тбилиси. Буду ждать ответа. Мои родители пишут опять, что, по словам брата[227], в Тбилиси прекрасно. Даже сейчас масса фруктов, яблоки стоят 10 р. кило. Обилие мандарин и сушеных фруктов. Свинина — 30 р. кило. Так же рассказывала о Тбилиси и Брик. Ей передавал поэт Василий Каменский, отправивший в Тбилиси свою мать[228]. Моя мечта — забрать вас из Лагеря и поехать в Тбилиси. Но, конечно, это возможно не скоро. Надо отдохнуть, пожить здесь, м. б., провести здесь лето и двинуться на юг осенью. Для этого необходимо много денег. Сейчас с деньгами у меня плохо. Жизнь в Молотове стоит мне очень много, а не зарабатываю я ничего. Поэтому несмотря на болезнь и постоянный шум в комнате, я все-таки начал понемногу работать. Хочу сдать книгу стихов в издательство и набрасываю пьесу[229]. Если удастся наладить дела, можно будет осуществлять большие планы с переездами. Помимо работы, читаю книги по русской истории. Почему-то очень меня занимает период смуты[230]. Очень интересует Дмитрий Самозванец[231], о котором тоже неплохо было бы написать пьесу, помимо уже существующих на эту тему. Все мои занятия несколько отравляются видом Вальдман, невыносимо действующей мне на нервы. Да и бедная Белла не очень способствует вдохновению. Вот, Тусенька, тебе большое, можно сказать, деловое письмо. И все-таки, милая, если б ты как-нибудь выбралась сюда. Можно переночевать здесь, тогда поездка будет менее утомительной. Сегодня чуть не поссорился с Л<идией> Д<авыдовной>, узнав, что ты не приехала. Крепко тебя целую и люблю. Сережа
Дорогой Гога, получил твое письмо непосредственно перед отъездом в Свердловск, куда меня вызвали на совещание. Я понемногу начинаю привыкать к особенностям салдинской жизни. У меня хорошая, теплая, светлая комната, но, к сожалению, до 15 апреля. С питанием здесь неважно. Основа жизни — картошка, которую надо добывать в обмен, как и все остальные продукты. Положение спасает хлеб, и я полностью съедаю свои 800 гр, а когда был коммерческий хлеб, то съедал и больше. При таком положении я боюсь брать сюда все семейство. Хочу, чтобы сюда приехала Лида, чтобы с ней вместе подготовить переезд ребят. Ты знаешь, что лагерь предполагают перевезти в Самарканд? Как твое мнение? Все трудности с ребятами в том, что у меня нет помещения на семь человек, а в Салде жилищный вопрос обстоит очень остро, и добыть такое помещение даже у местных жителей очень трудно. Отношения у приезжих с местными жителями плохие, идут тяжбы, доходящие до суда, и не видно просвета.
Работы у меня довольно много, но вообще положение с нашим бюро, оторванным от завода и переведенным в другой Наркомат[232], очень какое-то неопределенное. А так как такое положение еще надолго, то я чувствую себя не очень уверенно. Напиши о своей жизни.
Крепко жму руку. Мара
Моя родная, я отправил тебе подробное письмо с указанием, как встретиться с Якуниным, который около 10 марта поедет в Молотов и на обратном пути сможет привезти тебя в Салду. На всякий случай — повторяю. Он остановится у сестры его жены, артистки хора Мариинского театра, Комаровской Евг. Ив. 2-ая Луначарская, д.4 кв.2. Если она переехала на другую квартиру, то ее адрес можно узнать в управлении Мариинского театра, где она числится под фамилией Азбукина. О времени приезда Якунина ты узнаешь так: 1. я пошлю с ним открыточку, которую он опустит в Молотове, 2. я пошлю с ним посылочку, которую он передаст в Центральную гостиницу Слонимскому, (кв.67) или Козакову — комната 100.
Ехать сюда около суток, но дорога тяжелая из-за пересадки в Чусовской. До Молотова тебе придется добираться самой, слезть на станции Пермь II и сдать вещи на хранение.
Как твои служебные дела? Что сообщает Беллочка о Ленинграде?
Крепко целую. Мара
Моя родная, отослал тебе вчера подробное письмо с объяснением, как ты поедешь в Салду с Якуниным. Письмо сегодня должен опустить в Свердловске. А сегодня у нас снова всякие сомнения — поговаривают о выселении из хороших домов, начались перебои с хлебом, и я сам не знаю, как быть с твоим приездом. Все здесь как-то непрочно, и каждый день может принести неожиданности. Я очень хочу, чтобы ты была здесь, в конце концов с голоду мы не умрем, а нервы здесь могли бы успокоиться, если жить, как я сейчас живу, то есть в более или менее культурных условиях. Ребят я определенно боюсь сюда брать сейчас и если есть возможность их оставить в лагере, это надо сделать, пока у меня как-то установится жизнь — все время здесь будируется вопрос о переезде, причем неизвестно куда. Если ко времени отъезда Якунина (ок. 10 марта), что-нибудь выяснится, я сообщу тебе конкретно об отъезде.
От Катюши получаю очень грустные письма, она голодает форменным образом. Перевел ей 200 р. Вчера получил письмо от Гоги — весьма остроумное. У него условия существования, видимо, сносные.
Крепко целую тебя, детей, Р<озу> Н<аумовну>, Беллочку. Мара
Моя дорогая, вчера получил письмо от Беллочки из Молотова, узнал, что ты была у нее. Как ты нашла ее, какой за ней уход, какое питание? Здесь приезжающих ленинградцев удалось устроить в смысле питания хорошо, а с квартирами плохо. О здешней жизни ничего нового добавить не могу, надеюсь ты сама вскоре оценишь ее по заслугам. Меня очень удивляет отсутствие писем от ребят. Чем ты объясняешь частые Женичкины болезни? Ведь климат здесь все-таки много лучше, чем в Ленинграде. Получают ли ребята масло, сахар, мясо? Как у вас дела со сладостями? Напиши подробно, что ты ешь сама. Мне очень трудно сравнить нашу жизнь с твоей, так как ты очень скупа на подробности.
С Н. Н. Якуниным перешлю тебе посылочку, но обязательно для всех, а не только для ребят.
Твои письма я получаю обычно на 6–7-ой день, но, к сожалению, не очень часто. Я пишу тебе не реже, чем каждые 2–3 дня.
Целую тебя крепко. Люблю и скучаю без вас. Мара
Моя дорогая, уже снова четыре дня от тебя нет писем. Белка мне писала, что ты была у нее в Молотове. Жду с нетерпением твоих впечатлений. Меня очень волнует вопрос о твоей работе — здесь это злободневная тема. Все неработающие жены получили повестки и срочно устраиваются на работу[233]. Вообще чувствую, что нам нужно об очень многом поговорить, по почте это как-то не удается. Вопрос о твоей работе — это единственное слабое место в моих настойчивых предложениях о твоем переезде в Салду. Ребят я сейчас брать боюсь по целому ряду причин. из которых главные — питание (но я не знаю, как у вас!) и нежелание нарушить окончание учебного года. Женины успехи меня очень волнуют — перейдет ли он в следующий класс? Вообще нужно сказать, что чтением их писем они меня не затрудняют. Понимают ли они это?
Как у тебя с деньгами? С Н. Н. Якуниным пришлю некоторую толику.
Целую всех крепко. Твой Мара
Милый Марк Иосифович, только что получила Вашу открытку. Тяжко мне быть плохим вестником, но из Ленинграда приезжие рассказали, что Гр. Френк умер — так ли это? Боюсь, что-либо определенное сказать. Из Емуртлы от дочери Андрея Андреевича[234] получили письма (она приехала из Ленинграда, не останавливаясь в Свердловске, выехала 22/I из Ленинграда), что там плохо, но у нее подход Ленинградский. На Ваш второй вопрос — как добраться до Емуртлы — ехать надо до ст. Заводоуковская, а оттуда до районного центра Упорово 25 км идут машины и еще 40 км до села Емуртла, всего 60–70 км, дают [неразб.]. Галина Андреевна[235] доехала за 2 часа. Напишите ей, узнайте у нее о Григории Харитоновиче и обстановке в лагере. Катюше деньги можно перевести на имя Виктора Савельевича Косарева[236], директора лагеря.
Вместе с Вами горюю за Френков и за Ленинград.
Дружеский привет. Нина Марковна Оль
Родная моя, с болью прочел твое письмо от 2 марта, которое я получил вчера, в один день с телеграммой от 28/II из Молотова. Я думаю, ты получила уже мои многочисленные письма о приезде ко мне. Если поездка Н. Н. Якунина почему-либо задержится, я поеду сам за тобой. Сейчас не могу, так как у меня грипп и я лежу дома. Вероятно завтра-послезавтра выйду на работу, а на той неделе мог бы и поехать за вами. Что касается ребят, то их тоже можно взять, но учти, что голодновато, — и как будет со школой, не пропадет ли у них из-за этого учебный год? И что, если ты будешь работать?
Ты ничего не пишешь о Ленинграде. Что рассказала тебе Беллочка о Нине, Сарре Борисовне[237], Шарлотте[238]? Напиши, если к тому времени не выйдешь сюда, какие-нибудь подробности. Целую тебя и ребят крепко. Твой Мара
От Гоги у меня было недавно очень остроумное письмо, он жив, здоров и все у него в порядке.
Моя родная, получил сегодня твою телеграмму из Молотова от 4 марта. Письма, по-видимому, идут скорее. Я сейчас выехать не могу — во-первых, не оправился еще от гриппа, во-вторых, М. Н. Бушуев (он сейчас директор[239]) в командировке в Свердловске, и я его заменяю. Он должен вернуться около 18-го. Во вторник, 17-го, в Молотов едет Ник. Ник. Якунин, который вас сюда и привезет. Возможно, он зайдет к тебе, так как будет в Краснокамске. Во всяком случае, перед тем, как ехать, сговорись с ним о деталях. Я дам ему письмо к Хазанову[240], может быть, он сможет помочь достать билеты заблаговременно. Будет ли у тебя возможность переночевать с ребятами в Молотове, если потребуется? У меня совершенно нет посуды, а в Салде совершенно нет лекарств. Может быть, Феничка[241] может тебе помочь? Я с нетерпением жду вашего приезда, и все сомнения у меня прошли, но все-таки имей в виду, что питаться вы будете, конечно, много хуже, чем в лагере. Целую вас крепко и жду. Мара
14 марта. У меня снова поднялась температура — 37.3. Сижу дома. Видимо, рано вышел после гриппа.
Здравствуй милый дядя Марочка, только что приехала опять партия ленинградцев, среди них бывшая библиотекарша Дома Архитектора[242], которая хорошо знает папочку и мамочку. Она привезла мне от мамочки письмо и говорит, что она должна была выехать вместе с ней, но задержалась, и потому выйдет через несколько дней после нее, а она выехала 21/II. Так что мамочка уже могла выехать. В письме мамочка пишет, что когда она колола дрова, то загнала себе занозу и теперь у нее опять гноится рука. Кроме того, она продает вещи, так как пишет, что все, что останется, пропадет[243]. Мамуся очень энергично собирается ко мне в путь, и я надеюсь, что скоро ее увижу. Милый дядя Марочка, деньги я еще ни одни не получила, но вскоре, наверное, получу. С питанием у нас так же, только перестали давать сахар и булку. Целую тебя много, много раз. Твоя Катюша
P. S. Дорогой дядя Марочка, напиши, получаешь ли ты мои письма. Ожерелье и браслетик я пока менять не буду[244], а подожду мамочку. Ну, целую крепко, крепко.
Моя родная, сегодня мне принесли твою открытку от 10/III. По-видимому, ты не получила моих многочисленных писем и открыток о выезде Н. Н. Якунина. Он выезжает 18-го, и заберет тебя и ребят. Мне значительно лучше, у меня второй день нормальная температура, и завтра я пойду на завод. Во время болезни за мной здорово ухаживали, и даже достали стрептоцид, что по здешним представлениям является чем-то вроде чуда. Все-таки я здорово ослабел, грипп + ангина здорово меня потрепали.
С нетерпением жду твоего появления в любом количестве <4. Все подробности я указал в письме, переданном Н. Н. Якунину для передачи тебе.
У нас снова зима, вчера была страшная метель, сегодня ясно, ветрено и холодно. В квартире это не чувствуется и видишь только солнце, поэтому кажется, что уже весна.
Надеюсь, что эта открытка уже не застанет тебя. Сердечный привет и поцелуй Р<озе> Н<аумовне>, Беллочке и ребятам. Твой Мара
Родная моя Лидуша, солнышко дорогое, это письмо отправляю с Якуниным, так что получение этого письма означает, что он в Молотове и что ты с ним должна встретиться. Повторяю на всякий случай его координаты: он должен остановиться у сестры его жены — Евг. Ив. Комаровской, которая живет на 2-й Луначарской ул., д.4 кв.2. Она артистка хора Мариинского театра, где фигурирует под девичьей фамилией — Азбукина. Если почему-либо адрес дан неверно, в театре можно найти точный адрес по этой фамилии.
У Якунина небольшие дела в Молотове, кроме того, я дал ему поручение на Закамскую ТЭЦ в Краснокамске. Возможно, он зайдет к тебе в Черное, но в этом я не уверен. Он обещал помочь тебе достать билеты и помочь с вещами, и помочь на пересадках на Чусовой и в Лайе. Вообще я думаю, что мог бы сделать это лучше, чем он, но, к сожалению, я не могу сейчас ехать: с 9-го у меня бюллетень по поводу жестокого гриппа, в пятницу я вышел, а вчера температура снова подскочила до 38 и болело горло. Сегодня мне лучше после принятых мер, но завтра я посижу еще дома, а там видно будет. Но в путешествие отправляться боюсь, чтобы не слечь по дороге. Если почему-нибудь у тебя возникнут трудности с поездкой с Якуниным (его зовут Николай Николаевич), то задержись, и к концу марта я приеду сам.
Дорога, вообще говоря, трудная, но желательно, чтобы ты приехала пораньше — до распутицы, чтобы можно было достать немного продуктов, а то погибнем с голоду.
Из трудных моментов в пути нужно отметить два — получение билетов в Перми и посадка в Чусовской. Поезд из Перми отходит около 6 ч. вечера со станции Пермь II на Соликамск. Билеты продаются либо рано утром (до 9 часов), либо после 12 дня. Попробуй сговориться с кем-нибудь из гостиницы (может быть, через Слонимских?), чтобы достали вам мягкие или жесткие плацкартные билеты. Билеты брать надо до Верхней Салды, плацкарты и мягкость до Чусовской. Если вещи сдашь в камеру хранения, то получи их часа за 1 1/2-2 до отхода поезда, так как при мне там была огромная очередь и несколько человек опоздали на поезд. Поезд на Чусовскую приходит в 12 ч. ночи, а отходит на Тагил около 3 ч. утра. Большинство вагонов там дачные, но есть несколько вагонов с верхними полками — для военных официально, а практически для офицеров. Попробуй попасть туда через комнату матери и ребенка — не может ли Женька помочь в этом деле? Или попробуй, не выходя на Чусовской на вокзал, сразу пойти в поезд, он стоит на запасном пути (здесь можно использовать носильщиков). Я расскажу об этом и Н. Н. Якунину, а то с вещами и ребятами очень трудно будет на Чусовской сесть, а до Тагила езды 8 часов. Но вы слезайте не в Тагиле, а в Лайе или в Сан-Донато (лучше в Лайе, если поезд идет через Лайю), так как оттуда идет рабочий поезд вечером на Салду. В Салде будете около 10 часов вечера. Постараюсь вас встретить с санками. А если не встречу, позвони по телефону, вызови квартиру Виханского, 1 звонок. Было бы, конечно, лучше мне поехать самому, но не могу.
Теперь о еде. У меня есть небольшие заготовки, которых нам хватит дней на 7–8, так что на первые дни мы будем обеспечены. Совершенно нет крупы, муки. Основная задача будет добыть картошку — здесь только в обмен. Пайков и спецснабжения я не получаю, вообще наш завод здесь в загоне, и местные власти только и мечтают, чтобы мы поскорее отсюда выбрались. Систему питания они установили такую, что она 100 % стимулирует желание выбраться из этой дыры. Но я уверен, что в любой другой будет не слаще. Квартирные дела у меня в прежней позиции: имею разрешение до 15 апреля. Льщу себя надеждой, что удастся получить продление, но не уверен, что мечты не окажутся дымом, тогда будем искать в Салде. Но сейчас это очень трудно и Ник. Ив. Петров[245] 3 недели не может подыскать себе что-нибудь сносное. И все же тебя, солнышко, зову самым категорическим образом — здесь тебе будет безусловно лучше, чем в Черном, если только устроимся с работой. На счет ребят я не уверен, что им здесь будет лучше, чем в Шабуничах — и в отношении питания, и в отношении леченья, и в отношении ученья — все-таки занятия в школах кончаются в середине апреля, и не пропал бы у них из-за переезда учебный год. Обо всех этих соображениях я писал тебе уже [неразб. ], трудно высказаться окончательно, так как я не слишком чувствую все лагерные оттенки, и при этом очень по ним скучаю (по ребятам, конечно!). Так что вопрос о приезде ребят реши, посоветовавшись с Р<озой> Н<аумовной>, Беллочкой, и учтя все за и против. Посылаю тебе немного сладостей для ребят. Кроме того, у меня есть еще немного на случай приезда ребят, а в противном случае съедим сами или перешлем в лагерь с оказией.
Пересылаю тебе Катюшины письма. Она, очевидно, ничего не знает о Грише. Есть ли у вас какие-нибудь сведения о Нине? Я запросил Нину Марковну Оль о ней, но ответа не получил. Впрочем, письма в Свердловск идут 5–6 дней, как в Шабуничи!
Ты ни разу не писала мне о своих денежных делах, на всякий случай я передал Якунину 1000 р., которую ты пользуй по своему усмотрению.
На днях мы посылаем двух товарищей в Ленинград по целому ряду дел. Я попрошу их зайти к Нине и к Марии Эдуардовне[246]. От Женички у меня было письмо месяца полтора назад, где она очень беспокоилась о М. Э. Я писал тебе, что буду просить Хазанова помочь тебе с отъездом. Сегодня узнал, что Хазанов переехал в Москву вместе с НКВ[247], так что этот путь отпал. Не знаю, как работает телефон с Молотовым, меня можно вызвать с 8 до 6 вечера по телефону — В. Сальда, коммутатор завода Стальмост, управление завода 371, после 6 вечера — коммутатор завода Стальмост, квартира Виханского, 1 звонок. Если сможешь, попробуй позвонить. Я бы попробовал отсюда, но ведь в лагере у вас телефона нет?
Не забудь захватить с собой плитку электрическую, это очень пригодится.
17 марта. Якунин едет послезавтра и будет в Молотове 20-го. Посылаю с ним удостоверение на твой проезд ко мне. Попробуй также использовать удостоверение, выданное заводом, и эвакоудостоверение[248], выданное Ленсоветом, которое я оставил тебе. Молотовский эвакопункт находится на Речном вокзале, где находится Белка, может быть, они смогут достать тебе плацкартные билеты? Мне думается, что удостоверение с завода из Ленинграда сильнее Салдинского. Может быть, Союз писателей имеет броню и ты могла бы получить билеты через них (Слонимский??!! и др.)?
P. S. Прямая цель поездки Якунина попасть к хорошему глазному врачу. У него начинается бельмо на одном глазе. В Перми есть профессор Чистяков[249], мы дали к нему направление. Если у вас есть какие-нибудь связи, помоги ему.
P. P. S. S. Из Ленинграда идут страшные вести[250]. Последние, приехавшие оттуда (Хинейко[251], выехал 28/II) говорят, что ничего не изменилось. Увеличение хлебного пайка (500–400–300) не в состоянии восстановить подорванное здоровье. На заводе масса умерших, между ними — Порьес[252]. Из остатков моего отдела умерло около 15 человек.
18 марта. Перечел все письмо перед тем, как запечатывать, вижу, что тебе и Н. Н. Якунину предоставляется большая инициатива.
Здесь всех женщин мобилизуют на работу на заводы, это одна из трудностей, так как тебе очевидно придется устраиваться на работу. Захвати с собой все справки о прежней работе (о стаже), и, может быть, справку от врачебной комиссии, что ты не годна для физических работ. Это вопрос довольно серьезный. Справка должна быть обоснованной, так как возможна контрольная комиссия.
На днях я получил отсрочку[253] на 1942 год, так что этот вопрос отрегулировался благополучно. Еще приветы, поцелуи и т. д. Мара
Если по приезде в Салду вы не найдете меня на вокзале, то позвони по телефону — квартира Виханского, 1 звонок. Я буду вас встречать, начиная с 25-го марта.
В дорогу возьми пропитания, так как получить его будет очень трудно. Ребятам, наверное, понадобится вода!
Посылаю тебе чемодан, сделай, чтобы вещи были удобны для переноски. Я передал Н. Н. Якунину 1000 р. сторублевыми бумажками, но в дороге нужны 30-ми и 10-ми. Учти и сменяй.
Кисанька, моя родная, всего не напишешь! Жду тебя и заранее радуюсь встрече!
Подумай еще относительно ребят!
Поцелуй бабушку, Белку (почему она не пишет?), Наташу, Лешу!
Отвезешь ли ты чемодан в Черное и там запакуешь, или привезешь вещи в город и переночуешь у Белки?
Милая моя Тусенька!
Если будет у тебя охота и попутчики, приезжай, солнышко в воскресенье. Мне сейчас в Черную не выбраться, а видеть тебя очень хочется. Бабушке об этом пишу.
Крепко тебя целую. Сережа.
Дорогая Роза Наумовна! К сожалению, не могу приехать в ближайшие дни, чувствую, что мне это трудно. Да и делам конца нет. Хотя положение в смысле жилья и работы очень неопределенное. Во всяком случае в Черную мы решили пока не ехать. Заберемся туда только в самом крайнем случае. Поцелуйте Лешеньку, привет Л. Д. На следующей неделе надеюсь все же выберусь. Просьба — отпустите Наташу на воскресенье, если будут попутчики. Ваш С. Спасский
Дорогая мамуся, на длинное письмо еще нет времени, пишу начерно. На Чусовской была кошмарная пересадка, и мы чудом уехали в девять утра. Вторая пересадка была легче, и в половине одиннадцатого вечера мы приехали в Салду. Мара нас встречал третий вечер. Придя к Маре домой, я пришла в совершенно блаженное состояние, из которого не выхожу. Дивная комната в чудесном новом доме такого типа как на Лесном[254], но зато с ванной и горячим кубом в плите, очень милая соседка[255], которая во всем хочет помочь, нет никаких хозяев, Мара запасся кучей продуктов, надеется получить на нас за март, и вообще не жизнь, а малина. Я счастлива, что решилась на этот шаг. Завтра напишу еще.
Дети тоже очень довольны.
Крепко целую тебя и Наташу с Алешей.
Вещи целы.
Дорогая моя мамуся, каждый день так заполнен повседневными заботами, что никак не сесть за письмо. Последние два дня очередь в столовой занимала по три часа стояния на улице, что совершенно выбивало из колеи. Молоко мне тоже не удается достать, а рубашку, которую я было променяла на 6 литров, мне вернули, т. к. заявили, что дорого, а за 4 я не хотела отдавать. Заплатив 15 р. за данный накануне литр, я пошла опять бродить по Салде, но больше 3 л. мне за нее не дали, и я пока сижу с ней и утешаюсь тем, что она белая как молоко. Но я не теряю надежду осуществить обменную задачу. Что касается муки, то этого продукта тут в заводе нет, опытные женщины ездили отсюда поездом далеко и не советуют мне пускаться в такое путешествие. Из столовой, где мы получаем два обеда и 400 гр хлеба, я беру теперь домой (раньше не разрешалось) и тогда могу сработать меню, но порции второго смехотворны, а иногда его и вовсе нет. Тем не менее, благодаря обилию хлеба и других продуктов, мы вполне сыты, и я наслаждаюсь видом Сергея, который оставляет картошину на тарелке, держась за полный живот, и говорит, что больше не может.
Картошка для нас самая актуальная проблема, это основа всей нашей еды, как и в Черном, счет идет на ведра, но местное население уже так хорошо себя всем обеспечило, что их очень мало интересуют предлагаемые вещи. Кроме того, они отличаются симпатичными черточками, вроде склонности к шантажу и обману, надувательству и вранью, а перо Салтыкова-Щедрина[256] относят не за свой счет, а исключительно за счет приезжих, так что все не в шутку, а всерьез. Жену одного инженера хозяйка обвинила в краже карточек и подала на нее в суд. Другая обворовывает своих жильцов специально с целью насолить им и выжить и т. д. Враждебность тоже большая, как и в деревне, но, конечно, кому как повезло. Ребят я устроила в школу сразу по приезде. Сережа попал в «немецкую» школу, которая считается хуже «английской», но туда его наотрез отказались принять из-за языка. Он получил восемь отличных отметок и по-прежнему преследует Женьку за позорные успехи. Вообще ведет он себя «святой боже», и очень мало переживает перемену обстановки. В квартире у нас есть мальчик 14-ти лет, который учится в шестом классе и очень подружился с Сережей; тот милостиво принимает дружбу.
Женька реагирует иначе. Он попал в школу около нас, где пожилая учительница, но сердитая, ему это очень не нравится и он каждый день грозится, что больше в школу не пойдет. Учительница вызвала меня в школу и ядовито заметила, что считает его не посредственным, а плохим учеником и чтобы я с ним занималась. Эта пытка мне хорошо знакома по Черной, но придется ее продолжить и здесь. Зато у Жени есть уже товарищ, куда он ходит в гости, он знает разные подробности из жизни двора, а о лагере вспоминает часто и скучает больше всего по Изе Полякову[257]. Оба мальчика ходят в первую смену, так что первыми встают Сережа и Мара, в 7 часов, они оба уходят к 8 ч. Женька уходит к 9, так что он может встать позднее.
Пока их нет, я могу писать письма, но я как раз должна заниматься хозяйством, а потом уже они не дают мне покоя.
Мара возвращается в 6–7 часов с прекрасным аппетитом, которому может позавидовать Марика [Той —? неразб. ] и Люда Свердлова[258]. Хотя он держится очень независимо, считая себя пообедавшим на заводе, но охотно составляет нам компанию за ужином, в который я вкладываю максимум продуктов и внимания.
Вечером у нас несколько раз были гости, заходили Френкели, Бушуевы, еще другие инженеры. Разговоры вертятся всегда вокруг обменных тем. Френкель-он мне очень понравился, она меньше. Им очень тяжело живется и с марта месяца особенно, так как приехали еще какие-то родственники, а их 9 человек. Между прочим, Маре сначала дали три пропуска в столовую, но он заявил, что ему это неудобно, слишком много! Он вернул один (только он способен на такой шаг в наше время) и, к счастью, он попал к Френкелям. Вчера мы заходили к Зильберманам, он в командировке, она устроилась кассиршей в цеховую столовую, и, узнав, что я очень дорожу кашами для своего пуза, обещала мне приносить: я наотрез отказалась, но посмотрим, что будет дальше.
Чем я наслаждаюсь в полной мере — это квартирой и семейной обстановкой. Правда, сегодня из мусорного ящика вынула битое блюдце и это будет единственным предметом фарфорового характера, но все остальное выше всяких похвал. Чистота идеальная, светло, тепло, так что я весь день держу форточку открытой, чем наслаждаюсь особо и отдельно. Две плитки, которыми я пользуюсь у себя в комнате, вполне заменяют мне подтопок[259] в избе, телефон и радио, и что угодно для души. Но эти удобства имеют только 5–6 человек от завода, остальные живут по избам и имеют соответствующие прелести, вроде пилки деревьев в лесу для отопления. А так как Мара сам висит в доме на волоске по разным причинам, то еще неизвестно, как сложится дальше. Твое письмо со вложением Гогошиного и Женичкиного я получила. Женичка посвятила его Гришунчику, это ответ на извещение в Нинином письме[260], кот. послано было с Белкой. Обнимаю и целую крепко. Лида
Во всяком случае, мамуся, о своем решении я не жалею, наоборот, очень рада, что мы вместе, но как быть с тобой и ребятами — ума не приложу.
Пиши про лагерь.
Дорогой Гога, 28-го марта вечером приехала Лида с Сережей и Женей. Выглядят они все довольно плохо, особенно Лида, которая с Ленинграда явно не поправилась. В лагере последнее время питание было неважным, и ребята постарше понемногу голодали. Это была одна из основных причин, заставивших Лиду взять ребят из лагеря. Ребята сразу пошли в школу. Сережа за 10 дней прочно завоевал звание ударника, у него 10 пятерок по всем предметам, зато Женя, вероятно, не сможет преодолеть премудрость 1-го класса и, возможно, останется на второй год. Ребята часто вспоминают лагерь, но не очень по нему скучают. Лида по приезде сюда стала усиленно организовывать наше питание, и ей это удается. К сожалению, сама она питается плохо из-за непорядков желудка. Я очень надеюсь, что после того, как желудок придет в порядок, удастся ее подкормить.
У нас начинается весна, и я в предчувствии грязи, которой славится Салда. У Сережи нет галош и как он переходит эту грязь, ведает один аллах!
Крепко жму руку. Мара
Перерыв в письмах Розы Наумовны дочери объяснялся тем, что, эвакуировавшись из Ленинграда, Лидия Давыдовна приехала в дер. Черную и они почти четыре месяца жили вместе. А теперь снова разлука и снова переписка.
Дорогая Лидусенька! Послала тебе письмо через Белку, которая должна была передать его свояченице Якунина[261]. Надеюсь, что она догадалась переслать письмо по почте. У нее же на всякий случай пакетик с детским бельем: трусы и носки для Сережи, фуфайка и трусики Женички, и, к сожалению, никаких гостинцев. Со временем получите пакет. Твои письма от 29 и 31.III пришли вместе 7.IV. Теперь, когда мы знаем, что дорога продолжается двое суток, непонятно, почему письмо путешествует 9 дней. Ты очень красочно описала свое путешествие, и я ужасалась и смеялась в одно и то же время. Интересно знать, как потекла Ваша жизнь в Салде, как дети акклиматизировались в школе? С Алешей безнадежно и «плохо» осталось. Теперь за него принялась Наташа. Вчера Юра Гор[262] запустил в Алешу снежный ком и попал прямо в глаз. Он долго не мог глаза раскрыть и теперь еще глазное яблоко сильно воспалено. Мне скучно заглядывать в 4 отряд и не видеть там Жениной кроватки. Милые мальчики, вспоминаете ли вы нас так часто, как я вас вспоминаю? Беллочка у нас так и не была, она снова стала лихорадить, по вечерам до 38, очевидно, от легких.
Поехать в Молотов стало труднее и нужны формальные командировки, это из-за эпидемий. От С<ергея> Дм<итриевича> ни слуху ни духу и Наташа очень этим расстроена. Мы часто с ней говорим о тебе. Многие интересуются твоей судьбой, как то: Степановы[263], Резвина[264], Блинова[265], Раиса Григорьевна[266] и т. д. В избе продолжается та же жуткая склока, но нас трое и это, вероятно, легче чем тебе было переносить одной. Вечером лампы не зажигаем и ложимся в 9, а встаем в 1/2 8 го. Я не против была бы проспать еще часов шесть, чтобы время проходило скорее, а то очень тоскливо. Сегодня пришла одна особа из д. Шабуничи, и мы завтра соберемся купить мясо. У Перминовых[267] оказался ледник. Наш обмен в Журавлях[268] дал мне ведро картофеля и 3 кг лука за коричневую ткань, из которой ты хотела шить халат. Я считаю, что этого мало и не стоило для этого пройти 13 км в два конца. Молока я так и не получаю, так что ты не вспоминай о нем с умилением. Напиши, какие у вас перспективы, будете ли переезжать? Узнавал ли Мара насчет приказа СНК № 37[269] об обеспечении пайками целого ряда категорий, к которым, по-моему, и он подходит? Как у вас погода? У нас слегка тает, но ходить еще можно. Все калоши и боты протекают и у детей мокрые ноги, а починить негде. Целую крепко тебя, Мару и мальчуганов. Будьте здоровы. Пишите. Наташа всем вам кланяется.
Дорогая моя мамуся, после первого твоего письма, описывающего празднование отличников, от тебя еще ничего нет. Между тем, я не настолько забыла лагерную жизнь, чтобы не помнить, что у вас каждый день происходит масса всяких событий, дающих обильную жатву для письма. Ведь тебе нетрудно изложить внешнюю сторону, чтобы я поняла их содержание.
Чтобы тебе легче было постигнуть мой быт, я опишу тебе своих соседей. У нас три комнаты, в каждой по семье. В одной живут противные люди со взрослым сыном, который отличается тем свойством, что лишних предметов оставлять в кухне не рекомендуется, а из пальто одного нашего гостя он вечером вытащил карманный фонарик. Он уже работает и представляет собой старшего из шести мальчиков в квартире. Его мамуся, женщина молчаливая и непрерывно уезжающая в Россию, действует на меня подавляюще, и ейных предметов домашнего обихода я касаться не смею. Едет она с тем, чтобы кушать картошку там, так как здесь ей этого не удается. Но железнодорожную администрацию эта сторона ее сугубо личной жизни не интересует и билет ей не получить.
Вторая семья, Виханских, состоит из трех мальчиков 3, 5 и 14 лет, матери и бабушки весьма боевого нрава, напоминающей мне бабушку из постановки «Красной шапочки» в Зоновском ТЮЗе[270]. Она хорошо управляется с детьми и хозяйством, а также руководит воспитанием кур, которые вообще-то содержатся в сарае, но в частности, в виде петуха, находятся в кухне. Этот юноша не ухаживал за своими дамочками и за это был изолирован, но здесь он вошел в силу и кукарекает с раннего утра. Он служит яблоком раздора между матерью и бабушкой, так как первая хочет его сменять на баранину, а вторая питает к нему теплые чувства, связанные с его эволюцией из цыплячьего состояния. Вопрос дебатируется горячо, со всей страстностью неутоленных женских сердец, тем более что Виханская с утра до вечера все меняет и способна променять даже родного сына, если бы только ей за него что-нибудь дали. У нее большая клиентура и целый день ходят самые разные люди с предложением разнообразных комбинаций. Выменянное вчера пускается в ход сегодня, на завтра созревает новый меноплан и все происходит наоборот. Вещей у них уйма и я совершенно пасую перед таким масштабом. Мне с большим трудом после четырех рейсов по Салде удалось заработать два ведра картошки, маленького баранчика (оказавшегося родным братом еще живого и прехорошенького козленка, из чего я заключила, что он тоже козленочек) со всеми потрохами весом 2 кг и немного муки, за черную кофточку, белые полотняные туфли на резине № 34, которые Мара приготовил когда-то для Наташи, и рубашку. Картошку достать вообще страшно трудно. Мы еще доедаем Марину картошку, но вообще нужно менять срочно что-то еще, так как чем дальше, тем будет труднее. Хлеба у нас по-прежнему есть избыток, так что я стала регулярно менять через день 800 гр на 1 литр <молока>, и утренним завтраком мы обеспечены. Масло у Мары запасено, колбаса тоже. Моя мечта о многочасовом стоянии в коммерческом магазине с перекличкой в 7 утра осталась мечтой, так как там ничего нет. Так постепенно жизнь входит в колею. Моей ежедневной колеей является прогулка в столовую, где я беру, теперь официально, два обеда на дом и перерабатываю их для семьи. Обедаем мы два раза: в 2 ч. и в 7 ч., когда приходит Мара. Он приходит всегда очень переутомленный, и вообще ходит всегда такой расстроенный, каким я его давно не видала. Между тем со стороны служебной у него неприятностей особых нет, и наше будущее тоже даже мне не рисуется мрачнее, чем другим. На днях я должна получить первую выдачу по карточкам на нас, но мартовское, видимо, пропадет.
От Катюши и Нины у нас ничего нет. Сестра одной Мариной сотрудницы живет в Емуртле. Она написала ей про Катюшу, та ее навестила и пишет, что Катюша в хорошем виде и что она за ней присмотрит и поможет ей. Я страшно этому рада.
Я пишу тебе третий раз, мамочка. Один раз послала Наташе длинное письмо. Получила ли ты мое письмо с описанием дороги? Как Лешенька? Что у Белки? Пересылай ей, пожалуйста, мои письма, а то у меня не хватает пороха много писать. Как здоровье Сергея Дмитриевича, как их квартирные дела?
Женя оставил свой пенал в Черной и упрекает меня в этом, но я не виновата.
Твои игры имеют большой успех у детей и они постоянно играют в них, а Жоржик[271] сделал по их подобию еще три сам. Женя по-прежнему приносит каждый день роковые отметки, что с ним будет, не ведаю. Он невзлюбил здешнюю учительницу и с большой любовью вспоминает Наталью Акиндиновну[272], передай ей привет. Сердечный привет от меня всем литфондовцам, а тебя целую и обнимаю. Как в избе? Насытилась ли Грин[273]? Я по-прежнему наслаждаюсь своими электроплитками и независимостью.
Ребят целую. Жду писем. Лида
Дорогой Лекушка, я тоже надеюсь очень получить от тебя письмо, хотя ты всем написал, кроме меня. Мы часто тебя вспоминаем и нам очень интересно, что ты написал. У Жени есть товарищ Витя, он живет над нами и учится во втором классе. На днях он подарил Жене самодельное ружье, которое отлично стреляет. Женя был счастлив и прибежал домой взволнованным. Сережа сделал равнодушное лицо и сейчас же взял его у Жени и стал стрелять. А Жоржик, которому уже 14 лет, заложил руки в карманы и стал ходить вокруг Сережи и просто смотреть. А Валя и Юля[274], которым 5 лет и 3 года, как разинули рот, так и не закрывали, пока Женя с Сережей не подрались из-за того, что Сережа взял ружье. Потом я их всех отправила стрелять во двор. Крепко тебя целую. Тетя Лида
Дорогая Лидусенька! Получила твои открытки от 29, 31.III и 4. IV. Впрочем одно из них длинное письмо, которое я перечитываю с большим интересом. Хотела бы знать, чем кончились твои экспедиции и достала ли ты что-нибудь? Я тебе писала о моих успехах в Журавлях, а вчера нам удалось в Б.Шабуничах[275] достать первоклассное мясо. Мы ходили за ним три раза (два бесплодно), сперва с салазками, а на третий день уже пришлось идти по полотну ж. д. И нести мясо в мешке на палке. Я очень довольна и пишу тебе, зная, что тебя такая новость успокоит. По-прежнему все живо интересуются твоей судьбой, в том числе Трифонова два раза спрашивала меня о тебе. Сперва я удивилась ее любезности, а потом сообразила, что она ждет от тебя «отзыва». Погода у нас стала много теплее, тает, но пока еще в калошах ходить можно. Ждем настоящего разлива. А как у вас? Привыкли ли мальчики к школе? Может быть, им не понравилось потому, что все чужое? Как обстоит вопрос с твоей службой? Какие там возможности? Что с огородом? Лагерю дадут, кажется, всего три десятины, если это правда, то плачевно мало. Как дела у Мары и что с продлением вашей прописки? Передай от меня Маре самый нежный поцелуй, если тебе это не трудно. Полагаю, что письмо, которое предполагалось переслать с невесткой Якунина, дошло до тебя по почте. Я писала там о Нине. До сих пор больше известий от нее не имею и беспокоюсь за нее. Адрес: Стационар ОП-9 в Ярославле[276]. Я написала Лене Ральбе, мне кажется, у нее в Ярославле есть родственники. Катюше послала 100 руб. С просьбой купить картошки, там кажется можно купить пуд за эти деньги.
Лидусенька, я три месяца забывала задать тебе один вопрос, ты мне хоть ответь письменно: где твой жемчуг?
Если от вас кто-нибудь поедет в Молотов и если ты пошлешь письмо Белке, то пошли мне, пожалуйста, белую и черную катушки. Прости за бесцеремонность, но мы нигде ничего не получаем, а может быть у вас будут давать? В Молотове по карточкам получают люди. От С<ергея> Дм<итриевича> ни слуху ни духу, видимо, дела его неважны и он расстроен. Гогоша пишет, прислал мне денег, потом Мотя прислала, и пенсия пришла, так что я обеспечена, не заботься обо мне. Скучно мне без вас, это да.
Крепко обнимаю тебя, Мару и милых мальчуганов. Пусть бы они написали мне. Твоя мама.
Родная мамуся, счастлива сообщить тебе, что вчера получила письмо от Катюши от 6/IV, в кот. она сообщает, что получила телеграмму из Ярославля от Ниночки! Она уже там в санатории и пробудет не менее двух недель, а может, и более. Катюша подробно описывает достоинства санатория, очевидно, там тоже есть приезжие из оттуда. Одновременно она пишет о приезде одной матери, которая сообщила, что Гриша хорошо себя чувствует. Бедная девочка![277] О Нине я тоже неспокойна, время весеннее, как-то она его перенесет после всего пережитого. О Сарре она ничего не пишет. Наташин треугольничек тоже получила, известию о Шуре[278] страшно рада, целую ее особо. Несколько дней тебе не писала, тонем в грязи, но таяние идет быстро, весна дружная. Сергей ходит в Мариных ботинках, его чинятся. На днях салдинская глина обернется к нам своей хорошей стороной: получили из здешней гончарной мастерской разную посуду. Продуктами мы обеспечены на полтора месяца, у нас есть и сыр, и колбаса, и масло, и другая вкуснота в большом количестве, так что, если по Молоховец[279] ко мне придут вечером гости и я не буду знать, чем их кормить, то я пойду в кладовую и т. д. Картофель я достала, так что все отлично. Крепко обнимаю и целую. От тебя было только одно письмо. Лида
Лешеньку и Наташу обнимаю и целую. Всем привет
Дорогой Лидочек!
Последнее письмо твое было от 4. IV, и я с нетерпением жду следующего. Кажется, писала тебе, что нашла еще различный трикотаж мальчиков, который отослала Белке, а она с оказией перешлет вам. Белка к нам так и не приехала, ей все нездоровится, а теперь уже наступила распутица. От нас в лагерь хожу с величайшей осторожностью среди ручейков и потоков, которые стремятся с горы вниз.
У нас событие. Ночью в кладовую лагеря ломились воры. Власьевна[280] услыхала и подняла крик, и кладовая (с мясом и курами) уцелела. Но на другой день обнаружили, что Ваня (кретин)[281] приспособился открывать замок овощехранилища и вынес много картофеля, трудно установить сколько. Это видели с фермы, а Александре Ив[282]. пришлось только констатировать, что картофель растаял. После твоего отъезда еще завозили. Чтобы закончить с продуктами прибавлю, что вчера нам выдали по 300 гр рафинаду, 200 гр сл. масла и по куску хорошего дегтярного мыла. У меня есть еще картофель и чудное мясо, т. ч. я распутицы не боюсь. Нашим школьникам прибавили хлеба, они получают со вчерашнего дня по 600 гр. у Алеши он выдается на полдник. Молока у них достаточно, но нам молока не выдается совсем, т. ч. ты о молоке на жалей.
Интересно, привезла ли ты что-нибудь и как вы устроились вообще. Можно ли добыть молоко?
От Нины ничего больше не получила кроме открытки, которую переслала тебе. Я написала Дине Борисовне[283] и Лене[284], мне кажется, у них остались родственники в Ярославле. Людмила Влад.[285] получила известие, что в Ленинграде умерли ее мать, три сестры, из которых одна с мужем, это родители Ардовского[286]. Помнишь, Дуся Фукс[287] все интересовалась девочкой из Архфонда? У нее оказывается бомбой убиты мать и бабушка. А Дуся с Маей вернулись из Москвы с кучей эмалированной и жестяной посуды для лагеря. Мне, к сожалению, ничего не перепало.
Наташе Бетти Львовна прислала открытку своей знакомой, в которой сказано, что приехала с фронта санитарка, которая сама видела Роскина. Моте я написала в том духе, как мы предполагали.
На днях приезжает сюда Мокульский[288]. Потом он с семьей предполагает поселиться в Пятигорске, а Гуковская[289] получила приглашение в Саратовский университет, куда на днях поедет. Еще, Лидуся, имею сообщить, что Наташа твои носки носит, Лешины брючки кончила и уложила в чемодан, а сообразила, что шить ему надо вовсе летние брючки. Попытаюсь сама. Вяжу Женичке жилетку, перешлю с кем-нибудь.
Каролина Марковна[290] мобилизована и работает ординатором в Краснокамске. Кажется, обо всем тебе сообщила. Леша хотел написать лично тебе, но я пока взяла то, что готово.
Поправляется ли Мара при твоем уходе? Сошлась ли ты с Френкелями и с Хейфиц?
Обнимаю вас всех.
Помнишь, приехали семья Олесовых[291] из шести человек? Барышня 17 лет из этой семьи умерла от сыпняка в Краснокамской больнице.
Переводчица Изабелла Иосифовна Гринберг, сестра Марка Иосифовича, выехала из Ленинграда 6 февраля 1942 г. В Перми ее поселили в Центральной гостинице.
Дорогая Лидочка, дорогой Мурик! Пишу вам уже третье письмо. Собственно, две открытки я вам послала, а это будет закрытое. От вас же я имела только одну открытку, ну, и письмо и открытку переслала мне Розочка. Ужасно рада, что ты, Лидочка, довольна, во всяком случае была довольна. Надеюсь, что и впредь не разочаруешься. Непременно напиши поскорее, как идет жизнь — мне очень хочется знать всё, все детали. Мара, наверно, ожил — очень неприятно чувствовать себя одиноким, знаю это по личному опыту.
Из моих открыток вы знаете, мои дорогие, что живется мне так себе. Комнату на троих я все еще не выхлопотала, а приходится жить в (простите! — впрочем лучше писать поскромнее, хотела выразиться, но во вовремя остановилась!)… в комнате с восемью другими тетками помимо меня. Это так мучительно, что реву я почти каждый день. Нервы и так совершенно растрепаны, и так хочется, хоть немного побыть одной, а это невозможно! Ни почитать, ни поработать, ничего — тесно, неопрятно, шумно. Сейчас я нажала всё, что могла — заместитель председателя облисполкома хлопочет, обком партии хлопочет, а толку никакого. Чувствую себя все еще отвратительно, продолжаю худеть, сильно температурю, одно время температура каждый вечер доходила до 38–38.2, сейчас 37.5–37.6. С питанием тоже стало гораздо хуже, наша «особая» столовая еще не отремонтирована, а вырезать талоны я не хочу, поскольку я по закону не должна их вырезать, и поэтому обедаю вообще только тогда, когда кто-нибудь из добрых знакомых дает мне пропуск в столовую Кировского театра. С 20-го обещают открыть нашу столовую, тогда я буду обедать как человек. В общем настроение у меня неважное, чувствую себя бездомной, одинокой и никому-никому не нужной. Что-то жить стало скучно и неинтересно. Впрочем, не обращайте внимания на мои причитания — это все оттого, что нет комнаты.
Я работаю, но все это очень бестолково и расплывчато — я никак не могу понять, что мне надо делать, какие мои функции — и этого не знает никто. Зато я стала вхожа в высокие сферы — облисполком, обком, горком и т. д. О если бы на моем месте был бы хотя бы Дактиль[292] — я была бы царицей города и области А я, как идиот, стесняюсь просить за себя и хожу без комнаты и еды. Впрочем, последнее не верно — по карточкам я все же кое-что получаю, а хлеб я и наполовину не съедаю и меняю его на молоко или на вещички. Так, приобрела за 1,2 хлеба и 10 р. хороший алюминиевый бидон, сейчас нацеливаюсь на таз. Обрастаю понемножку! Теперь у меня довольно много работы на машинке, но писать почти не приходится — восемь человек не любят почему-то, когда над их головами разносится симфоническая музыка машинки!
Спасские получили комнату 18 м2 на частной квартире, не в гостинице, но хозяйка стерва и жизнь им предстоит не розовая. Они еще не переехали, все оттягивают этот радостный момент!
От Нины ничего нет. Я послала ей две телеграммы в Ярославль, но ответа от нее не имею. Ничего не имею и от Катюши, которой я тоже и писала и телеграфировала. Жаль мне Нину до последней степени! От Шарлотты не звука, боюсь, что ее нет в живых. Впрочем, из Ленинграда никто ничего не получает, я очень боюсь на нее…
Муж Нади Фридланд дома с 1-го апреля[293]. Она ужасно счастлива и я очень рада за нее и за него. Сможет ли он выбраться сюда — не уверена. Приехал Мокульский, потом муж Берты Левиной — Лева Левин[294] (брат Дуси), в довольно приличном состоянии. Все, кто приезжают из Черной, спрашивают про тебя и про ребят и просят кланяться. Вайсман[295] забрал девочку и сегодня уезжает в Алма-Ату.
Лидочек, Мур[296], напишите мне — мне ужасно грустно одной, без близких — пишите и не забывайте! Впрочем, это всё нервы. Готовила вам посылочку, а Евгения Михайловна Азбукина[297] не поехала — к ней приехал отец. Он в очень тяжелом состоянии, понос, воспаление легких и авитаминоз. Я ее часто вижу, когда бываю в столовой Кировского театра. Крепко целую вас, мои дорогие, и ребят и взрослых. Мой новый адрес: Молотовская обл. Центральная гостиница, комната № 175 — или Главный почтамт До востребования — как больше нравится! Ваша Белла
Милая моя, дорогая Тусенька! Ты не можешь себе представить, как я хочу тебя видеть и как я о тебе соскучился. Сегодня встретился с Зоей Александровной и обрадовался ей очень, так как это единственный человек, с которым я мог поговорить о тебе. Очень у меня почему-то неспокойная душа за тебя, все кажется, что ты чувствуешь себя плохо, скучаешь и томишься в лагере. Может, я ошибаюсь, было бы очень хорошо, если бы мои представления были бы не верны. З<оя> А<лександровна> обещала меня известить, когда можно будет приехать в Черную и сказала, что постарается меня как-нибудь устроить у себя. Буду ждать от нее с нетерпением известий. Сейчас совершенно потерял всякое представление, можно ли к вам приехать и поэтому обещание З<оя> А<лександровна> меня очень обнадежило. Ужасно нелепо жить так близко и не иметь возможности встретиться и поговорить. Говоря по совести, тебя мне очень не хватает, хочется рассказать тебе о всех делах, вообще хочется, чтобы ты была рядом. Надеюсь, что хоть летом мы будем видеться чаще и, может быть, проведем его вместе.
Последнее время я ужасно занят. Постоянно выступаю, превратился в какого-то эстрадника. Концерты, объединенные разными определенными темами, в которых я читаю стихи. Выступления по разным клубам и аудиториям в городе и за городом. Недавно ездил на автобусе в какие-то Верхние Муллы[298]. С 11-го числа проходили вечера памяти Маяковского[299]. Я выступал[300] с Бриками и редактором Маяковского Катаняном[301]. Выступали несколько вечеров подряд. Я читал все свои стихи, посвященные Маяковскому. Выступал и по радио, причем кроме своих стихов, читал «Солнце» и «Во весь голос» Маяковского. Завтра разговариваю о Маяк<овском> с пионерами в Доме пионеров, а вечером очередной концерт. На следующей неделе выходит новая программа, для которой спешно пишу стихи[302]. 27го в 6 ч. 10 мин. [неразб. ] состоится литературная передача по радио, в которой мне отведено минут 15–20. Так в основном проходит моя жизнь от выступления к выступлению, не считая, конечно, того, что я все-таки понемножку пишу и стихи, и свою злополучную, застрявшую на полпути пьесу. Я получил ордер на комнату в довольно хорошем доме и недалеко от центра. К сожалению, комната проходная и небольшая, но очень чистая и в чистой квартире. Есть водопровод, что здесь не часто встречается. Электричество не работает, но я надеюсь, что мне включат. Хозяева были поначалу очень против нашего переезда и в знак протеста вытащили всю мебель, оставив нам голые стены. Пришлось раздобывать все — купили мы две железные кровати, две табуретки выменяли на хлеб. На хлеб и за деньги раздобыли стол и шкафчик. Фактически мы еще не переехали, так как пришлось постепенно собирать все оборудование. Теперь почти все на месте и переедем не позже 20-го. Начинается новый период Молотовской жизни. Хозяева постепенно примирились со своим несчастьем, и, я надеюсь, жить с ними мы будем мирно. Адрес мой: ул. Кирова д. 13 кв. 20. Таковы наши новости. Все эти дела связаны были с большими хлопотами, и я подчас очень устаю. Хочется мне отдыхать и ни о чем не думать. Вообще же я поправился совершенно, вполне здоров. Окреп настолько, что протащил сам на своих плечах тяжеленную железную кровать из «Пассажа» на квартиру — расстояние не меньше полутора километров. Если бы мне раньше сказали где-нибудь в Жихареве[303] или в Ярославле, что я буду способен на такой подвиг, я бы не поверил. Из Ленинграда были довольно невеселые вести о сильной бомбардировке с воздуха[304]. Бомбили корабли на Неве и повредили здания Электротока[305] и Куйбышевскую улицу на Петроградской стороне. Здесь затевается книга об эвакуированных детях[306]. Возможно, в связи с этой работой я поеду в мае на несколько дней в Кунгур[307]. Кстати, в этой книге будут печатать и рассказы, воспоминания, стихи детей. М. б., ты написала бы что-нибудь о ваших путешествиях прошлого года и о лагерной жизни[308]. Тусенька, дорогая, целую тебя много-много раз. Хочется крепко обнять тебя и тихо и долго разговаривать с тобой о наших делах. Не думай, что я забыл тебя от того, что я не писал так долго. Письма такая слабая замена живого непосредственного общения. Но сегодня, увидев З<ою> А<лександровну>, я почувствовал, что не могу не обратиться к тебе. Надеюсь все же, что скоро увидимся. Буду ждать вестей от З<ои> А<лександровны> и, если ты напишешь, то и от тебя. Еще раз целую тебя, моя любимая девочка. Твой С.
Дорогая мамуся моя, я и без твоего напоминания помню всегда об этом дне[309]. С новой яркостью встают во мне воспоминания о нашей тогдашней жизни. 23 года, прошедшие с тех пор, кажутся такими короткими. И снова мы у разбитого корыта, снова дрожим за жизнь каждого близкого человека, и кто из нас перенесет, а кто нет — покажет будущее. Пока что одна потеря уже несомненна[310], будем надеяться, что она и будет последней. О Нине у меня известий больше нет. Писать ей в Ярославль уже поздно, я пишу Катюше, она уже знает о нашем приезде[311] и полна надежд на встречу с Ниной. Боюсь этого очень, даже при благополучном ее приезде, кто о ней там будет заботиться, ведь она и раньше не умела этого, а в условиях, аналогичных Черному, мы ведь знаем, как это трудно. Отвечу тебе сразу на твои вопросы: жемчуг у меня здесь, катушек послать не смогу, так как у меня только две белых и две черных, а ценятся они здесь дороже золота. Надеюсь послать вам маленькую посылочку с сыром и колбасой через жену Якунина, которая собирается в Молотов, если она согласится взять. Это всякие негласные выдачи. А с сахаром у нас очень плохо, Марин и мой запас мы благополучно съели, по карточкам его не давали, авось к празднику что-нибудь будет.
17/IV у нас был первый бенефис. Заболел Женя поносом с кровью и такими болями, что он кричал. Причина неизвестна. Перепугалась я ужасно, когда ничего нет, даже горшочка, не говоря уж о докторе и лекарстве. А у него был сразу такой вид, как у перенесшего тяжелое заболевание. Но тут оказалось, что свет не без добрых людей, а у Мары друзей и благожелателей больше, чем мы думаем. Врач, пришедшая к нам уже в 9 ч. утра следующего дня, пришла пораньше, так как фаг[312] надо давать чем скорее, чтобы ребенок не голодал лишнего, как она мне объяснила, при этом она очень занятой человек и, кстати, жена Мариного инженера и мать одного мальчика, который еще с Сережей ходил в одну группу. Две порции бактериофага мгновенно его излечили. Горшочек дали Зильберманы, чернику и белые сухари — Виханская, рис прислала Бушуева, и каждый старался чем-нибудь помочь. Я была страшно тронута и поняла, что Мара был прав, когда устраивался в Салде среди знающих его людей. t° сразу упала, я быстро перевожу его на картошку, и он уже два дня вполне хорошо себя чувствует, сегодня спущу его на пол. Сережа полностью ассимилировался в школе и полон местных интересов. Он замучивает нас по-прежнему своими рассуждениями о причастиях и деепричастиях, и, глядя прямо на меня, угрожающе спрашивает, как пишется «исподлобья» и другие неудобоваримые слова. Также по-прежнему быстро он умеет только чистить зубы и промачивать ноги, клякс на нем заметно прибавилось, а в остальном он хороший мальчик. Они часто вступают в дебаты по поводу каких-нибудь лагерных дел, причем обсуждают их так горячо, как будто это их настоящее. На Жене остался след, на Сереже — никакого, от пребывания в лагере. Т<амаре> К<азимировне>[313] я не написала, это очень щекотливое письмо, фальшивить мне не хочется, Мара меня ругает, но мне никак не собраться с мыслями, чтобы его написать. Вопрос о моей работе стоит еще открыто, признаться я плохо себе представляю, как я смогу это технически, хотя дети и довольно самостоятельны.
Целую тебя и ребят крепко. Лида
Дорогая Лидусенька! Получила твои письма до 16. IV. включительно и очень радуюсь их содержанию. Если ты пишешь правду, что действительно сыта, то это большое достижение и здесь ты этого чувства не испытывала. Меня только огорчило Марино настроение, не значит ли оно, что он плохо себя чувствует? Как у него сердце, не пострадало ли оно в Ленинграде? Если человек физически здоров, то у него и настроение должно быть бодрое, разве только неполадки на службе?
Вот Наташа меня огорчает: она еще похудела и побледнела, упорно не выходит на воздух, пойти до школы и обратно занимает ровно 3 минуты и это время она только и дышит. Упряма невозможно, не слушает меня и целыми днями сидит за своим дневником, а потом трясется, как бы кто-нибудь не увидел ее дневника. Может быть, она поэтому и боится отлучаться.
От Сергея Дмитриевича нет ни слова, мы расстались с ним 28.III. Маргарита[314] мне рассказывала, какой Алеша был растерянный в Перми, с тусклыми глазами, а вдруг она увидела его оживленным и веселым — оказалось, что мы приехали. Алеша тебе собирается написать, ему все некогда потому, что у него книга интересная. Отчего Сережа и Женя нам не напишут, мне бы очень хотелось получить от них что-нибудь? Какая школа оказалась у Сережи: местные педагоги или эвакуированные? Лидочка, посмотри, пожалуйста, не попались ли вам Алешины белые сорочки без воротничка? Их, слава Богу, двух не хватает и Мар. Ивановна[315], конечно, ничего не знает и делает вид, что и не должна знать, где белье. Она же интересуется, какие приезжие у Френкелей. Как у них здоровье заболевших? Симпатична ли жена Хейфица? Ему и Френкелю, пожалуйста, передавай мой привет. Здесь одна знакомая передала мне, что у Гогиной Светланы[316] умер в январе отец, а в марте скончалась мать. Боюсь, как бы это не сыграло роли в Гогиной нерешительности. От Фриды[317] у него есть письма, в которых Фрида пишет, что надеется летом увидеться. Здесь в лагере все по-прежнему всё интересуются тобой и просят кланяться — Резвина, Манюша, Дуся, Муся, Мая и т. д. Мая назначена зав. детским питанием, Ванина[318] только кладовщик, а Муся восстановлена сестрой-хозяйкой. К Дусе приехали мать и брат[319], а к Мокульской мать и муж. Рассказы мало утешительны. Письма я пересылаю Беллочке и тебе. Крепко целую тебя, Марка и детей.
Дорогая Лидуся! Очень огорчаюсь тем, что ты и Мара, оба плохо себя чувствуете. Ты обязательно заставь Мару показаться врачу, если таковой имеется у вас и заслуживает уважения. Ты умеешь и сама себя лечить — что если бы ты поискала натуральный овес? А как Зильберман[320] — нельзя ли у нее каши получить? Спрячь самолюбие — отслужишь ей чем-нибудь. От Нины[321] ни-чего. От Лены письмо от 5.III, которое я перешлю тебе; она не получила моего письма, а узнала от Жени Минц[322]. Гога пишет, что «Фрида выехала 5.IV ко мне». Теперь он ее ждет и боюсь, как бы тут не случилось тяжелой романтической драмы. Кто-нибудь из двух будет покинут. Умер Боба Левин[323]. Если жива Анна Марковна[324], то ей 43 года и она похоронила всех своих детей — четверо, невестка пятая. Бывает же судьба у человека! Люди там[325] продолжают умирать пачками. У нас здесь ничего нового. Погода солнечная, теплая, грязь стала уже просыхать. Стирать и сушить на солнце — одно наслаждение. Алеша ходит грязный, находит лужу там, где другой не заметит. Сергей Дм. наконец написал; он нашел проходную комнату по ордеру абсолютно без мебели и теперь вероятно уже живет в ней. Крепко целую тебя, Марка и детей. Твоя мама
Дорогие, милые мои! Свояченица Николая Николаевича[326] едет в Салду и так мила и любезна, что согласилась взять письма и пакетик. Посылаю вам скромный «первомайский» подарок — надеюсь, что он вам понравится. Может быть, я могла бы послать вам еще что-нибудь, хотя бы фарфоровый кофейник, которым я обросла на днях, но та меня предупредила, что большую посылку не возьмет. От Розочки письма нет, потому что все вышло очень скоропалительно, и я не успела известить Р<озу> Н<аумовну>, а вещички, позабытые тобой, Лидочка, Р<оза> Н<аумовна>, прислала мне раньше, когда Азбукина собиралась ехать к вам. Я вам написала длинное письмо, насколько я помню, минорного содержания. Не обращайте внимания: все это от неустройства в жизни. Я все еще живу в комнате, где нас девять человек, плюс гости по вечерам, итого 48! Это, пожалуй, самое мучительное: я ни минуты не могу побыть одной, не могу работать, не могу читать, ничего… А я-то привыкла всегда жить одна. Конечно, от прежних привычек давно пора отвыкнуть, но этот процесс отвыкания протекает довольно остро. Чувствую я себя довольно неважно: всё ко мне цепляется, сейчас очередной грипп, из носу течет, кашель и хрипота. Все это без особенно высокой температуры, а зато до этого была одна только высокая температура (до 38,3), без каких-либо явлений. Не помню, писала ли я вам, что врач в поликлинике, выслушав меня со злобой (типичный пермяк),[327] сказал: «А у вас, ленинградцев, такое делается в организме, что ничего не понять». Одно ясно: верните меня в прежние условия и я, пожалуй, соглашусь еще пожить! Но почему-то прежние условия не возвращаются. В гостинице шумно, сумбурно, по-вокзальному суетливо. И это очень утомляет. Вижу довольно часто Феничку Ноткину[328]. Она завтра уезжает в Москву: умер Яков Леонтьевич[329] и она получила вызов, что помогло ей получить пропуск. Она очень расстроена и все время упрекает себя, что она оставила его в Москве, хотя везти его было совершенно невообразимо из-за состояния его здоровья. Едет она недели на две.
Мурик, почему у тебя дурное настроение? Конечно, я понимаю, что радоваться нечему — но и падать духом не к чему. Все вы в сборе, живете не так уж страшно плохо — и надо быть довольным. Слушай, Мур, не унывай, может быть, мы еще поживем в полную меру!
Получила чудесное письмо от Катюши. Приготовила ей посылочку с оказией, а оказия не поехала! Ужасно жаль, мне так хотелось ее хоть чем-нибудь порадовать, бедную девочку. От Нины больше ни слуха ни духа — и я очень беспокоюсь, я-то ведь помню, в каком она была состоянии еще при мне. Из Ленинграда нет абсолютно ничего — я очень боюсь, что Шарлотты[330] нет в живых. А как это узнать — просто ума не приложу! Может, у вас будет оказия, пусть позвонят в ТАСС и там спросят[331]. Я послала туда телеграмму, но ответа не получила. В Черной все благополучно. Кормят детей уже гораздо лучше. Я по мере сил стараюсь побаловать Алешу и Наташу. Дорогой папуля этого отнюдь не делает, а я из протеста посылаю им прянички и подарки. Наташа, по словам Зои Александровны, очень болезненно переживает эту холодность С<ергея> Д<митриевича>. Но что делать?! Думаю, что тут не без Клары! Они теперь живут на частной квартире, у них очень хорошо и уютно и они, видимо, очень довольны. Он много работает, а она заправляет всем домом. Вообще я многое могла бы порассказать о них — и в особенности о ней, но эта промокающая бумага всего этого просто не вынесет! Р<оза> Н<аумовна> человек сдержанный, но я понимаю ее чувства и настроения. Так хотелось бы чем-нибудь помочь, облегчить ей жизнь там. Собственно даже не самую жизнь, а моральное ее состояние. Зоя[332], видимо, очень любит Наташу — она так тепло о ней говорит, что я очень рада этому. Между прочим, она говорит, что Наташа ей как-то сказала, что она очень привязана к тебе, Лидочка, больше, чем когда-либо, и к Маре. Я приготовила ей и Леше «первомайские» подарки, а Розочке послала сковороду! У меня к вам просьба, товарищи: если от вас люди ездят в Молотов, пусть заглядывают ко мне, у меня всегда кое-что для вас может найтись. Ведь я все-таки живу в почти-столичном городе и с моими талантами кое-что раздобываю из того, что может скрасить нашу бедняцкую жизнь. Вы же — жалкие провинциалы, у вас одни интересы — картошка и мука, а мы выше этого — о картошке даже и не мечтаем!
Я за это время сделала несколько чрезвычайно ценных приобретений, которые вызывают зависть всего многомиллионного населения Центральной гостиницы, а именно: шайка (он же таз), большой, оцинкованного железа, новехонький! (1.5 кило хлеба!), бидон для молока, кружки, образцы которых (75 %) я посылаю вам, и чайничек фарфоровый, который не посылаю. Могу заботиться и о вас — но без доставки на дом. Кстати, мой адрес: Молотов, областной, ул. Карла Маркса д.9, Центральная гостиница, комната № 175. (Впрочем, последнее не важно, письма все равно по комнатам не разносят).
Крепко целую вас, обнимаю и люблю. Прошу вас не хандрить, не хворать и меня не забывать. Жене желаю хорошо учиться, а Сереже этого желать не смею. Ваша Белла.
Дорогие мои! Пересылаю письмо Леночки[333] и мое возмущение по поводу почты — по-моему, и ты, Лидок, ей писала и я ей писала. Сегодня снова ей пишу. От Нюши пришло письмо от 12.III, которое опустила Нина, но я его получила лишь позавчера. Письмо адресовано детям и в нем столько любви и ласки, что его без слез читать нельзя. Я пишу в Ярославль в эвакоуправление, может быть, дадут справку о Нине. Здесь потерялась одна мамаша лет 100, которую видели в Данилове[334], и сюда она не доехала. С Беллочкой поддерживаю переписку: живется ей очень одиноко, чувствует себя неважно и тоскует. Я ей поручу узнать имеет ли к Маре отношение приказ СНК № 37. Оказывается в Молотове тоже очень мало выдают, несмотря на приказ[335]. Надо еще считаться с реальными возможностями.
У нас стало тепло, солнце стало жаркое, грязь просыхает. У нас бабка вынула зимние рамы, но о том, чтобы проветрить избу не может быть никакой речи: у меня был выбит уголок стекла, но это обнаружили на следующий же день и срочно вставили. Собираюсь что-нибудь подарить Нюре[336]: ведь я пользуюсь русской печью и самоваром, а плачу гроши. Грин[337] до сих пор не насытилась, но добыла муку, картошки и мяса; последнее ей уже съедено, а у меня еще есть.
Все жду письма от детей, я очень горжусь тем, что Сережа сразу занял достойное положение в школе. У Алеши сегодня за неделю 2 отлично и 2 поср. — это уже лучше.
Женичка, напиши мне о себе. Марок, как Ваше настроение и самочувствие? Крепко вас всех обнимаю, родные мои.
Милая Наташенька! Я узнал, что сын Нины Владимировны Гернет[338] собирается приехать на праздники в город. Если тебя не очень привлекает перспектива провести праздники в Черной, очень прошу тебя приехать тоже к нам. Сговорись с мальчиком Гернет и отправляйтесь сюда вместе. Буду очень рад тебя повидать. Я думаю, в лагере препятствий к этому не будет. Крепко тебя целую. С. Спасский
Адрес наш: ул. Кирова д. 13 кв. 20
Дорогая Роза Наумовна!
Мы приглашаем Наташу к нам на майские праздники. Надеюсь, Вы ничего не будете иметь против. Сам я думаю выбраться в Черную как-нибудь в майские дни, но точно сказать сейчас еще о времени не могу, очень связан частыми выступлениями и всякой спешной работой. Хотелось бы знать, как Вы живете. Было бы хорошо, если бы Вы тоже приехали когда-нибудь посмотреть, как мы устроились. Шлю сердечный привет. Ваш С. Спасский.
Милый Лешенька! Поздравляю тебя с 1-м мая. Желаю тебе провести праздник весело. Крепко тебя целую. Твой папа.
Дорогие мои! Получили сегодня тети Лидочкино письмо. Я не пишу, так как нет совершенно бумаги.
Я сейчас готовлюсь к докладу о Троянской войне, Гомеровском вопросе[339] и греческом обществе того времени. Времени у меня страшно мало и я очень занята. Кроме того, группа ребят — Сережа Зонин[340], Лена Эйзенгард и я, вместе с Анной Борисовной[341], начали изучение истории ВКП(б) и Ленина. Я очень заинтересовалась и предполагаю серьезно этим заняться. Пока что изучаем первую главу краткого курса[342] и все материалы, касающиеся ее. В лагере все обычно в общем. На днях, когда закончу доклад, напишу подробно о моей жизнишке.
Алексейка здоров и румян, как всегда. Несколько дней стояла чудеснейшая погода, мы ходили без пальто и в носках, сегодня гораздо хуже. Кормят нас лучше, чем раньше, мы совершенно сыты.
Бабушкина хозяйка нагадала, что мой папа приедет сюда в мае. Я так рада, точно мне сказали точно. Я вообще верю гаданиям, и все, что мне гадали, до сих пор сбывалось.
Крепко-крепко целую вас всех. Н<аташа>
Мои дорогие, любимые, я должна была наконец сегодня уехать дальше со своим спутником, а вместо этого ложусь в больницу, т. к. у меня сыпной тиф, t° 40 и выше уже несколько дней, это я поймала в первом стационаре. Лидуся, Розочка, я остаюсь совершенно одна с вещами, и, если я выживу, то когда попаду к Катюше, не представляю. До известия о моей смерти Катюшу из Емуртлы не забирайте, я имею пропуск только туда. А уж в том случае делайте, что хотите. Вещи я надеюсь сохранить у секретаря Архфонда Ярославской обл. тов. Гайлика. Я отдала ему мешочек с деньгами, моим и маминым обручальным кольцом и Гришин[?] [неразб.]. Основные деньги должны быть у Грини.
Я здесь так же одинока, как в Ленинграде. Просто одичала. Я не имела ни одного письма ни от кого в ответ на известие о Гришиной смерти. Не могу писать Катеньке про отца и бабушку, пусть уже заодно она узнает и про мать.
Вечером у меня был секретарь города и очень меня успокоил. У него ваш адрес шабунический (возможно, [неразб. ] вы меня уверяли, что уезжаете) и Жени Будде. Я отдала ему деньги (1900 р.), мое и мамино кольца. В случае моей смерти он дал мне слово, что вещи все возьмет себе, пока кто-нибудь из близких не приедет за ними.
Я все надеялась, что смогу предложить взять их тебе, Лидуся, [неразб. до конца предложения]. Кроме того, укладывала меня Маня [или Майя — ?] Ва[неразб. ] и пихала туда все, что хотела. Телеграфировать или писать можешь Ярославль, Крестьянская 6 комн.6 Горсовет Секретарю Союза Архитекторов тов. Гайлику Владимиру Рейнгольдовичу. Конечно, в случае конца он сам напишет. Напиши Жене Минц, Лене. Сегодня принесут мой анализ крови и заберут в больницу. Прощайте. [неразб. ] Катеньку [неразб.].
Дорогие мои, не решалась отослать вам письмо Нины в оригинале[344], чтобы оно не затерялось; обидно, что оторван конец, может быть, это случилось на почте. Я написала заказное письмо Гайлику[345] с запросом и ему же дала срочную телеграмму с оплаченным ответом. Теперь жду ответа и, конечно, немедленно извещу вас. Написала также Лене[346]
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Предисловие
- Часть первая. 1941
- Часть вторая. 1942
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
170
О работе в Верхней Салде вспоминал позже начальник отдела энергетики и электрификации и член коллегии Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике К.Д. Лаврененко в книге «Россия электрическая: воспоминания старейших энергетиков» / [сост. В. Ю. Стеклов]; под ред. П. С. Непорожнего, В. В. Ежкова, В. Ю. Стеклова. — 2-е изд. — М.: Энергия, 1980.: «В разгар войны конструкторские бюро заводов энергетического машиностроения, эвакуированные на Урал, уже занялись разработкой нового оборудования для послевоенного будущего. Наиболее подготовленным и ведущим в области турбин и насосов был Ленинградский металлический завод, конструкторское бюро паровых турбин которого было размещено в г. Верхняя Салда. Сюда выехали в основном старейшие инженеры завода, великолепно знавшие свое дело и работавшие под руководством крупного специалиста по паровым турбинам М.О. Гринберга.
Как-то приехав в Верхнюю Салду, я слушал, с каким увлечением говорят о своей работе эти люди, жившие в тяжелых бытовых условиях. Они рассказали мне, что уже проведены большие работы по конструированию серии новых паровых турбин высокого давления с очень большой степенью унификации деталей и узлов. Это было новым, крупным успехом для воссоздания паротурбостроения и обещало большие возможности по ускорению производства крупных серий агрегатов. Мне еще тогда подумалось — нужна большая вера в нашу победу, чтобы так работать.
До конца блокады продолжались обстрелы и бомбежки ленинградских заводов. Но заводы работали, выпуская оружие для фронта, и уже начали производить машины для нужд энергетики.
В это время возникла дискуссия — восстанавливать ли производство агрегатов довоенных конструкций или создать новое оборудование.
Было очень заманчиво вернуться к прежнему производству. Для этого были чертежи, люди, хорошо знавшие прежние конструкции, станочное оборудование и накопленный производственный опыт. Выпуск турбин можно было начать в короткий срок и без риска, электростанции можно было скорее пустить в эксплуатацию. Большинство машиностроителей и энергетиков было за это. Но это значило, что минимум на 10 лет энергетика страны останется на старых технических позициях.
В разрешении этого сложного вопроса большую роль сыграл главный инженер конструкторско-монтажного бюро — заместитель главного инженера, а впоследствии главный инженер Ленинградского металлического завода Михаил Николаевич Бушуев, человек большого опыта и знаний. Он понимал, что нельзя упускать момент для создания производства новых турбин. Любые утверждения сторонников возрождения производства старых агрегатов не могли убедить его. Он вел трудную борьбу за новое и, по справедливости, М.Н. Бушуева вместе с М.О. Гринбергом можно назвать отцами современного советского турбостроения.
Большую энергию затратил М.Н. Бушуев на то, чтобы доказать возможность и необходимость освоения в короткие сроки производства паровых турбин высокого давления. После многих дискуссий он и автор этих строк пошли в ЦК партии к заведующему отделом электростанций А.С. Павленко. Все вместе просидели целую ночь, рассматривая все «за» и «против» производства новых турбин. Вскоре вопрос был доложен секретарю ЦК партии и получил положительное решение. Новой технике была дана путевка в жизнь.
Ровно через год после окончания войны — в мае 1946 г. ЛМЗ, только еще залечивавший свои раны, выпустил первую турбину мощностью 100 тыс. кВт, работавшую на паре 90 кгс/см2. Это было необычайно даже для нашей страны. То было продолжение военного подвига ленинградцев».
http://www.ruscable.ru/article/Lavrenenko_vspominaya_energetiku_voennykh_let/
171
То есть Марк Иосифович начал работу на прежней должности главного конструктора Конструкторского отдела паровых турбин.
172
Жизнь провинции во время войны документирована гораздо меньше, чем, например, ленинградская. А жизнь-то была тоже ужасная: «В войну в городе работали магазины — «Партизанский» на проспекте Ленина, «Пятый» на Толмачева, большой гастроном на Вайнера. Однако продуктов не хватало. Уже в 1941 году из-за острого дефицита в стране были введены продовольственные карточки. По ним рабочим полагалось от 500 до 800 граммов хлеба в день в зависимости от трудовой категории, иждивенцам и детям — по 400 граммов. Такие же карточки были на крупу, мясо. В особенно тяжелые месяцы норма уменьшалась до жалкого куска хлеба в день. Карточки выдавались на каждый день, отоварить «просроченные» было нельзя, как и получать продукты по ним на неделю вперед». (http://www.megapolis-online.com/articles/sverdlovsk-v-gody-vojny.html) А вот, например, процитированный в той же интернет-публикации дневниковый материал А. Афиногенова, опубликованный в альманахе «Уральская старина». Запись от 8 февраля 1942 г.: «Бесплодные очереди у столовых: на улице Карла Либкнехта — очередь человек 500, на Толмачева — перерыв, в столовую — только по биркам. В продаже только два воза картофеля, больше нет ничего, кроме редьки по 15 рублей за килограмм».
174
В Москве жена Г. И. Роскина Нина Георгиевна Клюева работала в Центральном институте эпидемиологии и микробиологии (ныне НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи). Не знаю, был ли институт эвакуирован в Свердловск, или она работала в эвакуации в Свердловском институте эпидемиологии и микробиологии.
175
Опера П. И. Чайковского «Опричник» шла в Свердловском театре оперы и балета с 1940 г. Интересно посмотреть на краткое изложение материалов семинара на тему «Культура Урала в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» — http://www.cdooso.ru/index.php/news/326-seminar-kultura-urala-v-gody-velikoj-otechestvennoj-vojny, где упоминается, в частности, что зрительный зал не отапливался.
181
Отношения между приезжими (эвакуированными) и местными детьми это особая тема, не знаю, удастся ли кому-нибудь найти по ней материалы — столько лет уже прошло. А по отношению взрослого населения к эвакуированным, конечно, есть много свидетельств. Есть «лакировка» про то, как помогали — но ведь кто-то, наверное, действительно помогал. Есть и много ужасов, в которые легко веришь. Мне показался вполне объективным очерк «Свои или чужие? — Эвакуированные ленинградцы в Челябинске, 1941–1948» челябинской школьницы Марии Шардаковой http://urokiistorii.ru/2424
185
Жена В.И. Роскина Анна Сергеевна (ее сначала дразнили Мухой, а потом прозвали Мусей) Катаева (по первому мужу писателю Валентину Катаеву).
189
В 1931 г. М.И. Гринберг был награжден орденом Ленина за первую в стране паровую турбину мощностью 2–5 МВт с частотой вращения вала 3000 об/мин.
191
Лагерь Архфонда, где среди «155 детей: 12 ясельного возраста, 48 дошкольников, 95 школьников, с ними 16 воспитателей» (см. http://www.tumentoday.ru/2003/08/21) находилась Катя Френк приехали в Емуртлу (Тюменская обл.) из Ярославской области 14 декабря 1941 г.
192
Подавляющее большинство эвакуированных представителей творческой интеллигенции жили в семиэтажной гостинице «Центральная» на Сибирской улице.
193
Александр Александрович Радциг (1869–1941), физик и инженер, специалист в области теплоэнергетики и прикладной механики.
195
«9 августа 1941 года постановлением СНК СССР было утверждено Положение о прописке граждан, эвакуированных из прифронтовой полосы. Все эвакуированные, прибывшие на место расселения, как в организованном, так и в индивидуальном порядке, были обязаны прописать свои паспорта в милиции в течение 24 часов». http://www.1zagran.ru/passsport8.html
196
Предполагая, что речь идет о болезни и пытаясь разобрать ее название, искала, какие вообще бывают заразные заболевания и наткнулась на такую интересную статью; «Особенности возникновения, течения и лечения заболеваний внутренних органов в военное время» http://bono-esse.ru/blizzard/A/VPT/1-3_zabolevanij_vnutr_org_v_voennoe_vremja.html
197
О заводе Стальмост и о Верхней Салде см. на сайте http://forum.orbita96.ru/index.php/topic/140-%C2%ABstalmost%C2%BB-istor/ в книге О. Журавлева. Мои родственники в книге не упоминаются, но все равно интересно. И на этом же сайте хорошие фотографии Верхней Салды — в частности, дом специалистов, в котором жили мои родственники.
199
См. в газете «Известия» от 13 января 1942 г. Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами и медалями рабочих и инженерно-технических работников ленинградских предприятий». http://dshinin.ru/Upload_Books3/Books/2015/04/18/201504181148521.pdf Среди награжденных: Захарьин Алексей Иванович, главный инженер завода № 371, Смальчевский Игнатий Осипович, начальник цеха завода № 371, Страупе Борис Петрович, директор завода им. Ленина, Вержбинский Михаил Абрамович, директор завода «Экономайзер».
201
«После нападения Германии на Советский Союз афганское правительство заявило о приверженности политике нейтралитета. Однако этот нейтралитет носил прогерманский характер». см. http://www.voskres.ru/army/publicist/orishev.htm
203
Главк (главный комитет) — главное управление, подразделение министерства или ведомства — в данном случае Наркомата.
204
В эвакуационной карточке Изабеллы Иосифовны Гринберг (http://evacuation.spbarchives.ru/information) ошибочно указано: Дата эвакуации: 1941.
205
Эта цифра преувеличена, но реальные цифры не менее страшны. Чтобы получить представление о масштабах жертв голода, можно ознакомиться с отчетом от 5 апреля 1943 г. Городского управления предприятиями коммунального обслуживания по работе за год войны (с июня 1941 по июнь 1942 г.) — раздел"похоронное дело". Вплоть до 1994 г. этот отчет считался секретным. Сайт http://www.aroundspb.ru/variety/docs/funeral.php (кодировка — кириллица для windows). Документ «Сведения Комиссии Ленинградского Горисполкома по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников о числе погибшего в Ленинграде населения», датированный 25/V 1945 г. и подготовленный для Нюрнбергского процесса, как выясняется в последние годы, был далеко неполным — см. http://www.spbumag.nw.ru/2009/08/6.shtml
206
Диагноз «дистрофия» (алиментарная дистрофия) как причину смерти начали указывать в Ленинграде с декабря 1941, но вскоре он был запрещен, так как власти хотели скрыть происходящее в городе, см. «Запретный дневник» О. Берггольц, запись от 23/III-42: «Ирина [Медведева-Томашевская] рассказывала о Ленинграде, там все то же: трупы на улицах, голод, дикий артобстрел, немцы на горле. Теперь запрещено слово «дистрофия», — смерть происходит от других причин, но не от голода! О, подлецы, подлецы! Из города вывозят в принудительном порядке людей, люди в дороге мрут». http://flibusta.is/b/312731/read
208
Иосиф (Ося) Роскин — сын В.И.Роскина от первой жены, которую тоже называли Муся (настоящего ее имени я не знаю). Ося погиб на фронте под Ленинградом в 1942. Ему посвящена повесть Ю. Нагибина «В те юные годы» («Юность», № 1, 1982).
210
Московский университет в октябре 1941 года был эвакуирован в Ашхабад, где занятия начались в декабре 1942 года, а в конце июня 1942 года университет переведен в Свердловск. См. подробнее в Летописи МГУ http://letopis.msu.ru/letopis
211
М.Г. Шлезингер был репрессирован. Связать слова о «положении» Матвея Густавовича и о консультации, которую он давал, можно только, предположив, что он сидел в «шарашке». В списках жертв сталинских репрессий удалось найти не Матвея Густавовича, а Марка Густавовича. Цитирую: Шлезингер Марк Густавович (варианты имени: Маркус). Родился в 1893 г., Виленская губ.; образование высшее.; Старший инженер тепломеханического сектора треста «Теплоэлектропроект». Проживал: г. Ленинград. Арестован 28 августа 1940 г. Приговорен: Ленгорсуд 23 января 1941 г., обв.: 58–10 ч.1. Приговор: 8 лет заключения. В заключении в ОТБ (Ленинград,"Кресты"), конструктор, старший инженер. Освобожден 28.08.1948.
Источник: Архив НИЦ «Мемориал» (Санкт-Петербург) http://lists.memo.ru/d37/f125.htm
При этом, внук М.Г. Шлезингера, сообщая об ошибках, допущенных в упоминаниях о своих родственниках, пишет, что деда звали и Марком и Матвеем: «Мой дед по материнской линии Марк Густавович Шлезингер не сын судостроителя Густава Федоровича, а сын провизора Густава Абрамовича Шлезингера, умершего в 1928 году и похороненного на еврейском кладбище в СПб (могилу я посещаю). Дед по образованию был судостроителем (Политехнический институт). Был у деда и младший брат Зигфрид (1901–1947), также похороненный на еврейском кладбище в СПб. Возможно, сведения о детях Густава Федоровича не верны, тем более что деда звали и Марком, и Матвеем. Мои воспоминания о деде действительно хранятся в Петербургском «Мемориале». Автор сообщения: Борис Лихтенфельд 5.19.254.10 12:40, 11 января 2013 (UTC) Пролистал воспоминания Л.Л. Ильиной: в них упомянут мой дед Марк Густавович Шлезингер, а не сын Густава Фёдоровича Шлезингера. Значит, ссылка на эти воспоминания в данной статье [то есть в статье о Густаве Федоровиче, кораблестроителе — И.Р.] ошибочна. Автор сообщения: Борис Лихтенфельд 5.19.254.10 13:05, 11 января 2013 (UTC). http://www.juolukka.org/1_2_18/index.html (биография Б.Лихтенфельда, где он говорит о своем деде).
Поскольку Любовь Михайловна Шлезингер и Марк Густавович Шлезингер похоронены в одной могиле (см. Преображенское кладбище в Ленинграде), полагаю, что Марк и Матвей действительно один человек. Так как ОТБ (Особое техническое бюро) Кресты — это именно «шарашка», то, видимо, имеется в виду Матвей (Марк) Густавович. Совпадает также география (Томск и Пермь, которая еще будет упоминаться как местонахождения М.Г.): ««ОТБ УНКВД Ленинградской области организовано в целях всемерного использования заключенных специалистов для выполнения специальных конструкторских работ оборонного значения. Основной задачей ОТБ является устранение выявленных конструкторских дефектов в морских и береговых артиллерийских системах, изготовленных по чертежам ленинградского завода «Большевик», а также разработка проектов и рабочих чертежей новых артиллерийских систем и модернизация систем, состоящих на вооружении флота и береговой обороны». Основной задачей ОТБ являлась разработка проектов и рабочих чертежей артиллерийских систем и модернизация систем, состоящих на вооружении флота и береговой обороны. ОТБ работало по плану, утвержденному 3-м Главным Управлением Наркомата оборонной промышленности. Размещалось ОТБ на территории тюрьмы «Кресты». В 1941 г. ОТБ было эвакуировано сначала в г. Томск, потом в г. Молотов (ныне Пермь) и вошло в состав завода № 172 (Мотовилиха). С этого момента за ОТБ закрепилось название ОКБ-172. В Перми ОКБ-172 функционировало до 1944 г., когда оно было возвращено в Ленинград опять в те же «Кресты», где и находилось до своего расформирования в 1953 г.». http://www.russianarms.ru/forum/index.php?topic=7675.0, и http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=335
214
Истощенных от голода ленинградцев вывозили в Ярославль, где многих госпитализировали или просто давали им несколько дней отдохнуть перед дальнейшей эвакуацией в так называемых «стационарах» (среднее между больницей и санаторием).
218
Очевидно, Марк Иосифович узнал о смерти Г.Х. Френка. Григорий Харитонович Френк умер от истощения 27 января 1942. На сайте памяти погибших
http://visz.nlr.ru/searchname.php?lname=%F4%F0%E5%ED%EA&sub=%CD%E0%E9%F2%E8&razdel=2 в записи опечатка (Гирги вместо Гирш): «Френк Гирги Хацкелевич, 1891 г. р. Место проживания: ул. Марата, д. 3, кв. 6. Дата смерти: январь 1942. Место захоронения: неизвестно. (Блокада, т. 32)»
221
У Д’Актиля было три дочери (см. http://irkipedia.ru/content/daktil_frenkel_anatoliy_adolfovich), младшая только на год старше Наташи Роскиной. В Википедии написано, что Д’Актиля вывезли из Ленинграда в Молотов-Пермь только в августе 1942. Но видимо, вывезли его раньше, что подтверждается и тем, что 12 марта 1942 г. в молотовской областной газете «Звезда» было опубликовано его стихотворение «Ленинградцы», а еще перед этим, «26 февраля 1942 г., в той же газете «Звезда» под заголовком «Создадим книги, зовущие к борьбе» появилось коллективное письмо, подписанное группой писателей, среди которых — ленинградцы д'Актиль, Козаков, Каверин, Тынянов, Слонимский, Розенфельд». Е.Е.Боброва «Города великого гонцы в Прикамьи»
http://www.google.com/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=4&ved=0CEMQFjAD&url=http%3A%2F%2Fwww.museum.perm.ru%2Fimg%2Ffile_old.php%3Fid_file%3D435&ei=9BV6U5bHJanX7AbYjoDQCw&usg=AFQjCNHBi0Um-cdZoBpIjEC4HrJtz6RFbw&sig2=D9f1aEubKF9WmdJ0LejnRA
Вскоре, в том же 1942 г., Д’Актиль умер и был похоронен на Егошихинском православном кладбище. Не знаю, была ли моя мама на похоронах (это возможно, все-таки отец соученицы) и бывала ли на этом кладбище вообще. Но прочла я на Интернете очень странную вещь, связанную с этим кладбищем. Я просто на всякий случай прогуглила слова"Роскина Пермь" — и мне вышло:
http://www.google.com/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=3&ved=0CD4QFjAC&url=http%3A%2F%2Foldperm.clan.su%2Fload%2F0-0-0-16-20&ei=xUJ6U6zrMqm47AbfnYCAAQ&usg=AFQjCNGEqLbdKtVkyWGOZ5oSxkeN3Pb7dg&sig2=8buhywZ0ENZdKZcOns-MXQ&bvm=bv.66917471,d.bGE «ПЕРМСКИЙ НЕКРОПОЛЬ (Егошихинское кладбище — ровесник города Перми). (Печатается по авторскому тексту Владимира Гладышева, в круглых скобках указаны номера кварталов кладбища, примечания, помеченные"В. Г.", — примечания автора, равно как и личные замечания от первого лица.) […] Существует исследование (неопубликованное) В. В. Голубцова (1855–1892), которое называется так:"Пермский некрополь. Материалы для биографического словаря достопамятных людей Пермского края", в нем собраны сведения о захоронениях на всех местных кладбищах, начиная с 1732 года (данные, правда, очень не полные и только до 1890-х годов)…Надо сказать, тема эта сложная, настраивающая на определенный лад, часто даже расстраивающая, а то и пугающая…"Не время выкликать теней: и так уж мрачен этот час. Усопших образ тем страшней, чем в жизни был милей для нас" — чисто по-женски выразила ощущения многих поэт Наталья Роскина». Пользуюсь случаем это опровергнуть. Нет, моя мама никогда не собиралась присваивать себе авторство известнейшего стихотворения Тютчева: «Из края в край, из града в град…».
222
О гостинице «Центральная» вспоминают многие. «Здание с использованием элементов конструктивизма по улице Сибирской, 9 [в других воспоминаниях — Сибирская, 7] построено в 1930–1933 годы по проекту архитектора Ф. Е. Морогова. Все стены здесь дышат живой легендой. Почти вся гостиница-семиэтажка была освобождена от жильцов, когда 28 августа 1941 года к станции Перми II подошёл эшелон из Ленинграда с актерами театра оперы и балета им. С.М.Кирова. Но вместе с актёрами театра в годы войны в гостинице жили и другие известные деятели культуры такие как: композиторы А. И. Хачатурян и С. С. Прокофьев, писатели Ю. Н. Тынянов и В. А. Каверин». http://www.metrosphera.ru/history/streets/?pub=68.
224
Привожу данные из Википедии: «Лиля Юрьевна Брик (урождённая Лиля (Лили) Уриевна Каган; 11 ноября 1891 — 4 августа 1978) — российский литератор, любимая женщина и муза Владимира Маяковского, старшая сестра французской писательницы Эльзы Триоле». Можно добавить, что в Молотовском (Пермском) книжном издательстве Л. Брик выпустила в 1942 г. книгу воспоминаний о Маяковском «Щен». Спасский был с Лилей Брик издавна знаком, он ведь долго жил в Москве, увлекался и Маяковским и футуризмом (Пастернака полюбил позже).
227
Родители Сергея Дмитриевича — отец Дмитрий Иосифович Спасский-Медынский и мать Екатерина Евгеньевна — жили в Москве. Брат — Евгений Дмитриевич Спасский (1900–1985), художник. Ему посвящен большой сайт http://e-spassky.ru/html.html, на котором есть и упоминания Сергея Дмитриевича (в воспоминаниях Евгения Дмитриевича http://e-spassky.ru/about/1/3.html).
228
Поэт-футурист Василий Каменский рано остался сиротой, возможно, речь идет о его приемной матери Александре Трущовой. Каменский, вместе с Бурлюком и Маяковским, был в Тифлисе в 1911 г., где футуристы имели тогда огромный успех, там Спасский с ним и познакомился — см. С. Спасский. О пребывании трех футуристов в Тифлисе — в — О Маяковском: дни и встречи. Тбилиси, 1963.
229
Возможно, имеется в виду либретто оперы о моряке, о работе над которой рассказывает Н.Е. Браун в письме А.А. Прокофьеву от 15 марта 1943 г. Потом этот замысел развился в оперу в 4-х действиях «Севастопольцы» http://www.classic-music.ru/opera_kater.html (композитор — Мариан Коваль) — см. Браун Н. «Наша работа над либретто» — в кн.: Севастопольцы. Молотов, 1946.
231
Лжедмитрий I, официальное именование — царевич (затем царь) Дмитрий Иванович) (ум. 17 мая 1606) — царь России с 1 июня 1605 по 17 (27) мая 1606, по устоявшемуся в историографии мнению — самозванец, выдававший себя за чудом спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного — царевича Дмитрия.
233
Из письма М.И. Гринберга от 18 марта 1942 г. ясно, что имеется в виду мобилизация женщин на трудовые работы на заводах. Однако с весны 1942 г. началась мобилизация женщин и на фронт: «Женщины в СССР не были военнообязанными, хотя военное законодательство СССР предусматривало в случае необходимости обязательное привлечение женщин в ряды Красной армии для несения службы во вспомогательных войсках. Колоссальные потери советских войск на начальном этапе войны привели к тому, что в 1942 году в СССР была проведена массовая мобилизация женщин на службу в действующую армию и в тыловые соединения. Только на основании трех приказов наркома обороны Иосифа Сталина от апреля и октября 1942 года, сравнительно недавно рассекреченных и опубликованных в России, подлежали мобилизации и направлению в войска связи, ВВС и ПВО 120 000 женщин. По мобилизации ЦК ВЛКСМ на военную службу были призваны около 500 000 девушек, 70 % которых служили в действующей армии. Женщины должны были заменить отправляемых на фронт красноармейцев во вспомогательных службах и выполнять работу связисток, вооруженцев, водителей автомашин и тракторов, телефонисток, разведчиц, пулеметчиц, номеров орудийных расчетов, кладовщиц, библиотекарей, поваров». http://histrf.ru/ru/mediateka/70-let-vov/70-let-vov/zhienshchiny-vielikoi-otiechiestviennoi-voiny
236
Не знаю, как правильно пишется фамилия директора детского лагеря Архфонда и сохраняю правописание автографов: то Косарев, то Косорев, то Косырев.
240
Борис Абрамович Хазанов, в начале войны инженер 1-го ранга, особо уполномоченный народный комиссар вооружения Союза ССР по обеспечению заданий Государственного комитета обороны.
243
В блокадной хронике от 3 марта 1942 г. указывается, что «в связи с массовой эвакуацией населения у горисполкома появилась еще одна забота — забота о сохранности имущества уехавших ленинградцев. Это тем более сложно, что многие освободившиеся квартиры приходится заселять жильцами, покидающими деревянные дома. Дома эти будут разобраны на дрова. Переселять надо и тех, чье жилье разрушено бомбами и снарядами, и тех, кто живет в районах, подверженных наиболее частым и сильным артиллерийским обстрелам. Прежде всего это относится к Кировскому и Московскому районам. Переселенцы несут полную ответственность за имущество, находящееся в полученных ими квартирах. Квартиры с имуществом, имеющим научную ценность, в частности библиотеки, решено не заселять. Сегодня исполком Ленгорсовета принял специальное постановление, в котором речь идет о квартирах академиков, членов-корреспондентов Академии наук СССР, докторов и кандидатов наук, профессоров и доцентов». http://blokada.otrok.ru/library/burov2/10.htm. Френки не принадлежали к тем, у кого в доме хранились научные ценности, они вообще были сравнительно бедными, и, видимо, именно от бедности Нина Лазаревна боялась потерять то немногое, что имела.
244
Потом ей все-таки пришлось поменять ожерелье и браслетик на еду (уж очень голодно было): на луковицу и кружок замерзшего молока.
248
Эвакоудостоверение было важнейшим документом. Без него изначально нельзя было выехать из места, откуда эвакуировались, но и потом при любом переезде без него трудно было попасть на какой-либо поезд. Не говоря уж о том, что без этого документа в эвакуации было невозможно получить продовольственные карточки.
250
«В январе и в феврале смертность в Ленинграде достигла высшей точки — за эти месяцы от голода умерли 199187 человек. Всего жертвами голода за 4 месяца стало уже около 270 тысяч человек. Несмотря на некоторую прибавку хлеба, сверхголодный паек осени 1941 — зимы 1942 года вызывал необратимые изменения в организме. Именно к этому периоду относится “деятельность” нескольких людоедов, которых поймали уже только после окончания войны. Пятерых из них в 1946 году с пристрастием допрашивал Берия и Вышинский. “Назовите количество убитых и съеденных вами людей. — Одна тысяча четыреста пятьдесят шесть человек, — по-военному отчеканил бывший лектор ленинградского райкома партии, кавалер орденов Трудового Красного знамени и Знака Почета”. Лектор сколотил группу единомышленников и организовал производство“ биточков из детей, молодых офицеров и солдат из пополнения, других мало-мальски упитанных людей”. Биточки они ели сами и продавали на ленинградских рынках». Сульдин А.В. Блокада Ленинграда: полная хроника — 900 дней и ночей. pdf стр. 85 http://www.litres.ru/a-suldin/blokada-leningrada-polnaya-hronika-900-dney-i-nochey/
251
В базе данных эвакуированных из Ленинграда указывается, что П.Е. Хинейко с семьей был эвакуирован 22 февраля 1942. http://evacuation.spbarchives.ru/information
252
В списке жертв блокады не нашла эту фамилию (но это ни о чем не говорит, там еще продолжается работа над пополнением списка), а в списке жертв сталинских репрессий (http://lists.memo.ru/d27/f163.htm) значится Порьес Адольф Якубович, р. 1918, проживал: ул. Энгельса 45, Приговорен: 15 февраля 1942 г. Приговор: трудармия. В справочнике «Весь Ленинград» 1934 года есть Эм. Адол., работающий на Металл. заводе ВТУЗ им. Сталина. https://www.scribd.com/doc/123767186/1934-%D0%92%D0%B5%D1%81%D1%8C-%D0%9B%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4-3-4
254
В Ленинграде Гринберги жили в доме 61 по Лесному проспекту (угол Кантемировской). Дом предназначался для работников в области науки и культуры, для организаторов производства и специалистов предприятий и организаций (научно-исследовательских институтов и заводов, и так и назывался «Дом специалистов» («Дом спецов»). Они успели переехать примерно за год до ареста Марка Иосифовича, то есть в 1937. Конечно, не центр города, но зато лифт и мусоропровод. И квартира отдельная — 4 комнаты. Что такое «горячий куб в плите», я, к сожалению, не знаю. Не понимаю, что значит «зато с ванной» (за что?) — на Лесном у них тоже была ванная. Не горячее водоснабжение всего дома, а газовая колонка в кухне (я ее в 50-х гг. боялась, поэтому помню очень отчетливо).
256
Творчество писателя Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826–1889) традиционно считают выражением обличительного пафоса.
260
Видимо, Женя Будде откликнулась на известие о смерти Гриши Френка (ум. 27 января 1942) письмом Лиде.
262
Сын писателя Геннадия Самойловича Гора (1907–1981). Мать Юры, Наталия Акимовна Гор (1907–1985), была в лагере эвакуированных детей Литфонда поваром.
269
К сожалению, мне не удалось понять, о каком приказе идет речь. Возможно (очень предположительно) имеется в виду постановление от 19 февраля 1942 г. об образовании на предприятиях и на транспорте отделов рабочего снабжения (ОРСы), «чья деятельность существенно повлияла на функционирование системы нормированного снабжения». см. работу И.Б.Орлова «Карточное снабжение в 1941–1943 гг.: расчеты и просчеты». https://www.hse.ru/pubs/share/direct/document/64099712
270
Спектакль «Красная шапочка» был поставлен в Ленинградском Государственном театре"Новый ТЮЗ"(1935–1945), директором и художественным руководителем которого был Борис Вульфович Зон (1898–1966) в 1937 г.
272
Наталья Акиндиновна Шишкина См. записки ее сына Евгения Щукина «Письмо в прошлое» https://www.proza.ru/2014/11/27/1113.
274
Виханские. В базе данных эвакуированных из блокадного Ленинграда «Блокада» есть эвакуационная карточка на Виханскую Анну Алексеевну, 1908 г.р. с сыновьями Валей (род. 1938) и Юрой (род. 1939).
275
На современной карте я не смогла найти Большие Шабуничи — есть только Малые Шабуничи и просто Шабуничи.
276
«С началом массовой эвакуации населения из Ленинграда в Ярославле, как и во всей области, были организованы пункты приема эвакуированных, стационары для лечения. Только в феврале 1942 г. в Ярославль из Ленинграда прибыло 167 эшелонов с 316 тыс. эвакуированных. Всего за годы войны через станцию Всполье (ныне Ярославль-Главный) прошло 758 эшелонов, в которых было свыше 600 тыс. чел., эвакуированных из Ленинградской, Смоленской, Калининской и других областей. Для ленинградских блокадников в городе было организовано 26 стационаров». См. https://www.yararchive.ru/exhibitions/exhibition-vov70/ На этом сайте приведены факсимиле книг регистрации ленинградских блокадников, эвакуированных в Ярославскую область. Фамилии людей в левой графе нельзя разобрать — видимо, так сделано специально, а в правой графе легко читается строчка за строчкой: умер, умерла, умер, умерла.
279
Елена Ивановна Молоховец (1831–1918), автор знаменитой книги «Подарок молодым хозяйкам или средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве» (1861), которой пользовались до революции. После революции, когда с продуктами стало туго, текст книги вспоминали ностальгически и со смехом. Крылатой стала фраза якобы из книги Молоховец «Если к Вам неожиданно пришли гости, спуститесь в подвал и возьмите окорок, десяток яиц, фунт масла…» — на самом деле в «Подарке молодым хозяйкам» нет таких слов.
286
В списках, погибших во время блокады, есть Ардовский Владимир Николаевич (р. 1883), но не знаю, о нем ли речь.
287
Про Дусю Фукс и ее семью удалось узнать следующее: «Фукс Роберт Адольфович, 1904 г. р., уроженец г. Одесса, студент Лен. Физико-механического ин-та, проживал: г. Ленинград, Кирочная ул., д. 19, кв. 23. В 1923 г. выслан в Киркрай на 3 года, в 1926–1928 гг. находился в ссылке. После освобождения вернулся в г. Ленинград. Арестован 5 января 1931 г. Коллегией ОГПУ 23 июля 1931 г. по ст. 58-4 УК РСФСР выслан этапом в Вост. Сибирь на 3 года. Проживал в г. Красноярск. После 1945 г. жил и работал в г. Ленинград; старший инженер з-да «Электросила». Вновь арестован 16 января 1951 г. Особым совещанием МГБ СССР приговорен к 10 годам ссылки в Красноярский край. Освобожден в 1955 г. Его жена Ида Давыдовна Фукс-Левина репрессирована в 1951 г. См. также: Смелов В., Сторонкин Н. Репрессированные политехники. СПб., 2008. Кн. 1. С. 390». http://visz.nlr.ru/person/book/vi/22/90 Примерно так же описывает судьбу родителей Виктор Фукс, ставший через много лет крупнейшим океанологом и гидрологом: «Мой отец в революционные годы состоял в партии эсеров и в 1930 году решил уехать из Одессы, где его слишком многие знали, в другой большой город, чтобы уйти из поля зрения ОГПУ-НКВД, которое уже вовсю сажало всех «неблагонадежных». В Ленинграде он работал инженером на заводе «Электросила», однако в 1934 году, после убийства Кирова, начались чистка, и его сослали в Красноярский край. Мы с матерью приехали к нему в ссылку, полгода прожили там, а потом отца реабилитировали и разрешили ему вернуться в Ленинград, на ту же «Электросилу». С началом войны он ушел ополченцем на фронт, был дважды ранен, награжден, вернулся и снова был репрессирован, по «Ленинградскому делу» 1950 года, теперь уже вместе с моей матерью. Обоих выслали в тот же Красноярский край, где я их навестил по дороге к месту моего распределения во Владивостоке. После смерти Сталина родители вернулись в Ленинград, но отец прожил недолго: в ссылке он работал на свинцовых рудниках, где у него развился рак крови». http://www.sobaka.ru/city/city/3713 «Мой отец в революционные годы состоял в партии эсеров и в 1930 году решил уехать из Одессы, где его слишком многие знали, в другой большой город, чтобы уйти из поля зрения ОГПУ-НКВД, которое уже вовсю сажало всех «неблагонадежных». В Ленинграде он работал инженером на заводе «Электросила», однако в 1934 году, после убийства Кирова, начались чистка, и его сослали в Красноярский край. Мы с матерью приехали к нему в ссылку, полгода прожили там, а потом отца реабилитировали и разрешили ему вернуться в Ленинград, на ту же «Электросилу». С началом войны он ушел ополченцем на фронт, был дважды ранен, награжден, вернулся и снова был репрессирован, по «Ленинградскому делу» 1950 года, теперь уже вместе с моей матерью. Обоих выслали в тот же Красноярский край, где я их навестил по дороге к месту моего распределения во Владивостоке. После смерти Сталина родители вернулись в Ленинград, но отец прожил недолго: в ссылке он работал на свинцовых рудниках, где у него развился рак крови». http://www.sobaka.ru/city/city/37133. В том же интервью он вспоминает товарищей по эвакуации, дружба с которыми помогла ему сохранить оптимизм: «Так получилось, что благодаря дяде, драматургу Льву Давидовичу Левину, в годы войны я оказался в эвакуации в интернате для детей ленинградских писателей, с многими из которых тесно общаюсь всю жизнь, — это китаевед и писатель Борис Вахтин, композитор Сергей Слонимский, востоковед Александр Грюнберг».
289
Зоя Владимировна Гуковская (1907–1973), жена литературоведа Г.А. Гуковского, историк и переводчик французской литературы. Из Биографического словаря «Сотрудники РНБ»: «В июле 1941 эвакуировалась с дочерью вместе с лагерем для детей писателей. Жила в д. Черная Молотов. обл., преподавала в сел. школе. В мае 1942 переехала в Саратов, куда эвакуировался ЛГУ. С мая 1942 по июль 1944 была доц. каф. роман. филологии ЛГУ, затем перешла в Саратов. ун-т на зав. каф. западноевроп. лит. Летом 1946 вернулась в Ленинград. В 1946–48 находилась в докторантуре (дис. не защищена). В июне 1948 избрана на должность зав. каф. фр. яз. Пед. ин-та им. М. Н. Покровского. В июне 1949 был арестован Г. А. Гуковский (умер в Лефортовской тюрьме), а 21 окт. 1950 была арестована как вдова"врага народа", в нояб. постановлением ОСО при МГБ выслана в Новосибирскую обл. Ссылку (нояб. 1950 — апр. 1954) отбывала в Усть-Таркском р-не, работала статистиком в совхозе № 257. В апр. 1954 дело Г. было пересмотрено, и она была реабилитирована"за отсутствием состава преступления". По возвращении в Ленинград восстановилась на каф. фр. яз. Ин-та им. М. Н. Покровского, с 29 авг. 1957 после присоединения ин-та к ЛГПИ стала сотр. Пед. ин-та им. А. И. Герцена. С 1 окт. 1964 уволена в связи с выходом на пенсию по инвалидности». http://www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=586.
291
Не знаю. Думала на семью ленинградского писателя Федора Олесова, роман которого «Возвращение» печатался в журнале «Звезда» в 1937 г., но оказалось, что Ф. Олесов был в эвакуации в Новосибирске.
293
Эта фраза означает, что Якова Ивановича Давидовича выпустили из тюрьмы. В книге «Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском» дочь Н.Ф. Фридланд и Я.И. Давидовича Людмила Штерн вспоминает «На его долю пришелся весь «джентльменский набор» эпохи. В начале войны отца не взяли на фронт из-за врожденного порока сердца и сильной близорукости. Ему было поручено спасать и прятать книги из спецхрана Публичной библиотеки. Там он был арестован по доносу своих сотрудников за фразу «Надо было вооружаться, вместо того чтобы целоваться с Риббентропом».
Первую блокадную зиму отец провел в следственной тюрьме Большого Дома. Следователь на допросах, для большей убедительности, бил отца по голове томом Марксова «Капитала».
Отец остался жив абсолютно случайно. Его «дело» попало к генеральному прокурору Ленинградского военного округа — бывшему папиному студенту, окончившему юридический факультет за три года до войны. Одной его закорючки оказалось достаточно, чтобы «дело» было прекращено, и полуживого дистрофика вывезли по льду Ладожского озера в город Молотов (Пермь). Мы были эвакуированы туда с детским интернатом Ленинградского отделения Союза писателей. В этом интернате мама работала то уборщицей, то воспитательницей, то медсестрой».
294
Писателя Льва Левина (вернее его четырехлетнюю дочь) упоминает Людмила Штерн http://www.svoboda.org/content/transcript/399501.html. Весьма вероятно, что это Лев Давыдович Левин. http://www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/454/
300
Спасский дружил с Маяковским. См. воспоминания Спасского о Маяковском: Маяковский и его спутники: Воспоминания. — Л.: Сов. писатель, 1940.
302
Известно, что Спасский написал в эвакуации цикл стихов «Ленинград — Урал» (см. http://www.archive.perm.ru/upload/iblock/ebe/litera.pdf). Некоторые стихи Спасского 1942 года можно прочесть в книге «Земное время» https://ruslit.traumlibrary.net/book/spasskiy-zemnoe-vremia/spasskiy-zemnoe-vremia.html
303
Поселок Жихарево в 80 км к востоку от Ленинграда с декабря 1941 г. служил перевалочной базой для эвакуированных из Ленинграда по ледовой дороге.
304
С 4 апреля 1942 г. возобновились воздушные налеты на Ленинград, приостановленные с декабря 1941 по март 1942. Это была так называемая операция «Айсштосс» («ледяной удар»), с помощью которой «немецкое командование намеревалось покончить со стоящими на Неве кораблями Балтийского флота». http://blokada.otrok.ru/library/burov2/11.htm
306
Мне не удалось найти данных о судьбе этой книге. Об эвакуации ленинградских детей в Пермь и Прикамье см. http://kozmyash.59311s023.edusite.ru/p73aa1.html.
308
Наташа всерьез отнеслась к предложению написать для этой книги, она хотела поместить там очерк о Л.В. Рейслер и одно из своих стихотворений, но видимо, этот проект не осуществился.
315
Возможно, Мария Ивановна Комиссарова (1903 [по др. источникам 1900 или 1904]-1994), жена писателя Николая Леопольдовича Комиссарова (1902–1975). Она была поэтом и переводчиком, в лагере находилась вместе с сыном Николаем (род. 1938), ставшим потом поэтом и публицистом. Подробнее см. о ней http://www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=949
317
Фрида Ароновна Перельман, приехала в Йошкар-Олу и стала женой Георгия Давыдовича Рабиновича. В примечаниях к воспоминаниям В. Кривулина об Ахматовой о ней написано так: «дочь последнего директора и затем владельца изд-ва «Брокгауз-Ефрон» Арона Филипповича Перельмана (1876–1954). Закончила 15-ю трудовую школу (бывшее Тенишевское училище), в 1928 г. поступила в Институт истории искусств, где подружилась с группой молодых преподавателей — Г.А. Гуковским, Л.Я. Гинзбург, Б.Я. Бухштабом. С 1933 г. в течение трех лет была в ссылке в Тюкалинске Омской области и затем в Твери (о деле"молодежной контрреволюционной группы"см. статью Анатолия Разумова в кн.: Эльга Львовна Линецкая. Материалы к биографии. Из литературного наследия. СПб, 1999)».
318
Жена ленинградского писателя Кесаря Тихоновича Ванина (1905–1982). См. о ней http://www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=1529.
327
Это высказывание не сходится, например, со словами В.А. Каверина — но ведь каждый видит по своему: «Жители Перми — писал Каверин — относились к эвакуированным с неизменным сочувствием, вниманием и стремились помочь им во всем, начиная с питания и кончая одеждой». (Источник не нашла — цитирую по цитате). http://www.mirpeterburga.ru/online/history/archive/29/history_spb_29_34-36.pdf
335
Интерес, с моей точки зрения, представляет научная статья Ю.И. Будникова «Изыскание дополнительных источников продовольственного снабжения рабочих и служащих Урала в годы Великой Отечественной войны». — Вестник ЮУрГУ, 2014, т.14, № 4. http://cyberleninka.ru/article/n/izyskanie-dopolnitelnyh-istochnikov-prodovolstvennogo-snabzheniya-rabochih-i-sluzhaschih-urala-v-gody-velikoy-otechestvennoy-voyny — очень не соответствует трагизм нехватки продуктов у моих родственников с тем, как эффективно, по мнению автора статьи, справлялись местные власти с продовольственным кризисом.
338
Нина Владимировна Гернет (1904–1982), писатель, драматург-сказочник, автор ряда пьес для кукольного театра Образцова. У нее было два сына: Эрик Михайлович Рауш-Гернет (род.1927) — впоследствии инженер, автор книги о матери «Нина Гернет — человек и сказочник» — и Олег, про которого я ничего не смогла найти.
339
Совокупность проблем, относящихся к авторству древнегреческих эпических поэм «Илиада» и «Одиссея» и личности Гомера.
342
«История ВКП (б). Краткий курс» — учебник по истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), опубликованный в 1938 году и тогда же объявленный «энциклопедией философских знаний в области марксизма-ленинизма». Не знаю, можно ли оправдать мою маму тем, что первая глава рассказывает об отмене крепостного права и развитии промышленного капитализма в России, о Плеханове и о других вещах, знания которых необходимы каждому образованному человеку. Хочу только отметить, что интерес моей мамы к истории, упоминавшийся и в ее довоенных письмах к отцу, видимо, на этом увял, и о своем намерении стать историком она больше не пишет.
343
Это письмо, в отличие от всех остальных писем, приводится не по дате его написания, а по дате его пересылке Розой Наумовной Лидии Давыдовне (см. следующее письмо).
345
Здесь Роза Наумовна пишет фамилию Гайлик с «к» на конце в соответствии с тем, как написала Нина Лазаревна. Позже, получив от него телеграмму, подписанную Гайлит с «т» на конце, все начинают писать Гайлит. Я не знаю, как правильно (возможна ошибка телеграфа) и сохраняю это противоречие в написании.
